- Ну, чего глаза вылупил? Убегут - худо будет. С тебя спрос.
- Я тебе помогу, побежали, Стёпка, - Луша уже рванула, но помещик успел ловко схватить её за руку.
- Стой. Ты здесь подождёшь своего хахаля. - Владимир Осипович напряжённо смотрел на Лушу, пытаясь собраться с мыслями. Наконец, сообразил: - Ты работать думаешь? Или всю жизнь в ладушки собираешься играться?
Луша стояла. Рука барина словно пригвоздила её к месту.
Владимир Осипович повернулся к Степану:
- Ты долго здесь ещё стоять столбом будешь?
Стёпка побледнел. Взглянул на Лушу и побежал в сторону разбежавшегося стада.
- Наконец, этот пентюх пропал с глаз, - Владимир Осипович всё ещё продолжал крепко держать Лушу за руку. - Не бойся, цветочек аленький, не отправлю тебя на тяжёлый труд, а одену в красно платье, какое не всякая барышня носит, будешь на мягких перинах почивать, есть конфеты и пирожные. А? Не пробовала?
«Он пьяный!» - догадалась Луша.
Неприятно-потное и красное лицо помещика с дурным запахом изо рта приблизилось настольно к Лушиному, что она из последних сил сдерживала пронзительный визг отвращения и паники.
Вдруг голова Владимира Осиповича дёрнулась, он замолчал и закатил глаза, а потом и вовсе рухнул на землю.
Ошеломлённая Луша несколько мгновений смотрела на поверженного барина, а потом подняла глаза. Прямо перед ней стоял Стёпка с толстым суком от какого-то дерева. Оба бледные поглядели друг на друга несколько мгновений. Потом вновь опустили глаза. Владимир Осипович лежал, нелепо раскинув руки и ноги, а вокруг него валялись кроваво-красные ягоды земляники.
Луша и не помнила потом толком, как они со Стёпкой собирали разбежавшееся стадо, как гнали коров в деревню. Всё это время барин не подавал признаков жизни, конь его мирно пасся рядом.
- Конь не пугается, - указала с надеждой Луша товарищу. - Слышала, что мертвяков они боятся и близко не подходят.
Но проверять насколько барин пострадал не стали.
Дома Луша пожаловалась бабушке на головную боль и сразу полезла на печку. Здесь, в относительном одиночестве она пыталась понять, что теперь будет. Мысли жалили, словно осы, заставляя сердце замирать каждую минуту. Убийцы. Ещё с утра всё было хорошо. Ах, вернуть бы утро. Зачем она пошла сегодня на луг? Почему она не убежала? Будет каторга. Это ясно. Или тюрьма. Но, может, он ещё жив?
Вскоре вернулись родители.
- Заболела внучка вроде, - услышала приглушённый голос бабушки.
Мать забеспокоилась, полезла на печь. Луша закрыла глаза, постаралась дышать ровно и глубоко. Мать пощупала лоб жёсткой шершавой ладонью, полезла вниз.
- Что там? - донёсся тревожный голос отца.
- Да не пойму.
Луша почувствовала, как горячие слёзы нашли дорожки в закрытых веках и шустро побежали по щеке.
Вечерять сели без неё. Мать неуверенно позвала, Луша не откликнулась. Мать не стала настаивать.
Вскоре потушили лучины и все улеглись. Бабушка - к Луше на печь, мать с отцом на своей лежанке. Луша долго слушала, как бабушка шептала молитвы, как отец с матерью ворочались. Потом всё затихло. Луша тихо слезла с печи, нашла в потёмках свои старые лапти и неся их в руках осторожно скрипнула дверью.
На улице обулась, постояла, послушала, не выйдет кто следом. Но всё было тихо. Луша побежала на барский скотный двор.
Приближалась к коровнику осторожно, не хватало со сторожем встретиться. Но и тут ей повезло.
В самом коровнике сторожа не было - Стёпка по ночам охранял коров.
- Стёп, - окликнула Луша громким шёпотом приятеля.
И тут же на чердаке зашуршала солома.
- Это ты? - спросила Луша у тёмной, приближающейся фигуры.
- Я.
- Стёпка, пойдём посмотрим, жив барин или нет.
- Пойдём.
По деревне шли молча. Ночь была не слишком тёмной. Луна освещала округу призрачным светом.
