— Хыля, сможешь завязать дверь так, как было?
— Смогу. Но не дотянуться.
— Я тебя буду держать.
В вопросах плетения Хыле не было равных. Это Тиша уже поняла. Поэтому, кряхтя, держала подругу частично на весу, частично прислонив к косяку, пока та приделывала всё как было.
…Когда Тиша вернулась домой, мать осыпала её упрёками, мол, где тебя носит, когда мы тут с ног сбились. Тиша хотела рассказать о своём приключении, но испугалась. Мать может ещё сильнее рассердиться. Промолчала. Стала помогать. Яринины предметы пока спрятала под порогом крыльца. Потом подумает, что с ними делать.
На рассвете Домна вышла из хаты. Остановилась на высоких ступеньках крыльца, потянулась. Две ночи без сна вымотали, но теперь можно немного отдохнуть. Домна опустила взгляд и вздрогнула от неожиданности. В первое мгновение не узнала сидящего сбоку Глеба. Парень молча наблюдал за женщиной.
— Глеб, ты? Напугал. А ты здесь как… Впрочем, неважно. Пришла в себя Ярина. Недавно открыла глаза, узнала меня. Пока слабая. Теперь, крепко надеюсь, всё будет хорошо.
Глеб молча встал и, шатаясь, пошёл в ворота.
Домна устроилась на место, где только что сидел парень и опустила голову на колени. Закрыла глаза. О, хорошо как. Не хочется двигаться.
Когда солнце поднялось над горизонтом, Домна безмятежно спала.
Тиша первая выскочила управляться. Заметив мать, осторожно обошла её стороной. Хорошо бы принести шубу, постелить, чтобы она нормально поспала, но девочка боялась, что, потревожив сон, мать примется хлопотать, а не досыпать.
Вышел заспанный Малой, почесал лохматую голову. Тиша успела знаками призвать его не шуметь, указала на спящую мать. Тот хмуро кивнул головой, мол, понял, не дурней тебя.
Пока Тиша доила корову, брат стреножил коней, прогнал их на пойму. Вернулся, направил скотину на улицу, пастух уже собирал своих подопечных.
Словом, день начался…
… — Лопни мои глаза, коли вру. Чтоб мне провалиться сквозь землю. Видела. Своими глазами видела и разговаривала, вот как сейчас с тобой. Красивый, на коне. У князя служит.
— А как же он у князя очутился? — бабы на колодце собрались в кружок. В центре снова Лябзя со своей новостью. Бабы слушают, верят и не верят.
— Чего не знаю, того не знаю, брехать не буду. Не сказал мне. Но только кого попало князь к себе не возьмёт, вот что я вам, бабоньки, скажу. Знать, правда на его стороне.
— Да ну, слушайте её больше.
Бабы стали расходиться. Лябзе в этот раз не поверили…
… — Мать, ты заходила в бабкину хату? — брови Агнии сдвинулись к переносице, глаза метали молнии.
Пыре стало не по себе.
«Уж не боишься ты собственную дочь?» — упрекнула она себя.
— Нет. Я туда никогда не хожу. Считай, уж годков двадцать, а то и боле не была. Нечего мне там делать. И ты, была бы поумней, тоже туда не ходила.
Агния молча повернулась и вышла во двор. Постояла в задумчивости. Нет, вряд ли это материных рук дело. Тут кто-то другой шутки вздумал шутить. Но кто? Кто-то из парней, женихов неудачливых? Или баба какая свой нос сунула? Но это какую дерзость нужно иметь!
Мысленно перебрала знакомых. Но так и не сообразила, кто мог осмелиться на такое.
Агния раздражённо тряхнула головой. Нечего тут гадать. Есть проверенный способ точно узнать. И она узнает!..
…Дед Вихор увидел свою лебедь белую, милушку ясноокую, зазнобушку сердечную, издалека.
И, хотя баушка давно стала старой, ссохшейся, морщинистой и согбенной, но только не в подслеповатых и чуть слезящихся глазах деда Вихора. Для него она почти не изменилась с того дня, когда он увидел её молоденькой девушкой в хороводе подруг. И с тех пор сердце его оказалось навсегда занятым.
