Лисбет так и не поняла, что произошло и пыталась примириться, но тем самым, лишь убедила Леону в своей правоте. Ведь, если бы Лисбет, по мнению девушки, была её родственной душой, то наверняка сама знала, что натворила. Леона смутно представляла, что такое “родственная душа”, вычитав это словосочетание в каком-то романе, но оно ей очень нравилось.
Луиза Жарден тоже чуть не была изгнана из жизни и сердца Леоны прямо сегодня. Сделав свой выбор, Луиза пошла против собственных убеждений ради корысти. Именно так видела ситуацию Леона вначале – до разговора с Анной и взбучки от Винденбурга. Вспомнив об Эдуарде сейчас, Леона непроизвольно сжала кулаки и прибавила шаг.
В раннем детстве Леона хвостиком бегала за ним, когда Эдуард гостил в Розен-Парке. Их отцы дружили всю жизнь, а потом и брат сдружился с Эдуардом. Вместе они поступили в школу для мальчиков имени святого Иосифа. Во время каникул друзья Фердинанда часто бывали в Розен-Парке и Леона, в отличии от сестры, всегда стремилась участвовать в их играх. Однако мальчики часто ей отказывали, но Эдуард всякий раз жалел малышку и уговаривал друзей её не прогонять.
– Хорошо, – ворчал Фердинанд, – вот сам за ней тогда и следи.
Эдуард и следил, а заодно многому научил. От него она узнала, как копать червей для рыбалки, насаживать наживку, делать свисток из листочка, лазать по деревьям, катать стеклянные шарики и ещё много очень важных дел, без которых детство было бы куда скучнее. Особенно она любила ходить с ним на рыбалку. Они сидели у пруда в тени огромного раскидистого дуба и Эдуард, приглядывая за поплавком, читал ей. Часто она засыпала под его голос, свернувшись калачиком на траве. А просыпалась от запаха костра и жареной, только что пойманной, рыбешки. Первый, самый вкусный кусочек всегда доставался ей.
А когда Леона узнала, что в будущем Эдуард станет ей братом, почти как Фердинанд, счастью её не было предела. Ведь оказалось, его обручили с Анхеликой, ещё до рождения Леоны. После этого открытия она побежала к отцу узнать, с кем же помолвлена она сама. А когда он ей смущенно сообщил, что жениха у неё нет, расстроилась до слёз. Разве это справедливо? Но отец рассмеялся и посадил её на колени:
– Обещаю, Бусинка, что ты выберешь мужа сама, когда вырастешь.
Леона тогда не поняла, почему это должно её успокоить. Ведь о сестре они сами позаботились. Теперь же она видела преимущества своего положения. Ведь ей тоже могли выбрать такого же заносчивого, самовлюбленного упёртого барана, в которого превратился с возрастом Винденбург.
– Чёртов баран! – выругалась Леона и со злостью стукнула ногой маленький камень на альпийской горке, мимо которой пробегала. Тот отлетел и разбил горшок с бегонией. В этом тоже виноват Винденбург, успокоила себя Леона.
Последние пару лет Эдуард, в её обществе, открывал рот казалось только для того, чтобы произнести очередную отповедь. Похоже, он мог часами перечислять её настоящие и воображаемые пороки. А ведь она когда-то считала его самым близким другом и не могла понять причин таких разительных перемен в характере. А может раньше она была слишком мала, чтобы разобраться в нём? Впрочем, какая разница. К счастью, у неё теперь есть Анна. Если, конечно, она не оттолкнула её сегодня.
Леона свернула с аллеи покрытой опутанной глицинией перголой и через минуту была уже у ограды сплошь увитой лианой. Она раздвинула ветви, безошибочно открыв узкий лаз в заборе и покинула сад. Этот проход в своё время ей так же показал Эдуард. Теперь он вряд ли здесь протиснется. Нарисованная воображением картинка застрявшего и беспомощного Винденбурга, так развеселила Леону, что она захихикала. Настроение сразу улучшилось и теперь казалось, что всё будет хорошо. Она всё исправит, а потом заставит Эдуарда проглотить те обидные слова.
