- Вы приходили на наши земли, убивали наш народ, поили пески кровью наших женщин и детей.
Риман не знал той войны. Он и родился-то спустя почти год после того, как в битве у каньона близ красных песков полегло войско варваров. Но с малых лет слышал, что та победа далась большой кровью и болью сразу двух народов. Но та же война сослужила и хорошую службу, объединив в одном войске Гарет и Орис, раздираемые до того враждой и взаимным недоверием. И одним из важнейших шагов в том, чтобы впредь отношения оставались дружественными, должно стать восхождение на престол Кальдора Атии в качестве следующей королевы. И если бы Алире не суждено было родиться с даром, её ждал бы брак с сыном правителя Сафара…
- Да. И я не желаю того же своим людям. Мой народ выиграет, но цена будет непомерной. Потому я хочу, чтобы ты как можно скорее покинул Аскейм. Но ты ведь не вернешься, пока не выполнишь то, что обещал?
- Откуда тебе известно об обещании? – Всё-таки не выдержал Риман. Он даже собственным родителям не говорил, что именно составляет Её волю, да те и не настаивали, понимая, что не всякое слово можно произносить вслух. Хотя и догадывались, о чём идет речь. Но неграмотный северянин с дальнего острова варварской страны?!
Шаман не ответил, снова скривившись в отвратительной ухмылке.
- Так что, примешь мою клятву, дашь своё слово?
- Почему она жива? – Принц не спешил соглашаться. И даже не оттого, что хотел потянуть время. Он знал, что согласится. И старый паук, сидящий напротив, тоже это понимал. И всё же лучше услышать подробности сделки до того, как её заключить, чем узнать их уже позже. Даже если принимать клятву от фанатика кровавого бога и не хочется. Но Риман чувствовал, что многое из сказанного шаманом, правда. И про опасность, подстерегающую во дворце конунга, и про неотвратимость войны, если он погибнет… Да и справиться с одним, пусть и сильным шаманом, всё же проще, чем со всей свитой Вегарда.
- Потому что я прячу. Кеа не знает, что в деревне начинают догадываться о том, кто она. А когда меня не станет, даже доказательств искать не станут, убьют сразу.
- Убить мага с проявленной силой без помощи другого одаренного? – Риман недоверчиво покачал головой. – Если только им хочется, чтобы высвободившаяся сила смела всю деревню.
- Откуда им знать об этом? Взрослых хейд не было много веков, а тех, что были тогда, перебили шаманы. Деревня – да, будет разрушена, только мою внучку это не вернёт. – Пааво поджал сухие губы, глядя на принца прямо и серьезно. – Ты согласен?
Согласен…
На что? Учить мага воды, когда обоим им – и самому Риману, и Назиму, чужда эта стихия? К тому же общаться придется на ломаном языке северян, которым он владел в достаточной степени, чтобы поддержать вежливую беседу, но совершенно не знал, как объяснить простейшие манипуляции с силой? Довериться врагу, к которому не то, что поворачиваться спиной нельзя, а просто находиться в пределах видимости невыносимо? Шаманы коварны и двуличны, а магия их средоточие скверны и извращенных обрядов на крови собратьев. И заключать договор с таким ненадежным союзником, невесть откуда взявшимся и знающим то, чего никак не может знать, нельзя. Вот только…
Чтобы не допустить новой угрозы для Гарета, он и клятву примет, и слово даст. И будет учить девчонку и учиться у старого паука. И, выполняя данное обязательство, заберет её в Кальдор, пусть даже придется тащить за косу.
- Клянись.
Старик потянулся к своим волосам, сдернув фигурку резной кости в виде узкой рыбины. И хвост этой рыбы прижал к своему пальцу, с силой вдавливая в кожу.
Запах крови резко усилился, став удушливым и вызывая чувство гадливости. Совершенно странное и недопустимое для того, кто прошел обучение там, куда никто не хотел попадать. Где приходилось нести патрули в самых опасных местах и не раз вступать в схватку как со свирепым диким зверем, убивающим путников на дорогах, так и с людьми, занимавшимися тем же промыслом.
