Он не договорил. Магда сорвалась. Рванулась из кресла, напрочь снеся и второй кубок с вином, бросилась к Филиппо с явным желанием его растерзать.
– Как ты смеешь! – орала она, и её молодое, несчастное лицо исказилось от бешенства и ненависти, – ты! Мерзкая тварь! Предатель! Ненавижу!
Она орала это «ненавижу» не Филиппо. Она орала это себе и даже Бартоломью. Но она не могла его обвинить напрямую, не могла смириться. Зато могла вынести свой гнев на того, кто был рядом.
Филиппо оказался ловчее. Он перехватил её руки, не давая очень уж разойтись. Пара пощёчин уже была ей даром. Но Магда не хотела останавливаться. Пришлось завернуть ей руки до боли… Магда вскрикнула, но на этот раз боль победила растерянность и ужас. Она зарыдала, перестала сопротивляться и нападать, сползла на пол, и только тогда Филиппо её отпустил.
Её тело сотрясало рыданиями. Отчаянные, злые рыдания, полные недоверия и надежды, которой едва ли было суждено сбыться.
Магда любила Бартоломью, но это не означало, что все её мысли пойдут на то, чтобы оправдать его. Да, ей хотелось оказаться неправой по отношению к услышанному, но каковы были шансы?..
– Город и Престол выше всего, – напомнил Филиппо, садясь рядом с ней. – Магда, клянусь тебе, что я буду первым, кто обрадуется, если всё окажется не так, как мы с тобой поняли. Клянусь…
Что ей его клятвы? Она рыдала, плечи сотрясало от скорби и горя, сильнее которого прежде не было в её маленькой жизни. Бартоломью дал ей надежду, дал ей новую жизнь, продвижение в мире Дознания, место в Городе Святого Престола, дал ей возможность любить себя, в конце концов! И теперь?..
– Нам надо решить, – голос Филиппо ломался и сбивался. Он сам был не рад тому, что говорит. – Надо решить как поступим. Мы не можем обвинять его открыто. Во-первых, у нас нет доказательств. Во-вторых, если мы ошибаемся, он нам не простит.
Ошибаемся… может быть, и правда – ошибка? Он ведь всегда интриговал, выбивал из преступников нужную информацию путём хитростей? Может быть, это тоже какая-то хитрость? Может быть, они напрасно решили о нём так рано и так дурно?
– Я…это не может быть он, не может, – у Магды весь голос был сломан от слёз и крика. Но она знала, что должна начать говорить, чтобы собственные мысли не съели её изнутри.
– Не может, – подтвердил Филиппо, – но всё же…
– Скажем Володыке? – спросила Магда. Её трясло, на неё напала икота от судорожных рыданий. Опухшее лицо, красные глаза и содрогание… всё это было слишком для одного вечера. Филиппо нашёл кубок – надо же, не разбился. Поднял его, налил ещё вина, всунул ей в руки.
– До дна.
Она послушалась. На этот раз её проняло, но не жаром, который идёт к терпкому и крепкому, а дрожью. Озноб охватил она, она обняла себя за плечи, спасаясь от внутреннего холода.
– Как мы скажем Володыке? – размышлял Филиппо, – да и нужно ли? Что у нас есть? У нас есть дознаватель, и не просто дознаватель, а Верховный! Если мы скажем Володыке, что подозреваем его, но при этом у нас нет доказательств, то нам цена как дознавателям и как слугам Города – где-то сломанный медяник.
– И что делать? – спросила Магда. Вопрос был глупым, но она полагалась на Филиппо, полагалась полностью, потому что больше не чувствовала ни в чём уверенности. Да, она любила Бартоломью, и если бы он пришёл сейчас и сказал, что ни в чём не виноват, и никакого чёрного Креста у него в союзниках нет, она бы ему поверила. Но он не мог прийти. Он не знал, что они слышали его слова. Слышали и теперь подозревали его.
Магда любила его… безумная горечь разливалась в ней, не утихая. Но разум включался. Он пробивался через эту горечь, кричал, что нельзя рубить с плеча и делать выводы, нужно узнать…узнать наверняка, и тогда – возненавидеть.
Либо его – за то, что он предал.
Либо саму себя – за то, что посмела в нём усомниться.
