— Ты что дашь мужику?
— Дык…
Повисло тягостное молчание. Чёрные пронзительные глаза ведьмы, казалось, проникали в самое нутро гостьи и видели ответы, которые сама Лябзя никак не могла отыскать.
— Ладно. Дам тебе средство, — старуха полезла куда-то в тёмный угол, вернулась, неся в руках небольшую кубышку, горлышко которой было заткнуто деревянной пробкой. — На, да не проворонь эту.
Лябзя неуверенно взяла. А как же пошептать? Что ж это получается? Так же вроде не положено. Но перечить бабке не рискнула.
— Благодарствую, Власа! — поклонилась в пояс и медленно пошла к выходу.
— Стой! Слова заветные скажу.
Лябзя радостная вернулась, протянула кубышку. Подождала, пока старуха делала всё как надо, ревниво следя, чтобы малопонятная ворожба была, по крайней мере, не короткой. Власа шептала долго. Снова протянула:
— Иди, всё!
Лябзя радостная заспешила к выходу. Бабка посмотрела вслед, усмехнулась:
— Ишь ты, обрадовалась…
Малому пришлось долго ждать подходящего денька, когда его могли бы отпустить из дома чуть ли не на целый день. Невольно пришлось ждать и Ёре. Хотя тот свободен был почти всегда. А многочисленные дела по хозяйству, которых у него не меньше, чем у любого хозяина, могли и подвинуться. Потому, что он сам себе хозяин. Хотел — дрова рубил, хотел — плетень поправлял, а хотел — в лес за сокровищами ходил.
Матери его днями не бывало дома, сыну она полностью доверяла, а после того, как он привёл во двор коня (не без помощи Видборичей, конечно), поняла, что из Ёры выйдет толк, не хуже других будет.
Но к походу всё это время готовились, и, когда долгожданный день настал, шли в сторону леса с полным боевым комплектом. Каждый запасся для себя и с товарищем поделился.
Ну, вышивка — само собой разумеется. Какая же рубаха без положенных узоров? Правда, ребята в них не очень разбирались, но знали, что это оберег. Об этом матери в своё время позаботились. А вот остальное — было целиком и полностью их рук дело.
Перво-наперво, на поясе места свободного не осталось от обилия защиты. Тут и ветки рябины красовались, и пучок крапивы болтался, лучше бы веник, конечно, но пучок ведь тоже маленький веник, и дубовый листок скромно выглядывал на всякий случай. На шее у каждого на верёвочке висел камень «кошачий глаз», говорят, он отгоняет не только нечисть, но и страх из сердца, а это ребятам как раз очень бы пригодилось. Но главное — соль. Маленькие узелки с сероватыми крупными кристаллами ребята решили привязать к запястьям левой руки, чтобы в случае опасности легко и быстро сорвать правой и дальше действовать по обстоятельствам.
Малой захватил ещё и сито, ведьму ведь просто глазами не всегда рассмотришь. Иногда они такой морок наведут, что показаться может всё что угодно. А вот через сито или другой дырявый предмет всё будет отчётливо видно. Но нести его в руке было неудобно, поэтому решили, что ведьму, если она, конечно, встретится, будут рассматривать через камышовые трубочки, а сито закинули в кусты малины, чтобы на обратном пути забрать.
Обратный путь… Эх, заглянуть бы одним глазком, что ж будет на обратном пути. То ли с руками, полными сокровищ вернутся, то ли улепётывать будут, как в прошлый раз, то ли ещё что похуже.
Ребята дошли до первых деревьев, остановились.
Сколько раз Малой и Ёра ходили по лесной дороге и вдвоём, и с другими ребятами, но страха не чувствовали. Лес, конечно, не хата родная, но если вести себя прилично: не шуметь, не ругаться, про драки и говорить нечего, встречных малых и больших животных не обижать, гнёзда не разорять, то бояться нечего. Вот и не боялись. И ничего страшного никогда не происходило. Ну, заблудились пару раз, видать леший пошутил. Пошутил и отпустил. Но сам на глаза не являлся и голоса не подавал.