Баушка заметила деда лишь минуту спустя. Воспоминание о ночи на праздник Живы, проведённой с дедом в сарае, как молния, ослепило сознание. Остановилась на мгновение, неуверенно потопталась и… метнулась в ближайшие кусты. Айка, только теперь замеченный дедом Вихором, не сразу осознал, что его престарелая подруга пропала, некоторое время он продолжал топать, думая, что не один, но потом оглянулся, остановился и растерялся. По улице самостоятельно он ещё не умел передвигаться, поэтому сердечко страшно заколотилось, и он готов был зареветь во весь голос, авось, кто-нибудь услышит и поможет, как вдруг из куста высунулась родная морщинистая рука, схватила его за шиворот и утянула за собой.
Дед Вихор в восхищении зачмокал языком. Ну что за баба! И не девица вроде, а всё ещё прыткая, как лань. И такая же застенчивая…
…Ёра с полудня искал свою старенькую Лыску. Вчера весь день бродила непонятно где, хоть и стреноженная, сегодня пошёл на пойму проверить, а её опять нет. Побежал искать по кустам и опушкам. Далеко в лес она зайти не должна бы, но кто её знает? А без лошадки, даже без такой старенькой, как их Лыска — беда. Дров, и тех, из лесу не на чем будет привезти. Вот и носился как угорелый.
Выскочил из очередных кустов и чуть не налетел на незнакомых всадников. Успел остановиться и потихоньку отступил назад. Притаился и прислушался.
Три незнакомца верхом и их пастух, дед Яшма, о чём-то разговаривали. Как Ёра не старался, разобрать ничего было нельзя. Дед Яшма стоял, опираясь на посох, спокойно кивал головой, те, похоже, давали какие-то распоряжения. Вскоре всадники дёрнули поводья, попрощались, отъехали. Один повернулся и спросил чуть громче:
— В селе тихо?
— Тихо, — ответил Яшма. — Всё спокойно.
Ёра подождал, пока и всадники скроются за поворотом лесной дороги, и пастух уйдёт к своему стаду, потом настороженно оглянулся по сторонам и побежал домой. Лыска стояла у ворот…
...Вечером Ярина открыла глаза. Страшная слабость наполнила всё тело. Сильно болела голова. Хотелось пить. В открытое окно заглядывала луна. Ярина увидела её лицо. Луна улыбнулась и что-то сказала. Ярина не поняла. Луна нахмурилась и повторила. Опять непонятно.
— Матушка, — прошептала Ярина.
— Что, милая, я здесь.
— Что луна говорит? Я никак не пойму.
— Опять заговаривается, — сокрушённо сказала Домна кому-то в глубине горенки.
Не дождавшись ответа от матери, Ярина опять посмотрела на луну. Луна как луна, обычная, немного ущербная. И как это ей показалось, что она с ней разговаривает?
— Матушка, пить хочу.
— Сейчас, донюшка, сейчас.
Василиса уже несколько дней шла по чужим землям, по незнакомым лесам. Едва проходимые заросли и дремучие буреломы сменялись светлыми берёзовыми рощами. Но вот закончились и они, начался сосновый бор. Идти по такому лесу — одно удовольствие. Высокие стройные сосны устремились к небу, кустарника почти нет, хвойная подстилка пружинила под ногами.
Добравшись до ручья, девушка остановилась, вымылась, пообедала остатками вчерашнего глухаря, решила поспать немного. Ночи сейчас короткие, можно пройти за день значительное расстояние, если в середине дня сделать остановку и подкрепить силы.
Разбудили её человеческие голоса. Две женщины средних лет, шли с той стороны, в которую Василисе предстояло ещё шагнуть. Одеты были в тёмные суконные свитки, плечи оттягивали массивные кошели, в руках у обеих были посохи. По всему видать, путь держали дальний. Одна из женщин всё прыскала от смеха, вторая отмахивалась:
— Адарка, да хватит тебе, ну заплутали, подумаешь. Лучше посмотри, какая красотища вокруг. Вот так лес!
Василиса поднялась, и женщины её заметили. Замолчали настороженно, но, разглядев, что перед ними девица, расслабились.
— Милая, а ты откуда здесь? — спросила та, что успокаивала подругу.
Василиса поздоровалась, сказала, что путница, отдыхает.
— А звать-то тебя как?
— Василиса.