- Я, Пааво из Сайбю, клянусь тебе, сын Гарета, что не замышляю дурного против тебя, твоего рода и твоей земли. Научу тому, чему захочешь научиться, и дам то, что надобно тебе будет взять. Взамен обещаю – если нарушишь слово своё и не позаботишься о крови от крови моей, девице Линискеа, прокляну весь твой род на многие колена вперед. И если я сам нарушу клятву, данную на крови, вина падет на меня и моих потомков.
Он коснулся разрезанным пальцем лба у самых волос и, пока говорил, медленно опускал его вниз, остановившись на переносице. Крупная капля скользнула по щеке кровавой слезой, затерявшись в седой бороде.
- Я – Риман из рода Ассандер, даю слово заботиться о девице Линискеа, как о своей сестре, принять в свой род, учить и защищать, пока на то будет необходимость. Не искать войны и не замышлять дурного против твоего народа, пока тот сам не станет угрозой мне или моей родине. И если ты нарушишь свою клятву, не стану мстить женщине, но утоплю твой остров в крови.
Касаться алой линии на лбу шамана было неприятно, но Риману даже не пришлось преодолевать брезгливость. Пальцы кольнуло, будто он напоролся на иглу, кончики их заледенели, а потом всё прошло.
- Что ж, я рад, что слухи о разумности наследника Гарета не лгут. – Шаман тяжело поднялся, и не думая стирать с лица кровавый мазок. – Не пытайся обмануть меня, и я не стану обманывать тебя.
Риман изобразил легкий поклон.
Она не находила себе места, блуждая по дому, пока Акку почти насильно не усадила у окна ткать полотно. Кеа сначала хотела было отмахнуться, до рукоделия ли, но потом, поймав взгляд служанки, согласилась.
Возможно, чтобы не слушать ворчание и словесные уколы, а возможно, потому что глаза старухи смотрели серьезно и даже с легкой жалостью. И ещё в них было что-то такое, что не дало отмахнуться от предложения, высказанного в приказном порядке.
Беленый лен, будто вторя мятущимся мыслям Линискеа, цеплялся за руки, опутывал пальцы поздней осенней паутиной, не желая укладываться в стройные ряды. И Кеа, внутренне всё более раздражаясь, дергала волокна, принуждая уток переплетаться с нитями основы. Те гудели, будто жильные струны, больно стегая по пальцам, сопротивляясь, словно живые…
- Пой. – Скрипучий голос служанки шел из угла за печью, где она аккуратно перебирала пучки уже подсохших трав, принесенных Кеа накануне. Их запах, усиленный увяданием, был резок до першения в горле.
Линискеа, зло дернув спутанную нить, начала мурлыкать песню про моряка, ушедшего в море, но встретившего там водную деву, чья красота заставила забыть и родное селение, и ожидавшую там невесту. Само собой, невеста его так и не дождалась, а море вынесло только обломки лодки.
- Не то, - снова каркнула Акку, выглядывая из-за угла очага. Она хмурилась, отчего и без того глубокие морщины сделали лицо похожим на сморщившееся кислое яблоко. – От души пой. И синие нитки возьми.
Кеа раздраженно вздохнула, но потянулась к пучку синего прядева. И вновь удивилась тому, как безропотно сносит приказы старой ворчуньи. Она же внучка хозяина, а Акку всего лишь служанка, давным-давно выкупленная шаманом у торговцев рабами. Так давно, что она уже чувствовала себя хозяйкой в этом доме.
Пааво всё не было. От этого в висках стучала тревога. Пусть он заключил договор с южанами, но о пустынниках говорят, что это народ, у которого нет чести, вдруг они его убили? Хотя, нет… На смерть шамана отозвалась бы сама земля, и потухли защитные руны.
Линискеа испытала острое желание добежать до защитной стены и проверить, на месте ли охранные символы. Но принудила себя сидеть спокойно.