Выйдя на луг, замедлили шаги. Луше стало жутко. Она схватила Степана за руку. Почти не помогло. Она чувствовала страшную опасность. Казалось, толпы нечистой силы окружили их со Стёпкой и вот-вот покажутся на глаза.
Никогда ещё луг не был таким чужим.
Но Луша шла. Ей невыносимо было делать шаги навстречу неизвестности. Но повернуть назад и убежать было ещё страшней. Тогда уж точно спасения не будет.
Знакомый пригорок. Барина увидели издали. Тот лежал.
Его лицо в лунном свете казалось синюшным и на нём темнели полосы-раны.
Он мёртв... Откуда на лице раны, ведь они били по затылку. Его ещё кто-то бил? Или после смерти это по какой-то причине проявилось?
Стёпка и Луша остановились неподалёку. И это был край их решимости. Подойти ближе их не заставило бы ничто на свете.
Всё... Случилось страшное, надо возвращаться...
И в тот же миг раздался громкий, долго сдерживаемый храп, и барин, потревоженный им, повернулся на бок. И раны-полосы шевельнулись, но не повернулись за лицом, а отстали. Да это же тень. От травы или каких-то веток.
Барин уютно свернулся калачиком и продолжил тихо посапывать.
Жив! Какой страшный камень свалился с души. Они не убийцы!
И сразу страхи и вся нечистая сила провалилась в своё положенное место. И луг снова стал их, родным.
Луша и Степан тихо повернули и пошли обратно в деревню.
И всё же Ванятка попался под горячую руку Лютого. Эх, недооценил глазастого, за что и получил протяжный удар плетью через всю спину.
- Ещё раз голодранца увижу на хозяйском дворе, убью к едрене фене.
Ванятка смышлёный, два раза повторять не надо. И пока почёсывал набухший бугор и вытирал злые слёзы, думал.
Поделом ему. Совсем последнее время неосторожный стал. Вертелся, крутился. А если бы Ерину подвёл?
Страх за сестру просушил слёзы.
Как быть?
А так. Чтобы больше не попадаться на глаза.
Стал караулить Ерину у дыры в заборе. Догадалась сестра, не увидев брата на привычном месте, отодвинула доски, выглянула из сарая. Сидит на земле, босыми ногами узоры вырисовывает. Оглянулась, никого сзади нет, вышла.
- А я выглядываю во дворе, а тебя нет.
Ванятка понял, что она не знает про плеть.
- Нечего там крутиться. А то попадёт и тебе, и мне.
Не стал расстраивать сестру, что уже попало.
- Правильно думаешь. Тогда знаешь что? Давай по утрам здесь встречаться. Хозяйка с управляющим каждый день в одно и то же время хозяйские вопросы решают. Меня не трогают. Закрываются в кабинете и долго не выходят. Вот я и буду сюда приходить.
Ванятка обдумал. Похоже, это лучший вариант.
- Давай.
- А ты что, ревел?
- Да нет. С чего ты взяла?
- Да так... Показалось, - Ерина поняла, что ревел. - Как дома?
- Нормально.
Ерина едва сдержала вздох.
- А как Дуняша?
Тут Ванятка не стал скрывать свою тревогу.
- Даже и не знаю, как и рассказать всё по-быстрому.
Сердце у Ерины защемило. Так и знала, что неприятностей и дома хватает.
- Рассказывай, - поторопила брата.
- Да, бабка Репка попросила её, чтобы с Матвеюшкой помогла. Он нашу Дуняшку вроде как понимать стал. Ну она и рада стараться. А тут шли два барина: Овчаков и с ним какой-то...
- Знаю, - перебила Ерина, - и что?
- И Матвеюшка затрясся, заговорил даже словами. И убежал.
- Ни с того, ни с сего?
- Получается, да.
- Куда убежал?
- Не знаем. Опять пропал. А Дуняша не поймёт, то ли баре виноваты, то ли она, что к нему в душу полезла. А, может, и то, и другое. Ходит сама не своя. Боимся, кабы чего не начудила.
Ерина задумалась. Трудно чем-то отсюда помочь. Ванятка словно угадал её мысли:
- Дуняшка хотела сюда к тебе прийти, да я не разрешил, - Ванятка осмотрелся, - в дырку в эту она не пролезет, через забор тоже. Застрянет только.