И другое дело, если нечисть явно стала показываться. С нею вступить в противоборство — дело почти безвыигрышное. Потому как сила её поТУсторонняя. И чего от неё ожидать — неизвестно. Были случаи, когда обычные люди справлялись, но чаще случалось пропадать безвозвратно.
— Я вот как вспомню тот плач, так не по себе становится.
— Ага, да ещё как из-под земли.
— Пошли что ли?
— Пошли. Семь смертей не бывать, а одной — не миновать, — заявил Ёра решительно.
— Семь смертей не бывать, а одной не миновать — не менее решительно повторил Малой. И ребята отважно шагнули под сень первых дубов и осин.
— Не бойся, Малой, не пропадём.
— Да, и главное друг друга из виду не терять… Если что…
— И, если хочешь знать, кабы у нас в прошлый раз была бы соль, мы бы ещё подумали, убегать или нет.
— А если б, когда убегали, бросили соль назад через плечо, они бы сразу от нас отстали… Эти… Ну кто там был… Потому как соли они жуть как боятся.
— Точно. Она их обжигает. Или ещё что. Они даже от вида её исчезнуть могут.
— И запаха.
— У тебя сколько соли?
— Да немного. Мать прибьёт, если заметит.
— Это точно.
Ребята шли и тихо переговаривались. А между тем лес, яркий, солнечный, шумный, рассеивал страхи. И мысли потекли по новому руслу.
— Мать знаешь, как обрадовалась, что теперь у нас молодой конь. А то Лыска совсем старая стала. Она и плуг еле тянула уже. А как по дрова на ней ехать, так хоть самому впрягайся — не одолевает и всё тут. Хоть и немного накладываю. Ну, ты сам видел, вместе ездили. — Ёра размечтался: — Вот бы теперь корову. Мать ещё больше обрадовалась бы. А то козы — это не то. Мать корову хочет.
Малой с сочувствием посмотрел на дружка. Да, трудно жить без отца. Ему такие мысли в голову не лезут, и корова, и телёнок у них всегда в хозяйстве имелись. Его забота о них касалась только в случае покормить и постеречь время от времени.
— А я бы в город хотел сходить. А что, Ёра? По реке ежели? Вот раздобудем богатство и на торг. Там, говорят, чего только не продают. Со всего света купцы диковины везут.
— Ага, в город! А кто тебя отпустит?
Малой замолчал. И вправду, что-то он размечтался. Эх, жалко, что они с Ёрой ещё отроки. Это года три, наверное, ждать, пока вырастут. Целых три года. Вечность целая. Но потом новая мысль немного утешила:
— Но если мы найдём что-то путное, тогда упросим батьку нас тоже в город взять. А то он всё обещает. А тогда уж точно возьмёт… Наверное…
— И надо упросить, чтобы меня взял. Мать с дядькой Иваром отпустила бы.
Ребята почувствовали прилив жизненной энергии и более решительно направились в глубь леса.
— Иголка в голове? — Тиша с ужасом смотрела на подружку. — Самая настоящая?
Хыля кивнула.
— А как она туда попала?
Как она туда попала? Об этом Хыля думала и день, и ночь. Были у неё какие-то смутные подозрения. Но они настолько неприятные, что она трясла головой в попытке заставить свои дурные, недобрые мысли исчезнуть. А потом виновато посматривала на мать. Если бы матушка только знала, о чём иногда думает её дочь, она бы её никогда не простила. Наверное, Хыля и вправду какая-то нехорошая, раз такие плохие мысли живут в её голове.
— Не знаю, Тиша, — наконец вздохнула Хыля.
Девочки встретились в последний раз перед долгой разлукой. И вот такая страшная новость.
— А та тётка сможет её вытащить?
— Ой, Тишенька, она попробует. Может, и получится. Ты представить не можешь, как я этого хочу.
— Мне кажется, что я могу представить, — пробормотала Тиша. Но ей не очень верилось, что эта злополучная иголка не давала Хыле ходить. Где голова, а где ноги? Совсем в разных местах. Но свои сомнения она оставила при себе.
Наконец, мысли вернулись к насущным делам.
— А как же ты одна останешься? — новая забота обеспокоила верную Тишу. — Мы, наверное, целый месяц будем далеко.
Следующим утром селение в полном рабочем составе выезжало на покос. Исключение составляла лишь самая старая да некоторая малая его часть.
