Глава 1
Двадцать один год моей жизни у меня было имя. Бона Инганаморте. Не знаю какую именно «счастливицу» именовал наш старый эпископ, знать которого мне не пришлось, а я таковой считалась только до смерти. Однако, новый эпископ Мальдау Хилл правильно декларировал вещи этого мира. Меня, в частности, как «исчадье ада» для моей любимой матушки, и без того успевшей осознать сей факт. Ладно-ладно, он оказался прав. Счастливая Бона.
Мёртвая Бона.
До смерти счастливая? В том смысле что сильно. Каламбурщица Бона.
Но давайте по порядку. Началось всё в тот молочный день, когда епископ Буджардини, отличимый от всех остальных приличных сеньоров смешной шапкой-котелком, будучи «по-донному» в годах, шаркал галошами на каблуках по широкой дорожке парка поместья Понтедра, любуясь птичками, облаками и всем, что могло заинтересовать старого лицемера. Это его и погубило, потому как он, путаясь в своих широких штанинах, наступил в недавно пролитую лужу молока, ознаменовав своим падением начало этой истории. Поскользнувшийся епископ выругался, позабыв враз все святые слова, его несносный котелок улетел в кусты, а на месте падения этого импровизированного колпака возникла я. Так мы и замерли вчетвером: котелок с сеньором - на земле, я со своими призрачными чёрными щупами – над закрытым моим телом от удара мальчиком, до этого находившимся в кустах можжевельника. Голубые глаза последнего были обращены к моему лицу, руки утопали в воде местной болотистой лужи, именуемой прудиком, а интерес не мог поделиться надвое между так и не выловленными лягушками, и неизвестно откуда возникшим призраком – мной, которой и самой требовалось несколько секунд, чтобы осознать себя.
- Ты малыш Росси? – вырвался из меня наиглупейший вопрос, в ответ на который мальчик кивнул.
Вот раз! И я появилась. Вопросам «зачем», «почему» и «откуда» помешал ледяной даже для неживой меня палец мальчика, ткнувший в тот же миг улетевшую на пару метров в сторону меня. Там мы и встретились лицом к спине с епископом Буджардини, когда тот отправился на поиски своего котелка, заметил тот во влажной траве за кустами, поднял взгляд и разглядел сквозь меня мальчика, который принял единственно верное решение – бежать без оглядки.
Пока я, спустившись на землю, медленно шагала вслед за ним и слушала ругань епископа на фоне, в моём разуме события складывалось, как нужно. Начать стоило с того, что с самых древних времён Мальдау Хилл, в котором все мы проживали (если можно так сказать про меня), существовала очень престранная традиция, грызущая нервы местных жителей каждое сменяющееся за другим поколение. А дело вот в чём – в старинных запертых под стекло рукописях местной библиотеки имелся ветхий манускрипт, на котором явственно был нарисован совсем не примечательный факел. По заветам предков каждый год один из наследников местных градоначальных родов должен был вознести сей факел зажжённым на пьедестал, поставить его в не раз излазанный мною в детстве монумент и тем самым спасти город от призраков на все двенадцать последующих месяцев.
Другое дело, что призраков в нашей местности никто не видел уже пару-тройку веков. Однако, отдавая дань традиции, главный Ловец со своими жандармами продолжал патрулировать город, а факел, который, согласно писаниям, должен был зажигаться невероятным зелёным огнем, едва горел жёлтым или синим, чем бы его не мазали перед выносом на всеобщее обозрение.
Я лично сначала в свои весёлые пять, а после и в замечательные девятнадцать делала зарубы на деревянной рукоятке, больше для воспоминаний оставляя метки, а может и с мыслью, что буду уже своим детям хвастать, что несла эту пакость на глазах у зевак. К сожалению, хвастаться призракам не перед кем, да и детей у нас по понятным причинам быть не могло, поэтому эта часть моего прошлого была откровенно бессмысленной.
Наверное поэтому я шагала к поместью Понтедра своими двумя и моделировала в своей голове планы на посмертие.
