Фена поставила кувшин на землю, сама стала медленно, не разворачиваясь, отступать.
Мишка продолжил уверенно идти на неё.
«Во, - мелькнула у той мысль, - только собиралась в другой мир, скучала по знакомцам. А, оказывается, и собираться нечего - готова уже».
И ужасно стало жаль расставаться с этим лесом, с людьми и со своей старенькой жизнью.
Медведь резко остановился, потом повернул назад. Заинтересовался кувшином, долго нюхал его, потом уселся на землю и стал своей мохнатой лапой выковыривать мёд и жрать. Стоя за деревом, бабка мрачно наблюдала.
- Фена! Фена! - бабка услыхала голос деда.
Медведь тоже услыхал. Недовольно, с густым бормотанием, поднял свою тяжеленную задницу и поскакал в сторону.
- Фена! - показался дед из кустов с ножом.
Увидев старушку, обмотанную шкурами, искусанную и опухшую, он опешил. Долго стоял, раскрывши рот, соображал.
- Что с тобой? Я слыхал, вроде, твой крик.
Когда она кричала, хоть убей - не помнила. Но деду была благодарна.
- Дык... пчёлы напали.
Бабка чувствовала, что рассказать всю историю не сможет - заревёт. Пусть она лучше останется с ней, так быстрей провалится с концами в бездонное забытьё.
- Пошли, полежишь, - старые глаза деда глядели с сочувствием.
Бабка взяла кувшин, заглянула внутрь. Ага, оставит этот чурбан что-нибудь! Жди! Лишь на дне и по стенкам можно было что-то соскрести. Но разве это то, что она собрала? Так, жалкие остатки.
Вечером Фена надоила молока прямо в этот кувшин. И дети изумились такой неведомой вкуснотищи.
Лу обхватила ладошками широкое, как никогда, бабкино лицо, долго искала в шишках и косогорах слезящуюся щель, заглянула туда:
- Как ты так сделала?
- Да не знаю. Само собой получилось, - скромно ответила бабка.
- А есё так получится?
Фена долго колебалась, потом буркнула:
- Можа, и получится... когда-нибудь.
- Может, поела бы? - Кама с тревогой посмотрела на дочь.
- Не хочется. Правда, мать, я же недавно ела.
- Птичка больше поклюёт...
Но Уше было совсем не до еды.
- Мать, а почему наш отец такой?
Кама почувствовала, как сердце её куда-то ухнуло.
Вот и настало время, которого она страшилась. Время говорить дочери правду. Что же, лгать она не намерена. Но насколько она осмелится открыться?
- Какой - не такой? - попыталась собраться с мыслями.
- Он отличается. Я же видела мужчин в том племени. Они другие. Они шутят. Конечно, и сердятся тоже. Старейшина раз ругался на Мотку, - стала с улыбкой вспоминать Уша, - Мотка - это та длинноногая худющая девочка. Помнишь её?
Кама не помнила. В племени была всего лишь раз и кроме выздоравливающей дочери никого толком не разглядела.
- Там один старик лапти наплёл и разложил их на берегу, а Мотка на них помои вылила. Случайно. Никого не было, а ей, наверное, лень была идти к самой реке, вот она и прицелилась издалека. Да не попала. Ну... на лапти попала, а в реку нет. - Уша оживилась, рассказывала, едва сдерживая смех. - А я в шалаше лежала, всё видела. Мотка испугалась, сполоснула лапти в чистой воде и развесила их над костром, чтобы просохли поскорее. Ещё дров подкинула. А тут её другая девочка позвала. Велой её зовут. Вот Мотка и убежала. А когда вернулась, от лаптей одни задники остались, всё остальное сгорело. Я видела, как огонь стал их лизать, но сил не было из шалаша выйти - лапти спасать. И никого не было. Это потом пришёл их старейшина и Мотку ругал. Сказал, что за такие дела надо по лбу настучать. Но не настучал.
Помолчали. Недавняя картина представилась в воображении и отошла. Мысли вновь вернулись к первоначальному вопросу.
- А отец... не такой, - Уша стеснялась сказать, как думает. - Он не смеётся. Не разговаривает.
- Он не отец...
Слова продолжали звенеть в наступившей тишине. И не было сил этот звон оборвать.
