Молчание. Я поймала на себе озадаченный взгляд Громова и улыбнулась.
– Я немного не понял…
– Максим Петрович… Я не могу не верить, потому что я видела любовь, я с ней выросла. Мои родители… искренне любили друг друга всю жизнь. Их путь друг к другу был долог и тернист, но в итоге они получили то, чего заслуживали – взаимную нежность, доверие, уважение. Я с рождения, каждый день, видела доказательства того, что любовь есть на свете, – я вздохнула. – Поэтому я не могу в неё не верить.
Некоторое время Громов молчал, задумчиво жуя салат. А я… погрузилась в воспоминания.
Мне семь лет. У мамы проблемы на работе, и она лежит, грустная, на диване в комнате. Папа садится с ней рядом, и молча, очень нежно, гладит её волосы и плечи.
«Лизхен, милая, – он всегда звал маму Лизхен, и в этом было что-то, восхищавшее меня. Это прозвище всегда казалось мне похожим на сахар… – Всё образуется…»
Четыре года спустя. Мама отравилась на корпоративной вечеринке, её тошнило до трёх ночи, а потом всё-таки вырвало. Я помню выражение лица папы, когда он помогал ей придерживать тазик. Ему не было противно, а в глазах было сочувствие…
Мне четырнадцать. Я случайно вошла в комнату и застала родителей за нежным поцелуем. Руки мамы лежали у папы на талии, а он держал её лицо в ладонях… И мне на один краткий миг показалось, что они всего на пару лет старше меня самой…
– Наташа? – голос Громова вторгся в мои воспоминания. Я посмотрела на него, пытаясь вытеснить образы мамы с папой.
– Ваши родители… они живы?
Горько усмехнувшись, я покачала головой.
– Нет, Максим Петрович, – мой голос был хриплым. – Они умерли три года назад. Погибли в автокатастрофе.
Громов отложил вилку и нож и потянулся к моей руке. Его рукопожатие было крепким, но нежным.
– Мне жаль, – тихо сказал он, сочувственно глядя на меня. – Теперь я понимаю, почему вы такая.
– Какая? – спросила я тихо, боясь пошевелиться. Только бы руку не отпустил…
– Спящая красавица, – Громов улыбнулся. – Вы… слишком взрослая для своего возраста. Слишком спокойная… самостоятельная. И очень, очень грустная.
В этот момент моё ледяное сердце обливалось кровавыми слезами. Никто и никогда, кроме Ломова, не говорил со мной с таким сочувствием в голосе. Никто и никогда не гладил так мои пальцы – в этом не было ничего пошлого, просто лёгкие касания. Но через мою руку как будто что-то вливали… что-то очень хорошее, тёплое, любящее. Как будто ты упал, разбил колёнку, и вдруг пришла мама и крепко обняла…
– Я хочу рассказать вам одну историю, чтобы вы понимали… – продолжил Громов, не отпуская моей руки, и я была ему за это очень благодарна. – Чтобы вы понимали, как же вам повезло. Такие родители, как у вас, даны далеко не каждому человеку. Многие дети растут в семье без папы или мамы, или они постоянно друг с другом ссорятся.
-Мои же родители… Они сильно отличались от ваших. Мама была очень хорошей женщиной, но слишком мягкой и доброй. А отец, наоборот, был жестоким человеком. И он держал её в ежовых рукавицах. У мамы не было друзей или подруг, она не работала, всегда сидела дома, потому что отец никуда её не отпускал. Он даже, – Громов вздохнул, – бил её.
– За что? – возмутилась я.
– Из ревности. Мама была очень красивой женщиной, на неё заглядывались. Мы-то с вами прекрасно понимаем, что никто не может быть застрахован от страстных взглядов и приставаний. Вы же не виноваты в том, что на вас обратил внимание Томас Бриар… Но отец этого не понимал. А может, и понимал, просто ему нравилось причинять маме боль. Впервые на моих глазах он ударил её, когда мне было всего семь. Я кинулся на отца, но он отшвырнул меня, и в тот день я поклялся, что когда-нибудь смогу побить его, – на лице у Громова промелькнула горькая усмешка. – Мама записала меня на занятия по восточным единоборствам. Вы всё удивлялись, почему я так легко и быстро отправил в нокаут вашего несостоявшегося насильника… А я просто этим занимаюсь с семи лет, Наташа.