Не сказать, чтобы синие нитки вели себя лучше, но Кеа решила послушаться совета старухи и вполголоса затянула песню без слов, в которой пыталась выразить свою тревогу за деда, переживания после встречи с чужаками и обиды на несправедливые домыслы девушек у реки…
Она будто очнулась, когда на колени легли добрых три пяди полотна, а пальцы уже свело от напряжения. На душе стало спокойнее, да и во всем теле звенела приятная усталость, будто завершила тяжелую, но очень важную работу.
Вернувшаяся с улицы служанка подошла ближе, подслеповато прищурилась, глядя на работу молоденькой госпожи, и хмыкнула. В этом звуке Кеа почудилось одобрение. Как и в мимолетной ласке ладони, погладившей девичью макушку.
- Он ещё не вернулся? – Линискеа поднялась, потягиваясь всем телом, и следя за тем, как Акку тщательно прячет её работу в сундук. И не сказать, что полотно было красиво, узор простоват, да и цвета не самые яркие, но девушке и самой претила мысль, что кто-то может увидеть эту работу.
- Нет пока. Сходи за водой к ручью. Тебе надо.
Кеа, потянувшаяся было к кувшину, замерла, а потом оглянулась на старуху. Надо?
Но Акку уже не смотрела на неё, вернувшись к домашним делам, а спросить вслух Линискеа не решилась.
Надо…
Значит ли это, что Пааво сказал ей о том, кто такая Кеа? Но он обещал никому не открывать эту тайну, а слову деда она верила. Так и не решив, были ли слова старухи намеком на знания о природе хейды, или же Акку просто надоело, что девица почти ведь день сидит дома вместо того, чтобы заниматься более полезными делами, Линискеа поставила кувшин на плечо и вышла за дверь.
День пошел на убыль, и у реки, к счастью, уже не было никого из тех, что ещё вчера казались подругами, а сегодня сплетничали за спиной и распускали непотребные слухи. Колодцем в центре деревни могли пользоваться все жители, но Кеа предпочитала иной источник. Чуть выше по течению небольшой речушки, над которой уже начали звенеть комары в ожидании поживы.
Ветви с нежными, недавно распустившими листьями упруго качались, пропуская молоденькую хейду на берег крошечного ручья, который серебристой лентой вился по мху. Едва слышное журчание не нарушалось ни голосами людей, ни нудных писком гнуса.
Ледяная вода сковала кончики пальцев, которые почти сразу коснулись дна, здесь и глубина-то едва на ладонь. Потому и не любили ходить сюда за водой – добираться неудобно, влажная тропинка так и норовила оплести ногу ежевичной плетью, а земля порой проседала под весом взрослого человека, будто под относительно твердой корой скрывалось голодное нутро болота. Кеа же спокойно приходила сюда, зная, что корни деревьев не дадут провалиться в зыбкую грязь, прячущуюся под ногами.
Тонкая струйка зазмеилась в узкое горлышко кувшина, пятная рыжую глину темными мокрыми следами. Гладил опущенную в холод ладонь, будто утешая и заверяя, что незнакомцы скоро уплывут, и станет всё так же, как раньше.
Не станет. Слухи остаются только слухами, и пока Пааво в силе, её не тронут. Даже сказать в лицо не посмеют, но… Как ни горько признавать правоту деда, ей не жить здесь без него.
Когда она вернулась, служанки видно не было, должно быть, ушла по своим неведомым делам, а дед уже сидел у огня. Курил трубку, медленно выдыхая дым в сторону очага, и смотрел на него невидящими глазами. И в этом спокойствии было что-то тревожное, будто тем самым гнал он от себя переживания. Кот, жмуря бесстыжие желтые глаза и пользуясь отсутствием Акку, которая такой наглости бы не потерпела, примостился у него под боком, урча и перебирая лапами по подолу рубахи старика. И со значением посматривал в сторону двери, за которой жила коза, отпущенная сейчас на выпас. Тоже, наверное, переживал.
Кеа пристроила кувшин на грубо сколоченную лавку у стола и, не отводя взгляда от шамана, нерешительно направилась к нему. Очень хотелось спросить, чего хотели южане, где они сейчас, о чём он так долго с ними говорил… И ещё сотня не менее важных вопросов, которые вдруг застряли в горле.
