— Ты моя жена и так будет всегда. Попробуешь удрать, найду и больше не стану церемониться. Усекла? Заткни ее и приходи спать ко мне. Завтра найдем для нее няньку.
Он вышел, а я продолжила стоять, прижимая к груди молчащую дочурку. Моя крошка все поняла, она перестала кричать, лишь всхлипывала, хватая ротиком воздух и смотрела на меня синими глазенками, полными невыплаканных слез.
Той ночью я так и не заснула. Сначала долго не решалась выйти из комнаты, прислушивалась к звукам и шорохам, потом долго отмывалась в душе от крови, размазанной по моему телу, убирала осколки и вздрагивала от любого скрипа за дверью.
Спать с Матвеем не стала. Утром, встретившись со мной на кухне, куда я пришла за бутылочкой для дочери, потому как мое молоко пропало уже в первую неделю, и приходилось прикармливать ребенка смесями, муж ничего мне не сказал, словно ничего и не произошло накануне. О случившемся напоминала его помятая физиономия да перебинтованная рука.
Няни уходили одна за одной, так и не смогла понять причину их бегства. Иначе поведение тех милых женщин, которые приходили, умилялись при виде моей дочки, обещали помогать, избавить меня от забот и проблем, не назовешь. После того, как пятая кандидатка даже не позвонила, а написала сообщение о своем увольнении, я начала беспокоиться.
Первая же мысль о том, что Матвей мог приставать к няням отпала как нежизнеспособная. Все женщины были в возрасте от сорока до шестидесяти лет, а моему мужу всегда нравились девушки помоложе. Да и вряд ли среди них не нашлась хотя бы одна, которая не приняла бы ухаживания галантного, обходительного и, чего греха таить, чертовски сексуального мужчины. Я сама когда-то попалась на его удочку и не поняла, насколько глубоко заглотила крючок, что теперь не сорваться, не уплыть.
Муж после памятной ночи даже пальцем ко мне не прикасался, что дало мне ложное ощущение штиля.
Ложное, потому как вскоре начался настоящий кошмар.
Когда в дверь спальни постучали я ничего не заподозрила, посчитав, что Лебедев давно успокоился, и даже надеялась на его неожиданно проснувшуюся любовь к дочери.
Наивная идиотка!
Он стоял абсолютно голый, расставив ноги на ширину плеч и улыбался. На шее у него висел фотоаппарат с громоздким объективом, направленный на меня точно дуло ружья. Принюхавшись, поняла - мой муж трезв. Отступив вглубь комнаты, я едва не упала, споткнувшись о задравшийся край ковра.
Матвей успел подхватить меня под руку и, заглянув через плечо, спросил:
— Спит? Ты сама очень устала?
Он был почти таким, каким я знала его много лет назад. Только тогда он не разгуливал по дому обнаженным с фотоаппаратом на шее.
Я даже бояться разучилась к тому моменту, хотя и думала, что просто успокоилась.
У всего есть финал и даже у самого сильного страха.
Дальше испытывала брезгливость, отвращение, презрение, все что угодно, но не страх, просто по привычке продолжала называть так свои ощущения.
Так мне было проще.
Кивнула. Дочка заснула совсем недавно, и я тоже надеялась прилечь, потому как действительно устала. Кивком ответила на оба вопроса Матвея, но он предпочел принять лишь первый.
Спустя секунду он уже тащил меня из моей спальни свою, где сразу велел раздеться и сесть на подоконник.
Я отказалась, попыталась уйти, за что получила пощечину. Он бил не в полную силу, скорее пытался унизить, нежели причинить боль.
— Раздевайся, - повторил муж и начал что-то настраивать в фотоаппарате.
— Зачем тебе это? – спрашивала, избавляясь от одежды, но ответа не получала.
Матвей остановил меня дважды. Первый раз, когда начала снимать джинсы. Щелчки затвора фотоаппарата сыпались каскадом, и я вздрагивала, как это происходило. Второй раз он взвел камеру на меня, когда осталась в одних трусиках, стыдливо прикрыв руками грудь.