Но оставаться в сомнениях явно невозможно. Услышанное слишком опасно. Одно дело – связь с Красными Плащами, которые не так уж и враждебны, всего лишь презираемы. Другое дело – культисты Чёрного Креста, имеющие любовь к жертвоприношениям, убийствам, хаосам и прямому прославлению Малзуса – врага Пресветлого.
– Что делать… – Филиппо и сам хотел бы знать что ему делать, он бы с удовольствием спросил об этом у кого-нибудь. Но у кого? Кто ему-то поможет? И Магда ещё, которую надо держать в разуме, защищая от необдуманных поступков! – Выпить ещё, Магда.
Она послушалась. Он тоже выпил, потому что хуже уже не могло быть.
– Ну, к Володыке мы точно не пойдём, – сказал Филиппо, осушая свой кубок, – это глупо, нелепо и покажет нашу полную несостоятельность. Если Бартоломью виноват, он легко разнесёт нас и просто будет осторожнее. Если не виноват – мы взволнуем Володыку, подорвём его здоровье и никогда уже не сможем извиниться перед Бартоломью.
– Да…– Магда согласилась. С явной неохотой, потому что Володыка казался ей единственным, на кого можно было бы спихнуть столь неприятное дело. Просто прийти и сказать, что нам-де стало известно, а вы теперь разбирайтесь. Но Володыка – это не Верховный. Во-первых, Володыка служит Пресветлому, а Верховный, прежде всего, Городу. Во-вторых, возраст и здоровье Володыки не позволят ему принять мер. И потом, ну вызовет он Бартоломью, и?..
Но предложение звучало почти соблазнительно. Магда жалела, что от него придётся отказаться.
– У него самого мы тоже не спросим, – продолжал Филиппо, – он нас не станет слушать, зато заметёт следы, по случаю. Или выгонит. И потом – мы кто? Я дознаватель, ты – Всадник. Но он-то Верховный!
А как было бы просто! Прийти и спросить напрямую:
– Бартоломью, а какие у тебя отношения с Чёрным Крестом? Уж не ходишь ли ты с ними в друзьях?
Мир стал бы проще после такого, но, увы, такой возможности у них нет. Тогда что?
Прежде всего – надо молчать о том, что они услышали. Молчать, потому что они не знают что именно им стало известно. И ещё – чем это подтвердить. Это первое.
– Для начала – никому ни слова, – сказал Филиппо, с сомнением глядя на Магду. Он хотел сказать ещё кое-что, но понимал, что пока для этого рано. – Ни намёка. Ни полслова. И неважно – дознаватели, служители, горожане, да хоть голуби!
– Да у меня язык…– она скривилась, икота снова напала на неё, видимо, рыдая, Магда наглоталась воздуха, а может быть, это уже действовало вино, – не пров…не повернётся.
Филиппо кивнул. Что ж, в этом он и не сомневался. Магда никогда не расскажет про Бартоломью, даже если будет сомневаться и дальше, она будет молчать. Слова убивают. Сказать – это признать. Это сейчас, между собой, они играют в надежду, а может и всерьёз верят в то, что разгадка у услышанного ими, непрошено-услышанного, есть и попроще, позаконнее…
– Тогда дальше, – продолжил Филиппо, – нам надо доказать, что он не виновен.
Магда взглянула на него с удивлением, а затем медленно кивнула, с благодарностью понимая его мысль – Бартоломью не может быть виноват, Филиппо тоже не хочет этого.
- С чего…– Магда кашлянула, вино жгло горло, – с чего мы начнём?
Хороший вопрос! Обычно у Филиппо есть зацепка. Ни одно так другое, но что-то всё-таки выдаёт человека. А здесь именно выдаёт, и неважно, что Филиппо сказал Магде о том, что они ищут доказательства невиновности Бартоломью, для себя Филиппо уже определился – это будут доказательства вины. Потому что интуиция, вместе с россыпью фактов, вроде того разговора с самим Бартоломью власти и будущем Города – это не совпадение, это один путь. Да, один путь, в котором союз с Чёрными Крестами – всего лишь виток, и его оружие на этом пути.
Так что это хороший вопрос – с чего начать!
