И первый удар в войне, которую прошел его отец, нанесли по магам. Их вообще уцелело едва ли больше половины… Впрочем, шаманов выжили вообще считанные единицы. И что-то подсказывало, что этот воняющий кровью старик был из их числа…
Назим старательно сдерживал тошноту – земля вот она, под ногами. Любимая и верная подруга, стихия с виду не поворотливая, но отзывчивая к тому, кто близок по духу. И если от варваров он в любое мгновение ожидал удара в спину, то озлобленность, с которой его отвергла родная природа, была неожиданной и даже немного обидной. Словно он в забытьи потянулся не к той, что была щедра и ласкова к своему дитя, а к её противоположности. Он ведь просто хотел проверить, как далеко ушла растрепанная девица. Может статься, что пока старик держит их на этой полянке, подлые сородичи, предупрежденные этой ведьмой, стягивают цепь, чтобы перебить одним ударом… Поисковая сеть, брошенная вслед, неожиданно щедро зачерпнула его силы, так, что Назим в первом мгновение даже растерялся, не веря происходящему. Будто не простейшее заклинание, подвластное даже ученику второго года обучения сплел, а полноценное боевое заклинание. Ухнувшая в никуда сила, конечно, восстановится и сама, но сейчас каждая кроха на счету, потому и решил восполнить…
- Что ты хочешь за помощь? И почему я должен верить тебе?
Риман подошел к старику вплотную, игнорируя явственно ощутимое неодобрение спутников.
- Говорят, слово твоего рода нерушимо. И всякий, давший его, скорее умрет сам, чем нарушит обещание. – Пааво потянулся за трубкой, чем изрядно насторожил свиту пустынника. И хоть движение его было медленным, а утратившие силу и ловкость пальцы едва сгибались, немой охранник принца оказался на расстоянии удара меча с такой скоростью, которую не всякий мог отследить.
И отступил, уловив едва заметное движение глаз своего господина. Забавные они, эти южане… Считают за честь отдать своего сына в услужение королевской семьи, где тот станет безмолвным рабом, а потом отчего-то считают варварством обычаи шаманов. Поневоле задумаешься, нет ли в святотатственных сказках о том, что некогда они были одним народом, отголосков истины, хотя об этом даже думать смешно.
- Это правда, но и дается оно только тому, кто расстанется с жизнью, но не предаст мой род.
Старик медленно кивнул:
- Я научу тебя тому, что ты хочешь узнать. Расскажу то, что не дано знать иноземцу. Покажу то, что видел далеко не каждый сын Аскейма. И дам клятву на крови, что не замышляю дурного против тебя или твоего рода.
Судя по тому, как на мгновение приподнялись брови принца, ему удалось удивить пустынника. Настолько, что он не сразу ответил:
- А если откажусь?
- Я стар, да и не беден, но золото конунга придется взять… Обидится ведь.
Пааво обнажил желтоватые зубы в кривой усмешке, которая принца, впрочем, не испугала. Как и слова. Наоборот, мальчишка его поддержал, тоже тихо хмыкнув. И мгновенно подобрался, хотя и до этого расслабленным не казался. Шаман не мог видеть мага так, как видят их сами вольные чародеи юга, но по сгустившемуся как перед грозой воздуху, от которого кожу покрыл ледяной пот, понял, что незваные гости готовы атаковать в любой момент.
Глупцы, что тут сказать… Может, стоило даже позволить им это, чтобы сами поняли, насколько они тут беззащитны, но Пааво не хотел рисковать. Ни к чему тревожить силы, которым пока лучше не знать о чужаках.
- Какое моё слово нужно взамен?
- Поклянись, что, отправляясь назад, возьмешь с собой человека, которого я укажу. Будешь заботиться о нём, поможешь устроиться в твоей стране. Беречь от смерти наравне с членами своей семьи.
- Этот человек важен для Аскейма? Он из рода конунга?