– И вы… – я сглотнула, – вы побили своего отца?
Несколько секунд Громов молчал. Я видела, как он сжал вторую руку – так, что побелели костяшки пальцев.
– Мне было восемнадцать, я учился на первом курсе… Пришёл домой после института, а тут отец орёт на маму. И когда он ударил её, я кинулся на него, всего несколькими ударами я отправил его отдыхать у стеночки… Мы с мамой собрали вещи и ушли из дома. Почти год жили у её брата, а потом он помог нам купить квартиру… Отец пытался вернуть нас поначалу, но после разговора со мной передумал. И ещё через год он умер.
Схватив бокал с вином, Громов выпил его залпом и закашлялся.
– А ваша мама? Она… больше не вышла замуж?
– Какое там, – Максим Петрович хмыкнул, – она до конца жизни от мужиков шарахалась, как от бубонной чумы. Не желала ни с кем разговаривать, кроме меня и брата, даже слесарей и электриков посылала на три буквы. Мама очень помогла нам с женой, когда родилась Анжелика, да и с Алисой тоже…
С женой… я вздрогнула и отняла у Громова свою руку. Он немного удивлённо посмотрел на меня.
– Наташа, что с вами?
– Просто… немного жутко, – я даже почти не соврала. – Ваша мама уже умерла?
– Да, три года назад.
Громов смотрел на меня как-то странно. Словно понял, почему я отняла руку… но нет, этого просто не может быть.
– Видите, Наташа… не каждому в жизни так повезло с родителями. А ваши были прекрасными. Я понимаю, вы скучаете по ним. Но нужно жить дальше.
– Я и живу, – огрызнулась я, отодвигая пустую тарелку.
– Живёте, – и Громов, воспользовавшись случаем, снова взял мою руку. – Но вы ничего не чувствуете, Наташа. Ваше сердце продолжает биться, но вы закрыли его от любых привязанностей, потому что больше не хотите испытывать боль от потери любимых. Вы как спящая красавица – да, вы живы, но… вы спите.
– И что? – я не понимала, к чему он клонит.
– Вам нужно проснуться.
Проснуться… если бы я ещё знала, как. Но вслух сказала иное.
– Зачем? – тихо спросила я. Громов, кажется, слегка удивился. – Зачем мне просыпаться? Родители – это единственные люди, которые никогда бы меня не предали. Но они ушли навсегда. Зачем мне просыпаться и открывать своё сердце кому-то ещё, постоянно ожидая, что он либо уйдёт, либо предаст? Я не выдержу больше… лучше не привязываться, не чувствовать, не любить…
Он смотрел на меня с такой нежностью и таким сочувствием… И меня внезапно начало это бесить. Да и вообще, почему я тут рассуждаю о своей жизни со своим же начальником?
– Максим Петрович, – я попыталась улыбнуться, кажется, получилось кривовато. – Пожалуйста, оставьте эту тему. Это моя жизнь, и я проживу её так, как мне хочется.
В последний раз сжав мои пальцы, Громов убрал руку. Жаль…
– Простите… я вас не обидела?
– Нет, Наташа, – он покачал головой. – Мне не на что обижаться.
Я вздохнула с облегчением.
– Есть только одна вещь, которую я хотел бы вам сказать. Вы… всегда можете довериться мне. Я никогда вас не предам, обещаю.
Я посмотрела в серые глаза Громова и поняла, что верю ему.
Ночью мне снились родители. Мы вместе собирали землянику. Мне было всего десять, впереди ещё половина школьных каникул, а дома меня ждала интересная книжка…
– Лизхен, Наташик, бегите сюда скорее! – кричал папа. – Здесь целая поляна!..
И мама, наклоняясь, срывала для меня землянику горстями. И я ела эти кисло-сладкие ягоды, прижимаясь губами к её ладони.
Я проснулась со слезами на глазах… И в который раз пожалела, что не могла остаться в своём сне навсегда.