Может быть, с того виконта? Неплохая мысль, но он, судя по всему, не в чести у Чёрных Крестов. И труслив. Напугаешь его, и не получишь никакой информации, одни лишь расходящиеся круги на воде от скрывшихся истин.
– Может быть – Лоран? – неуверенно предположила Магда. Она очень старалась оправдать Бартоломью, но и сама понимала, что разговор у него с виконтом вышел не самый хороший, и едва ли Лоран будет свидетельствовать в его пользу. Это если они его ещё смогут заставить свидетельствовать.
– Скандала не оберёшься, – Филиппо вывернулся, избавил их обоих от необходимости беседовать, наверняка, бесплотно, с Лораном, – мы же сами его приняли. Мы дали ему убежище в Городе, когда он рассказал нам красивую сказку. В народе будет плохо выглядеть, если мы его почти сразу допросим. А эта информация просочится. Сам Лоран и расскажет. Нет, не пойдёт.
– Тогда кто…как? – на Магду теперь находила паника. Она хотела бороться за Бартоломью, за очищение его образа, его имени и поступков, бороться в глазах Филиппо и в собственных. В собственных было проще, она, может, даже смогла бы придумать какое-нибудь простенькое и лёгкое объяснение, но ведь она была у дверей не одна, и Филиппо был совестью.
Убедить его – убедить себя. Или наоборот? Чему он поверит?
Магда искоса взглянула на Филиппо, пытаясь понять: есть ли у него личные мотивы ненавидеть Бартоломью? Нет, кажется, нет. Может быть, они придумают что-то вдвоём. И всё будет так как должно быть, всё будет как прежде.
– Я попробую узнать покидает ли он Город, – предложил Филиппо.
Он сразу же понял, насколько это глупая мысль. Она не дала бы ничего. Если Бартоломью и покидает Город, то это не запрещено. Да, не поощряется, но некоторые дознаватели, и чего уж таить – служители тоже, покидают Город. Окрестности полны веселья – там женщины, там вино, у некоторых там даже тайные семьи. И все об этом знают. Посмеиваются, когда кто-то крадётся, но это и правда не запрещено – уходить.
И потом, Бартоломью не дурак, он не пойдёт там и так, как ходят другие. У него должны быть свои тропы.
Зато Магда успокоится. Он узнает, что Бартоломью не покидает Город, скажет, что беспокоиться не о чем – не чёрные же Кресты сами приходят? И она успокоится, а уже без неё в виде обузы он раскопает правду.
Почему только Магда так бледна?
– Покидал, – одними губами произнесла она.
Филиппо воззрился на неё с удивлением:
– Прости?
– Покидал, – повторила Магда, – недавно. Я видела как он шёл по двору. Было темно, но я видела. Я узнала.
А вот это было нехорошо. Это не давало отвлечь Магду и вернуть ей доверие к Бартоломью, чтобы она не мешалась у него под ногами.
– Когда? – спросил Филиппо куда резче, чем собирался. В иную минуту он бы извинился после такого выпада, но сейчас ему было не до этого. Магде тоже – она проигнорировала его резкость.
– Помнишь день, когда ты сообщил о гибели Сибиллы де Суагрэ? – спросила Магда. Она теперь была бледна, и даже как-то зелена… но голос её звучал чуть нервнее, и Филиппо не знал, что страшнее: безжизненное равнодушие или же эта нервность, грозящая неприятностями?
– Да, – конечно, он помнил. Это было совсем недавно.
– Накануне, – рубанула Магда, – накануне он уходил.
– Ты точно знаешь? – вопрос был глупым, но Магда кивнула:
– Я же говорю, что видела его.
– А куда он уходил?
Магда пожала плечами, кажется, она уже жалела, что узнала Бартоломью в ту ночь. Она была обижена, ей было нужно его общество в ту ночь, а он куда-то ушёл… нет, он был ей не обязан, но Магда всё колебалась – как бы выяснить половчее, где он всё-таки был? Тогда она даже беседовала с дознавателями, но затея её провалилась. А потом и вовсе стало не до этого.
– Когда вернулся? – спросил Филиппо.
– Кажется, незадолго до того, как ты и вошёл с вестью про Суагрэ, – она взглянула на него с печалью и болью, она понимала – её слова породили новые тени, круги в невиновности Бартоломью. Это ничего не доказывает.