Значит, Дуняша совсем запуталась.
- Я, может, когда-нибудь домой отпрошусь. А пока подумаю... или разузнаю что. Эти баре к хозяйке почти каждый день являются. Надо приглядеться, что это за баре...
Нет. Ещё хуже стало.
Ольга опустилась на стул. Надежда, что к утру всё пройдёт или хотя бы станет чуть лучше, не оправдалась. И так уже несколько дней. Ольга ждёт, а становится всё только хуже. Что это? Она больна?
Стыдная прилипчатая болезнь... Ольга примерила на себе это клеймо. Душа воспротивилась.
Ольга прижала ладони к щекам. Заплакала. Горько и безнадёжно.
Муж...
Его конь ещё ночью пришёл без седока - Сергей Никифорович доложил. Владимир Осипович вернулся под утро. Голова разбита. Упал. Удивительно, что ещё легко отделался. Сказал, что конь в темноте чего-то испугался. Но Ольга давно не верит в то, что он говорит. Пьян был, вот и свалился, как мешок...
Ай, да ну его! Ольга впервые так открыто-пренебрежительно подумала о муже. А потом волна ненависти захлестнула её. Это всё он! Он принёс в постель эту заразу! Сама собой она бы не проявилась.
Но... может, это нормально? Может, такое случается? Она не больна, просто... это какие-то неизвестные ей женские штучки. Ольга попыталась вспомнить, что ей известно про человеческий организм. Ничего такого ей никто не объяснял, и она совсем запуталась.
Надо проконсультироваться у доктора.
Ольга представила, как она пытается втолковать свою проблему добродушному полному Игнатию Степановичу, который помимо её семьи лечил и других помещиков в округе, и от невыносимого стыда замотала головой. Нет, только не это.
Попыталась вспомнить, что читала в газетах. Кажется, совсем недавно что-то попадалось ей на глаза...
Больницы, для таких, как она, открыты в Москве и Санкт-Петербурге. Господа и простые люди могут туда обратиться тайно, даже в маске, и никто не будет ни о чём спрашивать. Ах, могла ли она подумать, что надо было более внимательно читать, что ей самой пригодится... Дошла... До чего же она докатилась...
Ольга встала. Дел много, надо отдать кучу распоряжений Сергею Никифоровичу и… собираться в Москву. Там меньше знакомых, может, удастся никому не попасться на глаза.
Да, ещё сходить к мужу, выяснить, как его самочувствие после падения. После того, как «его конь скинул». Он, как всегда, будет врать, она делать вид, что верит.
За завтраком сидели втроём. Она и девочки. Каждый был погружён в свои думы, но переговаривались о здоровье Владимира Осиповича, о том, какой он лихой наездник, не думает об опасности, не бережёт себя, и вот такая неприятность. Создавалось впечатление, что причиной грустной атмосферы за столом - беспокойство о главе семейства.
- Сонечка, Варя, мне нужно отлучиться на несколько дней. По делам. Срочным.
Ольга Павловна не поднимала глаз от стола, но говорила твёрдо.
- Девочки, вы останетесь не одни. Сегодня вечером приедет госпожа Протасова, она будет здесь, пока я в отъезде. Владимир Осипович болен, доктор запретил ему вставать с постели две недели. Но я к этому времени уже вернусь.
Ольга мельком оглядела девушек. Те серьёзны, слушают. Хорошо.
- Варя, сегодня же, сразу после завтрака, пошлю записку Глафире Никитичне с тем, чтобы она позволила тебе здесь задержаться ещё на несколько дней. Это не обсуждается, Соне с тобой будет спокойней.
- Хорошо, Ольга Павловна, я с удовольствием задержусь. Надеюсь, Глафира Никитична не будет возражать.
- Не будет! Ты мне тут нужна!
Девушки с удивлением посмотрели на Ольгу. Так она ещё не говорила.
- Сонечка, - голос Ольги теперь звучал неуверенно, - когда матушке будешь писать, не упоминай о моём отъезде.
Соня опустила глаза. А как не упоминать? Матушка же будет интересоваться. Но... ведь можно целое письмо написать о Владимире Осиповиче, например. Так, словно Сонечка до того расстроена неудачным падением зятя, что совсем забыла упомянуть о других.
- Попробую.