Среда и четверг пролетели быстро. Вечер среды мы с Максимом Петровичем посвятили покупкам сувениров. Было очень забавно смотреть, как он выбирает подарки для жены и дочерей. И я сразу поняла, что Громов очень хорошо знает характеры своих близких. Судя по подаркам, старшая дочь и жена действительно похожи друг на друга, а вот младшая… Не представляю, как такие разные люди уживаются под одной крышей.
– А как Анжелика и Алиса общаются между собой? – спросила я у Громова, когда он ходил из угла в угол в магазине с товарами из кожи.
– Нормально, – хмыкнул мой начальник. – Они и не дружат, и не ссорятся. Слишком разные.
Странное чувство согрело меня изнутри… Если Анжелика похожа на жену, а Алиса – на Максима Петровича… Получается, он с женой тоже – слишком разные?
Хоть это чувство и грело меня, я понимала, что оно нехорошее, и поэтому постаралась отбросить ненужные мысли.
Вечером в четверг мы уже должны были улететь в Москву. Ушли с выставки в два часа, поели, вернулись в отель, собрали вещи и отправились в аэропорт. Вылет был в шесть вечера.
– Не жаль возвращаться? – улыбнулся мне Громов, когда мы входили в самолёт.
Что я могла сказать… С одной стороны, было немного жаль… Особенно когда я понимала, что теперь не смогу столько времени проводить наедине с Максимом Петровичем, болтая о пустяках. После возвращения в Москву почти все наши разговоры будут о делах.
А с другой – я хотела домой. Я соскучилась по Алисе, по своему дивану, по Светочке…
– Немного, – в конце концов ответила я.
Через полчаса мы взлетели. А ещё через три часа я сошла с трапа и, вдохнув полной грудью весенний московский воздух, поняла – я дома.
Но домой в полном смысле этого слова я приехала уже за полночь. Мы с Громовым решили ехать в разных такси – он тоже торопился, и как ни не хотелось мне с ним расставаться, всё-таки пришлось позволить погрузить себя в отдельное такси.
– Спасибо, Максим Петрович, – улыбнулась я ему на прощание, а потом, подумав, добавила:
– Мне было очень хорошо с вами.
Он улыбнулся и, наклонившись, легко коснулся губами моей щеки.
– Мне с вами тоже, Наташа.
Пожал мою руку и закрыл дверь машины. Ничего лишнего…
Квартира встретила меня оглушающей тишиной. А затем…
– МЯЯ-УУУ!
И на меня откуда-то прыгнуло нечто серое и стремительное, чуть не сбив с ног. Я почувствовала, как острые когти впиваются в плечо.
– Алиса, девочка моя хорошая!..
«Хорошая девочка», кажется, и вправду решила меня растерзать. В любом случае, оторвать кошку от себя я не смогла: когти Алиса запустила очень глубоко… кажется, куртку придётся выбрасывать. Ну и ладно.
И я, стянув сапоги, шагнула в комнату и повалилась на диван вместе с Алисой. «Фыр-фыр-фыр», – урчала она мне на ухо.
– Я тоже очень скучала, Алис.
Я чуть не заплакала. Чёрт побери, в последнее время я стала чересчур сентиментальной…
А на кухне меня ждала коробка конфет и красивая открытка, подписанная корявым Аниным почерком:
«С возвращением, лягушка-путешественница!
Хотела купить тебе цветочек, но потом вспомнила, что ты у нас баба ненормальная и цветы не любишь. Так что кушай конфетки, кушай и толстей, а то совсем отощала, позор! Схватить не за что!
P.S. Позвони мне в пятницу – хочу увидеть тебя вечером в субботу. Отказы не принимаются!»
Громко рассмеявшись, я открыла коробку с конфетами. Алиса сидела рядом, на стуле, и смотрела на меня совершенно очумевшими от счастья зелёными глазами.
Тринькнул телефон. Дважды. Первая смс была от Антона.
«С возвращением, пчёлка! Завтра жди от меня письмо с красивыми фотками!»
А вторая… от Громова.
«За эти дни я привык желать вам спокойной ночи, Наташа. Так что добрых вам снов и до понедельника!»
Несколько секунд я стояла, словно оцепенев, а затем, прижав телефон к груди, тихо сказала:
– Господи, спасибо тебе за них.