— Это хорошо, Василиса, что ты путница, может, ты нам укажешь путь. А то мы заплутали немного. А зовут нас: меня тётка Груня, её Адарка.
Тётка Груня рассказала, что они паломницы, направляются в дальнюю заморскую страну на святую землю. Да вот сглупили, думали немного дорогу сократить, крюк отрезать, да не могут теперь вернуться на свой путь.
Адарка снова фыркнула:
— Собрались чуть ли не на край света, а никак не может из своего околотка выйти.
Василиса подивилась такой смешливости на серьёзном маршруте, ответила:
— Верстах в семи в той стороне, — махнула рукой туда, откуда пришла, — есть проезжая дорога.
— Ну, вот, значит правильно мы отрезали крюк. Просто не дошли до нужного места.
— Ну, это последний крюк, который мы с тобой отрезаем. Разреши, дочка, с тобой посидеть. Тут и водица течёт, и прохлада. Мы с Адаркой уже упарились в свитках.
— А долго ль идти в святую землю? — заинтересовалась Василиса.
— А и сами не знаем. Очень долго, поди. Но ничо, не мы первые, не мы последние.
Адарка продолжила:
— Знающие люди нам подсказали, что сначала надо до Киева дойти. Там найдутся попутчики, и вместе мы и дойдём.
— А как же отпустили вас?
— Родственники-то? Ох, дочка, лучше не спрашивай. Года два, почитай, битвы вели. Были из нашего села ходоки, и их рассказ крепко за душу задел. Мы сначала не признавались никому, думали - не для нас эта дорожка. Где нам? Но засела думка в голове или в сердце и никак не выходила. Потом уж признались. Сначала ни в какую не отпускали. Но помаленьку и родня сдалася. А как не сдаться? Вон у Адарки деток нет. Она и поклонится святой земле, попросит милости. А я уж этой земли возьму горсточку, да на грудь мужу положу, он и выздоровеет. Хворает уже третий год, лежит, не встаёт, сил у него нет… Земля святая ему силу и даст. А под лежачий камень вода не течёт. Так?
— А когда родня отпустила, так вся деревня… Мы из Семи Ручьёв, можа, слышала? Нет? Ну это вёрст двадцать отсюда. Собрали нам денег, много денег, да благословение у батюшки взяли, да наказы со всех домов. Вот так нас проводили, и мы пошли.
— А ты какой веры будешь?
— Я? — Василиса растерялась. Она никогда не задумывалась о своей вере и, тем более, никогда об этом не говорила. — Наша семья приняла христианство… Но в нашем селении всё больше придерживаются старой веры предков. Нас, христиан, несколько человек.
— Не враждуете?
— Нет. Чего нам враждовать? Мирно живём.
— Но это хорошо, что мирно. Не все так умудряются. Вот и мы с Адаркой уже чуть не поругались по дороге из-за вопросов веры.
— Ну так ты невесть что городишь, — завелась с пол оборота Адарка.
— Не, милая, давай-ка мы этот вопрос пока оставим, дойдём до святой земли и спросим учёного человека.
— А какой вопрос вас так расстроил?
— Вот рассуди, Василиса, — начала Адарка, несмотря на нежелание своей спутницы говорить об этом, — был праздник Купалы по-старому, стал праздник Ивана Крестителя, по-новому. Народ путается. Все ж привыкли отмечать, как раньше, как праотцы веселились. Ну и я так, а Груня, — Адарка кивнула на вторую женщину, — на дыбки. Нельзя, говорит, в этот день через костры прыгать и Купалу чествовать. Вот и скажи, почему нельзя людям повеселиться? Что в этом плохого?
Василиса промолчала, потому что совсем не знала, что в этом плохого. И что хорошего тоже.
— Ага, и там, и там хотим успеть, — не утерпела тётка Груня, — одной ногой в старой вере, другой в новой. Раскорячимся, авось, и так сойдёт. Утром лоб перекрестим, вечером домового молочком угостим.
Женщины покраснели и тяжело задышали. Василиса с тревогой смотрела на них. Подумала, что не дойдут. Такой путь трудный, а у них согласья нет. Но Адарка тут неожиданно прыснула от смеха.