– Разумеется! – Филиппо кивнул, – ничего не доказывает. Магда, это так. Мы не знаем где он был. Пил, гулял, был с женщиной, плёл корзинки из виноградной лозы – мы не видели куда он пошёл и с кем.
Про женщину было явно лишнее, но Магда сдержалась.
– Спасибо, – процедила она, – спасибо, что возвращаешь меня на землю.
– Да я не об этом! – обозлился Филиппо, – та, надо выдохнуть. Магда, я уверен, что всему есть логическое объяснение и мы напрасно переживаем. Но нам надо убедиться, понимаешь?
Про себя Филиппо не был так уверен в сказанном. Ему казалось, что всё как раз наоборот. Но сказать об этом Магде? Ну уж нет. Её нужно было убрать с пути, чтобы она и правда не мешалась ему, влюблённая женщина – страшная женщина, если она узнает что-то о Бартоломью, если что-то подтвердится, то может быть всякое: от убийства или самоубийства, до предупреждения самого Бартоломью об опасности.
– Да, – глухо ответила Магда. Она понимала и была рада одному – Филиппо на её стороне, он сам сказал, что ничего ещё не доказано и не может быть доказано из того жалкого что им известно! Это говорит о том, что всё будет хорошо. Они найдут ответ.
– Я переживаю за другое, – Филиппо подкрался к нужному, – за тебя, за твои нервы. Магда, ты любишь его, и пока ничего не ясно до конца… ты можешь на него не так отреагировать. Обидишь, понимаешь?
Иными словами – сорвёшься и всё откроешь ему! Но так сказать было нельзя, и Филиппо шёл подлой хитростью.
– Ты можешь себя контролировать? – он спросил без особой надежды, понимая, что она либо соврёт, либо даст ему печальный ответ. Потому что любит. Потому что он её мир. Она не из железа и не из камня. Она не сможет, захочет выяснить правду, чтобы знать как ей жить дальше, и можно ли вообще ещё жить?
– Я…– Магда заколебалась.
Она представила Бартоломью – его лицо, его глаза, его губы, услышала как наяву его голос:
– С тобой всё в порядке? Какая-то ты сегодня…другая.
И поняла отчётливо – нет, не сможет. Оставалось только расписаться в своей ничтожности.
– Не смогу, – сказала Магда и опустила голову, виноватясь. Слёзы – колючие и незваные заскользили по её лицу снова.
– Я так и думал, – вздохнул Филиппо, – но это нормально, понимаешь?
Понимала. Она всё понимала. А что делать-то? С пониманием и всем остальным? Куда его засунуть, чтобы снова дышать и жить? Чтобы радоваться, чтобы надеяться на то, что тот человек, которому ты обязана всем – не зло, не враг?
– Ты не сможешь с ним не пересекаться, – Филиппо поднялся с пола, он лишь сейчас понял, что всё это время так и оставался сидеть на полу. Ноги затекли от неудобства и ходьба была даже приятна, причём, сразу вдвойне – расходились ноги, давая облегчение телу, и ум, желающий начать действовать, ощутил хоть какое-то движение. – Ты всегда у него на виду.
– И что делать? – спросила Магда с нехорошим смешком, – голову простынёй? Или шею?
Эта шутка Филиппо не понравилась и он поспешно предложил решение:
– Лазарет.
– Чего? – она не понимала.
– Тебе стало плохо, – объяснил Филиппо, – переела, или съела несвежее. Такое бывает. Несколько дней обеспечены. Понимаешь теперь?
Магда задумалась. Бездействие убивало, она это понимала. Просто так лежать и ждать, когда Филиппо принесёт ей ответ было невозможно. Но пересекаться с Бартоломью было ещё страшнее.
– Я договорюсь, – продолжал Филиппо, – он тебе всё в лучшем виде нарисует. Повяжет повязку, уложит. Скажу, что надо. Он помолчит, поверь. И потом, ты же тоже человек – ты можешь заболеть, отравиться, переесть…
– Помереть!
– Не надо, – предостерёг Филиппо, – но это, как по мне, лучший вариант. К больному отцу тебе не поехать, детей у тебя нет, командировок не предвидится. Так что – лазарет.
