Джиованни поднялся последним. Он явно не хотел желать здравствовать Володыке Габриэлю, но слова Бартоломью пошатнули всякое недоверие, теперь отступать было нельзя. да и заигрался он в чудака. Когда-то давно это было нужно сделать, когда бывший Верховный, тот, что был до Бартоломью, стал его подозревать в тёмных делах, нужно было отвести подозрения и стать чудаковатым подзабывчивым стариком. А теперь оказалось, что его никто всерьёз и не воспринимает и он почти молиться должен на то, что его не выгнали из настоятелей.
– Да здравствует Габриэль… – промолвил Джиованни и так взглянул на Габриэля, что если бы во взгляде его был бы огонь, от Габриэля бы только горсть пепла и осталась бы! Но во взгляде Джиованни не было огня, и яда тоже. Всё, что он мог показать, было смирением.
Пусть временным!
– Я… – Габриэль понимал, что должен что-то сказать, но от волнения у него перехватило горло. Он нашёл взглядом Бартоломью, надёжного верного соратника, который кивнул ему, ободряя… – Я благодарю вас всех за доверие. Обещаю быть мудрым и справедливым, обещаю слушать советников. Обещаю делать всё во славу Пресветлого. Обещаю быть защитником Престола.
«Разошёлся!» – подумалось Бартоломью, но он не нарушил речи Габриэля. В конце концов, это он сейчас обещает, а после кто упрекнёт? Когда они увидят, что Город стал лучше, что его снова боятся и уважают, разве будет важно кто и сколько обещаний нарушил? Важна будет лишь власть, их власть! Их достижение!
И жизни не жаль было Бартоломью бы отдать за свою правоту. Впереди предстояло многое, но начало было положено. Габриэль станет глинет в руках его и вместе они сделают то, чего хотел Володыка, но на что у него не хватило смелости!
Но у других хватит. Во имя Пресветлого хватит!
Хлопотно в Городе Святого Престола, мрачно, траурно и суетливо. Все спешат обсудить последние новости, ещё бы – Володыка умер, но уже известно, кто станет следующим Володыкой! Кто не знает, тот слухами кормится, а позже и сам их несёт, гордясь теми крупицами, что удалось выхватить. Кто знает хоть что-то, больше молчит, крепится, но и то вдруг выдаст что-нибудь, вроде:
– Молод ещё!
И презрения больше в этом возгласе, чем почтения.
Обсуждают и другое – повышенные меры безопасности. И то, что никто против молодого Володыки не пошёл, и то, что выбрали его очень быстро, не успели ещё прежнего Володыку проводить в последний путь. Всё это странно для Города Святого Престола, в котором каждое событие проходило медленно, тянулось в обсуждениях и было долгим досугом для всех горожан.
А тут? Володыка умер – да здравствует Володыка!
– Вся власть, – шепчутся в кофейне гражданина Сержо, – сейчас в руках одного человека. Он и других наставляет, и этого в оборот уже взял. Тот же чего, молоденький ещё! Чего он понимает?
Это они, конечно, о Бартоломью.
Сержо это не нравится. И чувствует он, что за этими разговорами есть опасность, может быть, ещё неосязаемая, но есть она, рядом живёт, вот-вот голову поднимет. Видит он, что стены стали укреплять, что больше стражи стало у ворот и что врата теперь уже закрыты не только по ночам, а с вечера, и что тот, кто поздним часом в ворота ломится, уже не получает полушутливый выговор, а получает… заточение.
Да, это тоже было потрясением в Городе, когда вышло жёсткое постановление Верховного, объявляющего, что в дни траура и дни, следующие за ним, дисциплина ставится во главу угла, и всякий нарушитель её будет считаться нарушителем закона и отправится для разбирательств в темницу.
Толком и не поймёшь – брали кого всерьёз в темницу или нет. В одном углу говорят, что чуть ли не стража вся разошлась в своей воле и каждого, кто неугоден, таскать в темницу готова, а в другом утверждают, что никого так и не взяли ни разу, а постановление оно так, для острастки, не больше!