Потянулись соседи справиться о самочувствии Владимира Осиповича.
Сонечка за хозяйку. Встречает, угощает чаем, развлекает разговорами. Варя всегда рядом - помогает.
Госпожа Протасова здесь же. Она немолодая женщина, компаньонка, нужна лишь для соблюдения приличий. Нельзя молодым девушкам без старшей. Госпожа Протасова с удовольствием общается с гостями, привычно поддерживает разговоры о погоде, здоровье, столичных театрах и моде. В остальное время дремлет в кресле у окна, не выпуская из рук своё нескончаемое тёмно-синее вязание. Девушкам кажется, что это вязание в руках тоже для приличия, чтобы показать какую-то видимость рукоделия.
Приехал Ливасов.
- Где он? Где наш болящий? Ни за что не поверю, чтобы такой лихой наездник с лошади упал. Это его какая-то нимфа околдовала. Сейчас я всё выясню.
Прижался губами к Сониной руке. Варя наблюдала, стараясь делать это незаметно. Теперь его тон переменился, и он долго выражал сочувствие в связи с болезнью зятя, не выпуская девичью руку из своей. Сонечка почему-то покраснела.
С Варей Ливасов поздоровался почти небрежно. И этот контраст бросился в глаза обеим.
Владимир Осипович велел звать приятеля в кабинет, где укутанный на диване он выздоравливал все дни напролёт. С большинством других гостей Владимир Осипович отказывался лично встречаться, ссылаясь на плохое самочувствие. Но Ливасову он был рад.
Вскоре из кабинета послышались громкие возгласы и смех. Ливасов, по всей видимости, преуспел по части развлечения больного.
Накануне вечером Варя пыталась выведать у подруги хоть что-нибудь об их отношениях. Она сильно беспокоилась. Тайные свидания продолжались, и означать они могли только одно из двух: либо Сонечка помолвлена, но по какой-то причине это скрывает, либо всё очень плохо. Но спросить напрямик было невозможно. Об этом не спрашивают.
- Соня, ты совсем утратила интерес к занятиям со Стёпкой и Лушей.
- Ах, Варя, не спрашивай. Я знаю, что мы ничего друг от друга не должны скрывать. Но это не моя тайна... Когда-нибудь, обещаю... - Соня неуверенно замолчала. И эта неуверенность встревожила Варю ещё больше. - Конечно, я не утратила интерес. Расскажи, как у вас дела?
Но Варе хвастаться тоже нечем.
- Что-то у них происходит. У Луши и Стёпы. Они стали какие-то тревожные. Спрашивали про барина. Про Владимира Осиповича. Но понемногу занимаемся. Уже читаем по слогам и пишем страшными каракулями.
Девушки добродушно похихикали. Настроение поднялось.
- Ах, Варя, завтра обязательно пойду с тобой.
Но после визита Ливасова Сонечка передумала.
«У них свидание? Но они перемолвились всего лишь несколькими словами. И только о Владимире Осиповиче. Всё же было у меня на глазах!»
И Варя догадалась, что они переписываются.
Приехал Николай Кузьмич Думинский. Сонечка ему обрадовалась, как давнему другу, хотя знакомы они была едва. Но она чувствовала к нему добрую признательность за то, что тогда, на именинах у сестры, он первым высоко оценил её подругу.
Владимир Осипович и его не отказался принять, но в этом случае визит к больному был коротким и без взрывов громкого мужского смеха.
После все сидели в гостиной и пили чай.
Госпожа Протасова живо заинтересовалась гостем, стала расспрашивать его о делах в поместье. Думинский вежливо ответил на её вопросы, потом повернулся к Варе:
- Варвара Сергеевна, я же к вам с приветом от общих знакомых.
Девушки удивились. От общих знакомых?
Но Думинский не стал пояснять. Было понятно, что он хочет Варе что-то сообщить без посторонних ушей. Соня первая опомнилась:
- Конечно, Варя, пригласи господина Думинского в сад.
Лето в парке хозяйничало полноправно и единолично. Ещё не макушка, а самая звенящая пора. Медленно шагая по широкой дорожке в сторону обрывистого берега, Варя молчала. И молчание это не было полным. Разве летом может быть полная тишина? И молчание это не было неловким. С этим молодым мужчиной Варя чувствовала себя... хорошо.