– Как ты смеешь! – орала она, и её молодое, несчастное лицо исказилось от бешенства и ненависти, – ты! Мерзкая тварь! Предатель! Ненавижу!
Она орала это «ненавижу» не Филиппо. Она орала это себе и даже Бартоломью. Но она не могла его обвинить напрямую, не могла смириться. Зато могла вынести свой гнев на того, кто был рядом.
Филиппо оказался ловчее. Он перехватил её руки, не давая очень уж разойтись. Пара пощёчин уже была ей даром. Но Магда не хотела останавливаться. Пришлось завернуть ей руки до боли… Магда вскрикнула, но на этот раз боль победила растерянность и ужас. Она зарыдала, перестала сопротивляться и нападать, сползла на пол, и только тогда Филиппо её отпустил.
Её тело сотрясало рыданиями. Отчаянные, злые рыдания, полные недоверия и надежды, которой едва ли было суждено сбыться.
Магда любила Бартоломью, но это не означало, что все её мысли пойдут на то, чтобы оправдать его. Да, ей хотелось оказаться неправой по отношению к услышанному, но каковы были шансы?..
– Город и Престол выше всего, – напомнил Филиппо, садясь рядом с ней. – Магда, клянусь тебе, что я буду первым, кто обрадуется, если всё окажется не так, как мы с тобой поняли. Клянусь…
Что ей его клятвы? Она рыдала, плечи сотрясало от скорби и горя, сильнее которого прежде не было в её маленькой жизни. Бартоломью дал ей надежду, дал ей новую жизнь, продвижение в мире Дознания, место в Городе Святого Престола, дал ей возможность любить себя, в конце концов! И теперь?..
– Нам надо решить, – голос Филиппо ломался и сбивался. Он сам был не рад тому, что говорит. – Надо решить как поступим. Мы не можем обвинять его открыто. Во-первых, у нас нет доказательств. Во-вторых, если мы ошибаемся, он нам не простит.
Ошибаемся… может быть, и правда – ошибка? Он ведь всегда интриговал, выбивал из преступников нужную информацию путём хитростей? Может быть, это тоже какая-то хитрость? Может быть, они напрасно решили о нём так рано и так дурно?
– Я…это не может быть он, не может, – у Магды весь голос был сломан от слёз и крика. Но она знала, что должна начать говорить, чтобы собственные мысли не съели её изнутри.
– Не может, – подтвердил Филиппо, – но всё же…
– Скажем Володыке? – спросила Магда. Её трясло, на неё напала икота от судорожных рыданий. Опухшее лицо, красные глаза и содрогание… всё это было слишком для одного вечера. Филиппо нашёл кубок – надо же, не разбился. Поднял его, налил ещё вина, всунул ей в руки.
– До дна.
Она послушалась. На этот раз её проняло, но не жаром, который идёт к терпкому и крепкому, а дрожью. Озноб охватил она, она обняла себя за плечи, спасаясь от внутреннего холода.
– Как мы скажем Володыке? – размышлял Филиппо, – да и нужно ли? Что у нас есть? У нас есть дознаватель, и не просто дознаватель, а Верховный! Если мы скажем Володыке, что подозреваем его, но при этом у нас нет доказательств, то нам цена как дознавателям и как слугам Города – где-то сломанный медяник.
– И что делать? – спросила Магда. Вопрос был глупым, но она полагалась на Филиппо, полагалась полностью, потому что больше не чувствовала ни в чём уверенности. Да, она любила Бартоломью, и если бы он пришёл сейчас и сказал, что ни в чём не виноват, и никакого чёрного Креста у него в союзниках нет, она бы ему поверила. Но он не мог прийти. Он не знал, что они слышали его слова. Слышали и теперь подозревали его.
Магда любила его… безумная горечь разливалась в ней, не утихая. Но разум включался. Он пробивался через эту горечь, кричал, что нельзя рубить с плеча и делать выводы, нужно узнать…узнать наверняка, и тогда – возненавидеть.
Либо его – за то, что он предал.
Либо саму себя – за то, что посмела в нём усомниться.