Мой муж давно не был для меня кем-то родным и близким, даже начала стесняться своей наготы в его присутствии.
Холодный подоконник щипал за ягодицы, я старалась не прислоняться спиной к стеклу, дабы сохранить крупицы тепла. За окном умирал ноябрь, уже ударили первые морозы. Или холод был не снаружи, а внутри меня?
— Расслабься.
Голос Матвея звучал требовательно, он не просил, раздавал приказы. С каждым новым его требованием я видела, как ему нравится власть надо мной. Его член быстро наливался силой, увеличивался, пока не принял положение параллельное направленному на меня (или лучше сказать в меня?) объективу. Мне никак не удавалось отделаться от ощущения целящегося в мою грудь оружия, хотелось спрятаться, закрыть голову руками, заткнуть уши, только бы не слышать щелчков-выстрелов, не видеть, как пульсирует возбуждённый орган мужчины.
Повинуясь приказам, я принимала самые немыслимые позы, извивалась змеей, выгибалась и кружилась, ощущая себя падшей женщиной, готовой исполнить любой каприз за деньги снявшего меня клиента.
Приняв правила игры, остановиться было уже невозможно.
После едва ли не до крови терла себя мочалкой, стоя под обжигающими струями душа и мне все казалось, что запах моей кожи, смешавшийся с запахом пота и похоти Матвея никак не пропадал.
Запах…
Закончив снимать, муж подошел ко мне вплотную, раздвинул мои ноги и потребовал обвить ими его бедра. Член его при этом уперся мне в живот, я ощутила пряный аромат выделяющейся смазки, и меня едва не стошнило.
— Ты потрясающе пахнешь, птичка, - пропуская локоны моих волос сквозь пальцы, хрипел от возбуждения Матвей. – Запахи твоего тела всегда сводили меня с ума. Ты ведь знаешь?
— Угу, - выдавливала я сквозь плотно сомкнутые губы, крепко зажмуривала глаза, лишь бы не заплакать.
Он целовал меня, покрывал шею, грудь, живот невесомыми, почти приятными поцелуями, пока не добрался до самого сокровенного и не впился жадным языком настолько глубоко, что непроизвольно застонала, подаваясь вперед.
— Тебе нравится, птичка? – Подняв лицо, хищно растянул губы Матвей. – Хочешь, чтобы я продолжал?
Мои руки сами собой легли на его затылок, вдавливая в сочащуюся желанием плоть. Я нарушила свое же обещание никогда не быть с мужчиной. Но ничего не могла с собой поделать. Или дело в другом, и просто хотела почувствовать, что такое власть, которой несколько минут назад упивался мой муж? Ведь в тот момент он полностью подчинился, и снова у меня появились мысли, приводящие в ужас. Я могла бы сжать бедра сильнее, не позволить ему дышать, дождаться пока тело обмякнет…
— Идиотка! – Звериный рев порвал барабанные перепонки, заставил приложить ладони к ушам. – Ты в своем уме?
Раскрасневшийся Матвей стоял в нескольких шагах. Фотоаппарат оказался висящим за спиной. Каждая мышца его сильного тела напряглась, кожа вздыбилась волосками и капельками прозрачного пота.
— Ты чуть не задушила, дура! – продолжал разоряться он, а до меня только начало доходить, что мысли об убийстве едва не стали реальностью.
Соскочив с подоконника, я бросилась к двери, но не успела дотянуться до ручки, как схватили за талию и швырнули на пол. Благо высокий ворс покрытия смягчил удар, почти не ощутила боли. Матвей развернул меня спиной к себе, подхватил под животом, заставляя поднять попу и уже через мгновение почувствовала, как он входит на всю длину, замирает, медленно освобождает от внутреннего напряжения и вновь наполняет, принося одновременно удовольствие и стыд.
Я снова ощущала себя шлюхой и уже не сдерживала слез.