— Ну, я не одна. Бабушка ещё, — Тиша кивнула в сторону полатей. Там лежала старая бабушка. Она уже не могла ходить и не вставала.
— А как же ты туда поднимаешься? — полати были довольно высоко.
— Ловко, — ответила Хыля. — Смотри, видишь мне тятенька ручки сделал? Я за них руками держусь и поднимаюсь. А горшок, или ещё что, я ставлю сначала на одну подставочку, потом на другую. Это тоже тятенька придумал.
Но Тише не казалось, что остаться с глухой, слепой и совсем старенькой бабушкой так уж и ловко. Хыля заметила печальный взгляд подружки и постаралась её утешить:
— Тиша, ты подумай, я же буду ждать ту тётеньку. Не печалься из-за меня. Наоборот, хорошо, что я буду почти одна.
— Ладно, — смирилась Тиша. — А, может, случай подвернётся, и я смогу вырваться хоть на денёк.
— Вот и хорошо, — обрадовалась Хыля, — я и тебя буду ждать.
Еремей погладил коня, тот толкнул ладонь, играясь. Но не до игр было обоим.
— Смотри, дядька, за ним хорошо. Это друг мой, понимать должен.
— Отчего ж не понимать. Всю жизнь с лошадьми. Это такая животина, что дороже жёнки может быть.
— Ну, с жёнкой не сравню, не женат пока. А с Орликом не за что бы не расстался, если б не нужда.
— Да не переживай, парень, вылечим твоего Орлика. Ему сейчас покой нужен, нога и заживёт. Думаю, седмицы две сроку.
— Благодарствую, дядька. Ну, прощай, друг мой верный.
Еремей обнял коня за шею и не оглядываясь пошёл по дороге. Шёл и прислушивался к беспокойному ржанию за спиной. «Не рви ты мне сердце. И себе не рви. Что ж делать, коли так случилось. Значит, потерпеть надо. А я вернусь за тобой. Вдвоём с Василисой придём. И больше уж не расстанемся» — мысленно разговаривал он со своим другом. Но тревога долго ещё не отпускала. «Понял ли? А то затоскует один. Эх, жизнь…»
Но по мере удаления от села, в котором оставил он своего захромавшего коня, и приближения к намеченной цели, мысли вслед за ногами устремились вперёд.
Давно пора уже побывать там, где, скорее всего, началась его жизнь. Давно пора, а всё что-то мешало. Вот и год назад, когда пришлось уходить с родного Берёзового Кута, совсем было туда направился, да судьба повернула его в другую сторону. Пересеклась его дорога с княжеским путём.
Возвращалась княгиня молодая с сыночком своим малым от своих отца и матери, соскучилось её сердце нежное о родителях. Да напали лихие разбойники, стражу стали бить. Еремей и оказался невольным свидетелем, а потом и сам стал биться, себя не жалеючи. Тут и подмога пришла вскорости — князь, как чуял, решил молодой супруге навстречу выехать. Разбойников перебили, не всех, правда, некоторым удалось сбежать. А Еремей тут и познакомился с князем. По нраву ему пришёлся. Позвал его князь к себе на службу. Еремей честно предупредил, что слава нехорошая его из дома выгнала. Но князь вгляделся в его глаза и сказал, и слова эти запали в душу Еремея, вытесняя боль:
— Худая слава далеко ходит, а добрая дальше. Ничего, добрый молодец, коль оступился и упал — поднимайся, а коль люди толкнули — вот тебе моя рука.
И Еремей протянул свою в ответ, показывая тем князю, что невиновен.
Служба у князя была добрая и весёлая. Друзья появились. Вместе в походы ходили, вместе к соседям-князьям в гости жаловали, вместе с недругом сражались, если случалась нужда. А уж так пировали да веселились, как могут только молодые, здоровые парни, чья забота и есть воля.
Не забывал Еремей о Василисе, но думаться стало, что жизнь возле князя в холостяках как раз по нему. Возвращения в Берёзовый Кут он не представлял. И, если даже Василиса ему бы поверила, есть ещё её родители, есть ещё земляки, которым правду сказать он не может. Это погубило бы сестру.