Но оставаться в сомнениях явно невозможно. Услышанное слишком опасно. Одно дело – связь с Красными Плащами, которые не так уж и враждебны, всего лишь презираемы. Другое дело – культисты Чёрного Креста, имеющие любовь к жертвоприношениям, убийствам, хаосам и прямому прославлению Малзуса – врага Пресветлого.
– Что делать… – Филиппо и сам хотел бы знать что ему делать, он бы с удовольствием спросил об этом у кого-нибудь. Но у кого? Кто ему-то поможет? И Магда ещё, которую надо держать в разуме, защищая от необдуманных поступков! – Выпить ещё, Магда.
Она послушалась. Он тоже выпил, потому что хуже уже не могло быть.
– Ну, к Володыке мы точно не пойдём, – сказал Филиппо, осушая свой кубок, – это глупо, нелепо и покажет нашу полную несостоятельность. Если Бартоломью виноват, он легко разнесёт нас и просто будет осторожнее. Если не виноват – мы взволнуем Володыку, подорвём его здоровье и никогда уже не сможем извиниться перед Бартоломью.
– Да…– Магда согласилась. С явной неохотой, потому что Володыка казался ей единственным, на кого можно было бы спихнуть столь неприятное дело. Просто прийти и сказать, что нам-де стало известно, а вы теперь разбирайтесь. Но Володыка – это не Верховный. Во-первых, Володыка служит Пресветлому, а Верховный, прежде всего, Городу. Во-вторых, возраст и здоровье Володыки не позволят ему принять мер. И потом, ну вызовет он Бартоломью, и?..
Но предложение звучало почти соблазнительно. Магда жалела, что от него придётся отказаться.
– У него самого мы тоже не спросим, – продолжал Филиппо, – он нас не станет слушать, зато заметёт следы, по случаю. Или выгонит. И потом – мы кто? Я дознаватель, ты – Всадник. Но он-то Верховный!
А как было бы просто! Прийти и спросить напрямую:
– Бартоломью, а какие у тебя отношения с Чёрным Крестом? Уж не ходишь ли ты с ними в друзьях?
Мир стал бы проще после такого, но, увы, такой возможности у них нет. Тогда что?
Прежде всего – надо молчать о том, что они услышали. Молчать, потому что они не знают что именно им стало известно. И ещё – чем это подтвердить. Это первое.
– Для начала – никому ни слова, – сказал Филиппо, с сомнением глядя на Магду. Он хотел сказать ещё кое-что, но понимал, что пока для этого рано. – Ни намёка. Ни полслова. И неважно – дознаватели, служители, горожане, да хоть голуби!
– Да у меня язык…– она скривилась, икота снова напала на неё, видимо, рыдая, Магда наглоталась воздуха, а может быть, это уже действовало вино, – не пров…не повернётся.
Филиппо кивнул. Что ж, в этом он и не сомневался. Магда никогда не расскажет про Бартоломью, даже если будет сомневаться и дальше, она будет молчать. Слова убивают. Сказать – это признать. Это сейчас, между собой, они играют в надежду, а может и всерьёз верят в то, что разгадка у услышанного ими, непрошено-услышанного, есть и попроще, позаконнее…
– Тогда дальше, – продолжил Филиппо, – нам надо доказать, что он не виновен.
Магда взглянула на него с удивлением, а затем медленно кивнула, с благодарностью понимая его мысль – Бартоломью не может быть виноват, Филиппо тоже не хочет этого.
- С чего…– Магда кашлянула, вино жгло горло, – с чего мы начнём?
Хороший вопрос! Обычно у Филиппо есть зацепка. Ни одно так другое, но что-то всё-таки выдаёт человека. А здесь именно выдаёт, и неважно, что Филиппо сказал Магде о том, что они ищут доказательства невиновности Бартоломью, для себя Филиппо уже определился – это будут доказательства вины. Потому что интуиция, вместе с россыпью фактов, вроде того разговора с самим Бартоломью власти и будущем Города – это не совпадение, это один путь. Да, один путь, в котором союз с Чёрными Крестами – всего лишь виток, и его оружие на этом пути.
Так что это хороший вопрос – с чего начать!