- Нет, в нём ни капли крови высоких родов, и конунг даже не знает о его существовании. - Значит, не выкрасть кого-то из наследников ярлов, это облегчает дело. – Ты видел этого человека. Эту. Моя внучка Кеа.
… или не облегчает.
Подол смялся до совершенно непотребного состояния, к тому же испачкался в траве. И если складки она кое-как расправила, то с зелеными пятнами ничего поделать не смогла. Холодная вода не отстирает, а идти в деревню не только в мятом, но и грязном платье Линискеа не хотела. Потому что возникнут вопросы, глаз у соседок острый. Особенно тогда, когда этого совсем не хотелось бы.
Смыла подсохшую кровавую корку со щеки, и царапина с новой силой засаднила, но это ничего. На Кеа быстро заживает.
Растрепанные косы без гребня тоже трудно было привести в приличное состояние, и она старательно раздирала спутанные пряди пальцами, прислушиваясь к тому, что происходит на опушке.
Тишина.
Сюда не доносился разговор, и Линискеа до ломоты в стиснутых зубах было страшно оставлять деда наедине с бандой южан. Да, он шаман, благословленный самим Ратусом. Тот, что в одиночку одолел свирепого медведя… Вот только медведь был один и без меча. А этих трое, к тому же темноглазый точно маг, рыжий – скорее всего, тоже. Относительно третьего она не была уверена, он так старательно прятался за спиной своего господина, что толком и не рассмотреть. А в том, что этот Риман главный из тройки, она была уверена – взгляд, осанка, то, как к нему обращался рыжий…
Прядь предательски обернулась вокруг пальцев, не давая вплести в косу оберег, и Кеа нетерпеливо дернула её, не обращая внимания на укол боли.
Пусть они вели себя мирно и не сделали ничего ни ей самой, ни Ингмару, верить пустынникам нельзя. Даже если они такие же, как она сама, и её едва вернувшаяся сила нуждается в том, кто подскажет, как силу эту если не усмирить, то не дать себя ей подчинить… Дед стар и немощен, а деревня без шамана долго не продержится.
Она торопливо закрепила переплетенные кудри лентой, пригладила волосы за ушами, плеснула холодной воды на пылающие щеки.
Пааво велел не возвращаться в лес, идти берегом в деревню. Но и там никому не говорить о южанах, а ждать его дома. Разве что предупредить Акку, служанка знала, что в деревне скоро появятся незваные гости.
Это казалось Линискеа неправильным, но всё же поступать ему наперекор не рискнула. Не оттого, что боялась наказания, но из боязни нарушить неведомые ей планы. И сделать хуже.
То, что Ингмар уже убежал обратно на пастбище, старый шаман успел шепнуть, как и то, что своенравный мальчишка будет молчать, поэтому теперь дело за самой Кеа. Тревога за брата, тугим узлом свернувшаяся у сердца, чуть ослабла, полностью же успокаиваться было рано.
Камни ложились под ноги ровной дорогой, будто сами скалы хотели помочь, потому уже через несколько минут она осторожно поднялась на высокий берег. И затаилась в тени валуна, внимательно глядя на тех, кто оставался на опушке. Ветер дул от леса, потому она была относительно спокойна, даже если и издала шорох, они её не услышат.
Темноглазый южанин сидел рядом с Пааво. Так близко, как садилась сама Кеа, когда дед рассказывал ей предания далеких предков, и девочка боялась лишний раз вздохнуть, чтобы не отвлечь. А теперь с тем же вниманием его слушал чужеземец. И не только он один, рыжий стоял в паре метров от шамана и тоже прислушивался к их разговору, вот только этот недовольно хмурился и даже пару раз покачал головой, будто услышанное ему не нравилось. Кеа оно тоже не нравилось, пусть даже не знала, о чем идет речь.
Смазанное движение привлекло внимание, и девушка задержала дыхание, понимая, что тот третий, которого она постоянно упускала из виду, смотрит прямо на неё. Руки его спокойно лежали на поясе, вот только Линискеа помнила, как быстро он может выхватить оружие. И зачем-то подняла и показала свои ладони, в которых ничего не было. Молчаливый южанин никак не ответил на этот жест, но через пару мгновений перевел взгляд чуть правее, и Кеа смогла выдохнуть. То, что уже какое-то время она сдерживала дыхание, поняла только, когда всё прекратилось.