Когда все закончилось, мне показалось, что можно уходить, но у Матвея были свои планы на данный счет. Поднялся объектив фотокамеры, щелчки-выстрелы уже не заставляли вздрагивать, мозг меланхолично вел их отчет: один… два... три…
И лучше бы он заживо содрал с меня кожу плеткой семихвосткой, которой когда-то охаживал не раз, чем вот так обнажил душу, едва не отпустив ее в свободный полет.
Как такое могло произойти? Как я едва не стала убийцей дважды просто потому, что сама хотела спастись и выжить?
После той странной фотосъемки, после которой так и не смогла заставить себя сфотографироваться еще хотя бы раз, прошло два года. Я прожила эти годы в постоянном страхе и ожидании, превратившись в дерганную истеричку, взрывающуюся по любому пустяку.
Подрастала Полинка, Матвей хорошо делал вид, будто бы изменился, но я не верила в лживое затишье, пусть оно и длилось так долго, что любой другой человек на моем месте решил бы поставить точку и забыть происходящее когда-то.
Честно пыталась забыть, даже пошла на прием к психологу, где так и не смогла раскрыть рта, испугавшись, что мой муж все узнает и обязательно накажет меня за длинный язык. В каждом прохожем мне виделся враг или шпион. Я должна была что-то менять, мне не хватало последней точки, мощного толчка, способного придать ускорение вялотекущим процессам.
В какой-то момент вовсе решила, что смирилась, уговаривала себя, думала о других семьях, живущих в куда более ужасных условиях нежели мы.
Это было проявлением слабости и глупости.
Я отрезвела в один миг, осознав пораженческий настрой собственных мыслей.
Вещи собирала подобно вору, забравшемуся в дом, не дай бог Матвей хоть что-то заподозрил бы, он бы, наверное, убил меня на месте.
Сквозь пелену слез стены дома, в котором я когда-то была счастлива, плыли и менялись, и в ней видела страшные сцены прошлого, приведшие меня туда, где оказалась теперь.
Когда вошла Полинка и тронула меня за руку, я вскрикнула. Дочка отпрянула в сторону, а потом бросилась ко мне и обняла, уткнувшись в мои колени.
— Солнышко, мы с тобой уедем сегодня, - присев перед ней, взяла личико дочери в ладони. – Папа не должен ничего знать, сделаем ему сюрприз. А потом он приедет к нам.
— Не надо, - тихонько ответила Полинка, покачав головой.
— Чего не надо? – Подумала, что малышка станет уговаривать меня остаться. Бедная девочка словно повзрослела раньше времени. Я отняла у нее детство и обязана была вернуть хотя бы его часть. – Ты главное не плачь, моя хорошая, - уговаривала, вытирая со щек ребенка слезы. - Мы уедем туда, где нам будет хорошо. Хочешь там даже будет море?
— Я хочу быть с тобой, мамочка. – Полинка зарылась лицом в мои волосы, всхлипнула, отчего у меня сжалось сердце. – Не говори папе куда мы поедем, пожалуйста.
— Хорошо, родная, ничего ему не скажу.
Мне было до невозможного тяжело сдерживать собственные рыдания, приходилось прилагать усилия, лишь бы не показать свою слабость той, которая нуждалась в моей силе и защите больше всего на свете.
— Там пришли дяди, - вдруг сказала Полинка, - не ходи к ним, давай уедем прямо сейчас.
— Какие дяди? Они тебя обидели?
Грудь сдавила тревога. Я закружила Полинку, осматривая со всех сторон, пытаясь найти опровержение страшной догадки. Да, искала опровержения, а не доказательства. В противном случае просто сошла бы с ума.
— Не обижали. Один из них дал мне конфету, но я отказалась, и папа разозлился, велел мне идти в свою комнату, а я пришла к тебе.
— Ты все правильно сделала. - Погладила Полинку по голове, улыбнулась, в то время как внутри поднималась волна дурного предчувствия. – Посиди здесь, скоро вернусь.
Я поднялась на ноги. Полинка вцепилась в мою руку и часто зашептала:
— Нет, мамочка, не ходи туда, я очень за тебя боюсь.
— Все будет хорошо, зайка.