И много такого выползает. Вспомнилось кому-то в суете имя Сибиллы де Суагрэ. Дескать, померла знатная женщина странно, чуть ли не убита по самому высокому приказу, и вроде бы всё обошлось, а тут явился какой-то дальний родственник, и требует не то следствия, не то выдачи тела…
и ещё этот виконт, прибившийся к Городу. Прибился изгнанником, защиты искал, а живёт уже сколько?
И стены укрепляют. И люди стягиваются в Город, чтобы с Володыкой проститься. И семьи знатные не вступают ни в какое противоборство, никто из них не заикнулся даже, что Володыку нельзя выбирать так скоро!
Нет, что-то странное творится, нехорошее.
– Чем языками трепать попусту, лучше бы делом занялись! – гражданин Сержо, как и многие прочие одёргивает особенно болтливых горожан. За длинный язык расплаты пока вроде бы и нет, и потому некоторым, особенно молодёжи, смешным кажется страх дельца. Но страх этот безотчётный. Видит Сержо то, что и они. Слышит он то, что и они. А выводы делает сердце другие: затевается что-то, грянет вот-вот!
А когда грянет и вспомнится всякий, кто неладное, ненужное болтал.
Пока же по Городу растягивают траурные ленты, расставляют цветы для прощальных букетов, толпы собираются у резиденции, лишь бы чего проведать, прослышать, а если повезёт – увидеть нового Володыку.
– Говорят, он молод и красив, – обсуждают на одной улице.
– Марионетка он! – цедят в другом проулке. – А управляет им один человек, один!
– В истории были примеры и более молодого Володыки, – вспоминают где-то в третьем месте.
– И чем кончилось? – иронически интересуются осведомлённые.
Никто не знает к чему определённо склониться, во что поверить и суетливо, душно в городе. Вроде бы и холодно на улице, ветер не щадит, как всегда, а душно от разговоров и толпы. От ожидания, что зависло густым плотным облаком душно! От шёпотов, что по стенам ползут и в окна чуть ли не залезли уже – тошно.
Впрочем, что там на улицу-то ходить? Разве в стенах есть укрытие? Те же люди. С тем же знанием. Передают друг другу, что было сразу после смерти Володыки заседание Совета – это все знают. А дальше уже расхождения.
Одни утверждают, что сидели не больше часа. Другие – аж до утра. Кто-то говорит о ссоре. Кто-то упрямится: ссоры не было, всё было тихо.
– Ещё б не тихо! Всех там запугали! – перешёптывания стен ползут на улицы, чтобы стать новыми слухами, вырасти в удивительные истории, в которых так мало истины, но так много народа.
– Ага, таких запугаешь! – но это уже не аргумент. В это не верится. Верится в страх, властвующий над всеми и в каждом.
А какой-нибудь иной мелковес с бездельем выйдет к народу, вроде бы по делам, стоит, лениво к стене прислонившись, словно он и не здесь. А сам нарочно на свету стоит, чтобы сразу разглядели кто он и что он – Дознание ли, Служение?
Теснится народ. Особенно ловкие и приметливые к нему жмутся и ластятся, угодничают:
– Чего там делается-то?
– А ты угости прежде, – смеётся мелковес, – а после спрашивай.
Пустяковое дело! угостить недолго! Что значат монеты, когда можно из первых рук вести получить? Слушать жадно, дыханье затаив, а потом и другим передать? А кто в таверне или кофейне притеснился, тоже послушает, и сам хозяин-трактирщик ещё угостит чем-то на свой счёт. И получает мелковес такое внимание, какого никогда уж, верно, не получит! Как тут не говорить?
– Виконт Лоран метит в Совет попасть! – утверждает мелковес. Кто-то в толпе охает, кто-то выражает сомнение. Первую реакцию мелковес пропускает спокойно, а вторая приводит его в ярость. – Да ты меня послушай! Кто в резиденции живёт? А? то-то же! и потом, ну сами посудите, с чего он так долго у нас торчит да всё около Верховного трётся? Ну? Сообразили? Думаете, укрыться ему негде от Чёрного Креста? Ан нет!