Дед закончил говорить, и Риман, немного подумав, медленно кивнул, чем вызвал новый приступ недовольства рыжего. Никак, впрочем, не проявленного. И заговорил, так же тихо и неспешно, как шаман до этого. Кеа досадливо поморщилась, потому что до неё не доносилось ни звука, и уже хотела было уходить, когда Пааво, медленно стянув с косы зажим, прижал к его краю палец…
А потом провел этим пальцем поперек лба, остановившись на точке между бровями. Алый мазок маслянисто блестел на солнце, и вот теперь Линискеа, аккуратно отступила, следя за тем, чтобы не запнуться о камни. О том, что она подсматривала, молчун обязательно расскажет господину, и ей даже не было за это стыдно. Разве что чуть досадно, что её на этом подсматривании поймали, но не более того.
Тропинка спустилась к воде, и девушка, подхватив и без того испачканный подол, бегом припустила вдоль кромки прибоя.
Что бы ни задумал дед, он уверен, что для деревни это безопасно, иначе никогда не дал бы клятву на крови. В чем он клялся, она не знала, зато была уверена, что принудить шамана никто не сможет…
Кеа раскраснелась и запыхалась, когда добежала до излучины широкого ручья. Из-за кустов доносился смех и разговоры, к которым она поначалу не прислушивалась, занятая своими мыслями. А потом, разобрав своё имя, замедлила шаг.
- Зачем Олису эта гордячка? – Голос младшей дочери старейшины деревни она узнала сразу. И даже хотела подойти, потому что с Маликой если не дружила, то и никогда не враждовала. Впрочем, желающих поссориться с внучкой шамана было немного. – Старик всё ищет внучке жениха побогаче, а как его не станет, так кому она будет нужна. Ходит, задрав нос, а сама по ночам бегает в лес, мне Тарик рассказывал. – Она чуть понизила голос, но шум ручья, казавшийся до этого таким громким, будто стих, давая Линискеа расслышать каждое слово. – Гулящая она! А дед прикрывает этот позор, знает, что после свадьбы об этом всей деревне станет известно, вот и перебирает. Тарик так и сказал Олису, а тот…
- Тише ты! Про шамана говоришь, не забывай. А Тарику мало от Олиса досталось, если продолжает языком трепать. - Кто пытался одернуть Малику, Кеа не поняла, замерев за кустом и сжав пальцы на ветке так, что те больно впились в кожу. Стало ужасно обидно за несправедливость обвинений и за завистливую злобу в голосе той, кому никогда не сделала ничего дурного. И страшно – значит, её видели…
Слушать дальше она не стала, хотя и стоило бы. Вот только испуганный визг сплетниц, которые вместо того, чтобы стирать белье, перемывали кости, тоже слышала. И даже не испытала малейшего раскаяния за то, что тихий ласковый ручей вдруг поднялся невысокой волной, которой хватило, чтобы забрызгать прачкам платья и вымочить ноги. Зато было тревожно от того, как легко это далось. Она ведь ничего и не пыталась сделать, только захотелось вдруг, чтобы они замолчали. Ну, визг это, конечно, не молчание, зато обсуждать Кеа они точно перестали. И хорошо, что так, а не от того, что их пришедшей волной утянуло на дно.
Потому и поторопилась сбежать, юркнув в калитку. И за дверь прошмыгнула, стараясь не смотреть по сторонам и не вслушиваться. Мало ли что услышит…
- Корзинка где?
Служанка неторопливо мела пол связанными в тощую метлу прутиками. И этот звук, такой обыденный и привычный, показался Кеа родным и даже приятным.
- Приплыли южане. - Перед тем, как сказать это, Кеа оглянулась, проверяя, плотно ли закрыта дверь. – Пааво сейчас говорит с ними в лесу, я бежала по берегу.