— Я седмицы две назад молочком домового угощала, да поскользнулась, так упала… Даже и сама не поняла, как получилось. Я сначала вверх подлетела, а потом со всей силы о ступеньки. А потом с одной ступеньки на другую. Пока все с верху до низу не пересчитала своей задницей, не успокоилась. Лежу под крыльцом, шевельнуться боюсь. Думала, вся переломалась. Вот и сходили бы тогда на святую землю. Ан, нет. Не поверите, даже синяка не было. Чудно!
И опять Василиса подивилась смешливой Адарке. Сама она не видела ничего забавного в этом происшествии. Но Груня заулыбалась, слушая подругу.
— А сама ты, Василиса, куда путь держишь?
Василиса не привыкла откровенничать. И своими мыслями делиться с посторонними тоже не привыкла. Но эти две тётки вызвали какие-то добрые чувства, что неожиданно для себя всё и выложила:
— Мой путь не такой долгий, как ваш. Наверное, не такой трудный. И не совсем понятный для меня даже. А уж понять его другим, ещё сложнее. Боюсь, моя родня не отпустила бы меня, поэтому я ушла тайком, ночью, как тать. А иду искать своего жениха. Откуда он, какого роду-племени, он и сам не ведал. Известно только, что где-то между севером и востоком живёт народ, они называют себя волками. Может быть, это его род, туда я и иду.
Женщины переглянулись.
— Слышала ты что-нибудь про племя волков?
— Что-то слышала. Говорят, нехорошие они. Ходить в ту сторону мы не ходим. Там нет ни дорог, ни рек, туда трудно добраться. Да и надобности нет. Охотники, может, и захаживали, не знаю.
— Ну, дочка, засиделись мы тут с тобой. Пора и путь продолжить. И раз мы тут встретились, наказ, ежели хочешь, можешь передать. Как будем в святой земле, выполним, если силы будут.
Василиса задумалась, потом произнесла тихо и печально:
— Если встретите мудрого человека, спросите у него, как научиться радоваться и благодарить жизнь даже за печали и невзгоды.
— Мудрён твой наказ. Ну, коли будет случай, спросим.
— А как же мы передадим тебе ответ?
— Коли будет случай, тогда и передадите, — впервые за долгое время улыбнулась и Василиса.
Женщины пошли. Василиса долго смотрела им вслед. Дойдут? Вернутся ли?
Вскоре зашумели верхушки сосен, загрохотало вдали. Поняла Василиса, что надо искать пристанище. Дошла до подходящей ели, не слишком высокой, но с густыми тяжёлыми лапами, собрала ещё веток, на скорую руку соорудила под елью шалаш, отыскала подходящие для костра поленья и укрыла их, из-за резких порывов ветра огонь разжигать пока не стала.
Вскоре засверкало и загрохотало уже над головой. Когда первые тяжёлые капли дождя брызнули на лесную зелень, Василиса уже была в надёжном убежище.
«Как там Адарка и тётка Груня?» — запереживала девушка. Женщины были старше её, к тому же вдвоём, но Василисе казалось, что они меньше приспособлены к лесным трудностям.
Дождь лил как из ведра. Сверкало, грохотало, шумело. Василиса сидела, прижав колени к подбородку, и мысли вновь вернулись к недавним знакомым.
«Где они укрылись? Небось, промокли до нитки. Эх, догадались снять свои свитки и укрыть их от дождя, чтобы после непогоды надеть сухими? Адарка, наверное, и в этом грохоте видит смешное. Хотя, нет, не в грохоте. Она смеётся над собой. Над своими неудачами… А, может, успели дойти до какой-нибудь деревни? В любой хате принять путника — долг и честь. А, если дом христианский, то всё равно, как и самому стать немного паломником. Всяк рад и угостить, и дать отдохнуть, и на дорогу каравай хлеба в котомку сунуть, и попросить о своём, чтоб передали там, на святой земле».
Ближе к ночи ветер утих, на смену грозе пришёл мелкий заунывный дождь. Василиса развела костёр, согрелась, обсохла. Мысли вновь устремились вперёд, к своей цели. Завтра надо пораньше выйти, раз нынешний день оказался праздным…
Утром Василиса открыла глаза и мир брызнул чем-то нежно-лазоревым. Не шевелясь, она внимательно стала рассматривать цветок, что оказался у её глаз.