Ну да, логично. Бартоломью, правда, хохотал, когда Магда принесла ему эту весть с улиц, но логично же?!
Так и идёт шёпот. Три дня готовятся похороны Володыки и три дня улица живёт домыслами и слухами, сумятицей и сказками. Иные слухи безумнее других, и вот уже кто-то говорит, что Бартоломью вроде бы сам метит в Володыки…
– Оно ему на что? – возмущается кто-то поумнее. – Он и сам власть, да такая, что нынешний Володыка мальчик!
– Он и есть мальчик! – обиженно замечает очередной блестящий теоретик, которого не поддержали в блестящем предположении, что Бартоломью метит выше всех.
Город живёт суетой. Даже ночью кто-то ходит по улицам, стража окликает рьяно и живо, никогда не было такого:
– Кто таков? Куда идёшь?
Нет закона, запрещающего по Городу ходить, а стража тут как тут! Ну что за дело?
– Свободный человек! – огрызается тот или иной зубоскал на подобный окрик, и хмурится стража, не нравится ей такое обращение.
Все ждут чего-то, каких-то перемен, и три дня кажутся бесконечно долгими и тревожными.
В эти дни все сбивались с ног. Служение и Дознание сплотилось, стало неразрывным, перенимало обязанности друг друга. Да и чего уж там, сплетни друг друга! Обязанность размещать гостей, прибывших на прощание с Володыкой, была возложена на Служение, но тут и там можно было увидеть дознавателей, которые спешили помочь своим братьям и сёстрам. Или, например, обязанность по деловой переписке была возложена на Дознание, и что же?.. на некоторых письмах был почерк служителей!
Магда сбивалась с ног. Её нынешнее положение, положение Всадника, было, конечно, весьма и весьма соблазнительным в спокойные дни, но спокойных дней она уж и не помнила и теперь выматывалась, поскольку была нужна везде.
Не хватило мест для гостей, потому что знатный гость приволок всю семью, о чём не заявлялся? Ничего, нужно просто быстро перепоручить это кому-нибудь, или самой живо найти место, если под рукой никого нет. Кто-то прислал злую записку без подписи, обещавшую, что смерть Володыки – начало падения Города? Есть идиоты на свете, но нужно провести дознание. Кто принёс, кто передал, кто что видел.
Никто не видел, никто не передавал. Сама собою возникла! Значит, для острастки надо кого-нибудь наказать. Хоть бы плетьми!
Раньше она бы так не сделала. Теперь была зла и устала, так что попавшая под руку разносчица писем и газет получила пять ударов за глупость.
Кто-то подрался в таверне. Кто-то пытался кого-то ограбить, кто-то соблазнился молодой приезжей прелестницей… что делать – чем больше народу, тем больше проблем. Значит, зачинщикам драки и жертве сутки провести в темнице и выплатить штраф, хозяину таверны штраф – за беспорядок. Ограбленному посочувствовать и попенять, пообещать милости Города. Прелестнице…
Магда не придумала ничего лучше, чем попенять за позднее шатание по улицам в одиночку. Потом, правда, утешила, но девица уже успела повторно разрыдаться.
И так с утра до вечера. Всё время что-то происходило. Или кто-то желал засвидетельствовать почтение, или кто-то что-то терял, или кто-то что-то хотел… словом, Магда должна была реагировать – посылать людей Дознания и Служения, тут уж кто под руку попадётся, кого-то слушать, провожать, указывать дорогу. Присесть надолго не удавалось. Поговорить с кем-нибудь не о делах тоже. Все дознаватели были в делах и на бегу не удавалось перекинуться словом. Филиппо Магда вообще почти не видела с самого Совета – на него была возложена обязанность по проверке всех ходов и ворот Города, и это означало, что он лазил и шастал по самым закоулкам со стражниками.
Бартоломью желал безопасности Города.