Может быть, с того виконта? Неплохая мысль, но он, судя по всему, не в чести у Чёрных Крестов. И труслив. Напугаешь его, и не получишь никакой информации, одни лишь расходящиеся круги на воде от скрывшихся истин.
– Может быть – Лоран? – неуверенно предположила Магда. Она очень старалась оправдать Бартоломью, но и сама понимала, что разговор у него с виконтом вышел не самый хороший, и едва ли Лоран будет свидетельствовать в его пользу. Это если они его ещё смогут заставить свидетельствовать.
– Скандала не оберёшься, – Филиппо вывернулся, избавил их обоих от необходимости беседовать, наверняка, бесплотно, с Лораном, – мы же сами его приняли. Мы дали ему убежище в Городе, когда он рассказал нам красивую сказку. В народе будет плохо выглядеть, если мы его почти сразу допросим. А эта информация просочится. Сам Лоран и расскажет. Нет, не пойдёт.
– Тогда кто…как? – на Магду теперь находила паника. Она хотела бороться за Бартоломью, за очищение его образа, его имени и поступков, бороться в глазах Филиппо и в собственных. В собственных было проще, она, может, даже смогла бы придумать какое-нибудь простенькое и лёгкое объяснение, но ведь она была у дверей не одна, и Филиппо был совестью.
Убедить его – убедить себя. Или наоборот? Чему он поверит?
Магда искоса взглянула на Филиппо, пытаясь понять: есть ли у него личные мотивы ненавидеть Бартоломью? Нет, кажется, нет. Может быть, они придумают что-то вдвоём. И всё будет так как должно быть, всё будет как прежде.
– Я попробую узнать покидает ли он Город, – предложил Филиппо.
Он сразу же понял, насколько это глупая мысль. Она не дала бы ничего. Если Бартоломью и покидает Город, то это не запрещено. Да, не поощряется, но некоторые дознаватели, и чего уж таить – служители тоже, покидают Город. Окрестности полны веселья – там женщины, там вино, у некоторых там даже тайные семьи. И все об этом знают. Посмеиваются, когда кто-то крадётся, но это и правда не запрещено – уходить.
И потом, Бартоломью не дурак, он не пойдёт там и так, как ходят другие. У него должны быть свои тропы.
Зато Магда успокоится. Он узнает, что Бартоломью не покидает Город, скажет, что беспокоиться не о чем – не чёрные же Кресты сами приходят? И она успокоится, а уже без неё в виде обузы он раскопает правду.
Почему только Магда так бледна?
– Покидал, – одними губами произнесла она.
Филиппо воззрился на неё с удивлением:
– Прости?
– Покидал, – повторила Магда, – недавно. Я видела как он шёл по двору. Было темно, но я видела. Я узнала.
А вот это было нехорошо. Это не давало отвлечь Магду и вернуть ей доверие к Бартоломью, чтобы она не мешалась у него под ногами.
– Когда? – спросил Филиппо куда резче, чем собирался. В иную минуту он бы извинился после такого выпада, но сейчас ему было не до этого. Магде тоже – она проигнорировала его резкость.
– Помнишь день, когда ты сообщил о гибели Сибиллы де Суагрэ? – спросила Магда. Она теперь была бледна, и даже как-то зелена… но голос её звучал чуть нервнее, и Филиппо не знал, что страшнее: безжизненное равнодушие или же эта нервность, грозящая неприятностями?
– Да, – конечно, он помнил. Это было совсем недавно.
– Накануне, – рубанула Магда, – накануне он уходил.
– Ты точно знаешь? – вопрос был глупым, но Магда кивнула:
– Я же говорю, что видела его.
– А куда он уходил?
Магда пожала плечами, кажется, она уже жалела, что узнала Бартоломью в ту ночь. Она была обижена, ей было нужно его общество в ту ночь, а он куда-то ушёл… нет, он был ей не обязан, но Магда всё колебалась – как бы выяснить половчее, где он всё-таки был? Тогда она даже беседовала с дознавателями, но затея её провалилась. А потом и вовсе стало не до этого.
– Когда вернулся? – спросил Филиппо.
– Кажется, незадолго до того, как ты и вошёл с вестью про Суагрэ, – она взглянула на него с печалью и болью, она понимала – её слова породили новые тени, круги в невиновности Бартоломью. Это ничего не доказывает.