— Смогу. Но не дотянуться.
— Я тебя буду держать.
В вопросах плетения Хыле не было равных. Это Тиша уже поняла. Поэтому, кряхтя, держала подругу частично на весу, частично прислонив к косяку, пока та приделывала всё как было.
…Когда Тиша вернулась домой, мать осыпала её упрёками, мол, где тебя носит, когда мы тут с ног сбились. Тиша хотела рассказать о своём приключении, но испугалась. Мать может ещё сильнее рассердиться. Промолчала. Стала помогать. Яринины предметы пока спрятала под порогом крыльца. Потом подумает, что с ними делать.
Глава 44 День как день
На рассвете Домна вышла из хаты. Остановилась на высоких ступеньках крыльца, потянулась. Две ночи без сна вымотали, но теперь можно немного отдохнуть. Домна опустила взгляд и вздрогнула от неожиданности. В первое мгновение не узнала сидящего сбоку Глеба. Парень молча наблюдал за женщиной.
— Глеб, ты? Напугал. А ты здесь как… Впрочем, неважно. Пришла в себя Ярина. Недавно открыла глаза, узнала меня. Пока слабая. Теперь, крепко надеюсь, всё будет хорошо.
Глеб молча встал и, шатаясь, пошёл в ворота.
Домна устроилась на место, где только что сидел парень и опустила голову на колени. Закрыла глаза. О, хорошо как. Не хочется двигаться.
Когда солнце поднялось над горизонтом, Домна безмятежно спала.
Тиша первая выскочила управляться. Заметив мать, осторожно обошла её стороной. Хорошо бы принести шубу, постелить, чтобы она нормально поспала, но девочка боялась, что, потревожив сон, мать примется хлопотать, а не досыпать.
Вышел заспанный Малой, почесал лохматую голову. Тиша успела знаками призвать его не шуметь, указала на спящую мать. Тот хмуро кивнул головой, мол, понял, не дурней тебя.
Пока Тиша доила корову, брат стреножил коней, прогнал их на пойму. Вернулся, направил скотину на улицу, пастух уже собирал своих подопечных.
Словом, день начался…
… — Лопни мои глаза, коли вру. Чтоб мне провалиться сквозь землю. Видела. Своими глазами видела и разговаривала, вот как сейчас с тобой. Красивый, на коне. У князя служит.
— А как же он у князя очутился? — бабы на колодце собрались в кружок. В центре снова Лябзя со своей новостью. Бабы слушают, верят и не верят.
— Чего не знаю, того не знаю, брехать не буду. Не сказал мне. Но только кого попало князь к себе не возьмёт, вот что я вам, бабоньки, скажу. Знать, правда на его стороне.
— Да ну, слушайте её больше.
Бабы стали расходиться. Лябзе в этот раз не поверили…
… — Мать, ты заходила в бабкину хату? — брови Агнии сдвинулись к переносице, глаза метали молнии.
Пыре стало не по себе.
«Уж не боишься ты собственную дочь?» — упрекнула она себя.
— Нет. Я туда никогда не хожу. Считай, уж годков двадцать, а то и боле не была. Нечего мне там делать. И ты, была бы поумней, тоже туда не ходила.
Агния молча повернулась и вышла во двор. Постояла в задумчивости. Нет, вряд ли это материных рук дело. Тут кто-то другой шутки вздумал шутить. Но кто? Кто-то из парней, женихов неудачливых? Или баба какая свой нос сунула? Но это какую дерзость нужно иметь!
Мысленно перебрала знакомых. Но так и не сообразила, кто мог осмелиться на такое.
Агния раздражённо тряхнула головой. Нечего тут гадать. Есть проверенный способ точно узнать. И она узнает!..
…Дед Вихор увидел свою лебедь белую, милушку ясноокую, зазнобушку сердечную, издалека.
И, хотя баушка давно стала старой, ссохшейся, морщинистой и согбенной, но только не в подслеповатых и чуть слезящихся глазах деда Вихора. Для него она почти не изменилась с того дня, когда он увидел её молоденькой девушкой в хороводе подруг. И с тех пор сердце его оказалось навсегда занятым.