Так как Магда всё время находилась на улице и в движении, от неё не укрылось несколько фактов, которые привели её к печальному выводу: всё Дознание, в том числе и Морис, и Конрад и Элрик, всё было какое-то… расслабленное. Никто не был похож толком на дознавателя в эти дни. Все они были не против потрепаться, пустить слухи или напитаться ими, и ещё спихнуть по возможности часть своей работы на кого-нибудь другого, кто не умел уворачиваться и не был наглым.
Магда даже сделала замечание Конраду, когда увидела, что он отдаёт бумаги на проверку бестолковому Альке, хотя она сама поручала это ему, Конраду!
– Да ладно тебе, – пожал плечами Конрад, – пусть учится!
Он даже не смутился, словно она и не была авторитетом. Задумавшись об этом, Магда поняла, что и впрямь – она им не такой уж и авторитет. Может быть, в коридорах ей ещё кланяются и приветствуют, может быть, встают, когда она входит, но… на этом всё.
Под тяжестью выводов Магда направилась к Бартоломью, который все эти дни подготовки к похоронам Володыки прежнего, проводил у Володыки нового, то есть, у Габриэля.
– А, вот и ещё один твой друг! – Бартоломью приветствовал Магду весело. Несмотря на все обстоятельства и траур дней, у него явно было хорошее настроение и Магда застала его, что-то показывающего Габриэлю в книге. Габриэль, что-то записывающий, прервался и взглянул на Магду с удивлением. Её не ждали. Похоже, что Габриэль и вовсе никого не ждал. Бледный, ещё бледнее, чем в ту ночь, когда умер Володыка, он осунулся, стал походить на больного.
– Здравствуй, Магда, – сказал Габриэль тихо.
– Прошу прощения за беспокойство, – Магда устыдилась своего вторжения. В конце концов, что мешало ей дождаться Бартоломью и с ним обсудить уже всё дело? зачем же пришла? – Я не хотела мешать…
– Ничего, мы всегда рады друзьям, – заверил Габриэль, и Магда заметила краем сознания совсем чуть-чуть, но всё же покоробившее «мы».
– К тому же, давно пора прерваться, – Бартоломью, однако, его тоже поддержал. – Как в Городе?
В Городе… о Городе Магда и пришла поговорить. Но выливать полностью своё неудовольствием своими же дознавателями она не стала. Начала с малого, рассказала о слухах. Поначалу она говорила осторожно, боясь, что какое-то её высказывание будет звучать обидно для Габриэля, всё-таки среди всех служителей он вызывал у неё какую-то симпатию, вдобавок, ему предстояло быть Володыкой и Магда была уверена в том, что кандидата на эту роль лучше и не найти. Но его не задевали слухи. Кажется, Бартоломью подготовил его. Магда поняла это по тому, как Бартоломью наблюдал за Габриэлем, пока Магда говорила, как считывал его реакцию, и, похоже, был весьма доволен.
Габриэль не расстроился, спросил только:
– Все так говорят?
– Говорят самое разное, – заверила Магда, – кто-то говорит и в твою… в вашу пользу, Володыка.
Только сейчас до неё дошло, что это уже не просто Габриэль, простой её собеседник из числа Служения, примерно равный е й по званию. Это Володыка. Володыка Святого Престола, его Хранитель, служитель Пресветлого.
Запоздало она склонила голову.
– Магда… – голос Габриэля изменился, потеплел, – не надо так, Магда. Мы ведь с тобой друзья, верно?
– Как пожелаете, Володыка, – тихо отозвалась Магда, которой уже не удавалось пересилить себя и заговорить с прежней беззаботностью. Удивительное дело! ещё какие-то ничтожные пять минут назад она говорила с ним легко и просто, и тут до неё дошло, что нет, не будет прежнего мира, и прежнего Габриэля нет, и теперь новый пост разделяет их. Навсегда расширилась эта пропасть. И она не такая, как у неё с Бартоломью, ведь Бартоломью она любит.
Хотя и страдает от ужасных, и, о, Пресветлый, сжалься! – напрасных подозрений на его счёт.