Потому, приблизившись к деду, Линискеа опустилась на пол у его ног. Впилась глазами в его отрешенное лицо – нет ли следов ран…
Ран не было. Даже особой досады, и той не заметила, но это не уняло поднявшегося из глубины груди дурного предчувствия, которое она не понимала, как выразить, но и молчать было невозможно.
Потому только тяжело вздохнула и положила голову на дедовы худые колени. От него пахло дымом и ветром с побережья. Мазью на барсучьем жиру, вязкой и едковатой, но она одна могла унять ноющую боль.
И старостью.
Этот запах, пусть и описать его Кеа вряд ли смогла бы, был даже не то, чтобы явным… Но с каждым циклом луны всё более въедливым, оттого пугающим.
А ведь он стар. И на того же старейшину деревни мог смотреть, как на юнца. Но выказывал неизменное уважение, потому шамана хоть и побаивались, но и гордились. Боязливо, украдкой делая отводящие жесты, если случалось встретиться взглядами, но гордились.
- Что теперь будет? – Кеа приподняла голову, чтобы заглянуть деду в глаза.
- Праздник, - чуть неразборчиво из-за зажатой между губ трубки ответил шаман, наконец-то переводя взгляд на внучку. Та была немного бледна, но не напугана. А брови вон как решительно сдвинула. И покосилась в сторону висящего на колышке боевого топора. Им Кеа, как и все дети Аскейма, училась владеть, едва стала уверенно стоять на ногах. И если бы была сегодня вооружена, кто знает, как закончилась бы негаданная встреча с принцем пустынников.
Видя настрой внучки, Пааво усмехнулся в бороду, хотя веселья в той усмешке не было. Страшные наступали времена, переломные… И от того, в какую сторону переломает, будет зависеть очень многое.
- За час до заката они придут к старейшинам, - стараясь не показать боли в пояснице, шаман поднялся, потянулся всем телом. Кеа тоже поднялась, но брови хмурить не перестала. – Пустынники останутся здесь до осени.
- Зачем?
- Так надо.
Ну, надо, значит, надо…
- Они угрожают деревне? – Линискеа прошла на дедову половину, примерилась к крышке тяжелого сундука. Если будет праздник, то и наряд шаману положен особый. И следует проверить, как там парадная рубаха, не смялась ли, или же, того хуже, по попорчена ли мышами. Это злых духов можно отпугнуть шаманством и выведенными кровью рунами, а мыши дело другое… От них ничем не избавишься.
- Они не хотят войны, - уклончиво ответил Пааво, и Кеа не отказалась бы видеть в тот момент его лицо, вот только вряд ли по нему можно будет что-то прочитать. – Будешь учиться у их старшего.
Руки дрогнули, и крышка захлопнулась с глухим протяжным звуком. Хорошо хоть пальцы успела убрать.
Сама новость девушку порадовала, потому что страшно не понимать, как укротить злую волну своего дара. Но и доверия чужакам у неё не было, да и станут ли действительно учить, ведь проверить безопасность такого учения никак нельзя… Всё равно отказываться не стоит, но она спросила:
- Разумно ли?..
- Да. Южане почитают хейд, зовут жрицами их божества, и нанести обиду одаренной женщине для них немыслимо. Так что явного вреда тебе не причинят. К тому же сын их короля обещал обучать тебя и защищать, как свою сестру. На крови поклялся.
Слышать такое было странно. Зачем пустыннику давать подобную клятву? Это же не обещание и даже не зарок, за нарушение такого обета кара падёт в любом случае. Ещё и другим кровным родственникам останется.
- А если я во время обучения случайно кого-то утоплю?
Не то, чтобы у неё было такое желание, но с некоторых пор собственных способностей Кеа опасалась.
- Значит, учитель был не так хорош, а зачем учиться у такого? – Отмахнулся шаман, будто это было ерундой, о которой и упоминать не стоит. – Но всё же постарайся не утопить.