Говорила и не верила собственным словам. Мне нужно было спуститься туда, чтобы муж ни о чем не догадался. Если в доме гости, я должна их поприветствовать. Так даже лучше, занимаясь ими, Матвей не обратит внимания на наше с дочкой отсутствие, и мы сможем получить фору.
— Поиграй пока, подожди меня и не выходи из комнаты. Договорились?
Полинка покачала головой, повторив попытку удержать меня. Пришлось уговаривать ее, пообещать купить новую игрушку, любую, какую захочет.
— Не надо игрушек, - упрямо твердила дочь, - можешь забрать все мои, только не оставляй меня тут одну.
Наверное, не зря говорят о сверхчувствительности детской психики. Полинка и сама скорее всего не понимала, почему не хочет меня отпускать, просто знала, что иначе нельзя. Я могла бы ее послушать, но вместо этого разозлилась и пригрозила поставить ее в угол, если не будет слушаться. Дочка надула губки, уселась на край кровати, сложив ручки на коленях. У меня сердце разрывалось, когда пришлось выйти и закрыть за собой дверь, прислонившись к ней спиной с другой стороны.
Матвей уже ждал меня. Он был пьян. Рубашка, с тремя расстёгнутыми верхними пуговицами оказалась замаранной винными пятнами. Вероятнее всего из той самой бутылки, которую держал в нетвердой руке. В другой муж зачем-то сжимал пульт от телевизора.
Проблемы с алкоголем в какой-то момент довели его до реабилитационного центра, где он провел почти месяц, и это было самое счастливое и светлое время в моей пустой жизни. Если бы Полинка тогда была чуть старше, я бы не задумываясь взяла ее и сбежала. К тому же именно тогда она вдруг начала сильно кашлять, простуда переросла в бронхит и едва не стала причиной пневмонии. Сама судьба не позволяла мне сделать главный шаг.
И вот теперь появился новый шанс, которым я планировала воспользоваться.
— О, милая женушка, - осклалился Матвей и наклонился вперед, вытянув губы трубочкой. – Не поцелуешь меня? – Удивленно и зло спросил он, не дождавшись нужной реакции. – Как знаешь. Тогда пошли со мной, познакомлю со своими друзьями.
От новых людей в доме я давно отвыкла. Да что там от новых, даже старые друзья перестали к нам заглядывать, а на мои звонки просто никто не отвечал. Не знала в чем причина, пока Матвей не признался, что это он сделал так, чтобы никто больше не появлялся в нашем доме, не пытался копаться в грязном белье. Что за белье такое и почему кто-то должен был в нем рыться, я не понимала. Мы в конце концов не звезды и не высокие чиновники, чтобы наша частная жизнь становилась достоянием общественности.
Наверное, поэтому я восприняла появление гостей, как хороший знак и некую оттепель в поведении Матвея. Потому и приглашение мужа присоединиться восприняла с воодушевлением, еще не подозревая, что меня там ждет. Нужно было послушаться Полинку и, воспользовавшись моментом, незаметно улизнуть.
Двое незнакомых мужчин при моем появлении галантно поднялись навстречу, синхронно протягивая руки для пожатия. До чего же я сделалась асоциальной, если даже простой жест ввел меня в короткий ступор. Матвей нервно хохотнул и ткнул меня между лопаток, приводя в чувство.
— Добрый вечер, - искренне улыбнулась, наконец-то ответив на приветствие. – Рада знакомству.
Один из мужчин немного дольше положенного задержал мою ладонь в своей, взгляд его показался мне неприятным, будто ощупывающим, колючим. Даже захотелось вытереть руку о платье, только бы не оставлять на коже ощущения чего-то липкого и, как мне показалось, дурно пахнущего.
— Матвей, зачем ты скрывал от нас такое сокровище? – Обращаясь к мужу, мужчины продолжали облапывать взглядами.
Я уже пожалела, что согласилась выйти к ним, но было поздно. Муж грубо усадил меня на диван, мужчины расположились по обеим сторонам от меня, тесно прижавшись, отчего ощутила себя пойманной в капкан. Попыталась высвободиться, когда Матвей вдруг оказался прямо передо мной и надавил на плечи, не позволяя подняться.