– Полагаю, вам, Володыка, нужно выспаться, – ситуацию спас Бартоломью. Он понял какая неловкость завладела Магдой. Ему-то было легче, ведь Габриэль был и младше его, и сам являлся глиной в его руках.
– Да здравствует Габриэль… – промолвил Джиованни и так взглянул на Габриэля, что если бы во взгляде его был бы огонь, от Габриэля бы только горсть пепла и осталась бы! Но во взгляде Джиованни не было огня, и яда тоже. Всё, что он мог показать, было смирением.
Пусть временным!
– Я… – Габриэль понимал, что должен что-то сказать, но от волнения у него перехватило горло. Он нашёл взглядом Бартоломью, надёжного верного соратника, который кивнул ему, ободряя… – Я благодарю вас всех за доверие. Обещаю быть мудрым и справедливым, обещаю слушать советников. Обещаю делать всё во славу Пресветлого. Обещаю быть защитником Престола.
«Разошёлся!» – подумалось Бартоломью, но он не нарушил речи Габриэля. В конце концов, это он сейчас обещает, а после кто упрекнёт? Когда они увидят, что Город стал лучше, что его снова боятся и уважают, разве будет важно кто и сколько обещаний нарушил? Важна будет лишь власть, их власть! Их достижение!
И жизни не жаль было Бартоломью бы отдать за свою правоту. Впереди предстояло многое, но начало было положено. Габриэль станет глинет в руках его и вместе они сделают то, чего хотел Володыка, но на что у него не хватило смелости!
Но у других хватит. Во имя Пресветлого хватит!
Глава 37. Последние приготовления
Хлопотно в Городе Святого Престола, мрачно, траурно и суетливо. Все спешат обсудить последние новости, ещё бы – Володыка умер, но уже известно, кто станет следующим Володыкой! Кто не знает, тот слухами кормится, а позже и сам их несёт, гордясь теми крупицами, что удалось выхватить. Кто знает хоть что-то, больше молчит, крепится, но и то вдруг выдаст что-нибудь, вроде:
– Молод ещё!
И презрения больше в этом возгласе, чем почтения.
Обсуждают и другое – повышенные меры безопасности. И то, что никто против молодого Володыки не пошёл, и то, что выбрали его очень быстро, не успели ещё прежнего Володыку проводить в последний путь. Всё это странно для Города Святого Престола, в котором каждое событие проходило медленно, тянулось в обсуждениях и было долгим досугом для всех горожан.
А тут? Володыка умер – да здравствует Володыка!
– Вся власть, – шепчутся в кофейне гражданина Сержо, – сейчас в руках одного человека. Он и других наставляет, и этого в оборот уже взял. Тот же чего, молоденький ещё! Чего он понимает?
Это они, конечно, о Бартоломью.
Сержо это не нравится. И чувствует он, что за этими разговорами есть опасность, может быть, ещё неосязаемая, но есть она, рядом живёт, вот-вот голову поднимет. Видит он, что стены стали укреплять, что больше стражи стало у ворот и что врата теперь уже закрыты не только по ночам, а с вечера, и что тот, кто поздним часом в ворота ломится, уже не получает полушутливый выговор, а получает… заточение.
Да, это тоже было потрясением в Городе, когда вышло жёсткое постановление Верховного, объявляющего, что в дни траура и дни, следующие за ним, дисциплина ставится во главу угла, и всякий нарушитель её будет считаться нарушителем закона и отправится для разбирательств в темницу.
Толком и не поймёшь – брали кого всерьёз в темницу или нет. В одном углу говорят, что чуть ли не стража вся разошлась в своей воле и каждого, кто неугоден, таскать в темницу готова, а в другом утверждают, что никого так и не взяли ни разу, а постановление оно так, для острастки, не больше!
И много такого выползает. Вспомнилось кому-то в суете имя Сибиллы де Суагрэ. Дескать, померла знатная женщина странно, чуть ли не убита по самому высокому приказу, и вроде бы всё обошлось, а тут явился какой-то дальний родственник, и требует не то следствия, не то выдачи тела…
и ещё этот виконт, прибившийся к Городу. Прибился изгнанником, защиты искал, а живёт уже сколько?