Баушка заметила деда лишь минуту спустя. Воспоминание о ночи на праздник Живы, проведённой с дедом в сарае, как молния, ослепило сознание. Остановилась на мгновение, неуверенно потопталась и… метнулась в ближайшие кусты. Айка, только теперь замеченный дедом Вихором, не сразу осознал, что его престарелая подруга пропала, некоторое время он продолжал топать, думая, что не один, но потом оглянулся, остановился и растерялся. По улице самостоятельно он ещё не умел передвигаться, поэтому сердечко страшно заколотилось, и он готов был зареветь во весь голос, авось, кто-нибудь услышит и поможет, как вдруг из куста высунулась родная морщинистая рука, схватила его за шиворот и утянула за собой.
Дед Вихор в восхищении зачмокал языком. Ну что за баба! И не девица вроде, а всё ещё прыткая, как лань. И такая же застенчивая…
…Ёра с полудня искал свою старенькую Лыску. Вчера весь день бродила непонятно где, хоть и стреноженная, сегодня пошёл на пойму проверить, а её опять нет. Побежал искать по кустам и опушкам. Далеко в лес она зайти не должна бы, но кто её знает? А без лошадки, даже без такой старенькой, как их Лыска — беда. Дров, и тех, из лесу не на чем будет привезти. Вот и носился как угорелый.
Выскочил из очередных кустов и чуть не налетел на незнакомых всадников. Успел остановиться и потихоньку отступил назад. Притаился и прислушался.
Три незнакомца верхом и их пастух, дед Яшма, о чём-то разговаривали. Как Ёра не старался, разобрать ничего было нельзя. Дед Яшма стоял, опираясь на посох, спокойно кивал головой, те, похоже, давали какие-то распоряжения. Вскоре всадники дёрнули поводья, попрощались, отъехали. Один повернулся и спросил чуть громче:
— В селе тихо?
— Тихо, — ответил Яшма. — Всё спокойно.
Ёра подождал, пока и всадники скроются за поворотом лесной дороги, и пастух уйдёт к своему стаду, потом настороженно оглянулся по сторонам и побежал домой. Лыска стояла у ворот…
...Вечером Ярина открыла глаза. Страшная слабость наполнила всё тело. Сильно болела голова. Хотелось пить. В открытое окно заглядывала луна. Ярина увидела её лицо. Луна улыбнулась и что-то сказала. Ярина не поняла. Луна нахмурилась и повторила. Опять непонятно.
— Матушка, — прошептала Ярина.
— Что, милая, я здесь.
— Что луна говорит? Я никак не пойму.
— Опять заговаривается, — сокрушённо сказала Домна кому-то в глубине горенки.
Не дождавшись ответа от матери, Ярина опять посмотрела на луну. Луна как луна, обычная, немного ущербная. И как это ей показалось, что она с ней разговаривает?
— Матушка, пить хочу.
— Сейчас, донюшка, сейчас.
Глава 45
Василиса уже несколько дней шла по чужим землям, по незнакомым лесам. Едва проходимые заросли и дремучие буреломы сменялись светлыми берёзовыми рощами. Но вот закончились и они, начался сосновый бор. Идти по такому лесу — одно удовольствие. Высокие стройные сосны устремились к небу, кустарника почти нет, хвойная подстилка пружинила под ногами.
Добравшись до ручья, девушка остановилась, вымылась, пообедала остатками вчерашнего глухаря, решила поспать немного. Ночи сейчас короткие, можно пройти за день значительное расстояние, если в середине дня сделать остановку и подкрепить силы.
Разбудили её человеческие голоса. Две женщины средних лет, шли с той стороны, в которую Василисе предстояло ещё шагнуть. Одеты были в тёмные суконные свитки, плечи оттягивали массивные кошели, в руках у обеих были посохи. По всему видать, путь держали дальний. Одна из женщин всё прыскала от смеха, вторая отмахивалась:
— Адарка, да хватит тебе, ну заплутали, подумаешь. Лучше посмотри, какая красотища вокруг. Вот так лес!
Василиса поднялась, и женщины её заметили. Замолчали настороженно, но, разглядев, что перед ними девица, расслабились.
— Милая, а ты откуда здесь? — спросила та, что успокаивала подругу.
Василиса поздоровалась, сказала, что путница, отдыхает.
— А звать-то тебя как?
— Василиса.
