Пролог. Старинный амулет
Бузина растёт на границе миров. Сломаешь ветку – услышишь вздох фейри. (лейсторская пословица)
– Ты ведь все хорошо запомнила, да? – Мойра поочередно загибала пальцы, один за другим. – Спину держать ровно, всем улыбаться, громко не смеяться, но и не зевать во весь рот!
– Может, и не дышать? – не удержавшись, иронично заметила Эйслин.
– Дышать можно, но не слишком громко. В мое время одна молодая леди, танцуя на балу, сопела, как водяная мельница. Вот ее потом за спиной так и прозвали. И все время говорили: «о, гляди-ка, водяная мельница идет!» И, к слову, замуж она вышла поздно.
– А, по-моему, «водяная мельница» – звучит вполне себе мило, - задумалась Эйслин, поглядев на распахнутое окно, сквозь которое из сада врывался свежий аромат цветущих вишен и примулы. Мысленно она уже бегала там, среди одетых в белое и розовое деревьев. – Как что-то сказочное.
– И никаких походов в лес и лазаний по деревьям! – строгий голос Мойры выдернул ее из мечтательного состояния. – Руки вечно в царапинах, стыд-то какой! Хорошо хоть под перчатками не видно будет... Ах, перчатки! – словно суетливая птица всполошилась вдруг мать и даже взмахнула рукой. – Упаси тебя святая Бригитта, потерять перчатку, хоть одну! Я знаю о твоей внезапной рассеянности, Эйслин, и, молю: будь собранной! Это очень важно. На твоей репутации не должно быть ни пятнышка!
– Знаю, знаю, - Эйслин отвернулась от окна, стараясь скрыть раздражение. Бал через две недели, а разговоры о нем не кончались и утомляли. – Ведь на своем дебюте я должна кому-то приглянуться. Потому что через месяц мне исполнится восемнадцать, и я непременно к этому времени должна найти жениха. Иначе… видимо, под моими ногами разверзнется бездна и сами дьяволы утащат меня туда!
– Не шути такими вещами! – внезапно побледнела Мойра. Она отвернулась и принялась нервно ходить по комнате туда-сюда. Подол ее бордового платья развевался, напомнив Эйслин морские волны на закате. Ткань едва не касалась пламени стоящей на комоде свечи.
– Но иначе… зачем такая спешка, мам? – жалобно протянула Эйслин, глядя на неоконченную вышивку: птица в распахнутой клетке с россыпью ягод боярышника на белом полотне. Порой она и себя так чувствовала: словно птица в клетке. И некому распахнуть дверцу. – Замуж и позже выходят.
– Ты все время забываешь, Эйслин, что мы с отцом не молодеем. Отец, к тому же, болеет. Да и положение нашей семьи шаткое, ты ведь знаешь. Кто позаботится о тебе, в случае чего?
– Говоришь так, будто это «в случае чего» уже висит надо мной, словно вороново крыло! - Эйслин скептически выгнула бровь. – Не думаю, что все так плохо.
– Вот и правильно: не думай! – бодро произнесла Мойра, но Эйслин показалась, что голос матери звучит натянуто. – Просто веселись, это же твой дебют! Поедешь в Дуннаир, предстанешь перед королем, потанцуешь. Разве не об этом мечтают все девушки?
Эйслин кисло улыбнулось. Нет, потанцевать она не против. Но если бы не в душном бальном зале, а где-нибудь, на открытом воздухе, среди цветущих деревьев и ручьев…
Воображение уже понесло ее далеко. И вновь хрустальный голос матери вернул ее к действительности.
– Ах, кстати, полюбуйся! Оно уже готово.
Мойра вышла за дверь и крикнула:
– Мэри! Неси!
Через несколько минут в комнату, шурша юбками, вошла служанка. В руках она несла плечико с платьем, которое передала в руки Мойре. Затем Мэри с теплом поглядела на Эйслин.
– Мисс будет настоящей красавицей на балу!
Эйслин взглянула на платье. Пятнышки весеннего солнца, льющегося из окна, заструились по нежной муслиновой ткани. Что ж, пожелания Эйслин учли: она хотела светло-зеленый оттенок. Платье таким и было, с легким переливом бирюзы. Оно выглядело простым и, одновременно, изящным.