Леона раскинув руки неслась по весеннему лугу, который словно беспокойное море колыхался волнами трав. И представляла себя свободной чайкой, парящей над ним. Чувство всеобъемлющего счастья, покинувшее её сегодня, вновь вернулось, вместе с уверенностью, что она может всё.
Два коротких, три длинных. Анна обречённо вздохнула и отвернулась от окна. Из её спальни хорошо был виден особняк Розенов. Леона ещё в детстве придумала, как из своей комнаты передавать подруге сигнал, закрывая и открывая рукой огонёк свечи. Два коротких и три длинных огонька означали просьбу встретиться в их тайном месте у пруда. Леона считала это настоящим приключением, а Анна ненавидела прогулки в темноте. Ведь никакой настоящей необходимости в их ночных встречах не было. Всё, что сообщала Леона на них, могло подождать до следующего дня. Но её будоражил и приводил в восторг сам факт тайного побега из дома. За несколько лет их ни разу не поймали.
После злополучного пикника, Анна с матерью вернулись домой. На ужин они остаться в Розен-Парке не могли. Ведь тогда надо было бы переодеться в вечерние платья, а их приберегли для завтрашнего праздника. Поэтому Эмма сослалась на мигрень и они ушли.
По дороге Анне пришлось выслушать ругань матери, из-за её столкновения с фон Альтеном.
– Как ты посмела, так с ним себя вести? – почти кричала Эмма. – Бесполезная девчонка! Неужели нельзя было быть милой с Карлом? Мало того, что ты выставила его в глупом свете, так ещё потом обыграла в крокет!
– Я играла не одна, – попыталась защититься Анна
– Что? Ты смеешь спорить? В кои-то веке, на этот забытый Богом остров приехал приличный холостой мужчина, и вместо того, чтобы очаровать его, ты только разозлила!
Анна лишь покачала головой в надежде, что если не будет перечить, Эмма успокоится, но та продолжала ворчать и, когда они переступили порог дома, мама взвинтила себе почти до исступления. Поэтому Анна даже не удивилась когда жгучая пощечина обожгла ей щёку. Эмма уже размахнулась для второй, но дочь проворно отскочила в сторону и, защищаясь, вытянула руки:
– Мамочка, если ты не остановишься, у меня будут синяки и мы не сможем завтра пойти на праздник! – скороговоркой вскричала Анна, срывающимся голосом.
Эмма замерла с занесенной для удара рукой. Было видно, как в ней боролись жаждущая выхода злость и здравый смысл. Эмма тяжело дышала, а челюсти её были твёрдо сжаты, делая лицо похожим на морду сердитого мопса. Через секунду тело её расслабилось и она опустила руку.
Анна облегченно выдохнула. В детстве её порола только няня, когда она не слушалась. И это было больше унизительно, чем больно. В Розен-Парке телесные наказания для детей были вообще под запретом. Но последний год мама часто набрасывалась на неё с кулаками за малейшую провинность. Эти унизительные экзекуции она проводила только дома, подальше от глаз Розенов. И каждый раз била всё ожесточённее, будто входя во вкус. С последнего раза у Анны на спине до сих пор не прошёл кровоподтек от брошенной в неё кочерги для камина. Она считала, что ещё легко отделалась, ведь тяжёлая железка могла прилететь и по голове.
Эмма, чуть успокоившись, гордо выпрямилась и направилась к лестнице. Однако, проходя мимо дочери, всё же не сдержалась и сильно её толкнула.
– Бесполезная! Такая же как твой отец!
Анна отлетела к стене и больно ударилась локтем.
– Убирайся в свою комнату! – продолжала вопить Эмма. – И не смей оттуда выходить до завтрашнего дня!