- Несносный мальчишка! – делал то же самое и епископ, уже не так активно шоркающий колошами и опасливо глядящий на дорогу перед собой, а не наверх, - уж я тебе…
Последняя фраза всколыхнула в моей голове чем-то незримо приятно-мстительным, рванув чёрным призрачным щупом от края моей юбки под ноги к дону Буджардини, не видящего этого, но запнувшегося и разразившегося всем, чему его научили в богословской школе. Ха! Я тоже всю свою юность и детство отучилась в благородном девичьем пансионе, потому слова эти не только знала, но и использовала в нужные моменты.
Помнится мне, как совершенно недавно, когда я ещё была жива - в прошлое воскресенье, во время утреннего посещения церкви случилась одна такая история. Я со всеми своими любимыми тремя сёстрами прикорнула врядок на церковной лавке, пока этот самый епископ зачитывал утреннюю проповедь. А когда закончил и позволил нам разойтись по делам и домам, случилась оказия – я совершенно забыла про ступеньку и вывихнула лодыжку, отчего весь мир узнал моё великое умение компилировать ругательные слова в поток, а заодно и маменькин навык хлёстко избивать дочь веером по по-утреннему убранной голове.
Но вернёмся к настоящему. Потому как я всё же дошла до широкого увитого посаженным мною диким виноградом крыльца, прошуршала своим чернотуманным платьем по ступеням, вплыла в просторную прихожую и вдохнула чистый воздух моего будущего дома с ухмылкой и закрытыми глазами. Ачиль Понтедра терпеть не мог закрытые помещения, потому во всех комнатах, которые он посещал, под потолок взвивался свежий воздух, морозящий ворчливую меня до самых косточек… которых у меня сейчас не было.
В голове возникла едкая мысль, что я мертва, в носу засвербело от гадкого цветочного аромата, а щупы моей силы разрослись по всему помещению, прогрызая своим несуществованием стены, откуда-то взявшиеся здесь вазы и гирлянды с живыми отвратительными цветами с мерзким сладким запахом. Будь моя воля, я бы пронзила магией всю невидимую даже для меня вонь от этой пакости.
- Кто посмел поставить сюда так много этой дряни?! – рявкнула я, распахнув глаза и оглядев заставленное срезанными, а потому умирающими цветами фойе, - Ачиль! Ты клялся мне, что я хоть и невеста, но уже могу… управлять…
Мы с Росси переглянулись в тот момент, когда на самом верху ступеней показалась женская тень, а я умолкла, резонно предположив, что эти цветы были в мою загробную честь.
- Сын, ты снова туда забрался? – ласковый голос Карлы Ломбардо разнёсся так же сладко по воздуху, как в моей голове понимание – цветочный взрыв это её рук дело, - давай я помогу тебе спуститься, пока наш папа не вышел из кабинета и не узнал об этой твоей проделке.
У не милой Карлы и сейчас, когда она тяжело спускалась вниз по ступеням, сохранялась одна ироничная особенность. Известная всему городу как «наиболее непривлекательная невеста», она носила отличительно крупных размеров платья, отшивались которые по заказам её такой же пышной маменьки сразу из двух рулонов ткани, в то время как на меня и моих сестер уходил максимум один с запасом на заплатку или ещё какие ленты. Обиженная всеми на свете, особенно господом богом, синьорина Карла имела отличительно кроткий нрав, плаксивый характер и комплексы, которые заедала приторными булками, привозимыми для неё её ограниченно-непробиваемым братом в счастливые для меня, но обидные для Карлы дни простецкого пансионного обучения. Она лгала, что мы её достаем! Не раз мягкие пансионные учительницы ласково называли меня с сёстрами змеями, видя, как плачется в каком-нибудь вместившем её только наполовину углу Карла, когда моей идеей было всего лишь напомнить ей о том, как вредно постоянное поглощение сладкого.