Она медленно, будто утратив последние силы, прошла к очагу, усевшись на покрытый войлочной накидкой сундук, и подняла глаза на служанку. Та прекратила подметать, с трудом разогнула сгорбленную спину и внимательно осмотрела девушку. Скользнула взглядом по мятому платью, по растрепанным косам, вгляделась в глаза… А потом покачала головой и продолжила шуршать по полу, бормоча под нос:
- Южане… Приплыли и приплыли, эка невидаль. А на тебя, разиню, корзинок не напасешься…
Приближение девушки он почувствовал всем телом, хоть и не отвлекся от слов шамана. От этого только рискни отвлечься…
Так обычно чувствуешь приближение грозы. Кеа не вышла к ним, затаилась недалеко от тропинки, вероятно, полагая, что присутствие её остается тайной. Раздосадованный потерей последнего отцовского подарка Назим недовольно дернул углом губ, а Тень глазами показал в сторону затаившейся жрицы.
Хотя, какая она жрица… Но и как называть про себя эту странную девушку, не ведающую, что такое храм, и не подозревающую, насколько разрушительной силой обладает, Риман определился не сразу.
Вспомнил про давний конфликт, случившийся ещё до рождения его матери, когда вельможа с далекого юга отказался отдавать дочь, у которой проснулся дар огня. Он убеждал, что дитя не опасно для окружающих, и он найдет ей лучших учителей, которые помогут обуздать силу. Что дочь его достойна сама выбрать судьбу, и ей решать – станет она жрицей или же вольной ведьмой.
Не нашел.
А может, просто не успел. Но полыхало поместье так, что любые попытки потушить пламя были тщетны, и пока не прогорела даже земля на месте когда-то роскошного дома. Желающих скрывать от храма одаренных девочек и до этого было немного, а после того случая вовсе не стало. И Риман тщательно гнал от себя мысли, что ребенку было не под силу устроить такое. Чтобы камни пылали сухим пергаментом, а вода занималась, будто масло. Не хватило бы сил маленькой чародейки с едва проснувшимся даром для подобного.
А к храму тогда потянулись верующие со щедрыми дарами в попытке заранее обрести Её защиту, если вдруг найдется ещё безумец, пытающийся нарушить божественную волю… Нехорошие мысли, опасные. Потому высказывать их Риман никому не стал, даже старался сам об этом не задумываться, и всё же то, как вельможа назвал дочь, сразу всплыло в памяти.
Ведьма.
Это подходило светлоглазой северянке куда больше степенного и добропорядочного звания жрицы. Да и понять бы ещё, каким богам она молится… В глухих деревнях так порой называли травниц, пользующих приболевших селян. Конечно, магией вышло бы исцелить куда быстрее и эффективнее, вот только маги рождаются редко, а деревушек вон их сколько. В каждую по чародею не пошлешь.
- Зачем тебе это? – Риман стоял совсем близко к шаману. Руку протяни, коснешься темной, будто выдубленной кожи обманчиво беззащитного горла. Оно выглядывало в вырезе рубахи, по краю которой шёл узор, удивительно напоминающий обережную вышивку, какой принято украшать одежду на севере Гарета.
- Пойдешь в Рендебю - умрешь. И за тебя придут мстить.
- И что тебе в том за печаль? – Принц сел на тот же валун, едва не касаясь бока старика. Тот никак не выразил неудовольствие, наоборот, чуть подвинулся, давая больше места. От камня шла прохлада, не вяжущаяся с влажным жаром воздуха, звенящего птичьим пением.
- Я видел войну, - Пааво сложил сухие руки на широком краю палки, на которую опирался при ходьбе. Пальцы его бессознательным жестом тронули руны, которыми было изрезано навершие, а выцветшие глаза под нахмуренными бровями стали будто незрячими. – Она горячит кровь молодых воинов, жадных до славы и богатой добычи. Но война хороша, когда битвы далеко. А когда это твои дома горят, твоя поля пропитывается кровью… Вы проиграете. Твоя сила здесь - ничто. Чужая земля, чужие боги, и твоя покровительница здесь тебя не услышит.