И стены укрепляют. И люди стягиваются в Город, чтобы с Володыкой проститься. И семьи знатные не вступают ни в какое противоборство, никто из них не заикнулся даже, что Володыку нельзя выбирать так скоро!
Нет, что-то странное творится, нехорошее.
– Чем языками трепать попусту, лучше бы делом занялись! – гражданин Сержо, как и многие прочие одёргивает особенно болтливых горожан. За длинный язык расплаты пока вроде бы и нет, и потому некоторым, особенно молодёжи, смешным кажется страх дельца. Но страх этот безотчётный. Видит Сержо то, что и они. Слышит он то, что и они. А выводы делает сердце другие: затевается что-то, грянет вот-вот!
А когда грянет и вспомнится всякий, кто неладное, ненужное болтал.
Пока же по Городу растягивают траурные ленты, расставляют цветы для прощальных букетов, толпы собираются у резиденции, лишь бы чего проведать, прослышать, а если повезёт – увидеть нового Володыку.
– Говорят, он молод и красив, – обсуждают на одной улице.
– Марионетка он! – цедят в другом проулке. – А управляет им один человек, один!
– В истории были примеры и более молодого Володыки, – вспоминают где-то в третьем месте.
– И чем кончилось? – иронически интересуются осведомлённые.
Никто не знает к чему определённо склониться, во что поверить и суетливо, душно в городе. Вроде бы и холодно на улице, ветер не щадит, как всегда, а душно от разговоров и толпы. От ожидания, что зависло густым плотным облаком душно! От шёпотов, что по стенам ползут и в окна чуть ли не залезли уже – тошно.
Впрочем, что там на улицу-то ходить? Разве в стенах есть укрытие? Те же люди. С тем же знанием. Передают друг другу, что было сразу после смерти Володыки заседание Совета – это все знают. А дальше уже расхождения.
Одни утверждают, что сидели не больше часа. Другие – аж до утра. Кто-то говорит о ссоре. Кто-то упрямится: ссоры не было, всё было тихо.
– Ещё б не тихо! Всех там запугали! – перешёптывания стен ползут на улицы, чтобы стать новыми слухами, вырасти в удивительные истории, в которых так мало истины, но так много народа.
– Ага, таких запугаешь! – но это уже не аргумент. В это не верится. Верится в страх, властвующий над всеми и в каждом.
А какой-нибудь иной мелковес с бездельем выйдет к народу, вроде бы по делам, стоит, лениво к стене прислонившись, словно он и не здесь. А сам нарочно на свету стоит, чтобы сразу разглядели кто он и что он – Дознание ли, Служение?
Теснится народ. Особенно ловкие и приметливые к нему жмутся и ластятся, угодничают:
– Чего там делается-то?
– А ты угости прежде, – смеётся мелковес, – а после спрашивай.
Пустяковое дело! угостить недолго! Что значат монеты, когда можно из первых рук вести получить? Слушать жадно, дыханье затаив, а потом и другим передать? А кто в таверне или кофейне притеснился, тоже послушает, и сам хозяин-трактирщик ещё угостит чем-то на свой счёт. И получает мелковес такое внимание, какого никогда уж, верно, не получит! Как тут не говорить?
– Виконт Лоран метит в Совет попасть! – утверждает мелковес. Кто-то в толпе охает, кто-то выражает сомнение. Первую реакцию мелковес пропускает спокойно, а вторая приводит его в ярость. – Да ты меня послушай! Кто в резиденции живёт? А? то-то же! и потом, ну сами посудите, с чего он так долго у нас торчит да всё около Верховного трётся? Ну? Сообразили? Думаете, укрыться ему негде от Чёрного Креста? Ан нет!
Ну да, логично. Бартоломью, правда, хохотал, когда Магда принесла ему эту весть с улиц, но логично же?!