И ей совершенно всегда не везло! Например, в то же прошлое моё живое воскресенье с вывихнутой лодыжкой. Иронично, да – не везло ей, а с гематомой на вечерний бал пришла именно я. Там и случилась очередная неловкая ситуация, когда моя милая младшая сестричка принесла мне необходимый для моего недуга стул, на который и была взгромождена перемотанная нога в грязной от дождя туфельке. По какой-то вполне очевидной причине прибывшая самой последней Карла не досчиталась себе сидячего места, в то время как стоять для неё на праздниках подобного уровня было неприемлемым – с той стороны зала находились простолюдины, потому все сеньоры и дамы обязаны были демонстрировать свой статус. Но вот оказия! Вновь пригрозившая мне веером маменька заставила меня мучительно вытянуть ногу вниз, а несносная толстая Карла весь вечер лила слезы с грязным платком в руках, которым пришлось вытереть те пару капель на сидении.
Блажь! И это подтвердила это чуть ли не каждая дама в зале, признав мою правоту. А вот Карла… насколько я помню, я тогда отвлеклась на Ачиля, как вышло и сейчас. Мы с малышом Росси, Карлой и дошагавшим-таки епископом враз уставились на открывшуюся дверь кабинета и одновременно библиотеки, из которой вышел с совершенно нетипичной для него улыбкой Ачиль Понтедра, поприветствовав дона Буджардини и указав тому на будущее место встречи – то есть обратно в кабинет.
- Что у тебя с лицом? – поджала губы и шагнула вплотную к лицу своего живого жениха, - так неестественно ты не кривился, даже когда тебя твой отец жениться на Карле заставлял.
Я хихикнула, а после того, как Ачиль нашёл глазами Росси, на этот раз искренне сверкнув улыбкой, и по-дурацки хлопающую ресницами Карлу…
- В этот раз цветы ещё более красивые, - сообщил мой жених этой… - будь добра, Карла, предложи Росси что-то более съедобное, чем измученные им жабы из пруда.
Он потянулся к мальчику, снял того со шкафа и поставил на пол, растрепав тёмные волосы рукой.
- Я очень старалась, - покраснела своими полными щеками синьора.
Да, теперь не синьорина. Очевидная вещь, казалось бы. Ачиль был моим женихом до определённого момента. А сейчас на его пальце блеснуло такое же по узору, как и сковывающее палец Карлы, кольцо.
- Ну нет! – зло фыркнула я, - ты не мог! Да ещё так… на ней?!
Росси махнул мне ручкой, призывая идти следом. Его отец в этот момент возвращался в свой кабинет, а я шипела, окруженной цветочным мракобесием.
Остановило меня только всплывшее в голове строгое нравоучение матушки, сохранившееся в моей призрачной голове ей голосом: хмурить что-то - значит ждать морщины в будущем. Да какие к чёрту морщины?! Я едва дышала! Точнее… нет, я вообще не дышала, а только по-дурацки продолжала вздымать грудь, делая вид, будто мне это нужно.
Нет, Бона. Не просто так тебя никто не видит. Ты призрак. А вернулась ты только потому, что у тебя есть цель. Не зря наш Ловец проводил лекции о классификации призраков каждый год. Поэтому Бона Инганаморте была не просто той, кто ищет незавершённые дела, а самым настоящим призраком мести – практически наивысшей силой по уровню зла. Моя основная задача - убить того, кто убил меня.
Осталось только понять, кто это был, когда и зачем. Другое дело, что неприятелей у меня было немало. Начиная от той же Карлы, которая обиженно дула губы на каждое моё слово про неё, заканчивая…
- Папенька? – едва не взвизгнула я, - ты тоже сюда?
В этот момент моё едва тёплое и при жизни сердце прыгнуло в груди, а щупы собрались под такую же чёрную юбку, создав из меня почти-что девушку. Седую и со странными глазами, но какая вышла.
- Добрый день, синьоры, - открыл дверь он, пока я тянула руку к его плечу.
И невооруженным взглядом были заметны изменения его облика: посеребренные виски оплакивали пройденные годы, тощее осунувшееся лицо выражало нерадость, а уставшие глаза губили его старшую мёртвую дочь пониманием абсолютного поражения – хуже смерти не может быть ничего. Кроме вида ссыхающегося от этой вести отца.