- Когда мы сбежали с Таем, я уже была беременна. Мне никак нельзя было выходить за другого. За того, кого выбрал мой отец. За такое оскорбление могли и... Мы не знали с Таем, как нам выбраться из этой ситуации... Ах, ты не представляешь, какой трудный человек мой отец. С ним невозможно говорить, хотя он очень хорошо умеет это делать. Только толку от этого мало, - неожиданно усмехнулась Кама. – И ещё, если бы не зима. Летом, наверное, мы смогли бы укрыться...
Уша во все глаза смотрела на мать.
- Значит, мой отец...
- ...Тай... Мы сбежали. Но на снегу следы не скроешь. Нас быстро выследили и поймали. Тая закрыли в яме. В моём племени была, может, и теперь есть, яма, в которую сажают неугодных. Тая ждала жестокая расправа. А меня... Когда отец узнал...
Кама вспомнила удар в лицо...
- Отец выгнал меня из племени... Я и пошла.
Перед мысленным взором Уши встала страшная картина. Молоденькая девушка... её мать... тонкая фигурка... уходит в темнеющий зимний лес.
- Как же ты выжила?
- Отец твой, Аха, подобрал, когда я почти замёрзла. Вот так и оказалась здесь, - Кама обвела рукой поляну и берлогу.
- Значит, отец...
- Он спас меня. И тебя, получается. Этого нельзя забывать. Он заботится, как может. Он любит нас.
Уша и сама любила его. Жалела и любила. Но теперь стало понятнее. Они с матерью другие. Отличаются от отца. Она не понимала, в чём разница, но в чём-то большем, чем умение шутить и разговаривать.
- А в то племя ты больше никогда не возвращалась?
- Возвращалась, - Кама вздохнула. - Ты заболела. Маленькая ещё была. Годик или чуть старше. Умирала от кашля и жара. Я и пошла на поклон, терять было нечего.
- Помогли?
- Нет...
Уша посмотрела вверх. Желала бы остановить навернувшиеся слёзы, но не смогла. Опустила голову.
- А отец?
- Что? - не поняла Кама.
- Тай.
- Про него не знаю ничего. Думаю, его ещё тогда... наказали.
- Мать, я хочу сходить к ним.
Кама перепугано посмотрела на дочь.
- Это может быть опасно.
- Догадываюсь. Но... всё равно. Я хочу сходить...
- Ну чего ты суетишься? Сядь, не мельтеши.
- Да как же, Шан? Опять ни с чем останемся? Отец больше не отпустит на охоту.
- Ну не отпустит, так не отпустит. Будешь жить с Олой. Чем она нехороша?
- Дык нос длинный торчком. Сама худющая, как щепка.
Пеша заискивающе заглянул в тёмные неприветливые глаза, стараясь найти в них сочувствие. Не нашёл. Обиженно засопел.
- Сам-то, небось, с красивой крутишь. С отцовой женой, у него же под носом, не стесняешься. Небось, была бы страшная, не посмотрел бы. А мне любая, значит, сойдёт.
- А не жалко? - Шан, казалось, впервые проявил искренний интерес к чувствам товарища.
- Кого? Отца?
- Тьфу ты. Нет, конечно. Девку не жалко?
- Чего её жалеть? - Пеша даже открыл рот от удивления. С такой стороны он этот вопрос не рассматривал.
- Как чего? Ты же хочешь, чтобы я тебя пожалел. Рассказываешь, как плохо тебе будет с нелюбимой Олой. Значит, понимаешь, что такое жалость. Значит, можешь представить, как плохо этой девке будет с нелюбимым тобой.
Пеша долго соображал, моргая круглым глазами. Наконец, понял:
- Не-е, ей со мной хорошо будет.
Шан ничего не ответил, лишь головой покачал.
- Во, потемнело уже. Пошли посмотрим.
- Не хочу. Иди один.
- А-а. А если заметят?
- А ты сильно не высовывай свою голову, они и не заметят. А если и заметят, что сделают? Это не наши, твои толстые ноги не оторвут.
- Откуда ты знаешь?
Но, в общем, Пеша был согласен. Люди этого племени совсем другие.
Следили они за ними уже много дней.