Так и идёт шёпот. Три дня готовятся похороны Володыки и три дня улица живёт домыслами и слухами, сумятицей и сказками. Иные слухи безумнее других, и вот уже кто-то говорит, что Бартоломью вроде бы сам метит в Володыки…
– Оно ему на что? – возмущается кто-то поумнее. – Он и сам власть, да такая, что нынешний Володыка мальчик!
– Он и есть мальчик! – обиженно замечает очередной блестящий теоретик, которого не поддержали в блестящем предположении, что Бартоломью метит выше всех.
Город живёт суетой. Даже ночью кто-то ходит по улицам, стража окликает рьяно и живо, никогда не было такого:
– Кто таков? Куда идёшь?
Нет закона, запрещающего по Городу ходить, а стража тут как тут! Ну что за дело?
– Свободный человек! – огрызается тот или иной зубоскал на подобный окрик, и хмурится стража, не нравится ей такое обращение.
Все ждут чего-то, каких-то перемен, и три дня кажутся бесконечно долгими и тревожными.
В эти дни все сбивались с ног. Служение и Дознание сплотилось, стало неразрывным, перенимало обязанности друг друга. Да и чего уж там, сплетни друг друга! Обязанность размещать гостей, прибывших на прощание с Володыкой, была возложена на Служение, но тут и там можно было увидеть дознавателей, которые спешили помочь своим братьям и сёстрам. Или, например, обязанность по деловой переписке была возложена на Дознание, и что же?.. на некоторых письмах был почерк служителей!
Магда сбивалась с ног. Её нынешнее положение, положение Всадника, было, конечно, весьма и весьма соблазнительным в спокойные дни, но спокойных дней она уж и не помнила и теперь выматывалась, поскольку была нужна везде.
Не хватило мест для гостей, потому что знатный гость приволок всю семью, о чём не заявлялся? Ничего, нужно просто быстро перепоручить это кому-нибудь, или самой живо найти место, если под рукой никого нет. Кто-то прислал злую записку без подписи, обещавшую, что смерть Володыки – начало падения Города? Есть идиоты на свете, но нужно провести дознание. Кто принёс, кто передал, кто что видел.
Никто не видел, никто не передавал. Сама собою возникла! Значит, для острастки надо кого-нибудь наказать. Хоть бы плетьми!
Раньше она бы так не сделала. Теперь была зла и устала, так что попавшая под руку разносчица писем и газет получила пять ударов за глупость.
Кто-то подрался в таверне. Кто-то пытался кого-то ограбить, кто-то соблазнился молодой приезжей прелестницей… что делать – чем больше народу, тем больше проблем. Значит, зачинщикам драки и жертве сутки провести в темнице и выплатить штраф, хозяину таверны штраф – за беспорядок. Ограбленному посочувствовать и попенять, пообещать милости Города. Прелестнице…
Магда не придумала ничего лучше, чем попенять за позднее шатание по улицам в одиночку. Потом, правда, утешила, но девица уже успела повторно разрыдаться.
И так с утра до вечера. Всё время что-то происходило. Или кто-то желал засвидетельствовать почтение, или кто-то что-то терял, или кто-то что-то хотел… словом, Магда должна была реагировать – посылать людей Дознания и Служения, тут уж кто под руку попадётся, кого-то слушать, провожать, указывать дорогу. Присесть надолго не удавалось. Поговорить с кем-нибудь не о делах тоже. Все дознаватели были в делах и на бегу не удавалось перекинуться словом. Филиппо Магда вообще почти не видела с самого Совета – на него была возложена обязанность по проверке всех ходов и ворот Города, и это означало, что он лазил и шастал по самым закоулкам со стражниками.
Бартоломью желал безопасности Города.
Так как Магда всё время находилась на улице и в движении, от неё не укрылось несколько фактов, которые привели её к печальному выводу: всё Дознание, в том числе и Морис, и Конрад и Элрик, всё было какое-то… расслабленное. Никто не был похож толком на дознавателя в эти дни. Все они были не против потрепаться, пустить слухи или напитаться ими, и ещё спихнуть по возможности часть своей работы на кого-нибудь другого, кто не умел уворачиваться и не был наглым.