Вот и жил — не тужил, пока не повстречал Лябзю.
Ох, и обрадовался он сперва, увидев востроносое лицо забавной тётки. Поговорил, вспомнил земляков. Так бы и расстались, чтобы больше, возможно, никогда не встретиться, если б не последние слова Лябзи. Острыми иглами впились они в сердце, прогоняя улыбку даже при виде хорошеньких девок, заглушая смех в минуты, когда в гриднице пировали и веселились, прогоняя сон, когда товарищи безмятежно спали рядом.
Нет, не так дела сердечные решаются. И не ушёл он из Берёзового Кута, а сбежал как трус. Защищая сестру, совсем не подумал о своей любимой. И не будет покоя ему, если не разрешит вопросы, как мужчине следует.
Совсем уж было собрался в родное селение, как беда у князя случилась, сынок маленький пропал. Как? Куда? Кто похитник? Княгиня от горя слегла, не ест, не пьёт. Князь с дружиной верной с ног сбились. Стали соображать, что те разбойнички неспроста напали тогда на княжескую супругу. Знать не драгоценности они хотели себе добыть, а маленькое дитя похитить.
А тут ещё неожиданно дядька Ивар с Ланом в город прибыли. Новое огорчение обрушилось на Еремея. Ночью обдумал молодец, как быть. И решил.
Утром пришёл к князю, поклонился и отпросился в дальнюю, неведомую дорогу. И обещание дал, что, где бы он ни оказался, узнавать в пути, разведывать, нет ли слухов о княжеском дитяти. Долго раздумывал князь. Но отпустил. «Кто знает пути-дороги человеческие? Может, и пересекутся ещё раз твоя, добрый молодец Еремей, и сыночка моего ненаглядного свет-Илюшеньки».
Закрутилось — завертелось, и вот уже шагал Еремей по тропе, где недавно проходила его суженая. Следы Василисы то терялись, то вновь представали его зорким глазам.
Для ночёвок останавливался в тех же местах, что и Василиса. И Василисин двухдневный переход он преодолевал за день. Для этого ему приходилось изрядно потрудиться — прошагать, но усталость растворялась в сладком чувстве, что несколько ранее на этом же самодельном лесном ложе спала его милая.
Синюю ленту, которую он нашёл на лесной тропе во второй день перехода, он каждую ночь клал под щёку, и ночи его были полны уюта и нежности, которые он не испытывал ранее никогда.
На этот раз, откинув крышку лешего колодца, ребята ожидали более интересное зрелище, но опять увидели себя. Своё отражение, и ничего похожего на предвидение, которым леший колодец, бывало, делится с любопытствующими. Хоть прямо поглядеть, хоть через левое плечо, хоть через правое, на всякий случай, — ничего. Две белобрысые, чуть взлохмаченные головы и блеск листьев сверху. Устав от созерцания собственных отражений, они вспомнили про выход на «тот» свет и перефокусировали взгляд к другой цели. И тут кое-что показалось интересней.
— Глянь-ка, вроде на другом месте.
— Да это не тот камень. Тот был чёрный, а этот какой-то белый.
— Ага. Пошли, а то долго здесь торчим.
Некоторое время шагали молча, пытаясь понять, что же находится на дне.
— Может, леший что положил?
— Ты что, дурак? Будет леший в колодец что прятать. У него, небось, целый лес — прячь, где хочешь.
— Ага, в лесу спрячешь, а потом сам забудешь. Вон тут сколько всего.
— Леший не забудет.
— А зачем ему колодец?
— Пить, знамо дело. Зачем же ещё?
— А-а-а.
— Тише! Слышишь?
— Кто-то скачет.
— Прячемся!
Едва ребята успели нырнуть в кусты, как на дороге показались всадники. Они быстро проскакали мимо.
— Чужие!
— Я видал их уже раньше, Малой. Они разговаривали с пастухом.
— Айда за ними!
Ребята выскочили на уже опустевшую часть петляющей дороги и бросились бегом. За поворотом вновь увидели незнакомцев.
— Смотри, спешились. Без коней в колдыбань направляются.
— Ну да, там густые деревья, там лошади не пройдут.
— Один с лошадьми остался. Пойдём в обход, а то заметит.