Назим старательно сдерживал тошноту – земля вот она, под ногами. Любимая и верная подруга, стихия с виду не поворотливая, но отзывчивая к тому, кто близок по духу. И если от варваров он в любое мгновение ожидал удара в спину, то озлобленность, с которой его отвергла родная природа, была неожиданной и даже немного обидной. Словно он в забытьи потянулся не к той, что была щедра и ласкова к своему дитя, а к её противоположности. Он ведь просто хотел проверить, как далеко ушла растрепанная девица. Может статься, что пока старик держит их на этой полянке, подлые сородичи, предупрежденные этой ведьмой, стягивают цепь, чтобы перебить одним ударом… Поисковая сеть, брошенная вслед, неожиданно щедро зачерпнула его силы, так, что Назим в первом мгновение даже растерялся, не веря происходящему. Будто не простейшее заклинание, подвластное даже ученику второго года обучения сплел, а полноценное боевое заклинание. Ухнувшая в никуда сила, конечно, восстановится и сама, но сейчас каждая кроха на счету, потому и решил восполнить…
- Что ты хочешь за помощь? И почему я должен верить тебе?
Риман подошел к старику вплотную, игнорируя явственно ощутимое неодобрение спутников.
- Говорят, слово твоего рода нерушимо. И всякий, давший его, скорее умрет сам, чем нарушит обещание. – Пааво потянулся за трубкой, чем изрядно насторожил свиту пустынника. И хоть движение его было медленным, а утратившие силу и ловкость пальцы едва сгибались, немой охранник принца оказался на расстоянии удара меча с такой скоростью, которую не всякий мог отследить.
И отступил, уловив едва заметное движение глаз своего господина. Забавные они, эти южане… Считают за честь отдать своего сына в услужение королевской семьи, где тот станет безмолвным рабом, а потом отчего-то считают варварством обычаи шаманов. Поневоле задумаешься, нет ли в святотатственных сказках о том, что некогда они были одним народом, отголосков истины, хотя об этом даже думать смешно.
- Это правда, но и дается оно только тому, кто расстанется с жизнью, но не предаст мой род.
Старик медленно кивнул:
- Я научу тебя тому, что ты хочешь узнать. Расскажу то, что не дано знать иноземцу. Покажу то, что видел далеко не каждый сын Аскейма. И дам клятву на крови, что не замышляю дурного против тебя или твоего рода.
Судя по тому, как на мгновение приподнялись брови принца, ему удалось удивить пустынника. Настолько, что он не сразу ответил:
- А если откажусь?
- Я стар, да и не беден, но золото конунга придется взять… Обидится ведь.
Пааво обнажил желтоватые зубы в кривой усмешке, которая принца, впрочем, не испугала. Как и слова. Наоборот, мальчишка его поддержал, тоже тихо хмыкнув. И мгновенно подобрался, хотя и до этого расслабленным не казался. Шаман не мог видеть мага так, как видят их сами вольные чародеи юга, но по сгустившемуся как перед грозой воздуху, от которого кожу покрыл ледяной пот, понял, что незваные гости готовы атаковать в любой момент.
Глупцы, что тут сказать… Может, стоило даже позволить им это, чтобы сами поняли, насколько они тут беззащитны, но Пааво не хотел рисковать. Ни к чему тревожить силы, которым пока лучше не знать о чужаках.
- Какое моё слово нужно взамен?
- Поклянись, что, отправляясь назад, возьмешь с собой человека, которого я укажу. Будешь заботиться о нём, поможешь устроиться в твоей стране. Беречь от смерти наравне с членами своей семьи.
- Этот человек важен для Аскейма? Он из рода конунга?
- Нет, в нём ни капли крови высоких родов, и конунг даже не знает о его существовании. - Значит, не выкрасть кого-то из наследников ярлов, это облегчает дело. – Ты видел этого человека. Эту. Моя внучка Кеа.