Сердце забилось с утроенной силой, колени задрожали.
Он вышел, а я продолжила стоять, прижимая к груди молчащую дочурку. Моя крошка все поняла, она перестала кричать, лишь всхлипывала, хватая ротиком воздух и смотрела на меня синими глазенками, полными невыплаканных слез.
Той ночью я так и не заснула. Сначала долго не решалась выйти из комнаты, прислушивалась к звукам и шорохам, потом долго отмывалась в душе от крови, размазанной по моему телу, убирала осколки и вздрагивала от любого скрипа за дверью.
Спать с Матвеем не стала. Утром, встретившись со мной на кухне, куда я пришла за бутылочкой для дочери, потому как мое молоко пропало уже в первую неделю, и приходилось прикармливать ребенка смесями, муж ничего мне не сказал, словно ничего и не произошло накануне. О случившемся напоминала его помятая физиономия да перебинтованная рука.
***
Няни уходили одна за одной, так и не смогла понять причину их бегства. Иначе поведение тех милых женщин, которые приходили, умилялись при виде моей дочки, обещали помогать, избавить меня от забот и проблем, не назовешь. После того, как пятая кандидатка даже не позвонила, а написала сообщение о своем увольнении, я начала беспокоиться.
Первая же мысль о том, что Матвей мог приставать к няням отпала как нежизнеспособная. Все женщины были в возрасте от сорока до шестидесяти лет, а моему мужу всегда нравились девушки помоложе. Да и вряд ли среди них не нашлась хотя бы одна, которая не приняла бы ухаживания галантного, обходительного и, чего греха таить, чертовски сексуального мужчины. Я сама когда-то попалась на его удочку и не поняла, насколько глубоко заглотила крючок, что теперь не сорваться, не уплыть.
Муж после памятной ночи даже пальцем ко мне не прикасался, что дало мне ложное ощущение штиля.
Ложное, потому как вскоре начался настоящий кошмар.
Когда в дверь спальни постучали я ничего не заподозрила, посчитав, что Лебедев давно успокоился, и даже надеялась на его неожиданно проснувшуюся любовь к дочери.
Наивная идиотка!
Он стоял абсолютно голый, расставив ноги на ширину плеч и улыбался. На шее у него висел фотоаппарат с громоздким объективом, направленный на меня точно дуло ружья. Принюхавшись, поняла - мой муж трезв. Отступив вглубь комнаты, я едва не упала, споткнувшись о задравшийся край ковра.
Матвей успел подхватить меня под руку и, заглянув через плечо, спросил:
— Спит? Ты сама очень устала?
Он был почти таким, каким я знала его много лет назад. Только тогда он не разгуливал по дому обнаженным с фотоаппаратом на шее.
Я даже бояться разучилась к тому моменту, хотя и думала, что просто успокоилась.
У всего есть финал и даже у самого сильного страха.
Дальше испытывала брезгливость, отвращение, презрение, все что угодно, но не страх, просто по привычке продолжала называть так свои ощущения.
Так мне было проще.
Кивнула. Дочка заснула совсем недавно, и я тоже надеялась прилечь, потому как действительно устала. Кивком ответила на оба вопроса Матвея, но он предпочел принять лишь первый.
Спустя секунду он уже тащил меня из моей спальни свою, где сразу велел раздеться и сесть на подоконник.
Я отказалась, попыталась уйти, за что получила пощечину. Он бил не в полную силу, скорее пытался унизить, нежели причинить боль.
— Раздевайся, - повторил муж и начал что-то настраивать в фотоаппарате.
— Зачем тебе это? – спрашивала, избавляясь от одежды, но ответа не получала.
Матвей остановил меня дважды. Первый раз, когда начала снимать джинсы. Щелчки затвора фотоаппарата сыпались каскадом, и я вздрагивала, как это происходило. Второй раз он взвел камеру на меня, когда осталась в одних трусиках, стыдливо прикрыв руками грудь.
Мой муж давно не был для меня кем-то родным и близким, даже начала стесняться своей наготы в его присутствии.