На горячий Пеший глаз, девку можно было умыкнуть давно. Ходила она по лесу одна, случаи были, но Шан всё остерегался. Всё ему казалось, что вот теперь опасно. То виделся ему кто-то в кустах, то слышался ему кто-то неподалёку. Пеша даже серчал на него за такую осторожность. Был бы он таким с Лерой, никто бы не прознал про их шашни. Но серчай - не серчай, слушаться приходилось. Один он с девкой не управится. Крепко колупаются они и волосы рвут попервости, он знает. Поэтому, тяжело вздохнул, подстраиваясь под настроение товарища. Хочешь- не хочешь, а ждать надо. Только чего они ждут?
- Ну, как знаешь, а я пойду погляжу, - Пеша ушёл в темноту.
Шан дождался, когда сучья под тяжёлыми шагами перестанут трещать, вздохнул, лёг, закинул руки за голову. Вот и что с этим дураком делать? Может, правда, было бы лучше, если бы его поймали и морду набили? Может, перехотел бы девку умыкать, а к Оле пригляделся повнимательней. Пока не поздно.
На взгляд Шана, Ола - неглупая девушка, могла бы себе и получше мужа найти. Толк от Пеши только один - он сын старейшины. И отец всегда вкусным куском обеспечит сына. Вот и всё. Стоит ли этот кусок жизни с глупым, себялюбивым и жадным Пешей? Шан сильно сомневался.
Но как понять эти девичьи сердца - большой вопрос. И туда ему лучше свой нос не совать. Чужая душа - потёмки. Тут свой вопрос надо решить.
На самом деле он серьёзно влип. Шутки со старейшиной плохи. Узнай тот про их любовные игрища с Лерой, жди беды. И для Леры, и для него это может стоить жизни. И не за такие дела он терял друзей. Навсегда. Старейшина со своими прислужниками умеют наводить порядок в племени. Чуть что - разговор короткий.
Он и пошёл-то с придурковатым Пешей потому, что в племени оставаться уже было невмоготу. И ещё надеялся, что по дороге какая-нибудь буря унесёт Пешу куда подальше. Думал, что и сам не прочь этой буре помочь. Да на деле вышло наоборот. Когда Пеша чуть не потонул в реке, в которой и потонуть-то настоящему мужчине стыдно было бы, реку эту можно вброд перейти, то сам же его за шкирку и вытащил из воды.
Как дожил Пеша до таких годов и плавать не научился? Ещё один вопрос. Но пусть его уже Пеша сам решает. А вот как его от девки отвадить?
И надо же ей было на глаза ему попасться! Тот теперь, пока не получит, что ему приспичило - не успокоится.
А девка и впрямь хороша. Арой зовут. Он слышал.
Хороша... Красивая... Себе бы такую...
Вскоре Шан спал.
- Помогите!
Киде никогда ещё не было так страшно. Смерть тяжело и смрадно дышала в лицо из медвежьей пасти. Пропала - это было ясно. Крик был сиплым, слабым, никто не услышит. А, если бы и услышали, прийти на помощь не успеют.
Стало ужасно-ужасно жаль своего маленького сыночка. Как он теперь без неё?
Потом пришла боль. Медведь топтался по её телу и кусал. Она старалась укрыться руками. И всё...
На мгновение шокированному Шану показалось, что это Ара. Нет, другая женщина. Но это не остановило его. С голыми руками на медведя? Если было бы время на раздумье, он, возможно, заколебался. Но времени не было. Может, он сам себе его не дал.
С рёвом, какой только удалось выдавить из собственной глотки, он побежал.
И только тогда увидел камень, когда едва не наступил на него.
Откуда он? В лесу они не валялись на каждом шагу. Может, кто-то потерял, когда нёс по своей надобности? Но об этом он подумал значительно позже. И удивился своему везению тоже позже. А тогда этот камень дал хоть какую-то надежду.
Схватил его и прицелился. В голову зверя. Чётко понимая, что есть только один шанс, и он должен воспользоваться им сполна. В удар постарался вложить всё, на что был способен.
Треснул! Медведь недовольно рявкнул и помотал головой. Оставил женщину. Поглядел на Шана.
Сердце дрогнуло. Теперь нужно быть готовым самому. Шан встал, широко расставив ноги и сжав кулаки. Как будто это могло помочь.
Медведь двинулся. Внезапно Шан вспомнил про ножи, вытащил их дрожащими руками, чиркнул один о другой, сам не понимая для чего, и сказал почти спокойно:
- Ну иди ко мне. Сейчас я тебя буду резать, жарить и жрать.