– Разумеется! – Филиппо кивнул, – ничего не доказывает. Магда, это так. Мы не знаем где он был. Пил, гулял, был с женщиной, плёл корзинки из виноградной лозы – мы не видели куда он пошёл и с кем.
Про женщину было явно лишнее, но Магда сдержалась.
– Спасибо, – процедила она, – спасибо, что возвращаешь меня на землю.
– Да я не об этом! – обозлился Филиппо, – та, надо выдохнуть. Магда, я уверен, что всему есть логическое объяснение и мы напрасно переживаем. Но нам надо убедиться, понимаешь?
Про себя Филиппо не был так уверен в сказанном. Ему казалось, что всё как раз наоборот. Но сказать об этом Магде? Ну уж нет. Её нужно было убрать с пути, чтобы она и правда не мешалась ему, влюблённая женщина – страшная женщина, если она узнает что-то о Бартоломью, если что-то подтвердится, то может быть всякое: от убийства или самоубийства, до предупреждения самого Бартоломью об опасности.
– Да, – глухо ответила Магда. Она понимала и была рада одному – Филиппо на её стороне, он сам сказал, что ничего ещё не доказано и не может быть доказано из того жалкого что им известно! Это говорит о том, что всё будет хорошо. Они найдут ответ.
– Я переживаю за другое, – Филиппо подкрался к нужному, – за тебя, за твои нервы. Магда, ты любишь его, и пока ничего не ясно до конца… ты можешь на него не так отреагировать. Обидишь, понимаешь?
Иными словами – сорвёшься и всё откроешь ему! Но так сказать было нельзя, и Филиппо шёл подлой хитростью.
– Ты можешь себя контролировать? – он спросил без особой надежды, понимая, что она либо соврёт, либо даст ему печальный ответ. Потому что любит. Потому что он её мир. Она не из железа и не из камня. Она не сможет, захочет выяснить правду, чтобы знать как ей жить дальше, и можно ли вообще ещё жить?
– Я…– Магда заколебалась.
Она представила Бартоломью – его лицо, его глаза, его губы, услышала как наяву его голос:
– С тобой всё в порядке? Какая-то ты сегодня…другая.
И поняла отчётливо – нет, не сможет. Оставалось только расписаться в своей ничтожности.
– Не смогу, – сказала Магда и опустила голову, виноватясь. Слёзы – колючие и незваные заскользили по её лицу снова.
– Я так и думал, – вздохнул Филиппо, – но это нормально, понимаешь?
Понимала. Она всё понимала. А что делать-то? С пониманием и всем остальным? Куда его засунуть, чтобы снова дышать и жить? Чтобы радоваться, чтобы надеяться на то, что тот человек, которому ты обязана всем – не зло, не враг?
– Ты не сможешь с ним не пересекаться, – Филиппо поднялся с пола, он лишь сейчас понял, что всё это время так и оставался сидеть на полу. Ноги затекли от неудобства и ходьба была даже приятна, причём, сразу вдвойне – расходились ноги, давая облегчение телу, и ум, желающий начать действовать, ощутил хоть какое-то движение. – Ты всегда у него на виду.
– И что делать? – спросила Магда с нехорошим смешком, – голову простынёй? Или шею?
Эта шутка Филиппо не понравилась и он поспешно предложил решение:
– Лазарет.
– Чего? – она не понимала.
– Тебе стало плохо, – объяснил Филиппо, – переела, или съела несвежее. Такое бывает. Несколько дней обеспечены. Понимаешь теперь?
Магда задумалась. Бездействие убивало, она это понимала. Просто так лежать и ждать, когда Филиппо принесёт ей ответ было невозможно. Но пересекаться с Бартоломью было ещё страшнее.
– Я договорюсь, – продолжал Филиппо, – он тебе всё в лучшем виде нарисует. Повяжет повязку, уложит. Скажу, что надо. Он помолчит, поверь. И потом, ты же тоже человек – ты можешь заболеть, отравиться, переесть…
– Помереть!
– Не надо, – предостерёг Филиппо, – но это, как по мне, лучший вариант. К больному отцу тебе не поехать, детей у тебя нет, командировок не предвидится. Так что – лазарет.