— Дык…
Повисло тягостное молчание. Чёрные пронзительные глаза ведьмы, казалось, проникали в самое нутро гостьи и видели ответы, которые сама Лябзя никак не могла отыскать.
— Ладно. Дам тебе средство, — старуха полезла куда-то в тёмный угол, вернулась, неся в руках небольшую кубышку, горлышко которой было заткнуто деревянной пробкой. — На, да не проворонь эту.
Лябзя неуверенно взяла. А как же пошептать? Что ж это получается? Так же вроде не положено. Но перечить бабке не рискнула.
— Благодарствую, Власа! — поклонилась в пояс и медленно пошла к выходу.
— Стой! Слова заветные скажу.
Лябзя радостная вернулась, протянула кубышку. Подождала, пока старуха делала всё как надо, ревниво следя, чтобы малопонятная ворожба была, по крайней мере, не короткой. Власа шептала долго. Снова протянула:
— Иди, всё!
Лябзя радостная заспешила к выходу. Бабка посмотрела вслед, усмехнулась:
— Ишь ты, обрадовалась…
Глава 61
Малому пришлось долго ждать подходящего денька, когда его могли бы отпустить из дома чуть ли не на целый день. Невольно пришлось ждать и Ёре. Хотя тот свободен был почти всегда. А многочисленные дела по хозяйству, которых у него не меньше, чем у любого хозяина, могли и подвинуться. Потому, что он сам себе хозяин. Хотел — дрова рубил, хотел — плетень поправлял, а хотел — в лес за сокровищами ходил.
Матери его днями не бывало дома, сыну она полностью доверяла, а после того, как он привёл во двор коня (не без помощи Видборичей, конечно), поняла, что из Ёры выйдет толк, не хуже других будет.
Но к походу всё это время готовились, и, когда долгожданный день настал, шли в сторону леса с полным боевым комплектом. Каждый запасся для себя и с товарищем поделился.
Ну, вышивка — само собой разумеется. Какая же рубаха без положенных узоров? Правда, ребята в них не очень разбирались, но знали, что это оберег. Об этом матери в своё время позаботились. А вот остальное — было целиком и полностью их рук дело.
Перво-наперво, на поясе места свободного не осталось от обилия защиты. Тут и ветки рябины красовались, и пучок крапивы болтался, лучше бы веник, конечно, но пучок ведь тоже маленький веник, и дубовый листок скромно выглядывал на всякий случай. На шее у каждого на верёвочке висел камень «кошачий глаз», говорят, он отгоняет не только нечисть, но и страх из сердца, а это ребятам как раз очень бы пригодилось. Но главное — соль. Маленькие узелки с сероватыми крупными кристаллами ребята решили привязать к запястьям левой руки, чтобы в случае опасности легко и быстро сорвать правой и дальше действовать по обстоятельствам.
Малой захватил ещё и сито, ведьму ведь просто глазами не всегда рассмотришь. Иногда они такой морок наведут, что показаться может всё что угодно. А вот через сито или другой дырявый предмет всё будет отчётливо видно. Но нести его в руке было неудобно, поэтому решили, что ведьму, если она, конечно, встретится, будут рассматривать через камышовые трубочки, а сито закинули в кусты малины, чтобы на обратном пути забрать.
Обратный путь… Эх, заглянуть бы одним глазком, что ж будет на обратном пути. То ли с руками, полными сокровищ вернутся, то ли улепётывать будут, как в прошлый раз, то ли ещё что похуже.
Ребята дошли до первых деревьев, остановились.
Сколько раз Малой и Ёра ходили по лесной дороге и вдвоём, и с другими ребятами, но страха не чувствовали. Лес, конечно, не хата родная, но если вести себя прилично: не шуметь, не ругаться, про драки и говорить нечего, встречных малых и больших животных не обижать, гнёзда не разорять, то бояться нечего. Вот и не боялись. И ничего страшного никогда не происходило. Ну, заблудились пару раз, видать леший пошутил. Пошутил и отпустил. Но сам на глаза не являлся и голоса не подавал.
И другое дело, если нечисть явно стала показываться. С нею вступить в противоборство — дело почти безвыигрышное. Потому как сила её поТУсторонняя. И чего от неё ожидать — неизвестно. Были случаи, когда обычные люди справлялись, но чаще случалось пропадать безвозвратно.