Два раза говорить не пришлось. Анна пулей влетела на второй этаж и закрылась в спальне. Тошнота подкатила к горлу, а сердце, казалось, сейчас выпрыгнет из груди. Её трясло мелкой дрожью. Она уже угадывала признаки приступа, поэтому сразу опустилась на пол, чтобы не упасть. В ту же секунду мышцы на руках и ногах свело железной судорогой, а тело выгнулось дугой. Сознание затуманилось и она уже не понимала, что происходит, ведь мир проваливался в чёрную дыру, и она даже не слышала собственных истошных воплей.
Когда Анна очнулась, то обнаружила себя в постели в одной сорочке, а рядом взволнованную Марту, которая обтирала её лицо мокрой тряпкой.
– Слава Пресвятой Деве, вы очнулись, – обрадовалась служанка. – Ну и напугали же вы нас опять, фройляйн. Ваша матушка даже слегла от переживаний.
Она смущённо потупилась. Анна закрыла глаза и пробормотала:
– Сейчас уже всё прошло. Можешь идти. Я хочу просто поспать.
– А если…
– Не беспокойся. Сегодня уже больше не будет…
Марта немного помедлила, но всё же забрала тазик с водой и тихо вышла. А Анна ещё долго лежала не шелохнувшись, пока комната не погрузилась в вечерние сумерки.
Впервые такой приступ случился после смерти отца, когда они с мамой поселились у её сестры. Анну сразу показали врачу. Но тот не нашёл никаких отклонений. Однако, предложил положить Анну в лечебницу для наблюдений. Эмма без раздумий отказалась. Не хватало ещё, если узнают, что её дочь ненормальная. Где-то через неделю приступ повторился, но после этого они почти сразу переехали на Зелёный остров. Совпадение или нет, но как только Розен-Парк стал их домом, припадки больше не возвращались. До прошлого года. Этот уже четвёртый.
Мама строго приказала служанке, чтобы та не распускала язык о хозяйке.
– Пусть святой Пётр оторвёт мне язык калёными щипцами, если я проболтаюсь о фройляйн, – поклялась Марта.
Анна верила, что она не обманет, несмотря на врождённую болтливость. Женщина часто её жалела и всегда старалась успокоить Эмму, когда та слишком сурово обходилась с дочерью. Как-то Марта, в момент откровенность, сказала, что Анна напоминает ей младшую сестру, умершую в отрочестве от чахотки. “Такой же бедный маленький воробушек, как Гретхен”- сказала тогда Марта и протянула ей откуда-то взявшуюся зефирину, которые Анна любила.
На воробушка Анна уже давно не походила, с её то ростом. Она была выше всех знакомых ей дам. Возможно кроме баронессы фон Винден. Но добрая Марта по прежнему её опекала по своему.
После изматывающих приступов Анна обычно беспробудно спала несколько часов. Но сегодня, она заставила себя встать с кровати и на ватных ногах дойти до письменного стола. Так больше продолжаться не может.
Несколько месяцев назад, ей на глаза попалась газета, которую за завтраком читал Фердинанд. Заинтересовала Анну страница с частными объявлениями, а точнее одно конкретное объявление о поиске гувернантки с проживанием. И самое главное в нём говорилось, что семья готова была рассмотреть кандидатуру без рекомендаций. В тот же вечер Анна написала по заявленному в объявлении адресу. Письмо отправить помогла верная Марта, не совсем понимая что происходит. Через неё же должен был прийти и ответ. Надежды на него было мало, но Анна почему-то была уверена, что всё получится.
И вот на прошлой неделе Марта принесла заветный конверт. В письме говорилось, что её ждут и пусть она заранее сообщит о своём приезде. Казалось бы всё складывалось как нельзя лучше, но как только Анна прочитала ответ сомнения тут же заполнили её мысли. Она испугалась, ведь совершенно ничего не знала о жизни за пределами Зелёного острова. Здесь была хоть какая-то стабильность, но что ждёт в большом мире? К тому же, как оставить маму? Та никогда не поймёт и будет считать, что дочь опозорила её.