Магда даже сделала замечание Конраду, когда увидела, что он отдаёт бумаги на проверку бестолковому Альке, хотя она сама поручала это ему, Конраду!
– Да ладно тебе, – пожал плечами Конрад, – пусть учится!
Он даже не смутился, словно она и не была авторитетом. Задумавшись об этом, Магда поняла, что и впрямь – она им не такой уж и авторитет. Может быть, в коридорах ей ещё кланяются и приветствуют, может быть, встают, когда она входит, но… на этом всё.
Под тяжестью выводов Магда направилась к Бартоломью, который все эти дни подготовки к похоронам Володыки прежнего, проводил у Володыки нового, то есть, у Габриэля.
– А, вот и ещё один твой друг! – Бартоломью приветствовал Магду весело. Несмотря на все обстоятельства и траур дней, у него явно было хорошее настроение и Магда застала его, что-то показывающего Габриэлю в книге. Габриэль, что-то записывающий, прервался и взглянул на Магду с удивлением. Её не ждали. Похоже, что Габриэль и вовсе никого не ждал. Бледный, ещё бледнее, чем в ту ночь, когда умер Володыка, он осунулся, стал походить на больного.
– Здравствуй, Магда, – сказал Габриэль тихо.
– Прошу прощения за беспокойство, – Магда устыдилась своего вторжения. В конце концов, что мешало ей дождаться Бартоломью и с ним обсудить уже всё дело? зачем же пришла? – Я не хотела мешать…
– Ничего, мы всегда рады друзьям, – заверил Габриэль, и Магда заметила краем сознания совсем чуть-чуть, но всё же покоробившее «мы».
– К тому же, давно пора прерваться, – Бартоломью, однако, его тоже поддержал. – Как в Городе?
В Городе… о Городе Магда и пришла поговорить. Но выливать полностью своё неудовольствием своими же дознавателями она не стала. Начала с малого, рассказала о слухах. Поначалу она говорила осторожно, боясь, что какое-то её высказывание будет звучать обидно для Габриэля, всё-таки среди всех служителей он вызывал у неё какую-то симпатию, вдобавок, ему предстояло быть Володыкой и Магда была уверена в том, что кандидата на эту роль лучше и не найти. Но его не задевали слухи. Кажется, Бартоломью подготовил его. Магда поняла это по тому, как Бартоломью наблюдал за Габриэлем, пока Магда говорила, как считывал его реакцию, и, похоже, был весьма доволен.
Габриэль не расстроился, спросил только:
– Все так говорят?
– Говорят самое разное, – заверила Магда, – кто-то говорит и в твою… в вашу пользу, Володыка.
Только сейчас до неё дошло, что это уже не просто Габриэль, простой её собеседник из числа Служения, примерно равный е й по званию. Это Володыка. Володыка Святого Престола, его Хранитель, служитель Пресветлого.
Запоздало она склонила голову.
– Магда… – голос Габриэля изменился, потеплел, – не надо так, Магда. Мы ведь с тобой друзья, верно?
– Как пожелаете, Володыка, – тихо отозвалась Магда, которой уже не удавалось пересилить себя и заговорить с прежней беззаботностью. Удивительное дело! ещё какие-то ничтожные пять минут назад она говорила с ним легко и просто, и тут до неё дошло, что нет, не будет прежнего мира, и прежнего Габриэля нет, и теперь новый пост разделяет их. Навсегда расширилась эта пропасть. И она не такая, как у неё с Бартоломью, ведь Бартоломью она любит.
Хотя и страдает от ужасных, и, о, Пресветлый, сжалься! – напрасных подозрений на его счёт.
– Полагаю, вам, Володыка, нужно выспаться, – ситуацию спас Бартоломью. Он понял какая неловкость завладела Магдой. Ему-то было легче, ведь Габриэль был и младше его, и сам являлся глиной в его руках.