— Я вот как вспомню тот плач, так не по себе становится.
— Ага, да ещё как из-под земли.
— Пошли что ли?
— Пошли. Семь смертей не бывать, а одной — не миновать, — заявил Ёра решительно.
— Семь смертей не бывать, а одной не миновать — не менее решительно повторил Малой. И ребята отважно шагнули под сень первых дубов и осин.
Глава 62
— Не бойся, Малой, не пропадём.
— Да, и главное друг друга из виду не терять… Если что…
— И, если хочешь знать, кабы у нас в прошлый раз была бы соль, мы бы ещё подумали, убегать или нет.
— А если б, когда убегали, бросили соль назад через плечо, они бы сразу от нас отстали… Эти… Ну кто там был… Потому как соли они жуть как боятся.
— Точно. Она их обжигает. Или ещё что. Они даже от вида её исчезнуть могут.
— И запаха.
— У тебя сколько соли?
— Да немного. Мать прибьёт, если заметит.
— Это точно.
Ребята шли и тихо переговаривались. А между тем лес, яркий, солнечный, шумный, рассеивал страхи. И мысли потекли по новому руслу.
— Мать знаешь, как обрадовалась, что теперь у нас молодой конь. А то Лыска совсем старая стала. Она и плуг еле тянула уже. А как по дрова на ней ехать, так хоть самому впрягайся — не одолевает и всё тут. Хоть и немного накладываю. Ну, ты сам видел, вместе ездили. — Ёра размечтался: — Вот бы теперь корову. Мать ещё больше обрадовалась бы. А то козы — это не то. Мать корову хочет.
Малой с сочувствием посмотрел на дружка. Да, трудно жить без отца. Ему такие мысли в голову не лезут, и корова, и телёнок у них всегда в хозяйстве имелись. Его забота о них касалась только в случае покормить и постеречь время от времени.
— А я бы в город хотел сходить. А что, Ёра? По реке ежели? Вот раздобудем богатство и на торг. Там, говорят, чего только не продают. Со всего света купцы диковины везут.
— Ага, в город! А кто тебя отпустит?
Малой замолчал. И вправду, что-то он размечтался. Эх, жалко, что они с Ёрой ещё отроки. Это года три, наверное, ждать, пока вырастут. Целых три года. Вечность целая. Но потом новая мысль немного утешила:
— Но если мы найдём что-то путное, тогда упросим батьку нас тоже в город взять. А то он всё обещает. А тогда уж точно возьмёт… Наверное…
— И надо упросить, чтобы меня взял. Мать с дядькой Иваром отпустила бы.
Ребята почувствовали прилив жизненной энергии и более решительно направились в глубь леса.
Глава 63
— Иголка в голове? — Тиша с ужасом смотрела на подружку. — Самая настоящая?
Хыля кивнула.
— А как она туда попала?
Как она туда попала? Об этом Хыля думала и день, и ночь. Были у неё какие-то смутные подозрения. Но они настолько неприятные, что она трясла головой в попытке заставить свои дурные, недобрые мысли исчезнуть. А потом виновато посматривала на мать. Если бы матушка только знала, о чём иногда думает её дочь, она бы её никогда не простила. Наверное, Хыля и вправду какая-то нехорошая, раз такие плохие мысли живут в её голове.
— Не знаю, Тиша, — наконец вздохнула Хыля.
Девочки встретились в последний раз перед долгой разлукой. И вот такая страшная новость.
— А та тётка сможет её вытащить?
— Ой, Тишенька, она попробует. Может, и получится. Ты представить не можешь, как я этого хочу.
— Мне кажется, что я могу представить, — пробормотала Тиша. Но ей не очень верилось, что эта злополучная иголка не давала Хыле ходить. Где голова, а где ноги? Совсем в разных местах. Но свои сомнения она оставила при себе.
Наконец, мысли вернулись к насущным делам.
— А как же ты одна останешься? — новая забота обеспокоила верную Тишу. — Мы, наверное, целый месяц будем далеко.
Следующим утром селение в полном рабочем составе выезжало на покос. Исключение составляла лишь самая старая да некоторая малая его часть.