- Я тебе помогу, побежали, Стёпка, - Луша уже рванула, но помещик успел ловко схватить её за руку.
- Стой. Ты здесь подождёшь своего хахаля. - Владимир Осипович напряжённо смотрел на Лушу, пытаясь собраться с мыслями. Наконец, сообразил: - Ты работать думаешь? Или всю жизнь в ладушки собираешься играться?
Луша стояла. Рука барина словно пригвоздила её к месту.
Владимир Осипович повернулся к Степану:
- Ты долго здесь ещё стоять столбом будешь?
Стёпка побледнел. Взглянул на Лушу и побежал в сторону разбежавшегося стада.
- Наконец, этот пентюх пропал с глаз, - Владимир Осипович всё ещё продолжал крепко держать Лушу за руку. - Не бойся, цветочек аленький, не отправлю тебя на тяжёлый труд, а одену в красно платье, какое не всякая барышня носит, будешь на мягких перинах почивать, есть конфеты и пирожные. А? Не пробовала?
«Он пьяный!» - догадалась Луша.
Неприятно-потное и красное лицо помещика с дурным запахом изо рта приблизилось настольно к Лушиному, что она из последних сил сдерживала пронзительный визг отвращения и паники.
Вдруг голова Владимира Осиповича дёрнулась, он замолчал и закатил глаза, а потом и вовсе рухнул на землю.
Ошеломлённая Луша несколько мгновений смотрела на поверженного барина, а потом подняла глаза. Прямо перед ней стоял Стёпка с толстым суком от какого-то дерева. Оба бледные поглядели друг на друга несколько мгновений. Потом вновь опустили глаза. Владимир Осипович лежал, нелепо раскинув руки и ноги, а вокруг него валялись кроваво-красные ягоды земляники.
Глава 51
Луша и не помнила потом толком, как они со Стёпкой собирали разбежавшееся стадо, как гнали коров в деревню. Всё это время барин не подавал признаков жизни, конь его мирно пасся рядом.
- Конь не пугается, - указала с надеждой Луша товарищу. - Слышала, что мертвяков они боятся и близко не подходят.
Но проверять насколько барин пострадал не стали.
Дома Луша пожаловалась бабушке на головную боль и сразу полезла на печку. Здесь, в относительном одиночестве она пыталась понять, что теперь будет. Мысли жалили, словно осы, заставляя сердце замирать каждую минуту. Убийцы. Ещё с утра всё было хорошо. Ах, вернуть бы утро. Зачем она пошла сегодня на луг? Почему она не убежала? Будет каторга. Это ясно. Или тюрьма. Но, может, он ещё жив?
Вскоре вернулись родители.
- Заболела внучка вроде, - услышала приглушённый голос бабушки.
Мать забеспокоилась, полезла на печь. Луша закрыла глаза, постаралась дышать ровно и глубоко. Мать пощупала лоб жёсткой шершавой ладонью, полезла вниз.
- Что там? - донёсся тревожный голос отца.
- Да не пойму.
Луша почувствовала, как горячие слёзы нашли дорожки в закрытых веках и шустро побежали по щеке.
Вечерять сели без неё. Мать неуверенно позвала, Луша не откликнулась. Мать не стала настаивать.
Вскоре потушили лучины и все улеглись. Бабушка - к Луше на печь, мать с отцом на своей лежанке. Луша долго слушала, как бабушка шептала молитвы, как отец с матерью ворочались. Потом всё затихло. Луша тихо слезла с печи, нашла в потёмках свои старые лапти и неся их в руках осторожно скрипнула дверью.
На улице обулась, постояла, послушала, не выйдет кто следом. Но всё было тихо. Луша побежала на барский скотный двор.
Приближалась к коровнику осторожно, не хватало со сторожем встретиться. Но и тут ей повезло.
В самом коровнике сторожа не было - Стёпка по ночам охранял коров.
- Стёп, - окликнула Луша громким шёпотом приятеля.
И тут же на чердаке зашуршала солома.
- Это ты? - спросила Луша у тёмной, приближающейся фигуры.
- Я.
- Стёпка, пойдём посмотрим, жив барин или нет.
- Пойдём.
По деревне шли молча. Ночь была не слишком тёмной. Луна освещала округу призрачным светом.