И противное лязганье каменных лезвий, а может быть, неожиданное спокойствие в голосе мужчины, смутило зверя. Он резко повернулся и тяжёлым галопом поскакал в лесную чащу.
Шан не сразу смог поверить такому исходу, смотрел некоторое время, не вернётся ли тот назад. Но со стороны чащи теперь было всё тихо.
Шан подошёл к женщине:
- Ты... как? Жива?
Кида попыталась подняться на дрожащих и подгибающихся руках. Не получалось. Руки, словно чужие, не слушались.
Шан мельком оглядел женщину. Лицо всё в крови. Но это, вроде, лишь царапины. Руки покусаны. Но, в общем, цела.
Он нагнулся и взял её на руки.
- Я сама, - слабо запротестовала она. Голос тоже не слушался.
- Ничего. Ты лёгкая. Мне не трудно.
Кида притихла.
Шан пошёл к чужому племени. Первый раз не таясь.
Всё это время из-за широкого ствола какого-то дерева сверкал круглый от ужаса Пешин глаз. Вскоре мужчина целиком выскользнул на свет. Перепугано огляделся - не видать ли медведя? На всякий случай пошёл вон из леса следом за Шаном, в невольном восхищении повторяя слова:
- «Ну иди ко мне. Сейчас я тебя буду резать, жарить и жрать». Ни хрена себе!
Вечером около костра сидели в новом составе. На только что снятой, ещё толком не просохшей, медвежьей шкуре расположился Шан. Так племя почтило его отвагу. Так выразило ему благодарность. Хотя понимали, что теперь перед ним в неоплатном долгу.
Сам Шан смотрел на новых знакомых, слушал их, помалкивал.
Кида. Показала пример мужества. Ни стона, ни жалобы. Теперь сидела вся израненная и облепленная детьми. Когда успела столько нарожать? - удивился Шан.
Ара. Наконец удалось рассмотреть ближе. Действительно, красавица. Но на ней пересекаются сразу несколько взглядов. И недобрые в том числе. Кажется, тучи давно сгустились над её головой. Вот-вот грянет гром. И Пеша не один в той буре будет бултыхаться.
А между тем лохматая башка Пеши время от времени показывалась над обрывом, чуть замаскированная травой. Шан украдкой бросал в его сторону взгляд, опасаясь за придурка. Как бы в эту башку какая идея не пришла.
И чуть в стороне от других сидела ещё одна красотка. И Шана весь вечер смущал её пристальный вызывающий взгляд. Парень прекрасно знал, что этот взгляд означает.
- В племя своё мне возврата нет. Приютите - останусь у вас. Нет, дальше пойду.
Взгляды всех с интересом изучали мужчину. Красивый, статный. Есть какое-то неспокойствие в чертах лица, какая-то неукротимость и бунтарство, но это и привлекает. Стало любопытно, что за нелады были у него с соплеменниками. Но это любопытство оставили при себе.
- Ты для нас всегда будешь дорогим человеком. Ты спас Киду, вырвал её из лап смерти. Здесь тебе место найдётся. Живи, сколько хочешь. Уйдёшь ли далее, твоё право. Вернёшься - опять будем рады. Но пока милости просим к нашему костру.
Все закивали, соглашаясь со старейшиной.
- Я постелила тебе, - обратилась Саха и указала рукой в сторону шалаша.
- Благодарствую. Но я уж первую ночь тут, у огня, - отказался Шан.
У них в племени спали и жили отдельно, каждый своей семьёй. Ему неловко было ложиться почти с незнакомыми людьми.
- Что же, - согласился старейшина. - Оставайся у костра.
Было уже поздно. Кида первая встала, понесла на израненных руках Ланчика. Всё, спать. Она едва держалась на ногах. За ней потянулись остальные. Последней прошла темноглазая красотка, что не спускала весь вечер с гостя глаз. Прошла так близко, что краешком набедренной шкуры коснулась его лица. Шан едва сдержался, чтобы не отшатнулся. Похоже, и здесь он не задержится. От чего ушёл, к тому же пришёл. Ой, да ладно, там видно будет.
Растянулся на мягкой шкуре. Хорошо. Украдкой поискал глазами Пешу. Так и есть, торчит по-прежнему голова над обрывом.