— Ну, я не одна. Бабушка ещё, — Тиша кивнула в сторону полатей. Там лежала старая бабушка. Она уже не могла ходить и не вставала.
— А как же ты туда поднимаешься? — полати были довольно высоко.
— Ловко, — ответила Хыля. — Смотри, видишь мне тятенька ручки сделал? Я за них руками держусь и поднимаюсь. А горшок, или ещё что, я ставлю сначала на одну подставочку, потом на другую. Это тоже тятенька придумал.
Но Тише не казалось, что остаться с глухой, слепой и совсем старенькой бабушкой так уж и ловко. Хыля заметила печальный взгляд подружки и постаралась её утешить:
— Тиша, ты подумай, я же буду ждать ту тётеньку. Не печалься из-за меня. Наоборот, хорошо, что я буду почти одна.
— Ладно, — смирилась Тиша. — А, может, случай подвернётся, и я смогу вырваться хоть на денёк.
— Вот и хорошо, — обрадовалась Хыля, — я и тебя буду ждать.
Глава 64
Еремей погладил коня, тот толкнул ладонь, играясь. Но не до игр было обоим.
— Смотри, дядька, за ним хорошо. Это друг мой, понимать должен.
— Отчего ж не понимать. Всю жизнь с лошадьми. Это такая животина, что дороже жёнки может быть.
— Ну, с жёнкой не сравню, не женат пока. А с Орликом не за что бы не расстался, если б не нужда.
— Да не переживай, парень, вылечим твоего Орлика. Ему сейчас покой нужен, нога и заживёт. Думаю, седмицы две сроку.
— Благодарствую, дядька. Ну, прощай, друг мой верный.
Еремей обнял коня за шею и не оглядываясь пошёл по дороге. Шёл и прислушивался к беспокойному ржанию за спиной. «Не рви ты мне сердце. И себе не рви. Что ж делать, коли так случилось. Значит, потерпеть надо. А я вернусь за тобой. Вдвоём с Василисой придём. И больше уж не расстанемся» — мысленно разговаривал он со своим другом. Но тревога долго ещё не отпускала. «Понял ли? А то затоскует один. Эх, жизнь…»
Но по мере удаления от села, в котором оставил он своего захромавшего коня, и приближения к намеченной цели, мысли вслед за ногами устремились вперёд.
Давно пора уже побывать там, где, скорее всего, началась его жизнь. Давно пора, а всё что-то мешало. Вот и год назад, когда пришлось уходить с родного Берёзового Кута, совсем было туда направился, да судьба повернула его в другую сторону. Пересеклась его дорога с княжеским путём.
Возвращалась княгиня молодая с сыночком своим малым от своих отца и матери, соскучилось её сердце нежное о родителях. Да напали лихие разбойники, стражу стали бить. Еремей и оказался невольным свидетелем, а потом и сам стал биться, себя не жалеючи. Тут и подмога пришла вскорости — князь, как чуял, решил молодой супруге навстречу выехать. Разбойников перебили, не всех, правда, некоторым удалось сбежать. А Еремей тут и познакомился с князем. По нраву ему пришёлся. Позвал его князь к себе на службу. Еремей честно предупредил, что слава нехорошая его из дома выгнала. Но князь вгляделся в его глаза и сказал, и слова эти запали в душу Еремея, вытесняя боль:
— Худая слава далеко ходит, а добрая дальше. Ничего, добрый молодец, коль оступился и упал — поднимайся, а коль люди толкнули — вот тебе моя рука.
И Еремей протянул свою в ответ, показывая тем князю, что невиновен.
Служба у князя была добрая и весёлая. Друзья появились. Вместе в походы ходили, вместе к соседям-князьям в гости жаловали, вместе с недругом сражались, если случалась нужда. А уж так пировали да веселились, как могут только молодые, здоровые парни, чья забота и есть воля.
Не забывал Еремей о Василисе, но думаться стало, что жизнь возле князя в холостяках как раз по нему. Возвращения в Берёзовый Кут он не представлял. И, если даже Василиса ему бы поверила, есть ещё её родители, есть ещё земляки, которым правду сказать он не может. Это погубило бы сестру.