Риман не знал той войны. Он и родился-то спустя почти год после того, как в битве у каньона близ красных песков полегло войско варваров. Но с малых лет слышал, что та победа далась большой кровью и болью сразу двух народов. Но та же война сослужила и хорошую службу, объединив в одном войске Гарет и Орис, раздираемые до того враждой и взаимным недоверием. И одним из важнейших шагов в том, чтобы впредь отношения оставались дружественными, должно стать восхождение на престол Кальдора Атии в качестве следующей королевы. И если бы Алире не суждено было родиться с даром, её ждал бы брак с сыном правителя Сафара…
- Да. И я не желаю того же своим людям. Мой народ выиграет, но цена будет непомерной. Потому я хочу, чтобы ты как можно скорее покинул Аскейм. Но ты ведь не вернешься, пока не выполнишь то, что обещал?
- Откуда тебе известно об обещании? – Всё-таки не выдержал Риман. Он даже собственным родителям не говорил, что именно составляет Её волю, да те и не настаивали, понимая, что не всякое слово можно произносить вслух. Хотя и догадывались, о чём идет речь. Но неграмотный северянин с дальнего острова варварской страны?!
Шаман не ответил, снова скривившись в отвратительной ухмылке.
- Так что, примешь мою клятву, дашь своё слово?
- Почему она жива? – Принц не спешил соглашаться. И даже не оттого, что хотел потянуть время. Он знал, что согласится. И старый паук, сидящий напротив, тоже это понимал. И всё же лучше услышать подробности сделки до того, как её заключить, чем узнать их уже позже. Даже если принимать клятву от фанатика кровавого бога и не хочется. Но Риман чувствовал, что многое из сказанного шаманом, правда. И про опасность, подстерегающую во дворце конунга, и про неотвратимость войны, если он погибнет… Да и справиться с одним, пусть и сильным шаманом, всё же проще, чем со всей свитой Вегарда.
- Потому что я прячу. Кеа не знает, что в деревне начинают догадываться о том, кто она. А когда меня не станет, даже доказательств искать не станут, убьют сразу.
- Убить мага с проявленной силой без помощи другого одаренного? – Риман недоверчиво покачал головой. – Если только им хочется, чтобы высвободившаяся сила смела всю деревню.
- Откуда им знать об этом? Взрослых хейд не было много веков, а тех, что были тогда, перебили шаманы. Деревня – да, будет разрушена, только мою внучку это не вернёт. – Пааво поджал сухие губы, глядя на принца прямо и серьезно. – Ты согласен?
Согласен…
На что? Учить мага воды, когда обоим им – и самому Риману, и Назиму, чужда эта стихия? К тому же общаться придется на ломаном языке северян, которым он владел в достаточной степени, чтобы поддержать вежливую беседу, но совершенно не знал, как объяснить простейшие манипуляции с силой? Довериться врагу, к которому не то, что поворачиваться спиной нельзя, а просто находиться в пределах видимости невыносимо? Шаманы коварны и двуличны, а магия их средоточие скверны и извращенных обрядов на крови собратьев. И заключать договор с таким ненадежным союзником, невесть откуда взявшимся и знающим то, чего никак не может знать, нельзя. Вот только…
Чтобы не допустить новой угрозы для Гарета, он и клятву примет, и слово даст. И будет учить девчонку и учиться у старого паука. И, выполняя данное обязательство, заберет её в Кальдор, пусть даже придется тащить за косу.
- Клянись.
Старик потянулся к своим волосам, сдернув фигурку резной кости в виде узкой рыбины. И хвост этой рыбы прижал к своему пальцу, с силой вдавливая в кожу.
Запах крови резко усилился, став удушливым и вызывая чувство гадливости. Совершенно странное и недопустимое для того, кто прошел обучение там, куда никто не хотел попадать. Где приходилось нести патрули в самых опасных местах и не раз вступать в схватку как со свирепым диким зверем, убивающим путников на дорогах, так и с людьми, занимавшимися тем же промыслом.