Вечером в субботу Аня потащила меня в бар. Слава богу, её «друзей» там не было, зато к нам примотались два парня, которые, кажется, очень хотели секса вчетвером. Аня очень ловко их отбрила, но неприятные ощущения у меня остались – уж очень навязчиво один из них трогал меня за место пониже спины.
– Не парься, слышь, – размахивая стаканом с коктейлем, успокоила меня подруга. – Если париться о каждом придурке, который тебя лапает по причине своей озабоченности, никаких нервов не хватит.
Но в целом вечер был хороший. Хотя такие вот вечера я могу терпеть только ради Ани… всё-таки не очень я люблю кучу пьяных людей и громкую музыку. А, да, ещё и табачный дым…
В понедельник я мчалась на работу с радостью. И я даже не могла понять, чему рада больше... Тому, что увижу Светочку? Или Громова? Или я просто по работе соскучилась?
Света, кстати, меня чуть не задушила в объятиях, вопя на весь кабинет:
– Зотова вернулась!! Вот счастье-то!!
– Тише ты, фурия, – я тщетно пыталась её отпихнуть. – Ты мне сейчас все рёбра переломаешь, и останется на рабочем месте только мой трупик…
Ухмыляясь, Светочка отпустила меня.
– Ну, как съездили? Как тебе Максим Петрович в более интимной обстановке? – и она лукаво подмигнула.
– Интимной? – я подняла брови. – Ты имеешь в виду выставку?
Несколько секунд Светочка просто смотрела на меня, а затем вздохнула.
– То есть ты хочешь сказать, что у вас с ним ничего не было? – кажется, она была разочарована.
– Нет, – я рассмеялась. – Ты чего, Свет, он ведь женат!
– Как будто это хоть кому-то мешает…
– Мне мешает…
– Ладно, с тобой всё ясно, – она опять вздохнула. – А у нас тут, между прочим, новый директор по маркетингу! В пятницу заявился на работу.
– М-м, – я загрузила электронную почту и чуть не заплакала от количества присланных за неделю писем. – Ну и как он, хоть лучше, чем Крутова?
– Да кто его там разберёт, я его только в коридоре видела. Но отдел инноваций он уже расформировал. Такой красавчик, Наташ!
– Кто?
– Да директор по маркетингу этот! Блондин, а глаза большие, карие… И тело такое… Просто конфетка!
Я иронично посмотрела на Светочку.
– Намечаешь себе очередную жертву? Ты смотри, интрижка с директором по маркетингу может стоить тебе рабочего места.
Она отмахнулась.
– Нет, я пока другого охмуряю.
Я с подозрением посмотрела на подругу.
– Не переживай, это не Громов, – и Светочка подмигнула мне. Я, слегка обалдев, собиралась что-то ответить, но тут из кабинета выскочил сам Максим Петрович.
– Доброе утро, – он кивнул мне и Свете. – Наташа, только что звонил Королёв, он вызывает нас с вами к себе прямо сейчас.
Я поднялась с места и поспешила к генеральному. Интересно, зачем мы ему понадобились в понедельник, с утра пораньше?..
– Как пришлись подарки вашим дочкам? – спросила я у Громова, пока мы топали к Королёву.
– Отлично, – он улыбнулся. – Правда, Лика придиралась, но она всегда так. Алиса же прыгала от радости. Особенно ей, конечно, книжки понравились, хоть они и на английском.
Мы вошли в приёмную генерального. Катя радостно улыбнулась, кивнула нам обоим и сказала:
– Входите, Сергей Борисович ждёт.
Но в кабинете нас ждал не только Королёв. Рядом с ним стоял ещё один мужчина. Довольно молодой, лет 27-28, высокий и мускулистый, светлые волосы, большие карие глаза… И тут я его узнала!
Сегодня утром, когда я уже была возле проходной издательства, этот человек перегородил мне путь и, улыбаясь (он, видимо, считал эту улыбку сексуальной), сказал:
– Девушка, какие у вас планы на сегодняшний вечер? Вы просто покорили меня своей красотой, и я хотел бы пригласить вас в ресторан.
Я удивлённо посмотрела на него и ответила:
– Нет, спасибо, я обойдусь.
Попыталась пройти мимо, но этот нахал схватил меня за руку.
– Ну пожалуйста!.. Вы так прекрасны! Я не отпущу вас, пока вы не ответите мне согласием!..