– Примерь-ка! – попросила Мойра.
Мэри помогла затянуть сзади шнуровку, все время повторяя: «какая же мисс Эйслин хорошенькая!»
– Принесу шкатулку, - сказала Мойра, выходя за дверь. – Подберем тебе украшение к платью!
Мэри тоже ушла. Эйслин взглянула на себя в зеркало. Она понравилась себе именно в таком, как сейчас, виде: разметавшиеся по плечам каштановые, с рыжеватым отливом волосы, в которых запутались паутинки и даже лепесток цветка вишни. Ее волосы ниспадали на плечи легкими волнами. Они напоминали ей самой трепещущие на ветру осенние листья и нравились вот так – свободно лежащими, без вычурной прически. Жаль, на балу придется собрать волосы и соответствовать облику приличной барышни. Зеленые глаза Эйслин любопытно осматривали свое отражение. Когда на них падал яркий солнечный свет, в зрачках появлялись золотистые искорки.
Эйслин любовалась собой, как вдруг со стороны окна послышалось карканье. Она вздрогнула и повернула голову. На оконной раме сидела крупная белая птица и внимательно глядела на Эйслин своими красноватыми глазами. Похоже, это был ворон, но необычного снежного оттенка. Он держал в клюве какое-то растение. У Эйслин возникло странное ощущение, что взгляд птицы осмысленный. Несколько секунд она и ворон глядели друг на друга. Этот момент казался смутно знакомым: то ли из позабытого сна, то ли из прочитанного в книге. Машинально Эйслин шагнула вперед, словно желая проверить, не улетит ли птица. Но тут в коридоре раздались шаги матери. Ворон раскрыл клюв и уронил то, что держал, на подоконник. Затем он взмахнул крыльями и улетел. Но не пугливо, а медленно и словно бы нехотя. Все это время он не сводил глаз с Эйслин.
Дверь открылась, в комнату вошла Мойра, неся в руках деревянную шкатулку, где хранились ее украшения. Она придвинула к комоду второе кресло, приглашая дочь сесть рядом. Эйслин взглянула на шкатулку, вспомнив, как ей в детстве нравилось водить пальцем по резьбе, выполненной в виде ольховых листьев. Эти узоры и линии, шершавые на ощупь, казались ей тропками в неведомый мир, они всегда успокаивали ее, даже если в душу прокрадывалась грусть и тревога. Вот и сейчас палец Эйслин невольно потянулся к деревянной поверхности, сохранившей, казалось, тепло пальцев всех прежних владелиц шкатулки.
Мойра, улыбнувшись, открыла ее. В лучах солнца засверкали бусы, ожерелья.
– Вот эти, из бирюзы, подойдут, - она достала мелкие бусы и покачала ими из стороны в сторону. – Нежные и в тон к платью. Тут бы и мое ожерелье из жемчуга хорошо смотрелось, но, увы, его уже нет. Пришлось продать, чтобы хватило денег на платье.
Зеленые глаза Мойры потускнели. Эйслин тоже не слишком радовало напоминание о том, что у семьи не все ладно с деньгами. Перебирая пальцами украшения матери, она вдруг нащупала маленький мешочек из зеленого бархата, спрятанный в самом углу шкатулки. Недолго думая, она раскрыла его и перевернула. Ей на ладонь тут же выпала необычная подвеска.
– Что это? – Эйслин не сдержала восхищенного вздоха.
Она покрутила в пальцах необычный кулон, подвешенный на плетеном кожаном шнурке. Кулан напоминал скрученные друг с другом зеленые ольховые шишечки. Они казались настоящими и покрытыми лаком или смолой, чтобы сохранить вид.
– Так, старая безделушка, - с недовольством в голосе отозвалась Мойра и протянула руку, чтобы забрать подвеску.
Но Эйслин не отдала. Она встала и подошла ближе к окну, чтобы солнечные лучи еще ярче станцевали на поверхности кулона.
– Такое красивое! Чье оно?
– Осталось от бабушки, - нехотя буркнула Мойра. – Видимо, тогда такое было в моде.
– Можно я себе возьму? Я бы хотела его надеть на бал!
– Еще чего! – вырвалось у Мойры, чересчур резко, как показалось Эйслин. – Это совершенно не к месту. Ты же не хочешь, чтобы другие девушки высмеяли тебя?