Несколько раз за неделю Анна порывалась написать ответ и каждый раз останавливалась. Но сегодняшний день лишь подтвердил, что она была права, когда решилась уехать отсюда, чтобы найти своё место в жизни. Ей, мало того, что надоело терпеть постоянное, хоть и невольное, унижение, но и Анне очень не нравился тот человек в которого она превращалась. Она стала желчной, трусливой и лицемерной. Как будто надела чужие грязные обноски и не может их снять. Ведь она не была такой. Это не она. Анна готова была терпеть даже побои матери, но не собственное обращение. А оно неизбежно, если ей придётся и дальше жить, словно в комнате с низким потолком, в которой невозможно полностью выпрямится и расправить плечи, вдохнув полной грудью.
Поэтому, несмотря на сильную слабость во всём теле, Анна заставила себя написать ответ. Уже в следующее воскресенье она покинет Розен-Парк навсегда. Как только эта мысль пришла ей в голову, по щекам сразу потекли горячие слёзы. Будущее исчезло в тумане, оставив лишь страх и тревогу. Сердце вновь отчаянно забилось. Она быстро затушила свечу, высунулась в открытое окно и глубоко задышала, стараясь делать это как можно медленнее, пока не почувствовала, что новый приступ отступил, так и не захватив её с собой. А когда открыла глаза, то увидела зовущий сигнал Леоны.
Первым порывом её было пренебречь в этот раз желанием подруги и лечь спать. Что нового она может услышать от Леоны? Что та разочарована в ней и дел с ней иметь не хочет? Анна вспомнила, как Леона неожиданно и без сожалений разорвала все дружеские отношения с Лисбет фон Альтен. Подруга тогда сказала, что они не сошлись во мнении о какой-то героини из книги. Анну тогда это очень поразило. Из-за такой малости Леона способна выкидывать из своей жизни людей, которых считала друзьями? Раньше Анна не замечала в подруге такую жестокость, но теперь была на страже и ещё больше, чем раньше, стала контролировать, то что говорила или делала при Леоне. До сегодняшнего дня. Как же она устала.
Нет, решила Анна, надо со всем этим покончить уже сегодня, раз уж она собирается начать новую жизнь. В конце концов, девушка давно мечтала прекратить душащие её отношения. Так что это её решение.
Её, а не Леоны!
Но вместо облегчения, Анна чувствовала лишь разрывающую на части печаль. Она зажгла свечу и ответила на всё ещё повторяющийся сигнал. Потом быстро оделась и привычно выскользнула в окно, цепляясь за ветки растущего у дома высокого ясеня. Через минуту нетвёрдой походкой Анна уже направлялась к пруду.
Эдуард проснулся привычно рано, несмотря на то, что лёг во втором часу ночи. Накануне они, на пару с Фердинандом, напились в его кабинете. Точнее напился Фердинанд, а у Эдуарда, от внезапных откровений друга, и так кружилась голова, без дополнительных стимуляторов.
Йохан Хоуп вошёл в спальню, неся горячую воду и принадлежности для бритья, через несколько секунд после того, как хозяин открыл глаза. Как это получалось у камердинера – было загадкой для Эдуарда. Но он высоко ценил Хоупа за такую расторопность. А ещё больше ценил за молчаливость, потому как по утрам Эдуард нуждался в тишине, чтобы привести мысли в порядок и подготовиться к предстоящему дню. Так что и сегодня ничего не нарушало его покой, кроме плеска воды, скрежета бритвы, шуршания одежды и навязчивых мыслей. А подумать было о чём.
Мало того, что Эдуард хотел сегодня утром обсудить с бароном фон Винден предстоящую аудиенцию у короля, так ещё надо было решить, как теперь вести себя с Фердинандом. Возможно друг сейчас жалел, что открылся ему? Разумеется, если вообще помнил свою исповедь. Кто бы мог подумать, что тот давно страдает от неразделённой любви. Самому графу, к счастью, удалось в своё время избавиться от такого ненужного чувства.
В девятнадцать лет, Эдуард вообразил, что влюблён и готов был бросить к ногам той женщины всё, что у него было. Теперь он даже не вспоминал её имя. Наваждение длилось всего неделю и закончилось так же быстро, как началось. Эдуард нахмурился, прогоняя неприятные воспоминания.