- Я, Пааво из Сайбю, клянусь тебе, сын Гарета, что не замышляю дурного против тебя, твоего рода и твоей земли. Научу тому, чему захочешь научиться, и дам то, что надобно тебе будет взять. Взамен обещаю – если нарушишь слово своё и не позаботишься о крови от крови моей, девице Линискеа, прокляну весь твой род на многие колена вперед. И если я сам нарушу клятву, данную на крови, вина падет на меня и моих потомков.
Он коснулся разрезанным пальцем лба у самых волос и, пока говорил, медленно опускал его вниз, остановившись на переносице. Крупная капля скользнула по щеке кровавой слезой, затерявшись в седой бороде.
- Я – Риман из рода Ассандер, даю слово заботиться о девице Линискеа, как о своей сестре, принять в свой род, учить и защищать, пока на то будет необходимость. Не искать войны и не замышлять дурного против твоего народа, пока тот сам не станет угрозой мне или моей родине. И если ты нарушишь свою клятву, не стану мстить женщине, но утоплю твой остров в крови.
Касаться алой линии на лбу шамана было неприятно, но Риману даже не пришлось преодолевать брезгливость. Пальцы кольнуло, будто он напоролся на иглу, кончики их заледенели, а потом всё прошло.
- Что ж, я рад, что слухи о разумности наследника Гарета не лгут. – Шаман тяжело поднялся, и не думая стирать с лица кровавый мазок. – Не пытайся обмануть меня, и я не стану обманывать тебя.
Риман изобразил легкий поклон.
Глава 8
Она не находила себе места, блуждая по дому, пока Акку почти насильно не усадила у окна ткать полотно. Кеа сначала хотела было отмахнуться, до рукоделия ли, но потом, поймав взгляд служанки, согласилась.
Возможно, чтобы не слушать ворчание и словесные уколы, а возможно, потому что глаза старухи смотрели серьезно и даже с легкой жалостью. И ещё в них было что-то такое, что не дало отмахнуться от предложения, высказанного в приказном порядке.
Беленый лен, будто вторя мятущимся мыслям Линискеа, цеплялся за руки, опутывал пальцы поздней осенней паутиной, не желая укладываться в стройные ряды. И Кеа, внутренне всё более раздражаясь, дергала волокна, принуждая уток переплетаться с нитями основы. Те гудели, будто жильные струны, больно стегая по пальцам, сопротивляясь, словно живые…
- Пой. – Скрипучий голос служанки шел из угла за печью, где она аккуратно перебирала пучки уже подсохших трав, принесенных Кеа накануне. Их запах, усиленный увяданием, был резок до першения в горле.
Линискеа, зло дернув спутанную нить, начала мурлыкать песню про моряка, ушедшего в море, но встретившего там водную деву, чья красота заставила забыть и родное селение, и ожидавшую там невесту. Само собой, невеста его так и не дождалась, а море вынесло только обломки лодки.
- Не то, - снова каркнула Акку, выглядывая из-за угла очага. Она хмурилась, отчего и без того глубокие морщины сделали лицо похожим на сморщившееся кислое яблоко. – От души пой. И синие нитки возьми.
Кеа раздраженно вздохнула, но потянулась к пучку синего прядева. И вновь удивилась тому, как безропотно сносит приказы старой ворчуньи. Она же внучка хозяина, а Акку всего лишь служанка, давным-давно выкупленная шаманом у торговцев рабами. Так давно, что она уже чувствовала себя хозяйкой в этом доме.
Пааво всё не было. От этого в висках стучала тревога. Пусть он заключил договор с южанами, но о пустынниках говорят, что это народ, у которого нет чести, вдруг они его убили? Хотя, нет… На смерть шамана отозвалась бы сама земля, и потухли защитные руны.
Линискеа испытала острое желание добежать до защитной стены и проверить, на месте ли охранные символы. Но принудила себя сидеть спокойно.