От пафосности его речей меня покоробило.
– Я немного не понял…
– Максим Петрович… Я не могу не верить, потому что я видела любовь, я с ней выросла. Мои родители… искренне любили друг друга всю жизнь. Их путь друг к другу был долог и тернист, но в итоге они получили то, чего заслуживали – взаимную нежность, доверие, уважение. Я с рождения, каждый день, видела доказательства того, что любовь есть на свете, – я вздохнула. – Поэтому я не могу в неё не верить.
Некоторое время Громов молчал, задумчиво жуя салат. А я… погрузилась в воспоминания.
Мне семь лет. У мамы проблемы на работе, и она лежит, грустная, на диване в комнате. Папа садится с ней рядом, и молча, очень нежно, гладит её волосы и плечи.
«Лизхен, милая, – он всегда звал маму Лизхен, и в этом было что-то, восхищавшее меня. Это прозвище всегда казалось мне похожим на сахар… – Всё образуется…»
Четыре года спустя. Мама отравилась на корпоративной вечеринке, её тошнило до трёх ночи, а потом всё-таки вырвало. Я помню выражение лица папы, когда он помогал ей придерживать тазик. Ему не было противно, а в глазах было сочувствие…
Мне четырнадцать. Я случайно вошла в комнату и застала родителей за нежным поцелуем. Руки мамы лежали у папы на талии, а он держал её лицо в ладонях… И мне на один краткий миг показалось, что они всего на пару лет старше меня самой…
– Наташа? – голос Громова вторгся в мои воспоминания. Я посмотрела на него, пытаясь вытеснить образы мамы с папой.
– Ваши родители… они живы?
Горько усмехнувшись, я покачала головой.
– Нет, Максим Петрович, – мой голос был хриплым. – Они умерли три года назад. Погибли в автокатастрофе.
Громов отложил вилку и нож и потянулся к моей руке. Его рукопожатие было крепким, но нежным.
– Мне жаль, – тихо сказал он, сочувственно глядя на меня. – Теперь я понимаю, почему вы такая.
– Какая? – спросила я тихо, боясь пошевелиться. Только бы руку не отпустил…
– Спящая красавица, – Громов улыбнулся. – Вы… слишком взрослая для своего возраста. Слишком спокойная… самостоятельная. И очень, очень грустная.
В этот момент моё ледяное сердце обливалось кровавыми слезами. Никто и никогда, кроме Ломова, не говорил со мной с таким сочувствием в голосе. Никто и никогда не гладил так мои пальцы – в этом не было ничего пошлого, просто лёгкие касания. Но через мою руку как будто что-то вливали… что-то очень хорошее, тёплое, любящее. Как будто ты упал, разбил колёнку, и вдруг пришла мама и крепко обняла…
– Я хочу рассказать вам одну историю, чтобы вы понимали… – продолжил Громов, не отпуская моей руки, и я была ему за это очень благодарна. – Чтобы вы понимали, как же вам повезло. Такие родители, как у вас, даны далеко не каждому человеку. Многие дети растут в семье без папы или мамы, или они постоянно друг с другом ссорятся.
-Мои же родители… Они сильно отличались от ваших. Мама была очень хорошей женщиной, но слишком мягкой и доброй. А отец, наоборот, был жестоким человеком. И он держал её в ежовых рукавицах. У мамы не было друзей или подруг, она не работала, всегда сидела дома, потому что отец никуда её не отпускал. Он даже, – Громов вздохнул, – бил её.
– За что? – возмутилась я.
– Из ревности. Мама была очень красивой женщиной, на неё заглядывались. Мы-то с вами прекрасно понимаем, что никто не может быть застрахован от страстных взглядов и приставаний. Вы же не виноваты в том, что на вас обратил внимание Томас Бриар… Но отец этого не понимал. А может, и понимал, просто ему нравилось причинять маме боль. Впервые на моих глазах он ударил её, когда мне было всего семь. Я кинулся на отца, но он отшвырнул меня, и в тот день я поклялся, что когда-нибудь смогу побить его, – на лице у Громова промелькнула горькая усмешка. – Мама записала меня на занятия по восточным единоборствам. Вы всё удивлялись, почему я так легко и быстро отправил в нокаут вашего несостоявшегося насильника… А я просто этим занимаюсь с семи лет, Наташа.