– Ваше сиятельство? – тут же чутко отозвался на изменение настроения хозяина Хоуп, который в этот момент сбривал ночную щетину графу.
Луиза Жарден тоже чуть не была изгнана из жизни и сердца Леоны прямо сегодня. Сделав свой выбор, Луиза пошла против собственных убеждений ради корысти. Именно так видела ситуацию Леона вначале – до разговора с Анной и взбучки от Винденбурга. Вспомнив об Эдуарде сейчас, Леона непроизвольно сжала кулаки и прибавила шаг.
В раннем детстве Леона хвостиком бегала за ним, когда Эдуард гостил в Розен-Парке. Их отцы дружили всю жизнь, а потом и брат сдружился с Эдуардом. Вместе они поступили в школу для мальчиков имени святого Иосифа. Во время каникул друзья Фердинанда часто бывали в Розен-Парке и Леона, в отличии от сестры, всегда стремилась участвовать в их играх. Однако мальчики часто ей отказывали, но Эдуард всякий раз жалел малышку и уговаривал друзей её не прогонять.
– Хорошо, – ворчал Фердинанд, – вот сам за ней тогда и следи.
Эдуард и следил, а заодно многому научил. От него она узнала, как копать червей для рыбалки, насаживать наживку, делать свисток из листочка, лазать по деревьям, катать стеклянные шарики и ещё много очень важных дел, без которых детство было бы куда скучнее. Особенно она любила ходить с ним на рыбалку. Они сидели у пруда в тени огромного раскидистого дуба и Эдуард, приглядывая за поплавком, читал ей. Часто она засыпала под его голос, свернувшись калачиком на траве. А просыпалась от запаха костра и жареной, только что пойманной, рыбешки. Первый, самый вкусный кусочек всегда доставался ей.
А когда Леона узнала, что в будущем Эдуард станет ей братом, почти как Фердинанд, счастью её не было предела. Ведь оказалось, его обручили с Анхеликой, ещё до рождения Леоны. После этого открытия она побежала к отцу узнать, с кем же помолвлена она сама. А когда он ей смущенно сообщил, что жениха у неё нет, расстроилась до слёз. Разве это справедливо? Но отец рассмеялся и посадил её на колени:
– Обещаю, Бусинка, что ты выберешь мужа сама, когда вырастешь.
Леона тогда не поняла, почему это должно её успокоить. Ведь о сестре они сами позаботились. Теперь же она видела преимущества своего положения. Ведь ей тоже могли выбрать такого же заносчивого, самовлюбленного упёртого барана, в которого превратился с возрастом Винденбург.
– Чёртов баран! – выругалась Леона и со злостью стукнула ногой маленький камень на альпийской горке, мимо которой пробегала. Тот отлетел и разбил горшок с бегонией. В этом тоже виноват Винденбург, успокоила себя Леона.
Последние пару лет Эдуард, в её обществе, открывал рот казалось только для того, чтобы произнести очередную отповедь. Похоже, он мог часами перечислять её настоящие и воображаемые пороки. А ведь она когда-то считала его самым близким другом и не могла понять причин таких разительных перемен в характере. А может раньше она была слишком мала, чтобы разобраться в нём? Впрочем, какая разница. К счастью, у неё теперь есть Анна. Если, конечно, она не оттолкнула её сегодня.
Леона свернула с аллеи покрытой опутанной глицинией перголой и через минуту была уже у ограды сплошь увитой лианой. Она раздвинула ветви, безошибочно открыв узкий лаз в заборе и покинула сад. Этот проход в своё время ей так же показал Эдуард. Теперь он вряд ли здесь протиснется. Нарисованная воображением картинка застрявшего и беспомощного Винденбурга, так развеселила Леону, что она захихикала. Настроение сразу улучшилось и теперь казалось, что всё будет хорошо. Она всё исправит, а потом заставит Эдуарда проглотить те обидные слова.