Не сказать, чтобы синие нитки вели себя лучше, но Кеа решила послушаться совета старухи и вполголоса затянула песню без слов, в которой пыталась выразить свою тревогу за деда, переживания после встречи с чужаками и обиды на несправедливые домыслы девушек у реки…
Она будто очнулась, когда на колени легли добрых три пяди полотна, а пальцы уже свело от напряжения. На душе стало спокойнее, да и во всем теле звенела приятная усталость, будто завершила тяжелую, но очень важную работу.
Вернувшаяся с улицы служанка подошла ближе, подслеповато прищурилась, глядя на работу молоденькой госпожи, и хмыкнула. В этом звуке Кеа почудилось одобрение. Как и в мимолетной ласке ладони, погладившей девичью макушку.
- Он ещё не вернулся? – Линискеа поднялась, потягиваясь всем телом, и следя за тем, как Акку тщательно прячет её работу в сундук. И не сказать, что полотно было красиво, узор простоват, да и цвета не самые яркие, но девушке и самой претила мысль, что кто-то может увидеть эту работу.
- Нет пока. Сходи за водой к ручью. Тебе надо.
Кеа, потянувшаяся было к кувшину, замерла, а потом оглянулась на старуху. Надо?
Но Акку уже не смотрела на неё, вернувшись к домашним делам, а спросить вслух Линискеа не решилась.
Надо…
Значит ли это, что Пааво сказал ей о том, кто такая Кеа? Но он обещал никому не открывать эту тайну, а слову деда она верила. Так и не решив, были ли слова старухи намеком на знания о природе хейды, или же Акку просто надоело, что девица почти ведь день сидит дома вместо того, чтобы заниматься более полезными делами, Линискеа поставила кувшин на плечо и вышла за дверь.
День пошел на убыль, и у реки, к счастью, уже не было никого из тех, что ещё вчера казались подругами, а сегодня сплетничали за спиной и распускали непотребные слухи. Колодцем в центре деревни могли пользоваться все жители, но Кеа предпочитала иной источник. Чуть выше по течению небольшой речушки, над которой уже начали звенеть комары в ожидании поживы.
Ветви с нежными, недавно распустившими листьями упруго качались, пропуская молоденькую хейду на берег крошечного ручья, который серебристой лентой вился по мху. Едва слышное журчание не нарушалось ни голосами людей, ни нудных писком гнуса.
Ледяная вода сковала кончики пальцев, которые почти сразу коснулись дна, здесь и глубина-то едва на ладонь. Потому и не любили ходить сюда за водой – добираться неудобно, влажная тропинка так и норовила оплести ногу ежевичной плетью, а земля порой проседала под весом взрослого человека, будто под относительно твердой корой скрывалось голодное нутро болота. Кеа же спокойно приходила сюда, зная, что корни деревьев не дадут провалиться в зыбкую грязь, прячущуюся под ногами.
Тонкая струйка зазмеилась в узкое горлышко кувшина, пятная рыжую глину темными мокрыми следами. Гладил опущенную в холод ладонь, будто утешая и заверяя, что незнакомцы скоро уплывут, и станет всё так же, как раньше.
Не станет. Слухи остаются только слухами, и пока Пааво в силе, её не тронут. Даже сказать в лицо не посмеют, но… Как ни горько признавать правоту деда, ей не жить здесь без него.
Когда она вернулась, служанки видно не было, должно быть, ушла по своим неведомым делам, а дед уже сидел у огня. Курил трубку, медленно выдыхая дым в сторону очага, и смотрел на него невидящими глазами. И в этом спокойствии было что-то тревожное, будто тем самым гнал он от себя переживания. Кот, жмуря бесстыжие желтые глаза и пользуясь отсутствием Акку, которая такой наглости бы не потерпела, примостился у него под боком, урча и перебирая лапами по подолу рубахи старика. И со значением посматривал в сторону двери, за которой жила коза, отпущенная сейчас на выпас. Тоже, наверное, переживал.
Кеа пристроила кувшин на грубо сколоченную лавку у стола и, не отводя взгляда от шамана, нерешительно направилась к нему. Очень хотелось спросить, чего хотели южане, где они сейчас, о чём он так долго с ними говорил… И ещё сотня не менее важных вопросов, которые вдруг застряли в горле.