Выйдя на луг, замедлили шаги. Луше стало жутко. Она схватила Степана за руку. Почти не помогло. Она чувствовала страшную опасность. Казалось, толпы нечистой силы окружили их со Стёпкой и вот-вот покажутся на глаза.
Никогда ещё луг не был таким чужим.
Но Луша шла. Ей невыносимо было делать шаги навстречу неизвестности. Но повернуть назад и убежать было ещё страшней. Тогда уж точно спасения не будет.
Знакомый пригорок. Барина увидели издали. Тот лежал.
Его лицо в лунном свете казалось синюшным и на нём темнели полосы-раны.
Он мёртв... Откуда на лице раны, ведь они били по затылку. Его ещё кто-то бил? Или после смерти это по какой-то причине проявилось?
Стёпка и Луша остановились неподалёку. И это был край их решимости. Подойти ближе их не заставило бы ничто на свете.
Всё... Случилось страшное, надо возвращаться...
И в тот же миг раздался громкий, долго сдерживаемый храп, и барин, потревоженный им, повернулся на бок. И раны-полосы шевельнулись, но не повернулись за лицом, а отстали. Да это же тень. От травы или каких-то веток.
Барин уютно свернулся калачиком и продолжил тихо посапывать.
Жив! Какой страшный камень свалился с души. Они не убийцы!
И сразу страхи и вся нечистая сила провалилась в своё положенное место. И луг снова стал их, родным.
Луша и Степан тихо повернули и пошли обратно в деревню.
Глава 52
И всё же Ванятка попался под горячую руку Лютого. Эх, недооценил глазастого, за что и получил протяжный удар плетью через всю спину.
- Ещё раз голодранца увижу на хозяйском дворе, убью к едрене фене.
Ванятка смышлёный, два раза повторять не надо. И пока почёсывал набухший бугор и вытирал злые слёзы, думал.
Поделом ему. Совсем последнее время неосторожный стал. Вертелся, крутился. А если бы Ерину подвёл?
Страх за сестру просушил слёзы.
Как быть?
А так. Чтобы больше не попадаться на глаза.
Стал караулить Ерину у дыры в заборе. Догадалась сестра, не увидев брата на привычном месте, отодвинула доски, выглянула из сарая. Сидит на земле, босыми ногами узоры вырисовывает. Оглянулась, никого сзади нет, вышла.
- А я выглядываю во дворе, а тебя нет.
Ванятка понял, что она не знает про плеть.
- Нечего там крутиться. А то попадёт и тебе, и мне.
Не стал расстраивать сестру, что уже попало.
- Правильно думаешь. Тогда знаешь что? Давай по утрам здесь встречаться. Хозяйка с управляющим каждый день в одно и то же время хозяйские вопросы решают. Меня не трогают. Закрываются в кабинете и долго не выходят. Вот я и буду сюда приходить.
Ванятка обдумал. Похоже, это лучший вариант.
- Давай.
- А ты что, ревел?
- Да нет. С чего ты взяла?
- Да так... Показалось, - Ерина поняла, что ревел. - Как дома?
- Нормально.
Ерина едва сдержала вздох.
- А как Дуняша?
Тут Ванятка не стал скрывать свою тревогу.
- Даже и не знаю, как и рассказать всё по-быстрому.
Сердце у Ерины защемило. Так и знала, что неприятностей и дома хватает.
- Рассказывай, - поторопила брата.
- Да, бабка Репка попросила её, чтобы с Матвеюшкой помогла. Он нашу Дуняшку вроде как понимать стал. Ну она и рада стараться. А тут шли два барина: Овчаков и с ним какой-то...
- Знаю, - перебила Ерина, - и что?
- И Матвеюшка затрясся, заговорил даже словами. И убежал.
- Ни с того, ни с сего?
- Получается, да.
- Куда убежал?
- Не знаем. Опять пропал. А Дуняша не поймёт, то ли баре виноваты, то ли она, что к нему в душу полезла. А, может, и то, и другое. Ходит сама не своя. Боимся, кабы чего не начудила.
Ерина задумалась. Трудно чем-то отсюда помочь. Ванятка словно угадал её мысли:
- Дуняшка хотела сюда к тебе прийти, да я не разрешил, - Ванятка осмотрелся, - в дырку в эту она не пролезет, через забор тоже. Застрянет только.