Мишка продолжил уверенно идти на неё.
«Во, - мелькнула у той мысль, - только собиралась в другой мир, скучала по знакомцам. А, оказывается, и собираться нечего - готова уже».
И ужасно стало жаль расставаться с этим лесом, с людьми и со своей старенькой жизнью.
Медведь резко остановился, потом повернул назад. Заинтересовался кувшином, долго нюхал его, потом уселся на землю и стал своей мохнатой лапой выковыривать мёд и жрать. Стоя за деревом, бабка мрачно наблюдала.
- Фена! Фена! - бабка услыхала голос деда.
Медведь тоже услыхал. Недовольно, с густым бормотанием, поднял свою тяжеленную задницу и поскакал в сторону.
- Фена! - показался дед из кустов с ножом.
Увидев старушку, обмотанную шкурами, искусанную и опухшую, он опешил. Долго стоял, раскрывши рот, соображал.
- Что с тобой? Я слыхал, вроде, твой крик.
Когда она кричала, хоть убей - не помнила. Но деду была благодарна.
- Дык... пчёлы напали.
Бабка чувствовала, что рассказать всю историю не сможет - заревёт. Пусть она лучше останется с ней, так быстрей провалится с концами в бездонное забытьё.
- Пошли, полежишь, - старые глаза деда глядели с сочувствием.
Бабка взяла кувшин, заглянула внутрь. Ага, оставит этот чурбан что-нибудь! Жди! Лишь на дне и по стенкам можно было что-то соскрести. Но разве это то, что она собрала? Так, жалкие остатки.
Вечером Фена надоила молока прямо в этот кувшин. И дети изумились такой неведомой вкуснотищи.
Лу обхватила ладошками широкое, как никогда, бабкино лицо, долго искала в шишках и косогорах слезящуюся щель, заглянула туда:
- Как ты так сделала?
- Да не знаю. Само собой получилось, - скромно ответила бабка.
- А есё так получится?
Фена долго колебалась, потом буркнула:
- Можа, и получится... когда-нибудь.
Глава 60
- Может, поела бы? - Кама с тревогой посмотрела на дочь.
- Не хочется. Правда, мать, я же недавно ела.
- Птичка больше поклюёт...
Но Уше было совсем не до еды.
- Мать, а почему наш отец такой?
Кама почувствовала, как сердце её куда-то ухнуло.
Вот и настало время, которого она страшилась. Время говорить дочери правду. Что же, лгать она не намерена. Но насколько она осмелится открыться?
- Какой - не такой? - попыталась собраться с мыслями.
- Он отличается. Я же видела мужчин в том племени. Они другие. Они шутят. Конечно, и сердятся тоже. Старейшина раз ругался на Мотку, - стала с улыбкой вспоминать Уша, - Мотка - это та длинноногая худющая девочка. Помнишь её?
Кама не помнила. В племени была всего лишь раз и кроме выздоравливающей дочери никого толком не разглядела.
- Там один старик лапти наплёл и разложил их на берегу, а Мотка на них помои вылила. Случайно. Никого не было, а ей, наверное, лень была идти к самой реке, вот она и прицелилась издалека. Да не попала. Ну... на лапти попала, а в реку нет. - Уша оживилась, рассказывала, едва сдерживая смех. - А я в шалаше лежала, всё видела. Мотка испугалась, сполоснула лапти в чистой воде и развесила их над костром, чтобы просохли поскорее. Ещё дров подкинула. А тут её другая девочка позвала. Велой её зовут. Вот Мотка и убежала. А когда вернулась, от лаптей одни задники остались, всё остальное сгорело. Я видела, как огонь стал их лизать, но сил не было из шалаша выйти - лапти спасать. И никого не было. Это потом пришёл их старейшина и Мотку ругал. Сказал, что за такие дела надо по лбу настучать. Но не настучал.
Помолчали. Недавняя картина представилась в воображении и отошла. Мысли вновь вернулись к первоначальному вопросу.
- А отец... не такой, - Уша стеснялась сказать, как думает. - Он не смеётся. Не разговаривает.
- Он не отец...
Слова продолжали звенеть в наступившей тишине. И не было сил этот звон оборвать.