Вот и жил — не тужил, пока не повстречал Лябзю.
Ох, и обрадовался он сперва, увидев востроносое лицо забавной тётки. Поговорил, вспомнил земляков. Так бы и расстались, чтобы больше, возможно, никогда не встретиться, если б не последние слова Лябзи. Острыми иглами впились они в сердце, прогоняя улыбку даже при виде хорошеньких девок, заглушая смех в минуты, когда в гриднице пировали и веселились, прогоняя сон, когда товарищи безмятежно спали рядом.
Нет, не так дела сердечные решаются. И не ушёл он из Берёзового Кута, а сбежал как трус. Защищая сестру, совсем не подумал о своей любимой. И не будет покоя ему, если не разрешит вопросы, как мужчине следует.
Совсем уж было собрался в родное селение, как беда у князя случилась, сынок маленький пропал. Как? Куда? Кто похитник? Княгиня от горя слегла, не ест, не пьёт. Князь с дружиной верной с ног сбились. Стали соображать, что те разбойнички неспроста напали тогда на княжескую супругу. Знать не драгоценности они хотели себе добыть, а маленькое дитя похитить.
А тут ещё неожиданно дядька Ивар с Ланом в город прибыли. Новое огорчение обрушилось на Еремея. Ночью обдумал молодец, как быть. И решил.
Утром пришёл к князю, поклонился и отпросился в дальнюю, неведомую дорогу. И обещание дал, что, где бы он ни оказался, узнавать в пути, разведывать, нет ли слухов о княжеском дитяти. Долго раздумывал князь. Но отпустил. «Кто знает пути-дороги человеческие? Может, и пересекутся ещё раз твоя, добрый молодец Еремей, и сыночка моего ненаглядного свет-Илюшеньки».
Закрутилось — завертелось, и вот уже шагал Еремей по тропе, где недавно проходила его суженая. Следы Василисы то терялись, то вновь представали его зорким глазам.
Для ночёвок останавливался в тех же местах, что и Василиса. И Василисин двухдневный переход он преодолевал за день. Для этого ему приходилось изрядно потрудиться — прошагать, но усталость растворялась в сладком чувстве, что несколько ранее на этом же самодельном лесном ложе спала его милая.
Синюю ленту, которую он нашёл на лесной тропе во второй день перехода, он каждую ночь клал под щёку, и ночи его были полны уюта и нежности, которые он не испытывал ранее никогда.
Глава 65
На этот раз, откинув крышку лешего колодца, ребята ожидали более интересное зрелище, но опять увидели себя. Своё отражение, и ничего похожего на предвидение, которым леший колодец, бывало, делится с любопытствующими. Хоть прямо поглядеть, хоть через левое плечо, хоть через правое, на всякий случай, — ничего. Две белобрысые, чуть взлохмаченные головы и блеск листьев сверху. Устав от созерцания собственных отражений, они вспомнили про выход на «тот» свет и перефокусировали взгляд к другой цели. И тут кое-что показалось интересней.
— Глянь-ка, вроде на другом месте.
— Да это не тот камень. Тот был чёрный, а этот какой-то белый.
— Ага. Пошли, а то долго здесь торчим.
Некоторое время шагали молча, пытаясь понять, что же находится на дне.
— Может, леший что положил?
— Ты что, дурак? Будет леший в колодец что прятать. У него, небось, целый лес — прячь, где хочешь.
— Ага, в лесу спрячешь, а потом сам забудешь. Вон тут сколько всего.
— Леший не забудет.
— А зачем ему колодец?
— Пить, знамо дело. Зачем же ещё?
— А-а-а.
— Тише! Слышишь?
— Кто-то скачет.
— Прячемся!
Едва ребята успели нырнуть в кусты, как на дороге показались всадники. Они быстро проскакали мимо.
— Чужие!
— Я видал их уже раньше, Малой. Они разговаривали с пастухом.
— Айда за ними!
Ребята выскочили на уже опустевшую часть петляющей дороги и бросились бегом. За поворотом вновь увидели незнакомцев.
— Смотри, спешились. Без коней в колдыбань направляются.
— Ну да, там густые деревья, там лошади не пройдут.
— Один с лошадьми остался. Пойдём в обход, а то заметит.