… или не облегчает.
Подол смялся до совершенно непотребного состояния, к тому же испачкался в траве. И если складки она кое-как расправила, то с зелеными пятнами ничего поделать не смогла. Холодная вода не отстирает, а идти в деревню не только в мятом, но и грязном платье Линискеа не хотела. Потому что возникнут вопросы, глаз у соседок острый. Особенно тогда, когда этого совсем не хотелось бы.
Смыла подсохшую кровавую корку со щеки, и царапина с новой силой засаднила, но это ничего. На Кеа быстро заживает.
Растрепанные косы без гребня тоже трудно было привести в приличное состояние, и она старательно раздирала спутанные пряди пальцами, прислушиваясь к тому, что происходит на опушке.
Тишина.
Сюда не доносился разговор, и Линискеа до ломоты в стиснутых зубах было страшно оставлять деда наедине с бандой южан. Да, он шаман, благословленный самим Ратусом. Тот, что в одиночку одолел свирепого медведя… Вот только медведь был один и без меча. А этих трое, к тому же темноглазый точно маг, рыжий – скорее всего, тоже. Относительно третьего она не была уверена, он так старательно прятался за спиной своего господина, что толком и не рассмотреть. А в том, что этот Риман главный из тройки, она была уверена – взгляд, осанка, то, как к нему обращался рыжий…
Прядь предательски обернулась вокруг пальцев, не давая вплести в косу оберег, и Кеа нетерпеливо дернула её, не обращая внимания на укол боли.
Пусть они вели себя мирно и не сделали ничего ни ей самой, ни Ингмару, верить пустынникам нельзя. Даже если они такие же, как она сама, и её едва вернувшаяся сила нуждается в том, кто подскажет, как силу эту если не усмирить, то не дать себя ей подчинить… Дед стар и немощен, а деревня без шамана долго не продержится.
Она торопливо закрепила переплетенные кудри лентой, пригладила волосы за ушами, плеснула холодной воды на пылающие щеки.
Пааво велел не возвращаться в лес, идти берегом в деревню. Но и там никому не говорить о южанах, а ждать его дома. Разве что предупредить Акку, служанка знала, что в деревне скоро появятся незваные гости.
Это казалось Линискеа неправильным, но всё же поступать ему наперекор не рискнула. Не оттого, что боялась наказания, но из боязни нарушить неведомые ей планы. И сделать хуже.
То, что Ингмар уже убежал обратно на пастбище, старый шаман успел шепнуть, как и то, что своенравный мальчишка будет молчать, поэтому теперь дело за самой Кеа. Тревога за брата, тугим узлом свернувшаяся у сердца, чуть ослабла, полностью же успокаиваться было рано.
Камни ложились под ноги ровной дорогой, будто сами скалы хотели помочь, потому уже через несколько минут она осторожно поднялась на высокий берег. И затаилась в тени валуна, внимательно глядя на тех, кто оставался на опушке. Ветер дул от леса, потому она была относительно спокойна, даже если и издала шорох, они её не услышат.
Темноглазый южанин сидел рядом с Пааво. Так близко, как садилась сама Кеа, когда дед рассказывал ей предания далеких предков, и девочка боялась лишний раз вздохнуть, чтобы не отвлечь. А теперь с тем же вниманием его слушал чужеземец. И не только он один, рыжий стоял в паре метров от шамана и тоже прислушивался к их разговору, вот только этот недовольно хмурился и даже пару раз покачал головой, будто услышанное ему не нравилось. Кеа оно тоже не нравилось, пусть даже не знала, о чем идет речь.
Смазанное движение привлекло внимание, и девушка задержала дыхание, понимая, что тот третий, которого она постоянно упускала из виду, смотрит прямо на неё. Руки его спокойно лежали на поясе, вот только Линискеа помнила, как быстро он может выхватить оружие. И зачем-то подняла и показала свои ладони, в которых ничего не было. Молчаливый южанин никак не ответил на этот жест, но через пару мгновений перевел взгляд чуть правее, и Кеа смогла выдохнуть. То, что уже какое-то время она сдерживала дыхание, поняла только, когда всё прекратилось.