— Это хорошо, Василиса, что ты путница, может, ты нам укажешь путь. А то мы заплутали немного. А зовут нас: меня тётка Груня, её Адарка.
Тётка Груня рассказала, что они паломницы, направляются в дальнюю заморскую страну на святую землю. Да вот сглупили, думали немного дорогу сократить, крюк отрезать, да не могут теперь вернуться на свой путь.
Адарка снова фыркнула:
— Собрались чуть ли не на край света, а никак не может из своего околотка выйти.
Василиса подивилась такой смешливости на серьёзном маршруте, ответила:
— Верстах в семи в той стороне, — махнула рукой туда, откуда пришла, — есть проезжая дорога.
— Ну, вот, значит правильно мы отрезали крюк. Просто не дошли до нужного места.
— Ну, это последний крюк, который мы с тобой отрезаем. Разреши, дочка, с тобой посидеть. Тут и водица течёт, и прохлада. Мы с Адаркой уже упарились в свитках.
— А долго ль идти в святую землю? — заинтересовалась Василиса.
— А и сами не знаем. Очень долго, поди. Но ничо, не мы первые, не мы последние.
Адарка продолжила:
— Знающие люди нам подсказали, что сначала надо до Киева дойти. Там найдутся попутчики, и вместе мы и дойдём.
— А как же отпустили вас?
— Родственники-то? Ох, дочка, лучше не спрашивай. Года два, почитай, битвы вели. Были из нашего села ходоки, и их рассказ крепко за душу задел. Мы сначала не признавались никому, думали - не для нас эта дорожка. Где нам? Но засела думка в голове или в сердце и никак не выходила. Потом уж признались. Сначала ни в какую не отпускали. Но помаленьку и родня сдалася. А как не сдаться? Вон у Адарки деток нет. Она и поклонится святой земле, попросит милости. А я уж этой земли возьму горсточку, да на грудь мужу положу, он и выздоровеет. Хворает уже третий год, лежит, не встаёт, сил у него нет… Земля святая ему силу и даст. А под лежачий камень вода не течёт. Так?
— А когда родня отпустила, так вся деревня… Мы из Семи Ручьёв, можа, слышала? Нет? Ну это вёрст двадцать отсюда. Собрали нам денег, много денег, да благословение у батюшки взяли, да наказы со всех домов. Вот так нас проводили, и мы пошли.
— А ты какой веры будешь?
— Я? — Василиса растерялась. Она никогда не задумывалась о своей вере и, тем более, никогда об этом не говорила. — Наша семья приняла христианство… Но в нашем селении всё больше придерживаются старой веры предков. Нас, христиан, несколько человек.
— Не враждуете?
— Нет. Чего нам враждовать? Мирно живём.
— Но это хорошо, что мирно. Не все так умудряются. Вот и мы с Адаркой уже чуть не поругались по дороге из-за вопросов веры.
— Ну так ты невесть что городишь, — завелась с пол оборота Адарка.
— Не, милая, давай-ка мы этот вопрос пока оставим, дойдём до святой земли и спросим учёного человека.
— А какой вопрос вас так расстроил?
— Вот рассуди, Василиса, — начала Адарка, несмотря на нежелание своей спутницы говорить об этом, — был праздник Купалы по-старому, стал праздник Ивана Крестителя, по-новому. Народ путается. Все ж привыкли отмечать, как раньше, как праотцы веселились. Ну и я так, а Груня, — Адарка кивнула на вторую женщину, — на дыбки. Нельзя, говорит, в этот день через костры прыгать и Купалу чествовать. Вот и скажи, почему нельзя людям повеселиться? Что в этом плохого?
Василиса промолчала, потому что совсем не знала, что в этом плохого. И что хорошего тоже.
— Ага, и там, и там хотим успеть, — не утерпела тётка Груня, — одной ногой в старой вере, другой в новой. Раскорячимся, авось, и так сойдёт. Утром лоб перекрестим, вечером домового молочком угостим.
Женщины покраснели и тяжело задышали. Василиса с тревогой смотрела на них. Подумала, что не дойдут. Такой путь трудный, а у них согласья нет. Но Адарка тут неожиданно прыснула от смеха.