Значит, Дуняша совсем запуталась.
- Я, может, когда-нибудь домой отпрошусь. А пока подумаю... или разузнаю что. Эти баре к хозяйке почти каждый день являются. Надо приглядеться, что это за баре...
Глава 53
Нет. Ещё хуже стало.
Ольга опустилась на стул. Надежда, что к утру всё пройдёт или хотя бы станет чуть лучше, не оправдалась. И так уже несколько дней. Ольга ждёт, а становится всё только хуже. Что это? Она больна?
Стыдная прилипчатая болезнь... Ольга примерила на себе это клеймо. Душа воспротивилась.
Ольга прижала ладони к щекам. Заплакала. Горько и безнадёжно.
Муж...
Его конь ещё ночью пришёл без седока - Сергей Никифорович доложил. Владимир Осипович вернулся под утро. Голова разбита. Упал. Удивительно, что ещё легко отделался. Сказал, что конь в темноте чего-то испугался. Но Ольга давно не верит в то, что он говорит. Пьян был, вот и свалился, как мешок...
Ай, да ну его! Ольга впервые так открыто-пренебрежительно подумала о муже. А потом волна ненависти захлестнула её. Это всё он! Он принёс в постель эту заразу! Сама собой она бы не проявилась.
Но... может, это нормально? Может, такое случается? Она не больна, просто... это какие-то неизвестные ей женские штучки. Ольга попыталась вспомнить, что ей известно про человеческий организм. Ничего такого ей никто не объяснял, и она совсем запуталась.
Надо проконсультироваться у доктора.
Ольга представила, как она пытается втолковать свою проблему добродушному полному Игнатию Степановичу, который помимо её семьи лечил и других помещиков в округе, и от невыносимого стыда замотала головой. Нет, только не это.
Попыталась вспомнить, что читала в газетах. Кажется, совсем недавно что-то попадалось ей на глаза...
Больницы, для таких, как она, открыты в Москве и Санкт-Петербурге. Господа и простые люди могут туда обратиться тайно, даже в маске, и никто не будет ни о чём спрашивать. Ах, могла ли она подумать, что надо было более внимательно читать, что ей самой пригодится... Дошла... До чего же она докатилась...
Ольга встала. Дел много, надо отдать кучу распоряжений Сергею Никифоровичу и… собираться в Москву. Там меньше знакомых, может, удастся никому не попасться на глаза.
Да, ещё сходить к мужу, выяснить, как его самочувствие после падения. После того, как «его конь скинул». Он, как всегда, будет врать, она делать вид, что верит.
За завтраком сидели втроём. Она и девочки. Каждый был погружён в свои думы, но переговаривались о здоровье Владимира Осиповича, о том, какой он лихой наездник, не думает об опасности, не бережёт себя, и вот такая неприятность. Создавалось впечатление, что причиной грустной атмосферы за столом - беспокойство о главе семейства.
- Сонечка, Варя, мне нужно отлучиться на несколько дней. По делам. Срочным.
Ольга Павловна не поднимала глаз от стола, но говорила твёрдо.
- Девочки, вы останетесь не одни. Сегодня вечером приедет госпожа Протасова, она будет здесь, пока я в отъезде. Владимир Осипович болен, доктор запретил ему вставать с постели две недели. Но я к этому времени уже вернусь.
Ольга мельком оглядела девушек. Те серьёзны, слушают. Хорошо.
- Варя, сегодня же, сразу после завтрака, пошлю записку Глафире Никитичне с тем, чтобы она позволила тебе здесь задержаться ещё на несколько дней. Это не обсуждается, Соне с тобой будет спокойней.
- Хорошо, Ольга Павловна, я с удовольствием задержусь. Надеюсь, Глафира Никитична не будет возражать.
- Не будет! Ты мне тут нужна!
Девушки с удивлением посмотрели на Ольгу. Так она ещё не говорила.
- Сонечка, - голос Ольги теперь звучал неуверенно, - когда матушке будешь писать, не упоминай о моём отъезде.
Соня опустила глаза. А как не упоминать? Матушка же будет интересоваться. Но... ведь можно целое письмо написать о Владимире Осиповиче, например. Так, словно Сонечка до того расстроена неудачным падением зятя, что совсем забыла упомянуть о других.
- Попробую.