Холодный подоконник щипал за ягодицы, я старалась не прислоняться спиной к стеклу, дабы сохранить крупицы тепла. За окном умирал ноябрь, уже ударили первые морозы. Или холод был не снаружи, а внутри меня?
— Расслабься.
Голос Матвея звучал требовательно, он не просил, раздавал приказы. С каждым новым его требованием я видела, как ему нравится власть надо мной. Его член быстро наливался силой, увеличивался, пока не принял положение параллельное направленному на меня (или лучше сказать в меня?) объективу. Мне никак не удавалось отделаться от ощущения целящегося в мою грудь оружия, хотелось спрятаться, закрыть голову руками, заткнуть уши, только бы не слышать щелчков-выстрелов, не видеть, как пульсирует возбуждённый орган мужчины.
Повинуясь приказам, я принимала самые немыслимые позы, извивалась змеей, выгибалась и кружилась, ощущая себя падшей женщиной, готовой исполнить любой каприз за деньги снявшего меня клиента.
Приняв правила игры, остановиться было уже невозможно.
После едва ли не до крови терла себя мочалкой, стоя под обжигающими струями душа и мне все казалось, что запах моей кожи, смешавшийся с запахом пота и похоти Матвея никак не пропадал.
Запах…
Закончив снимать, муж подошел ко мне вплотную, раздвинул мои ноги и потребовал обвить ими его бедра. Член его при этом уперся мне в живот, я ощутила пряный аромат выделяющейся смазки, и меня едва не стошнило.
— Ты потрясающе пахнешь, птичка, - пропуская локоны моих волос сквозь пальцы, хрипел от возбуждения Матвей. – Запахи твоего тела всегда сводили меня с ума. Ты ведь знаешь?
— Угу, - выдавливала я сквозь плотно сомкнутые губы, крепко зажмуривала глаза, лишь бы не заплакать.
Он целовал меня, покрывал шею, грудь, живот невесомыми, почти приятными поцелуями, пока не добрался до самого сокровенного и не впился жадным языком настолько глубоко, что непроизвольно застонала, подаваясь вперед.
— Тебе нравится, птичка? – Подняв лицо, хищно растянул губы Матвей. – Хочешь, чтобы я продолжал?
Мои руки сами собой легли на его затылок, вдавливая в сочащуюся желанием плоть. Я нарушила свое же обещание никогда не быть с мужчиной. Но ничего не могла с собой поделать. Или дело в другом, и просто хотела почувствовать, что такое власть, которой несколько минут назад упивался мой муж? Ведь в тот момент он полностью подчинился, и снова у меня появились мысли, приводящие в ужас. Я могла бы сжать бедра сильнее, не позволить ему дышать, дождаться пока тело обмякнет…
— Идиотка! – Звериный рев порвал барабанные перепонки, заставил приложить ладони к ушам. – Ты в своем уме?
Раскрасневшийся Матвей стоял в нескольких шагах. Фотоаппарат оказался висящим за спиной. Каждая мышца его сильного тела напряглась, кожа вздыбилась волосками и капельками прозрачного пота.
— Ты чуть не задушила, дура! – продолжал разоряться он, а до меня только начало доходить, что мысли об убийстве едва не стали реальностью.
Соскочив с подоконника, я бросилась к двери, но не успела дотянуться до ручки, как схватили за талию и швырнули на пол. Благо высокий ворс покрытия смягчил удар, почти не ощутила боли. Матвей развернул меня спиной к себе, подхватил под животом, заставляя поднять попу и уже через мгновение почувствовала, как он входит на всю длину, замирает, медленно освобождает от внутреннего напряжения и вновь наполняет, принося одновременно удовольствие и стыд.
Я снова ощущала себя шлюхой и уже не сдерживала слез.
Когда все закончилось, мне показалось, что можно уходить, но у Матвея были свои планы на данный счет. Поднялся объектив фотокамеры, щелчки-выстрелы уже не заставляли вздрагивать, мозг меланхолично вел их отчет: один… два... три…
И лучше бы он заживо содрал с меня кожу плеткой семихвосткой, которой когда-то охаживал не раз, чем вот так обнажил душу, едва не отпустив ее в свободный полет.