– И вы… – я сглотнула, – вы побили своего отца?
Несколько секунд Громов молчал. Я видела, как он сжал вторую руку – так, что побелели костяшки пальцев.
– Мне было восемнадцать, я учился на первом курсе… Пришёл домой после института, а тут отец орёт на маму. И когда он ударил её, я кинулся на него, всего несколькими ударами я отправил его отдыхать у стеночки… Мы с мамой собрали вещи и ушли из дома. Почти год жили у её брата, а потом он помог нам купить квартиру… Отец пытался вернуть нас поначалу, но после разговора со мной передумал. И ещё через год он умер.
Схватив бокал с вином, Громов выпил его залпом и закашлялся.
– А ваша мама? Она… больше не вышла замуж?
– Какое там, – Максим Петрович хмыкнул, – она до конца жизни от мужиков шарахалась, как от бубонной чумы. Не желала ни с кем разговаривать, кроме меня и брата, даже слесарей и электриков посылала на три буквы. Мама очень помогла нам с женой, когда родилась Анжелика, да и с Алисой тоже…
С женой… я вздрогнула и отняла у Громова свою руку. Он немного удивлённо посмотрел на меня.
– Наташа, что с вами?
– Просто… немного жутко, – я даже почти не соврала. – Ваша мама уже умерла?
– Да, три года назад.
Громов смотрел на меня как-то странно. Словно понял, почему я отняла руку… но нет, этого просто не может быть.
– Видите, Наташа… не каждому в жизни так повезло с родителями. А ваши были прекрасными. Я понимаю, вы скучаете по ним. Но нужно жить дальше.
– Я и живу, – огрызнулась я, отодвигая пустую тарелку.
– Живёте, – и Громов, воспользовавшись случаем, снова взял мою руку. – Но вы ничего не чувствуете, Наташа. Ваше сердце продолжает биться, но вы закрыли его от любых привязанностей, потому что больше не хотите испытывать боль от потери любимых. Вы как спящая красавица – да, вы живы, но… вы спите.
– И что? – я не понимала, к чему он клонит.
– Вам нужно проснуться.
Проснуться… если бы я ещё знала, как. Но вслух сказала иное.
– Зачем? – тихо спросила я. Громов, кажется, слегка удивился. – Зачем мне просыпаться? Родители – это единственные люди, которые никогда бы меня не предали. Но они ушли навсегда. Зачем мне просыпаться и открывать своё сердце кому-то ещё, постоянно ожидая, что он либо уйдёт, либо предаст? Я не выдержу больше… лучше не привязываться, не чувствовать, не любить…
Он смотрел на меня с такой нежностью и таким сочувствием… И меня внезапно начало это бесить. Да и вообще, почему я тут рассуждаю о своей жизни со своим же начальником?
– Максим Петрович, – я попыталась улыбнуться, кажется, получилось кривовато. – Пожалуйста, оставьте эту тему. Это моя жизнь, и я проживу её так, как мне хочется.
В последний раз сжав мои пальцы, Громов убрал руку. Жаль…
– Простите… я вас не обидела?
– Нет, Наташа, – он покачал головой. – Мне не на что обижаться.
Я вздохнула с облегчением.
– Есть только одна вещь, которую я хотел бы вам сказать. Вы… всегда можете довериться мне. Я никогда вас не предам, обещаю.
Я посмотрела в серые глаза Громова и поняла, что верю ему.
Ночью мне снились родители. Мы вместе собирали землянику. Мне было всего десять, впереди ещё половина школьных каникул, а дома меня ждала интересная книжка…
– Лизхен, Наташик, бегите сюда скорее! – кричал папа. – Здесь целая поляна!..
И мама, наклоняясь, срывала для меня землянику горстями. И я ела эти кисло-сладкие ягоды, прижимаясь губами к её ладони.
Я проснулась со слезами на глазах… И в который раз пожалела, что не могла остаться в своём сне навсегда.
Среда и четверг пролетели быстро. Вечер среды мы с Максимом Петровичем посвятили покупкам сувениров. Было очень забавно смотреть, как он выбирает подарки для жены и дочерей. И я сразу поняла, что Громов очень хорошо знает характеры своих близких. Судя по подаркам, старшая дочь и жена действительно похожи друг на друга, а вот младшая… Не представляю, как такие разные люди уживаются под одной крышей.