Глава 54
Потянулись соседи справиться о самочувствии Владимира Осиповича.
Сонечка за хозяйку. Встречает, угощает чаем, развлекает разговорами. Варя всегда рядом - помогает.
Госпожа Протасова здесь же. Она немолодая женщина, компаньонка, нужна лишь для соблюдения приличий. Нельзя молодым девушкам без старшей. Госпожа Протасова с удовольствием общается с гостями, привычно поддерживает разговоры о погоде, здоровье, столичных театрах и моде. В остальное время дремлет в кресле у окна, не выпуская из рук своё нескончаемое тёмно-синее вязание. Девушкам кажется, что это вязание в руках тоже для приличия, чтобы показать какую-то видимость рукоделия.
Приехал Ливасов.
- Где он? Где наш болящий? Ни за что не поверю, чтобы такой лихой наездник с лошади упал. Это его какая-то нимфа околдовала. Сейчас я всё выясню.
Прижался губами к Сониной руке. Варя наблюдала, стараясь делать это незаметно. Теперь его тон переменился, и он долго выражал сочувствие в связи с болезнью зятя, не выпуская девичью руку из своей. Сонечка почему-то покраснела.
С Варей Ливасов поздоровался почти небрежно. И этот контраст бросился в глаза обеим.
Владимир Осипович велел звать приятеля в кабинет, где укутанный на диване он выздоравливал все дни напролёт. С большинством других гостей Владимир Осипович отказывался лично встречаться, ссылаясь на плохое самочувствие. Но Ливасову он был рад.
Вскоре из кабинета послышались громкие возгласы и смех. Ливасов, по всей видимости, преуспел по части развлечения больного.
Накануне вечером Варя пыталась выведать у подруги хоть что-нибудь об их отношениях. Она сильно беспокоилась. Тайные свидания продолжались, и означать они могли только одно из двух: либо Сонечка помолвлена, но по какой-то причине это скрывает, либо всё очень плохо. Но спросить напрямик было невозможно. Об этом не спрашивают.
- Соня, ты совсем утратила интерес к занятиям со Стёпкой и Лушей.
- Ах, Варя, не спрашивай. Я знаю, что мы ничего друг от друга не должны скрывать. Но это не моя тайна... Когда-нибудь, обещаю... - Соня неуверенно замолчала. И эта неуверенность встревожила Варю ещё больше. - Конечно, я не утратила интерес. Расскажи, как у вас дела?
Но Варе хвастаться тоже нечем.
- Что-то у них происходит. У Луши и Стёпы. Они стали какие-то тревожные. Спрашивали про барина. Про Владимира Осиповича. Но понемногу занимаемся. Уже читаем по слогам и пишем страшными каракулями.
Девушки добродушно похихикали. Настроение поднялось.
- Ах, Варя, завтра обязательно пойду с тобой.
Но после визита Ливасова Сонечка передумала.
«У них свидание? Но они перемолвились всего лишь несколькими словами. И только о Владимире Осиповиче. Всё же было у меня на глазах!»
И Варя догадалась, что они переписываются.
Приехал Николай Кузьмич Думинский. Сонечка ему обрадовалась, как давнему другу, хотя знакомы они была едва. Но она чувствовала к нему добрую признательность за то, что тогда, на именинах у сестры, он первым высоко оценил её подругу.
Владимир Осипович и его не отказался принять, но в этом случае визит к больному был коротким и без взрывов громкого мужского смеха.
После все сидели в гостиной и пили чай.
Госпожа Протасова живо заинтересовалась гостем, стала расспрашивать его о делах в поместье. Думинский вежливо ответил на её вопросы, потом повернулся к Варе:
- Варвара Сергеевна, я же к вам с приветом от общих знакомых.
Девушки удивились. От общих знакомых?
Но Думинский не стал пояснять. Было понятно, что он хочет Варе что-то сообщить без посторонних ушей. Соня первая опомнилась:
- Конечно, Варя, пригласи господина Думинского в сад.
Лето в парке хозяйничало полноправно и единолично. Ещё не макушка, а самая звенящая пора. Медленно шагая по широкой дорожке в сторону обрывистого берега, Варя молчала. И молчание это не было полным. Разве летом может быть полная тишина? И молчание это не было неловким. С этим молодым мужчиной Варя чувствовала себя... хорошо.