***
Как такое могло произойти? Как я едва не стала убийцей дважды просто потому, что сама хотела спастись и выжить?
После той странной фотосъемки, после которой так и не смогла заставить себя сфотографироваться еще хотя бы раз, прошло два года. Я прожила эти годы в постоянном страхе и ожидании, превратившись в дерганную истеричку, взрывающуюся по любому пустяку.
Подрастала Полинка, Матвей хорошо делал вид, будто бы изменился, но я не верила в лживое затишье, пусть оно и длилось так долго, что любой другой человек на моем месте решил бы поставить точку и забыть происходящее когда-то.
Честно пыталась забыть, даже пошла на прием к психологу, где так и не смогла раскрыть рта, испугавшись, что мой муж все узнает и обязательно накажет меня за длинный язык. В каждом прохожем мне виделся враг или шпион. Я должна была что-то менять, мне не хватало последней точки, мощного толчка, способного придать ускорение вялотекущим процессам.
В какой-то момент вовсе решила, что смирилась, уговаривала себя, думала о других семьях, живущих в куда более ужасных условиях нежели мы.
Это было проявлением слабости и глупости.
Я отрезвела в один миг, осознав пораженческий настрой собственных мыслей.
Вещи собирала подобно вору, забравшемуся в дом, не дай бог Матвей хоть что-то заподозрил бы, он бы, наверное, убил меня на месте.
Сквозь пелену слез стены дома, в котором я когда-то была счастлива, плыли и менялись, и в ней видела страшные сцены прошлого, приведшие меня туда, где оказалась теперь.
Когда вошла Полинка и тронула меня за руку, я вскрикнула. Дочка отпрянула в сторону, а потом бросилась ко мне и обняла, уткнувшись в мои колени.
— Солнышко, мы с тобой уедем сегодня, - присев перед ней, взяла личико дочери в ладони. – Папа не должен ничего знать, сделаем ему сюрприз. А потом он приедет к нам.
— Не надо, - тихонько ответила Полинка, покачав головой.
— Чего не надо? – Подумала, что малышка станет уговаривать меня остаться. Бедная девочка словно повзрослела раньше времени. Я отняла у нее детство и обязана была вернуть хотя бы его часть. – Ты главное не плачь, моя хорошая, - уговаривала, вытирая со щек ребенка слезы. - Мы уедем туда, где нам будет хорошо. Хочешь там даже будет море?
— Я хочу быть с тобой, мамочка. – Полинка зарылась лицом в мои волосы, всхлипнула, отчего у меня сжалось сердце. – Не говори папе куда мы поедем, пожалуйста.
— Хорошо, родная, ничего ему не скажу.
Мне было до невозможного тяжело сдерживать собственные рыдания, приходилось прилагать усилия, лишь бы не показать свою слабость той, которая нуждалась в моей силе и защите больше всего на свете.
— Там пришли дяди, - вдруг сказала Полинка, - не ходи к ним, давай уедем прямо сейчас.
— Какие дяди? Они тебя обидели?
Грудь сдавила тревога. Я закружила Полинку, осматривая со всех сторон, пытаясь найти опровержение страшной догадки. Да, искала опровержения, а не доказательства. В противном случае просто сошла бы с ума.
— Не обижали. Один из них дал мне конфету, но я отказалась, и папа разозлился, велел мне идти в свою комнату, а я пришла к тебе.
— Ты все правильно сделала. - Погладила Полинку по голове, улыбнулась, в то время как внутри поднималась волна дурного предчувствия. – Посиди здесь, скоро вернусь.
Я поднялась на ноги. Полинка вцепилась в мою руку и часто зашептала:
— Нет, мамочка, не ходи туда, я очень за тебя боюсь.
— Все будет хорошо, зайка.
Говорила и не верила собственным словам. Мне нужно было спуститься туда, чтобы муж ни о чем не догадался. Если в доме гости, я должна их поприветствовать. Так даже лучше, занимаясь ими, Матвей не обратит внимания на наше с дочкой отсутствие, и мы сможем получить фору.