Леона раскинув руки неслась по весеннему лугу, который словно беспокойное море колыхался волнами трав. И представляла себя свободной чайкой, парящей над ним. Чувство всеобъемлющего счастья, покинувшее её сегодня, вновь вернулось, вместе с уверенностью, что она может всё.
Два коротких, три длинных. Анна обречённо вздохнула и отвернулась от окна. Из её спальни хорошо был виден особняк Розенов. Леона ещё в детстве придумала, как из своей комнаты передавать подруге сигнал, закрывая и открывая рукой огонёк свечи. Два коротких и три длинных огонька означали просьбу встретиться в их тайном месте у пруда. Леона считала это настоящим приключением, а Анна ненавидела прогулки в темноте. Ведь никакой настоящей необходимости в их ночных встречах не было. Всё, что сообщала Леона на них, могло подождать до следующего дня. Но её будоражил и приводил в восторг сам факт тайного побега из дома. За несколько лет их ни разу не поймали.
После злополучного пикника, Анна с матерью вернулись домой. На ужин они остаться в Розен-Парке не могли. Ведь тогда надо было бы переодеться в вечерние платья, а их приберегли для завтрашнего праздника. Поэтому Эмма сослалась на мигрень и они ушли.
По дороге Анне пришлось выслушать ругань матери, из-за её столкновения с фон Альтеном.
– Как ты посмела, так с ним себя вести? – почти кричала Эмма. – Бесполезная девчонка! Неужели нельзя было быть милой с Карлом? Мало того, что ты выставила его в глупом свете, так ещё потом обыграла в крокет!
– Я играла не одна, – попыталась защититься Анна
– Что? Ты смеешь спорить? В кои-то веке, на этот забытый Богом остров приехал приличный холостой мужчина, и вместо того, чтобы очаровать его, ты только разозлила!
Анна лишь покачала головой в надежде, что если не будет перечить, Эмма успокоится, но та продолжала ворчать и, когда они переступили порог дома, мама взвинтила себе почти до исступления. Поэтому Анна даже не удивилась когда жгучая пощечина обожгла ей щёку. Эмма уже размахнулась для второй, но дочь проворно отскочила в сторону и, защищаясь, вытянула руки:
– Мамочка, если ты не остановишься, у меня будут синяки и мы не сможем завтра пойти на праздник! – скороговоркой вскричала Анна, срывающимся голосом.
Эмма замерла с занесенной для удара рукой. Было видно, как в ней боролись жаждущая выхода злость и здравый смысл. Эмма тяжело дышала, а челюсти её были твёрдо сжаты, делая лицо похожим на морду сердитого мопса. Через секунду тело её расслабилось и она опустила руку.
Анна облегченно выдохнула. В детстве её порола только няня, когда она не слушалась. И это было больше унизительно, чем больно. В Розен-Парке телесные наказания для детей были вообще под запретом. Но последний год мама часто набрасывалась на неё с кулаками за малейшую провинность. Эти унизительные экзекуции она проводила только дома, подальше от глаз Розенов. И каждый раз била всё ожесточённее, будто входя во вкус. С последнего раза у Анны на спине до сих пор не прошёл кровоподтек от брошенной в неё кочерги для камина. Она считала, что ещё легко отделалась, ведь тяжёлая железка могла прилететь и по голове.
Эмма, чуть успокоившись, гордо выпрямилась и направилась к лестнице. Однако, проходя мимо дочери, всё же не сдержалась и сильно её толкнула.
– Бесполезная! Такая же как твой отец!
Анна отлетела к стене и больно ударилась локтем.
– Убирайся в свою комнату! – продолжала вопить Эмма. – И не смей оттуда выходить до завтрашнего дня!
Два раза говорить не пришлось. Анна пулей влетела на второй этаж и закрылась в спальне. Тошнота подкатила к горлу, а сердце, казалось, сейчас выпрыгнет из груди. Её трясло мелкой дрожью. Она уже угадывала признаки приступа, поэтому сразу опустилась на пол, чтобы не упасть. В ту же секунду мышцы на руках и ногах свело железной судорогой, а тело выгнулось дугой. Сознание затуманилось и она уже не понимала, что происходит, ведь мир проваливался в чёрную дыру, и она даже не слышала собственных истошных воплей.