Дед закончил говорить, и Риман, немного подумав, медленно кивнул, чем вызвал новый приступ недовольства рыжего. Никак, впрочем, не проявленного. И заговорил, так же тихо и неспешно, как шаман до этого. Кеа досадливо поморщилась, потому что до неё не доносилось ни звука, и уже хотела было уходить, когда Пааво, медленно стянув с косы зажим, прижал к его краю палец…
А потом провел этим пальцем поперек лба, остановившись на точке между бровями. Алый мазок маслянисто блестел на солнце, и вот теперь Линискеа, аккуратно отступила, следя за тем, чтобы не запнуться о камни. О том, что она подсматривала, молчун обязательно расскажет господину, и ей даже не было за это стыдно. Разве что чуть досадно, что её на этом подсматривании поймали, но не более того.
Тропинка спустилась к воде, и девушка, подхватив и без того испачканный подол, бегом припустила вдоль кромки прибоя.
Что бы ни задумал дед, он уверен, что для деревни это безопасно, иначе никогда не дал бы клятву на крови. В чем он клялся, она не знала, зато была уверена, что принудить шамана никто не сможет…
Кеа раскраснелась и запыхалась, когда добежала до излучины широкого ручья. Из-за кустов доносился смех и разговоры, к которым она поначалу не прислушивалась, занятая своими мыслями. А потом, разобрав своё имя, замедлила шаг.
- Зачем Олису эта гордячка? – Голос младшей дочери старейшины деревни она узнала сразу. И даже хотела подойти, потому что с Маликой если не дружила, то и никогда не враждовала. Впрочем, желающих поссориться с внучкой шамана было немного. – Старик всё ищет внучке жениха побогаче, а как его не станет, так кому она будет нужна. Ходит, задрав нос, а сама по ночам бегает в лес, мне Тарик рассказывал. – Она чуть понизила голос, но шум ручья, казавшийся до этого таким громким, будто стих, давая Линискеа расслышать каждое слово. – Гулящая она! А дед прикрывает этот позор, знает, что после свадьбы об этом всей деревне станет известно, вот и перебирает. Тарик так и сказал Олису, а тот…
- Тише ты! Про шамана говоришь, не забывай. А Тарику мало от Олиса досталось, если продолжает языком трепать. - Кто пытался одернуть Малику, Кеа не поняла, замерев за кустом и сжав пальцы на ветке так, что те больно впились в кожу. Стало ужасно обидно за несправедливость обвинений и за завистливую злобу в голосе той, кому никогда не сделала ничего дурного. И страшно – значит, её видели…
Слушать дальше она не стала, хотя и стоило бы. Вот только испуганный визг сплетниц, которые вместо того, чтобы стирать белье, перемывали кости, тоже слышала. И даже не испытала малейшего раскаяния за то, что тихий ласковый ручей вдруг поднялся невысокой волной, которой хватило, чтобы забрызгать прачкам платья и вымочить ноги. Зато было тревожно от того, как легко это далось. Она ведь ничего и не пыталась сделать, только захотелось вдруг, чтобы они замолчали. Ну, визг это, конечно, не молчание, зато обсуждать Кеа они точно перестали. И хорошо, что так, а не от того, что их пришедшей волной утянуло на дно.
Потому и поторопилась сбежать, юркнув в калитку. И за дверь прошмыгнула, стараясь не смотреть по сторонам и не вслушиваться. Мало ли что услышит…
- Корзинка где?
Служанка неторопливо мела пол связанными в тощую метлу прутиками. И этот звук, такой обыденный и привычный, показался Кеа родным и даже приятным.
- Приплыли южане. - Перед тем, как сказать это, Кеа оглянулась, проверяя, плотно ли закрыта дверь. – Пааво сейчас говорит с ними в лесу, я бежала по берегу.