– Мне все равно, - настаивала на своем Эйслин. – Я тоже кое с чего смеюсь. А украшение мне нравится! Оно похоже на старинный амулет. По-моему, будет смотреться неплохо, и к цвету платья подходит. Разве все не говорят, что в девушке должна быть загадка?
– Ну не до такой же степени, - усмехнулась Мойра. Она все-таки подошла, и под протестующий возглас Эйслин отобрала подвеску. – Ты должна выглядеть юной и свежей барышней, одетой в соответствие с модой. Но никак не лесной дикаркой. Ну же, не дуйся!
Мойра с улыбкой погладила непослушные локоны Эйслин, вытряхнув из них белый лепесток. Затем убрала амулет обратно в мешочек и захлопнула шкатулку.
– Что там блестит на полу? – вдруг сощурилась Эйслин и указала пальцем. – Не кольцо выпало?
– Где? – Мойра поставила шкатулку на туалетный столик и поискала взглядом на полу.
– Там, возле кровати.
Мойра подошла туда и склонилась в поисках упавшей вещи. Эйслин, тем временем, быстро открыла шкатулку, взяла зеленый мешочек и убрала себе карман. Затем тихонько закрыла шкатулку.
– Тут ничего нет, - Мойра выпрямилась, поправляя выбившиеся из косы каштановые пряди.
– А, значит, показалось, - Эйслин пожала плечами и улыбнулась. – Наверное, солнечный зайчик.
– А что это у тебя за грязь на подоконнике? – поморщилась Мойра, указав на что-то темное возле окна. – Надо сказать Мэри, чтобы получше прибиралась. Ну, встретимся за обедом, дочь!
Мойра взяла шкатулку и вышла за дверь. Эйслин вспомнила о вороне и подошла к подоконнику. Это ведь он туда что-то уронил! На деревянной поверхности лежала засохшая осыпавшаяся ветка со сморщенными черными ягодами.
– Похоже на бузину…
Эйслин задумчиво коснулась пальцем ягод. Вспоминая пронзительный взгляд ворона, ей казалось, что он нарочно принес сюда ветку. Но зачем? В Лейстории бузина считалась «нечистым» растением. Говорили, что нельзя рубить или сжигать дерево, иначе фейри накажут тебя, вплоть до смерти. Из нее не делали колыбелей для детей, иначе ребенка могли похитить злые духи или феи. Считалось даже, что увидеть бузину во сне – тоже дурной знак. А тут, засохшая ветка прямо на подоконнике…
Эйслин пожала плечами, взяла ветку и завернула в платок.
– Раз принесли, значит, мое.
Отходя от окна, ей почудилось приглушенное воронье карканье из глубины сада.
Глава 1. Полуночный вальс
Если ворон заговорит с тобой, не отвечай. Если замолчит – беги. (старинное наставление друидов)
Карета двигалась сквозь густые черничные сумерки. Эйслин не упускала возможности время от времени выглянуть через окошко, чтобы вдохнуть весенних ароматов. Хоть Мойра и постоянно одергивала ее, повторяя, что это неприлично. Но именно в сумерках ароматы цветущих вишен, жимолости, барбариса раскрывался ярче всего. Правда, чем ближе к столице, тем меньше вокруг оставалось зелени.
– Сегодня первое число месяца торнмуна, - размышляла вслух Эйслин. – Раньше в это время праздновали Белтейн. День бога солнца Беленуса. Праздник огня и света, когда пробуждалась магия и открывались врата между мирами…
– Боже, Эйслин, к чему вспоминать языческие кривляния в эпоху смуты? - поморщился Эоган, сидя в углу кареты, то и дело сдерживая рвущийся наружу кашель. В полутьме его худощавое лицо с темными кругами под глазами, напоминало лицо призрака. – Отец Андрес бы не одобрил такие речи. И, смотри, в обществе не болтай об этом, если не хочешь, чтобы тебя сочли странной!
Эйслин пожала плечами, снова отворачиваясь к окну.
– Не вижу ничего плохого в том, чтобы быть «странной».
Мойра кашлянула, поправляя уложенные венцом косы.
– Эйслин, ты ведь помнишь графа де Линча?
– Того старикана с рыбьими глазами? Помню.