- Прости меня, пап, - на секунду пальцы проникли бестелесным мороком в живую плоть, заставив папеньку вздрогнуть и оглянуться в поисках того, что вызвало у него такую реакцию.
Однако, как бы я не хотела, чтобы его глаза меня заприметили – этого не произошло. Я была невидима для всех, кроме прозорливого малыша Росси, очутившегося рядом со мной с маковым пирожком в руках, а ухмылкой - на личике.
- Могу я попросить вас прикрыть окна, сеньор? – обратился к дворецкому папенька, переведя, как и я, взгляд на Росси, - как идут приготовления к празднованию? Семь лет – значимый возраст. Солидный, я бы сказал.
На его губах блуждала поистине добрая улыбка, которую не раз он дарил мне, либо сёстрам. Он обожал своих дочерей сильнее всего на свете. И ругал нас с тем же пылом и любовью.
Малыш Росси начал шурудить по карманам, выискивая что-то промасленными руками и смешно хмуря лоб от того, что искомое никак не находится. Через мгновение из кармана штанов был вынут конверт, с гордостью переданный моему папеньке.
- Приглашение? Мне? – удивился и обрадовался папенька, - значит я приду… обязательно приду, Росси. Так же, как ты тогда пришел на прошлый день рождения Боны.
Моё лицо должно было вытянуться. Мальчик важно кивнул, а папенька спрятал конверт во внутренний карман пиджака, скрывшись, наконец, за дверью дверь кабинета Ачиля.
- Семь лет, - протянула я, - если судить по очевидному – ты сын Карлы и… этого предателя Ачиля Понтедра, значит… я мертва больше восьми лет, - в груди стало ещё холоднее, - не на прошлой неделе была моя смерть, Росси. Намного раньше.
Мальчик кивнул, указал мне на стену, затем отодвинул небольшой столик с очередным букетом на нём, теперь указал на сетку воздуховода и пнул её, заставив перевернуться и шмякнуться о начищенный до блеска мрамор.
- Предлагаешь мне пробраться туда ползком? – хмыкнула в ответ, - применив простой счёт, можно сделать вывод, что в момент смерти мне было двадцать один год. Плюс восемь, а значит тёте двадцать девять лет! Полагаешь призраку мести такого возраста положено лазить по подобным местам?
Росси пожал плечиками. А после плюхнулся на пол и полез покорять узкие ходы поместья своих предков.
- Я бы там и не поместилась, - развела руками и шагнула напрямик через дверь, самолично внедряясь в кабинет, обозванный сегодня залом совета города, где собрались все одиозные главы родов, сидя у камина и обязательно потягивая из стеклянных массивных стаканов бренди.
Они только его и пили, позволяя нам с папенькой нередко перешёптываться по этому поводу. Сейчас же нужно было пройти под их невидящими меня взглядами по деревянной лакированной лестнице вверх за балюстраду – туда, где стояли книги и начиналась библиотека.
- Каково это, - медленно плыла я, - сидеть здесь и знать, что каждую плашечку на полу, каждый завиток резьбы на ножках твоего стола и каждую книгу на полку здесь поставила я? – диван с гнутыми ножками балкона встретил меня скрипом, - а Ачиль? Сюда ты что-то не пустил свою гнилую жёнушку с её вонючими дохлыми цветами!
Никто моих злобных перлов не услышал, потому пришлось заткнуться и прислушаться к их разговорам, к удивлению, ведущимся в мою честь.
- Мы не можем попрекать традиции, дон Инганаморте! – ворчал крикливый старый сеньор, - ваши просьбы граничат с преступлением! Отменять вознесение факела в этом году! Что это за чушь?!
Ответил ему папенька с присущим ему высокомерием, прозрачным плевком обозначившимся на лице первого дона:
- Не отменить, а изменить на этот цикл последовательность семей, - папины глаза блеснули горделивостью, - два смежных рода, ступающих друг за другом.