— Поиграй пока, подожди меня и не выходи из комнаты. Договорились?
Полинка покачала головой, повторив попытку удержать меня. Пришлось уговаривать ее, пообещать купить новую игрушку, любую, какую захочет.
— Не надо игрушек, - упрямо твердила дочь, - можешь забрать все мои, только не оставляй меня тут одну.
Наверное, не зря говорят о сверхчувствительности детской психики. Полинка и сама скорее всего не понимала, почему не хочет меня отпускать, просто знала, что иначе нельзя. Я могла бы ее послушать, но вместо этого разозлилась и пригрозила поставить ее в угол, если не будет слушаться. Дочка надула губки, уселась на край кровати, сложив ручки на коленях. У меня сердце разрывалось, когда пришлось выйти и закрыть за собой дверь, прислонившись к ней спиной с другой стороны.
Матвей уже ждал меня. Он был пьян. Рубашка, с тремя расстёгнутыми верхними пуговицами оказалась замаранной винными пятнами. Вероятнее всего из той самой бутылки, которую держал в нетвердой руке. В другой муж зачем-то сжимал пульт от телевизора.
Проблемы с алкоголем в какой-то момент довели его до реабилитационного центра, где он провел почти месяц, и это было самое счастливое и светлое время в моей пустой жизни. Если бы Полинка тогда была чуть старше, я бы не задумываясь взяла ее и сбежала. К тому же именно тогда она вдруг начала сильно кашлять, простуда переросла в бронхит и едва не стала причиной пневмонии. Сама судьба не позволяла мне сделать главный шаг.
И вот теперь появился новый шанс, которым я планировала воспользоваться.
— О, милая женушка, - осклалился Матвей и наклонился вперед, вытянув губы трубочкой. – Не поцелуешь меня? – Удивленно и зло спросил он, не дождавшись нужной реакции. – Как знаешь. Тогда пошли со мной, познакомлю со своими друзьями.
От новых людей в доме я давно отвыкла. Да что там от новых, даже старые друзья перестали к нам заглядывать, а на мои звонки просто никто не отвечал. Не знала в чем причина, пока Матвей не признался, что это он сделал так, чтобы никто больше не появлялся в нашем доме, не пытался копаться в грязном белье. Что за белье такое и почему кто-то должен был в нем рыться, я не понимала. Мы в конце концов не звезды и не высокие чиновники, чтобы наша частная жизнь становилась достоянием общественности.
Наверное, поэтому я восприняла появление гостей, как хороший знак и некую оттепель в поведении Матвея. Потому и приглашение мужа присоединиться восприняла с воодушевлением, еще не подозревая, что меня там ждет. Нужно было послушаться Полинку и, воспользовавшись моментом, незаметно улизнуть.
Двое незнакомых мужчин при моем появлении галантно поднялись навстречу, синхронно протягивая руки для пожатия. До чего же я сделалась асоциальной, если даже простой жест ввел меня в короткий ступор. Матвей нервно хохотнул и ткнул меня между лопаток, приводя в чувство.
— Добрый вечер, - искренне улыбнулась, наконец-то ответив на приветствие. – Рада знакомству.
Один из мужчин немного дольше положенного задержал мою ладонь в своей, взгляд его показался мне неприятным, будто ощупывающим, колючим. Даже захотелось вытереть руку о платье, только бы не оставлять на коже ощущения чего-то липкого и, как мне показалось, дурно пахнущего.
— Матвей, зачем ты скрывал от нас такое сокровище? – Обращаясь к мужу, мужчины продолжали облапывать взглядами.
Я уже пожалела, что согласилась выйти к ним, но было поздно. Муж грубо усадил меня на диван, мужчины расположились по обеим сторонам от меня, тесно прижавшись, отчего ощутила себя пойманной в капкан. Попыталась высвободиться, когда Матвей вдруг оказался прямо передо мной и надавил на плечи, не позволяя подняться.
Сердце забилось с утроенной силой, колени задрожали.