- Когда мы сбежали с Таем, я уже была беременна. Мне никак нельзя было выходить за другого. За того, кого выбрал мой отец. За такое оскорбление могли и... Мы не знали с Таем, как нам выбраться из этой ситуации... Ах, ты не представляешь, какой трудный человек мой отец. С ним невозможно говорить, хотя он очень хорошо умеет это делать. Только толку от этого мало, - неожиданно усмехнулась Кама. – И ещё, если бы не зима. Летом, наверное, мы смогли бы укрыться...
Уша во все глаза смотрела на мать.
- Значит, мой отец...
- ...Тай... Мы сбежали. Но на снегу следы не скроешь. Нас быстро выследили и поймали. Тая закрыли в яме. В моём племени была, может, и теперь есть, яма, в которую сажают неугодных. Тая ждала жестокая расправа. А меня... Когда отец узнал...
Кама вспомнила удар в лицо...
- Отец выгнал меня из племени... Я и пошла.
Перед мысленным взором Уши встала страшная картина. Молоденькая девушка... её мать... тонкая фигурка... уходит в темнеющий зимний лес.
- Как же ты выжила?
- Отец твой, Аха, подобрал, когда я почти замёрзла. Вот так и оказалась здесь, - Кама обвела рукой поляну и берлогу.
- Значит, отец...
- Он спас меня. И тебя, получается. Этого нельзя забывать. Он заботится, как может. Он любит нас.
Уша и сама любила его. Жалела и любила. Но теперь стало понятнее. Они с матерью другие. Отличаются от отца. Она не понимала, в чём разница, но в чём-то большем, чем умение шутить и разговаривать.
- А в то племя ты больше никогда не возвращалась?
- Возвращалась, - Кама вздохнула. - Ты заболела. Маленькая ещё была. Годик или чуть старше. Умирала от кашля и жара. Я и пошла на поклон, терять было нечего.
- Помогли?
- Нет...
Уша посмотрела вверх. Желала бы остановить навернувшиеся слёзы, но не смогла. Опустила голову.
- А отец?
- Что? - не поняла Кама.
- Тай.
- Про него не знаю ничего. Думаю, его ещё тогда... наказали.
- Мать, я хочу сходить к ним.
Кама перепугано посмотрела на дочь.
- Это может быть опасно.
- Догадываюсь. Но... всё равно. Я хочу сходить...
Глава 61
- Ну чего ты суетишься? Сядь, не мельтеши.
- Да как же, Шан? Опять ни с чем останемся? Отец больше не отпустит на охоту.
- Ну не отпустит, так не отпустит. Будешь жить с Олой. Чем она нехороша?
- Дык нос длинный торчком. Сама худющая, как щепка.
Пеша заискивающе заглянул в тёмные неприветливые глаза, стараясь найти в них сочувствие. Не нашёл. Обиженно засопел.
- Сам-то, небось, с красивой крутишь. С отцовой женой, у него же под носом, не стесняешься. Небось, была бы страшная, не посмотрел бы. А мне любая, значит, сойдёт.
- А не жалко? - Шан, казалось, впервые проявил искренний интерес к чувствам товарища.
- Кого? Отца?
- Тьфу ты. Нет, конечно. Девку не жалко?
- Чего её жалеть? - Пеша даже открыл рот от удивления. С такой стороны он этот вопрос не рассматривал.
- Как чего? Ты же хочешь, чтобы я тебя пожалел. Рассказываешь, как плохо тебе будет с нелюбимой Олой. Значит, понимаешь, что такое жалость. Значит, можешь представить, как плохо этой девке будет с нелюбимым тобой.
Пеша долго соображал, моргая круглым глазами. Наконец, понял:
- Не-е, ей со мной хорошо будет.
Шан ничего не ответил, лишь головой покачал.
- Во, потемнело уже. Пошли посмотрим.
- Не хочу. Иди один.
- А-а. А если заметят?
- А ты сильно не высовывай свою голову, они и не заметят. А если и заметят, что сделают? Это не наши, твои толстые ноги не оторвут.
- Откуда ты знаешь?
Но, в общем, Пеша был согласен. Люди этого племени совсем другие.
Следили они за ними уже много дней.