Когда Анна очнулась, то обнаружила себя в постели в одной сорочке, а рядом взволнованную Марту, которая обтирала её лицо мокрой тряпкой.
– Слава Пресвятой Деве, вы очнулись, – обрадовалась служанка. – Ну и напугали же вы нас опять, фройляйн. Ваша матушка даже слегла от переживаний.
Она смущённо потупилась. Анна закрыла глаза и пробормотала:
– Сейчас уже всё прошло. Можешь идти. Я хочу просто поспать.
– А если…
– Не беспокойся. Сегодня уже больше не будет…
Марта немного помедлила, но всё же забрала тазик с водой и тихо вышла. А Анна ещё долго лежала не шелохнувшись, пока комната не погрузилась в вечерние сумерки.
Впервые такой приступ случился после смерти отца, когда они с мамой поселились у её сестры. Анну сразу показали врачу. Но тот не нашёл никаких отклонений. Однако, предложил положить Анну в лечебницу для наблюдений. Эмма без раздумий отказалась. Не хватало ещё, если узнают, что её дочь ненормальная. Где-то через неделю приступ повторился, но после этого они почти сразу переехали на Зелёный остров. Совпадение или нет, но как только Розен-Парк стал их домом, припадки больше не возвращались. До прошлого года. Этот уже четвёртый.
Мама строго приказала служанке, чтобы та не распускала язык о хозяйке.
– Пусть святой Пётр оторвёт мне язык калёными щипцами, если я проболтаюсь о фройляйн, – поклялась Марта.
Анна верила, что она не обманет, несмотря на врождённую болтливость. Женщина часто её жалела и всегда старалась успокоить Эмму, когда та слишком сурово обходилась с дочерью. Как-то Марта, в момент откровенность, сказала, что Анна напоминает ей младшую сестру, умершую в отрочестве от чахотки. “Такой же бедный маленький воробушек, как Гретхен”- сказала тогда Марта и протянула ей откуда-то взявшуюся зефирину, которые Анна любила.
На воробушка Анна уже давно не походила, с её то ростом. Она была выше всех знакомых ей дам. Возможно кроме баронессы фон Винден. Но добрая Марта по прежнему её опекала по своему.
После изматывающих приступов Анна обычно беспробудно спала несколько часов. Но сегодня, она заставила себя встать с кровати и на ватных ногах дойти до письменного стола. Так больше продолжаться не может.
Несколько месяцев назад, ей на глаза попалась газета, которую за завтраком читал Фердинанд. Заинтересовала Анну страница с частными объявлениями, а точнее одно конкретное объявление о поиске гувернантки с проживанием. И самое главное в нём говорилось, что семья готова была рассмотреть кандидатуру без рекомендаций. В тот же вечер Анна написала по заявленному в объявлении адресу. Письмо отправить помогла верная Марта, не совсем понимая что происходит. Через неё же должен был прийти и ответ. Надежды на него было мало, но Анна почему-то была уверена, что всё получится.
И вот на прошлой неделе Марта принесла заветный конверт. В письме говорилось, что её ждут и пусть она заранее сообщит о своём приезде. Казалось бы всё складывалось как нельзя лучше, но как только Анна прочитала ответ сомнения тут же заполнили её мысли. Она испугалась, ведь совершенно ничего не знала о жизни за пределами Зелёного острова. Здесь была хоть какая-то стабильность, но что ждёт в большом мире? К тому же, как оставить маму? Та никогда не поймёт и будет считать, что дочь опозорила её.
Несколько раз за неделю Анна порывалась написать ответ и каждый раз останавливалась. Но сегодняшний день лишь подтвердил, что она была права, когда решилась уехать отсюда, чтобы найти своё место в жизни. Ей, мало того, что надоело терпеть постоянное, хоть и невольное, унижение, но и Анне очень не нравился тот человек в которого она превращалась. Она стала желчной, трусливой и лицемерной. Как будто надела чужие грязные обноски и не может их снять. Ведь она не была такой. Это не она. Анна готова была терпеть даже побои матери, но не собственное обращение. А оно неизбежно, если ей придётся и дальше жить, словно в комнате с низким потолком, в которой невозможно полностью выпрямится и расправить плечи, вдохнув полной грудью.