Она медленно, будто утратив последние силы, прошла к очагу, усевшись на покрытый войлочной накидкой сундук, и подняла глаза на служанку. Та прекратила подметать, с трудом разогнула сгорбленную спину и внимательно осмотрела девушку. Скользнула взглядом по мятому платью, по растрепанным косам, вгляделась в глаза… А потом покачала головой и продолжила шуршать по полу, бормоча под нос:
- Южане… Приплыли и приплыли, эка невидаль. А на тебя, разиню, корзинок не напасешься…
Приближение девушки он почувствовал всем телом, хоть и не отвлекся от слов шамана. От этого только рискни отвлечься…
Так обычно чувствуешь приближение грозы. Кеа не вышла к ним, затаилась недалеко от тропинки, вероятно, полагая, что присутствие её остается тайной. Раздосадованный потерей последнего отцовского подарка Назим недовольно дернул углом губ, а Тень глазами показал в сторону затаившейся жрицы.
Хотя, какая она жрица… Но и как называть про себя эту странную девушку, не ведающую, что такое храм, и не подозревающую, насколько разрушительной силой обладает, Риман определился не сразу.
Вспомнил про давний конфликт, случившийся ещё до рождения его матери, когда вельможа с далекого юга отказался отдавать дочь, у которой проснулся дар огня. Он убеждал, что дитя не опасно для окружающих, и он найдет ей лучших учителей, которые помогут обуздать силу. Что дочь его достойна сама выбрать судьбу, и ей решать – станет она жрицей или же вольной ведьмой.
Не нашел.
А может, просто не успел. Но полыхало поместье так, что любые попытки потушить пламя были тщетны, и пока не прогорела даже земля на месте когда-то роскошного дома. Желающих скрывать от храма одаренных девочек и до этого было немного, а после того случая вовсе не стало. И Риман тщательно гнал от себя мысли, что ребенку было не под силу устроить такое. Чтобы камни пылали сухим пергаментом, а вода занималась, будто масло. Не хватило бы сил маленькой чародейки с едва проснувшимся даром для подобного.
А к храму тогда потянулись верующие со щедрыми дарами в попытке заранее обрести Её защиту, если вдруг найдется ещё безумец, пытающийся нарушить божественную волю… Нехорошие мысли, опасные. Потому высказывать их Риман никому не стал, даже старался сам об этом не задумываться, и всё же то, как вельможа назвал дочь, сразу всплыло в памяти.
Ведьма.
Это подходило светлоглазой северянке куда больше степенного и добропорядочного звания жрицы. Да и понять бы ещё, каким богам она молится… В глухих деревнях так порой называли травниц, пользующих приболевших селян. Конечно, магией вышло бы исцелить куда быстрее и эффективнее, вот только маги рождаются редко, а деревушек вон их сколько. В каждую по чародею не пошлешь.
- Зачем тебе это? – Риман стоял совсем близко к шаману. Руку протяни, коснешься темной, будто выдубленной кожи обманчиво беззащитного горла. Оно выглядывало в вырезе рубахи, по краю которой шёл узор, удивительно напоминающий обережную вышивку, какой принято украшать одежду на севере Гарета.
- Пойдешь в Рендебю - умрешь. И за тебя придут мстить.
- И что тебе в том за печаль? – Принц сел на тот же валун, едва не касаясь бока старика. Тот никак не выразил неудовольствие, наоборот, чуть подвинулся, давая больше места. От камня шла прохлада, не вяжущаяся с влажным жаром воздуха, звенящего птичьим пением.
- Я видел войну, - Пааво сложил сухие руки на широком краю палки, на которую опирался при ходьбе. Пальцы его бессознательным жестом тронули руны, которыми было изрезано навершие, а выцветшие глаза под нахмуренными бровями стали будто незрячими. – Она горячит кровь молодых воинов, жадных до славы и богатой добычи. Но война хороша, когда битвы далеко. А когда это твои дома горят, твоя поля пропитывается кровью… Вы проиграете. Твоя сила здесь - ничто. Чужая земля, чужие боги, и твоя покровительница здесь тебя не услышит.