– А как Анжелика и Алиса общаются между собой? – спросила я у Громова, когда он ходил из угла в угол в магазине с товарами из кожи.
– Нормально, – хмыкнул мой начальник. – Они и не дружат, и не ссорятся. Слишком разные.
Странное чувство согрело меня изнутри… Если Анжелика похожа на жену, а Алиса – на Максима Петровича… Получается, он с женой тоже – слишком разные?
Хоть это чувство и грело меня, я понимала, что оно нехорошее, и поэтому постаралась отбросить ненужные мысли.
Вечером в четверг мы уже должны были улететь в Москву. Ушли с выставки в два часа, поели, вернулись в отель, собрали вещи и отправились в аэропорт. Вылет был в шесть вечера.
– Не жаль возвращаться? – улыбнулся мне Громов, когда мы входили в самолёт.
Что я могла сказать… С одной стороны, было немного жаль… Особенно когда я понимала, что теперь не смогу столько времени проводить наедине с Максимом Петровичем, болтая о пустяках. После возвращения в Москву почти все наши разговоры будут о делах.
А с другой – я хотела домой. Я соскучилась по Алисе, по своему дивану, по Светочке…
– Немного, – в конце концов ответила я.
Через полчаса мы взлетели. А ещё через три часа я сошла с трапа и, вдохнув полной грудью весенний московский воздух, поняла – я дома.
Но домой в полном смысле этого слова я приехала уже за полночь. Мы с Громовым решили ехать в разных такси – он тоже торопился, и как ни не хотелось мне с ним расставаться, всё-таки пришлось позволить погрузить себя в отдельное такси.
– Спасибо, Максим Петрович, – улыбнулась я ему на прощание, а потом, подумав, добавила:
– Мне было очень хорошо с вами.
Он улыбнулся и, наклонившись, легко коснулся губами моей щеки.
– Мне с вами тоже, Наташа.
Пожал мою руку и закрыл дверь машины. Ничего лишнего…
Квартира встретила меня оглушающей тишиной. А затем…
– МЯЯ-УУУ!
И на меня откуда-то прыгнуло нечто серое и стремительное, чуть не сбив с ног. Я почувствовала, как острые когти впиваются в плечо.
– Алиса, девочка моя хорошая!..
«Хорошая девочка», кажется, и вправду решила меня растерзать. В любом случае, оторвать кошку от себя я не смогла: когти Алиса запустила очень глубоко… кажется, куртку придётся выбрасывать. Ну и ладно.
И я, стянув сапоги, шагнула в комнату и повалилась на диван вместе с Алисой. «Фыр-фыр-фыр», – урчала она мне на ухо.
– Я тоже очень скучала, Алис.
Я чуть не заплакала. Чёрт побери, в последнее время я стала чересчур сентиментальной…
А на кухне меня ждала коробка конфет и красивая открытка, подписанная корявым Аниным почерком:
«С возвращением, лягушка-путешественница!
Хотела купить тебе цветочек, но потом вспомнила, что ты у нас баба ненормальная и цветы не любишь. Так что кушай конфетки, кушай и толстей, а то совсем отощала, позор! Схватить не за что!
P.S. Позвони мне в пятницу – хочу увидеть тебя вечером в субботу. Отказы не принимаются!»
Громко рассмеявшись, я открыла коробку с конфетами. Алиса сидела рядом, на стуле, и смотрела на меня совершенно очумевшими от счастья зелёными глазами.
Тринькнул телефон. Дважды. Первая смс была от Антона.
«С возвращением, пчёлка! Завтра жди от меня письмо с красивыми фотками!»
А вторая… от Громова.
«За эти дни я привык желать вам спокойной ночи, Наташа. Так что добрых вам снов и до понедельника!»
Несколько секунд я стояла, словно оцепенев, а затем, прижав телефон к груди, тихо сказала:
– Господи, спасибо тебе за них.
Вечером в субботу Аня потащила меня в бар. Слава богу, её «друзей» там не было, зато к нам примотались два парня, которые, кажется, очень хотели секса вчетвером. Аня очень ловко их отбрила, но неприятные ощущения у меня остались – уж очень навязчиво один из них трогал меня за место пониже спины.