На горячий Пеший глаз, девку можно было умыкнуть давно. Ходила она по лесу одна, случаи были, но Шан всё остерегался. Всё ему казалось, что вот теперь опасно. То виделся ему кто-то в кустах, то слышался ему кто-то неподалёку. Пеша даже серчал на него за такую осторожность. Был бы он таким с Лерой, никто бы не прознал про их шашни. Но серчай - не серчай, слушаться приходилось. Один он с девкой не управится. Крепко колупаются они и волосы рвут попервости, он знает. Поэтому, тяжело вздохнул, подстраиваясь под настроение товарища. Хочешь- не хочешь, а ждать надо. Только чего они ждут?
- Ну, как знаешь, а я пойду погляжу, - Пеша ушёл в темноту.
Шан дождался, когда сучья под тяжёлыми шагами перестанут трещать, вздохнул, лёг, закинул руки за голову. Вот и что с этим дураком делать? Может, правда, было бы лучше, если бы его поймали и морду набили? Может, перехотел бы девку умыкать, а к Оле пригляделся повнимательней. Пока не поздно.
На взгляд Шана, Ола - неглупая девушка, могла бы себе и получше мужа найти. Толк от Пеши только один - он сын старейшины. И отец всегда вкусным куском обеспечит сына. Вот и всё. Стоит ли этот кусок жизни с глупым, себялюбивым и жадным Пешей? Шан сильно сомневался.
Но как понять эти девичьи сердца - большой вопрос. И туда ему лучше свой нос не совать. Чужая душа - потёмки. Тут свой вопрос надо решить.
На самом деле он серьёзно влип. Шутки со старейшиной плохи. Узнай тот про их любовные игрища с Лерой, жди беды. И для Леры, и для него это может стоить жизни. И не за такие дела он терял друзей. Навсегда. Старейшина со своими прислужниками умеют наводить порядок в племени. Чуть что - разговор короткий.
Он и пошёл-то с придурковатым Пешей потому, что в племени оставаться уже было невмоготу. И ещё надеялся, что по дороге какая-нибудь буря унесёт Пешу куда подальше. Думал, что и сам не прочь этой буре помочь. Да на деле вышло наоборот. Когда Пеша чуть не потонул в реке, в которой и потонуть-то настоящему мужчине стыдно было бы, реку эту можно вброд перейти, то сам же его за шкирку и вытащил из воды.
Как дожил Пеша до таких годов и плавать не научился? Ещё один вопрос. Но пусть его уже Пеша сам решает. А вот как его от девки отвадить?
И надо же ей было на глаза ему попасться! Тот теперь, пока не получит, что ему приспичило - не успокоится.
А девка и впрямь хороша. Арой зовут. Он слышал.
Хороша... Красивая... Себе бы такую...
Вскоре Шан спал.
Глава 62
- Помогите!
Киде никогда ещё не было так страшно. Смерть тяжело и смрадно дышала в лицо из медвежьей пасти. Пропала - это было ясно. Крик был сиплым, слабым, никто не услышит. А, если бы и услышали, прийти на помощь не успеют.
Стало ужасно-ужасно жаль своего маленького сыночка. Как он теперь без неё?
Потом пришла боль. Медведь топтался по её телу и кусал. Она старалась укрыться руками. И всё...
На мгновение шокированному Шану показалось, что это Ара. Нет, другая женщина. Но это не остановило его. С голыми руками на медведя? Если было бы время на раздумье, он, возможно, заколебался. Но времени не было. Может, он сам себе его не дал.
С рёвом, какой только удалось выдавить из собственной глотки, он побежал.
И только тогда увидел камень, когда едва не наступил на него.
Откуда он? В лесу они не валялись на каждом шагу. Может, кто-то потерял, когда нёс по своей надобности? Но об этом он подумал значительно позже. И удивился своему везению тоже позже. А тогда этот камень дал хоть какую-то надежду.
Схватил его и прицелился. В голову зверя. Чётко понимая, что есть только один шанс, и он должен воспользоваться им сполна. В удар постарался вложить всё, на что был способен.
Треснул! Медведь недовольно рявкнул и помотал головой. Оставил женщину. Поглядел на Шана.
Сердце дрогнуло. Теперь нужно быть готовым самому. Шан встал, широко расставив ноги и сжав кулаки. Как будто это могло помочь.
Медведь двинулся. Внезапно Шан вспомнил про ножи, вытащил их дрожащими руками, чиркнул один о другой, сам не понимая для чего, и сказал почти спокойно:
- Ну иди ко мне. Сейчас я тебя буду резать, жарить и жрать.