Поэтому, несмотря на сильную слабость во всём теле, Анна заставила себя написать ответ. Уже в следующее воскресенье она покинет Розен-Парк навсегда. Как только эта мысль пришла ей в голову, по щекам сразу потекли горячие слёзы. Будущее исчезло в тумане, оставив лишь страх и тревогу. Сердце вновь отчаянно забилось. Она быстро затушила свечу, высунулась в открытое окно и глубоко задышала, стараясь делать это как можно медленнее, пока не почувствовала, что новый приступ отступил, так и не захватив её с собой. А когда открыла глаза, то увидела зовущий сигнал Леоны.
Первым порывом её было пренебречь в этот раз желанием подруги и лечь спать. Что нового она может услышать от Леоны? Что та разочарована в ней и дел с ней иметь не хочет? Анна вспомнила, как Леона неожиданно и без сожалений разорвала все дружеские отношения с Лисбет фон Альтен. Подруга тогда сказала, что они не сошлись во мнении о какой-то героини из книги. Анну тогда это очень поразило. Из-за такой малости Леона способна выкидывать из своей жизни людей, которых считала друзьями? Раньше Анна не замечала в подруге такую жестокость, но теперь была на страже и ещё больше, чем раньше, стала контролировать, то что говорила или делала при Леоне. До сегодняшнего дня. Как же она устала.
Нет, решила Анна, надо со всем этим покончить уже сегодня, раз уж она собирается начать новую жизнь. В конце концов, девушка давно мечтала прекратить душащие её отношения. Так что это её решение.
Её, а не Леоны!
Но вместо облегчения, Анна чувствовала лишь разрывающую на части печаль. Она зажгла свечу и ответила на всё ещё повторяющийся сигнал. Потом быстро оделась и привычно выскользнула в окно, цепляясь за ветки растущего у дома высокого ясеня. Через минуту нетвёрдой походкой Анна уже направлялась к пруду.
Глава 7
Эдуард проснулся привычно рано, несмотря на то, что лёг во втором часу ночи. Накануне они, на пару с Фердинандом, напились в его кабинете. Точнее напился Фердинанд, а у Эдуарда, от внезапных откровений друга, и так кружилась голова, без дополнительных стимуляторов.
Йохан Хоуп вошёл в спальню, неся горячую воду и принадлежности для бритья, через несколько секунд после того, как хозяин открыл глаза. Как это получалось у камердинера – было загадкой для Эдуарда. Но он высоко ценил Хоупа за такую расторопность. А ещё больше ценил за молчаливость, потому как по утрам Эдуард нуждался в тишине, чтобы привести мысли в порядок и подготовиться к предстоящему дню. Так что и сегодня ничего не нарушало его покой, кроме плеска воды, скрежета бритвы, шуршания одежды и навязчивых мыслей. А подумать было о чём.
Мало того, что Эдуард хотел сегодня утром обсудить с бароном фон Винден предстоящую аудиенцию у короля, так ещё надо было решить, как теперь вести себя с Фердинандом. Возможно друг сейчас жалел, что открылся ему? Разумеется, если вообще помнил свою исповедь. Кто бы мог подумать, что тот давно страдает от неразделённой любви. Самому графу, к счастью, удалось в своё время избавиться от такого ненужного чувства.
В девятнадцать лет, Эдуард вообразил, что влюблён и готов был бросить к ногам той женщины всё, что у него было. Теперь он даже не вспоминал её имя. Наваждение длилось всего неделю и закончилось так же быстро, как началось. Эдуард нахмурился, прогоняя неприятные воспоминания.
– Ваше сиятельство? – тут же чутко отозвался на изменение настроения хозяина Хоуп, который в этот момент сбривал ночную щетину графу.