— Я седмицы две назад молочком домового угощала, да поскользнулась, так упала… Даже и сама не поняла, как получилось. Я сначала вверх подлетела, а потом со всей силы о ступеньки. А потом с одной ступеньки на другую. Пока все с верху до низу не пересчитала своей задницей, не успокоилась. Лежу под крыльцом, шевельнуться боюсь. Думала, вся переломалась. Вот и сходили бы тогда на святую землю. Ан, нет. Не поверите, даже синяка не было. Чудно!
И опять Василиса подивилась смешливой Адарке. Сама она не видела ничего забавного в этом происшествии. Но Груня заулыбалась, слушая подругу.
— А сама ты, Василиса, куда путь держишь?
Василиса не привыкла откровенничать. И своими мыслями делиться с посторонними тоже не привыкла. Но эти две тётки вызвали какие-то добрые чувства, что неожиданно для себя всё и выложила:
— Мой путь не такой долгий, как ваш. Наверное, не такой трудный. И не совсем понятный для меня даже. А уж понять его другим, ещё сложнее. Боюсь, моя родня не отпустила бы меня, поэтому я ушла тайком, ночью, как тать. А иду искать своего жениха. Откуда он, какого роду-племени, он и сам не ведал. Известно только, что где-то между севером и востоком живёт народ, они называют себя волками. Может быть, это его род, туда я и иду.
Женщины переглянулись.
— Слышала ты что-нибудь про племя волков?
— Что-то слышала. Говорят, нехорошие они. Ходить в ту сторону мы не ходим. Там нет ни дорог, ни рек, туда трудно добраться. Да и надобности нет. Охотники, может, и захаживали, не знаю.
— Ну, дочка, засиделись мы тут с тобой. Пора и путь продолжить. И раз мы тут встретились, наказ, ежели хочешь, можешь передать. Как будем в святой земле, выполним, если силы будут.
Василиса задумалась, потом произнесла тихо и печально:
— Если встретите мудрого человека, спросите у него, как научиться радоваться и благодарить жизнь даже за печали и невзгоды.
— Мудрён твой наказ. Ну, коли будет случай, спросим.
— А как же мы передадим тебе ответ?
— Коли будет случай, тогда и передадите, — впервые за долгое время улыбнулась и Василиса.
Женщины пошли. Василиса долго смотрела им вслед. Дойдут? Вернутся ли?
Глава 46
Вскоре зашумели верхушки сосен, загрохотало вдали. Поняла Василиса, что надо искать пристанище. Дошла до подходящей ели, не слишком высокой, но с густыми тяжёлыми лапами, собрала ещё веток, на скорую руку соорудила под елью шалаш, отыскала подходящие для костра поленья и укрыла их, из-за резких порывов ветра огонь разжигать пока не стала.
Вскоре засверкало и загрохотало уже над головой. Когда первые тяжёлые капли дождя брызнули на лесную зелень, Василиса уже была в надёжном убежище.
«Как там Адарка и тётка Груня?» — запереживала девушка. Женщины были старше её, к тому же вдвоём, но Василисе казалось, что они меньше приспособлены к лесным трудностям.
Дождь лил как из ведра. Сверкало, грохотало, шумело. Василиса сидела, прижав колени к подбородку, и мысли вновь вернулись к недавним знакомым.
«Где они укрылись? Небось, промокли до нитки. Эх, догадались снять свои свитки и укрыть их от дождя, чтобы после непогоды надеть сухими? Адарка, наверное, и в этом грохоте видит смешное. Хотя, нет, не в грохоте. Она смеётся над собой. Над своими неудачами… А, может, успели дойти до какой-нибудь деревни? В любой хате принять путника — долг и честь. А, если дом христианский, то всё равно, как и самому стать немного паломником. Всяк рад и угостить, и дать отдохнуть, и на дорогу каравай хлеба в котомку сунуть, и попросить о своём, чтоб передали там, на святой земле».
Ближе к ночи ветер утих, на смену грозе пришёл мелкий заунывный дождь. Василиса развела костёр, согрелась, обсохла. Мысли вновь устремились вперёд, к своей цели. Завтра надо пораньше выйти, раз нынешний день оказался праздным…
Утром Василиса открыла глаза и мир брызнул чем-то нежно-лазоревым. Не шевелясь, она внимательно стала рассматривать цветок, что оказался у её глаз.