И противное лязганье каменных лезвий, а может быть, неожиданное спокойствие в голосе мужчины, смутило зверя. Он резко повернулся и тяжёлым галопом поскакал в лесную чащу.
Шан не сразу смог поверить такому исходу, смотрел некоторое время, не вернётся ли тот назад. Но со стороны чащи теперь было всё тихо.
Шан подошёл к женщине:
- Ты... как? Жива?
Кида попыталась подняться на дрожащих и подгибающихся руках. Не получалось. Руки, словно чужие, не слушались.
Шан мельком оглядел женщину. Лицо всё в крови. Но это, вроде, лишь царапины. Руки покусаны. Но, в общем, цела.
Он нагнулся и взял её на руки.
- Я сама, - слабо запротестовала она. Голос тоже не слушался.
- Ничего. Ты лёгкая. Мне не трудно.
Кида притихла.
Шан пошёл к чужому племени. Первый раз не таясь.
Всё это время из-за широкого ствола какого-то дерева сверкал круглый от ужаса Пешин глаз. Вскоре мужчина целиком выскользнул на свет. Перепугано огляделся - не видать ли медведя? На всякий случай пошёл вон из леса следом за Шаном, в невольном восхищении повторяя слова:
- «Ну иди ко мне. Сейчас я тебя буду резать, жарить и жрать». Ни хрена себе!
Вечером около костра сидели в новом составе. На только что снятой, ещё толком не просохшей, медвежьей шкуре расположился Шан. Так племя почтило его отвагу. Так выразило ему благодарность. Хотя понимали, что теперь перед ним в неоплатном долгу.
Сам Шан смотрел на новых знакомых, слушал их, помалкивал.
Кида. Показала пример мужества. Ни стона, ни жалобы. Теперь сидела вся израненная и облепленная детьми. Когда успела столько нарожать? - удивился Шан.
Ара. Наконец удалось рассмотреть ближе. Действительно, красавица. Но на ней пересекаются сразу несколько взглядов. И недобрые в том числе. Кажется, тучи давно сгустились над её головой. Вот-вот грянет гром. И Пеша не один в той буре будет бултыхаться.
А между тем лохматая башка Пеши время от времени показывалась над обрывом, чуть замаскированная травой. Шан украдкой бросал в его сторону взгляд, опасаясь за придурка. Как бы в эту башку какая идея не пришла.
И чуть в стороне от других сидела ещё одна красотка. И Шана весь вечер смущал её пристальный вызывающий взгляд. Парень прекрасно знал, что этот взгляд означает.
Глава 63
- В племя своё мне возврата нет. Приютите - останусь у вас. Нет, дальше пойду.
Взгляды всех с интересом изучали мужчину. Красивый, статный. Есть какое-то неспокойствие в чертах лица, какая-то неукротимость и бунтарство, но это и привлекает. Стало любопытно, что за нелады были у него с соплеменниками. Но это любопытство оставили при себе.
- Ты для нас всегда будешь дорогим человеком. Ты спас Киду, вырвал её из лап смерти. Здесь тебе место найдётся. Живи, сколько хочешь. Уйдёшь ли далее, твоё право. Вернёшься - опять будем рады. Но пока милости просим к нашему костру.
Все закивали, соглашаясь со старейшиной.
- Я постелила тебе, - обратилась Саха и указала рукой в сторону шалаша.
- Благодарствую. Но я уж первую ночь тут, у огня, - отказался Шан.
У них в племени спали и жили отдельно, каждый своей семьёй. Ему неловко было ложиться почти с незнакомыми людьми.
- Что же, - согласился старейшина. - Оставайся у костра.
Было уже поздно. Кида первая встала, понесла на израненных руках Ланчика. Всё, спать. Она едва держалась на ногах. За ней потянулись остальные. Последней прошла темноглазая красотка, что не спускала весь вечер с гостя глаз. Прошла так близко, что краешком набедренной шкуры коснулась его лица. Шан едва сдержался, чтобы не отшатнулся. Похоже, и здесь он не задержится. От чего ушёл, к тому же пришёл. Ой, да ладно, там видно будет.
Растянулся на мягкой шкуре. Хорошо. Украдкой поискал глазами Пешу. Так и есть, торчит по-прежнему голова над обрывом.