– Ну что ты такое говоришь! – голос матери зазвенел от возмущения. – Граф – весьма уважаемый человек. И никакой он не старик, ему нет еще и сорока. Он часто спрашивает о тебе, между прочим.
Эйслин содрогнулась. Граф Бальтазар де Линч несколько раз приезжал к ним в гости. Она до сих пор помнила его почти не мигающий взгляд прозрачно-серых глаз, которым он, казалось, следил за ней. С одной стороны, это походило на взгляд сонной рыбы. А с другой – на взгляд хищника, который внимательно следит за добычей. Пару раз граф даже пытался заговорить с Эйслин, но та старалась быстрее ускользнуть в сад. Так что новость о том, что граф ею интересовался, совершенно не обрадовала Эйслин.
– Не забудь подарить графу танец, - донесся до нее голос Эогана, вперемешку с сухим кашлем.
Услышав об этом, Эйслин едва не застонала.
– Папа, это обязательно?
– Обязательно.
От одной только этой мысли она съежилась в углу кареты, нервно открывая и закрывая веер. И лишь только надежда на то, что удастся затеряться среди толпы шуршащих юбок других дебютанток, немного успокаивала.
Она снова выглянула в окно. Дуннаир, столица Лейстории, всегда казался Эйслин каменным гигантом, городом, словно выросшим из скал. Недаром его название переводилось как «город-крепость». Серые башни королевского дворца вонзались в небо, словно клыки зверя. Мостовые, выложенные тёмным камнем и отполированные тысячами подков, блестели, словно мокрые от дождя, хотя сегодня была ясная погода. Улицы казались Эйслин чересчур тесными и шумными, даже в вечерний час. А людские лица – безжизненными масками, неотличимыми друг от друга. Все это так контрастировало с зеленью родной провинции Гриндейл: лесами, прохладными озерами и зарослями ежевики, в которых всегда отыщется пара-тройка секретов!
Эйслин глубоко ушла в свои мысли, не сразу заметив, что карета остановилась: приехали! Огни королевского дворца казались слишком яркими, как глаза хищника. Площадка перед дворцом, словно цукатами на торте, была усыпана разномастными экипажами. В вестибюле всех новоприбывших сверяли со списками, а потом проводили в бальный зал.
– Улыбайся, Эйслин! – наклонившись к дочери, напомнил Эоган. – И никому не рассказывай, что собираешь мох.
Эйслин невесело усмехнулась, пока Мойра, пряча улыбку, поправляла на ней бусы.
Проходя по галерее, она бросила на себя взгляд в одно из высоких напольных зеркал. Из высокой прически выбилось несколько прядей, закручиваясь причудливыми узорами. Эйслин попыталась придать лицу менее унылый вид, как вдруг у нее возникло странное чувство, будто собственное отражение на миг исчезло, а потом снова появилось. Это выглядело так: она моргнула, отражение на долю секунды исчезло, после чего вновь появилось. Изумленная Эйслин остановилась.
«Тут зачарованные зеркала? Да ну, глупость какая-то. Наверное, игра света и теней…»
Мойра поторопила ее. Уходя, Эйслин еще несколько раз оборачивалась и смотрелась в другие зеркала, но больше ничего необычного не заметила.
Яркий свет бального зала в первую секунду ослепил ее. На потолке виднелось множество тяжелых люстр, чьи хрустальные подвески напомнили Эйслин застывшие в воздухе слезы. Звучала веселая мелодия скрипок и флейт, слышался смех и шуршание юбок дам. Воздух казался густым, как сироп. Пахло пудрой, сладкими напитками, дорогими духами и одеколонами. В самом конце зала виднелся трон, на котором восседал король в окружении придворных.
– Добрый вечер.
Эйслин вздрогнула от этого голоса, прозвучавшего рядом с ней. Она и не заметила, как к ним подошел граф де Линч.
– Добрый вечер, милорд, - Эоган и граф обменялись рукопожатиями.
После этого де Линч поцеловал руку сперва Мойре, затем Эйслин. Когда его губы коснулись ее руки, Эйслин не могла отделаться от ощущения, будто к ней притронулась мокрая скользкая жаба!
Очень высокий и худой, с безупречной, даже чуть неестественной, осанкой, граф походил на обугленное дерево, особенно, в своем туго застегнутом черном камзоле.