– Не парься, слышь, – размахивая стаканом с коктейлем, успокоила меня подруга. – Если париться о каждом придурке, который тебя лапает по причине своей озабоченности, никаких нервов не хватит.
Но в целом вечер был хороший. Хотя такие вот вечера я могу терпеть только ради Ани… всё-таки не очень я люблю кучу пьяных людей и громкую музыку. А, да, ещё и табачный дым…
В понедельник я мчалась на работу с радостью. И я даже не могла понять, чему рада больше... Тому, что увижу Светочку? Или Громова? Или я просто по работе соскучилась?
Света, кстати, меня чуть не задушила в объятиях, вопя на весь кабинет:
– Зотова вернулась!! Вот счастье-то!!
– Тише ты, фурия, – я тщетно пыталась её отпихнуть. – Ты мне сейчас все рёбра переломаешь, и останется на рабочем месте только мой трупик…
Ухмыляясь, Светочка отпустила меня.
– Ну, как съездили? Как тебе Максим Петрович в более интимной обстановке? – и она лукаво подмигнула.
– Интимной? – я подняла брови. – Ты имеешь в виду выставку?
Несколько секунд Светочка просто смотрела на меня, а затем вздохнула.
– То есть ты хочешь сказать, что у вас с ним ничего не было? – кажется, она была разочарована.
– Нет, – я рассмеялась. – Ты чего, Свет, он ведь женат!
– Как будто это хоть кому-то мешает…
– Мне мешает…
– Ладно, с тобой всё ясно, – она опять вздохнула. – А у нас тут, между прочим, новый директор по маркетингу! В пятницу заявился на работу.
– М-м, – я загрузила электронную почту и чуть не заплакала от количества присланных за неделю писем. – Ну и как он, хоть лучше, чем Крутова?
– Да кто его там разберёт, я его только в коридоре видела. Но отдел инноваций он уже расформировал. Такой красавчик, Наташ!
– Кто?
– Да директор по маркетингу этот! Блондин, а глаза большие, карие… И тело такое… Просто конфетка!
Я иронично посмотрела на Светочку.
– Намечаешь себе очередную жертву? Ты смотри, интрижка с директором по маркетингу может стоить тебе рабочего места.
Она отмахнулась.
– Нет, я пока другого охмуряю.
Я с подозрением посмотрела на подругу.
– Не переживай, это не Громов, – и Светочка подмигнула мне. Я, слегка обалдев, собиралась что-то ответить, но тут из кабинета выскочил сам Максим Петрович.
– Доброе утро, – он кивнул мне и Свете. – Наташа, только что звонил Королёв, он вызывает нас с вами к себе прямо сейчас.
Я поднялась с места и поспешила к генеральному. Интересно, зачем мы ему понадобились в понедельник, с утра пораньше?..
– Как пришлись подарки вашим дочкам? – спросила я у Громова, пока мы топали к Королёву.
– Отлично, – он улыбнулся. – Правда, Лика придиралась, но она всегда так. Алиса же прыгала от радости. Особенно ей, конечно, книжки понравились, хоть они и на английском.
Мы вошли в приёмную генерального. Катя радостно улыбнулась, кивнула нам обоим и сказала:
– Входите, Сергей Борисович ждёт.
Но в кабинете нас ждал не только Королёв. Рядом с ним стоял ещё один мужчина. Довольно молодой, лет 27-28, высокий и мускулистый, светлые волосы, большие карие глаза… И тут я его узнала!
Сегодня утром, когда я уже была возле проходной издательства, этот человек перегородил мне путь и, улыбаясь (он, видимо, считал эту улыбку сексуальной), сказал:
– Девушка, какие у вас планы на сегодняшний вечер? Вы просто покорили меня своей красотой, и я хотел бы пригласить вас в ресторан.
Я удивлённо посмотрела на него и ответила:
– Нет, спасибо, я обойдусь.
Попыталась пройти мимо, но этот нахал схватил меня за руку.
– Ну пожалуйста!.. Вы так прекрасны! Я не отпущу вас, пока вы не ответите мне согласием!..
От пафосности его речей меня покоробило.