Потому, приблизившись к деду, Линискеа опустилась на пол у его ног. Впилась глазами в его отрешенное лицо – нет ли следов ран…
Ран не было. Даже особой досады, и той не заметила, но это не уняло поднявшегося из глубины груди дурного предчувствия, которое она не понимала, как выразить, но и молчать было невозможно.
Потому только тяжело вздохнула и положила голову на дедовы худые колени. От него пахло дымом и ветром с побережья. Мазью на барсучьем жиру, вязкой и едковатой, но она одна могла унять ноющую боль.
И старостью.
Этот запах, пусть и описать его Кеа вряд ли смогла бы, был даже не то, чтобы явным… Но с каждым циклом луны всё более въедливым, оттого пугающим.
А ведь он стар. И на того же старейшину деревни мог смотреть, как на юнца. Но выказывал неизменное уважение, потому шамана хоть и побаивались, но и гордились. Боязливо, украдкой делая отводящие жесты, если случалось встретиться взглядами, но гордились.
- Что теперь будет? – Кеа приподняла голову, чтобы заглянуть деду в глаза.
- Праздник, - чуть неразборчиво из-за зажатой между губ трубки ответил шаман, наконец-то переводя взгляд на внучку. Та была немного бледна, но не напугана. А брови вон как решительно сдвинула. И покосилась в сторону висящего на колышке боевого топора. Им Кеа, как и все дети Аскейма, училась владеть, едва стала уверенно стоять на ногах. И если бы была сегодня вооружена, кто знает, как закончилась бы негаданная встреча с принцем пустынников.
Видя настрой внучки, Пааво усмехнулся в бороду, хотя веселья в той усмешке не было. Страшные наступали времена, переломные… И от того, в какую сторону переломает, будет зависеть очень многое.
- За час до заката они придут к старейшинам, - стараясь не показать боли в пояснице, шаман поднялся, потянулся всем телом. Кеа тоже поднялась, но брови хмурить не перестала. – Пустынники останутся здесь до осени.
- Зачем?
- Так надо.
Ну, надо, значит, надо…
- Они угрожают деревне? – Линискеа прошла на дедову половину, примерилась к крышке тяжелого сундука. Если будет праздник, то и наряд шаману положен особый. И следует проверить, как там парадная рубаха, не смялась ли, или же, того хуже, по попорчена ли мышами. Это злых духов можно отпугнуть шаманством и выведенными кровью рунами, а мыши дело другое… От них ничем не избавишься.
- Они не хотят войны, - уклончиво ответил Пааво, и Кеа не отказалась бы видеть в тот момент его лицо, вот только вряд ли по нему можно будет что-то прочитать. – Будешь учиться у их старшего.
Руки дрогнули, и крышка захлопнулась с глухим протяжным звуком. Хорошо хоть пальцы успела убрать.
Сама новость девушку порадовала, потому что страшно не понимать, как укротить злую волну своего дара. Но и доверия чужакам у неё не было, да и станут ли действительно учить, ведь проверить безопасность такого учения никак нельзя… Всё равно отказываться не стоит, но она спросила:
- Разумно ли?..
- Да. Южане почитают хейд, зовут жрицами их божества, и нанести обиду одаренной женщине для них немыслимо. Так что явного вреда тебе не причинят. К тому же сын их короля обещал обучать тебя и защищать, как свою сестру. На крови поклялся.
Слышать такое было странно. Зачем пустыннику давать подобную клятву? Это же не обещание и даже не зарок, за нарушение такого обета кара падёт в любом случае. Ещё и другим кровным родственникам останется.
- А если я во время обучения случайно кого-то утоплю?
Не то, чтобы у неё было такое желание, но с некоторых пор собственных способностей Кеа опасалась.
- Значит, учитель был не так хорош, а зачем учиться у такого? – Отмахнулся шаман, будто это было ерундой, о которой и упоминать не стоит. – Но всё же постарайся не утопить.
