Вслух говорю:
— Я согласна. Покажи мне наикрасивейшую столовую. А то дома начнут расспрашивать все подряд. Сокровищницу твою я скрыла. Но столовую скрыть не смогу.
— А если у меня и там яркие безделушки? — Ренато заливисто смеется.
Чем более расслабленно он со мной себя чувствует, тем лучше. Улыбаюсь:
— Тебе же хуже. Будут восторгаться и завидовать. Или спрячь их часть, — я развожу руками.
* * *
Безделушек в столовой, куда Ренато нас телепортирует, почти нет. Зато есть большущее ложе с кучей подушек, низкий стол, масса цветочных горшков с живописнейшей зеленью, подвески, колеблющиеся на ветру, издающие мелодичный звон, и фонарики. В этих фонариках «заперты» особенно крупные сгустки рассеянной повсюду энергии, переливающиеся разными цветами. А мелкие частички летают повсюду, как золотая пыльца. Днем их хуже видно, но тоже видно. Стены столовой зеленые, и кажется, комната переходит в сад, хотя на самом деле это не так.
— Очень уютно, — я с удовольствием опускаюсь на подушку, расправляя платье на коленях. Уже заметила, что Ренато мне и колье поменял. В комплект к браслетам. Наверняка и серьги тоже. Те, в которых я пришла, он на стол положил. Не потерялись.
По коже скользит холодок — я правда ему ничего не должна?
— Как насчет покормить друг друга без приборов? Руками, — Ренато внезапно смотрит на меня в упор. В его зеленых глазах лукавые огоньки.
Сослаться на то, что в столовую Давиде или еще кто придет, нереально. Это невозможно. Тут закрытое личное пространство. К щекам приливает жар:
— А что будем есть? — голос звучит чуть тише, чем хотелось бы.
— Сочное. Мягкое. То, что придется слизывать, — улыбка Ренато соблазняющая. — Выбирай.
— Хочешь быть сладким, а ты и так сладкий, — улыбаюсь ему в ответ, слушая, как подвески мелодично звенят на ветру.
— Так что, малыш? Правило простое: съесть все до последней крошки, — зеленые глаза темнеют.
Красиво, очень красиво. Удержаться от искушения поддаться Ренато сложно.
— Сахарные фрукты... Любые... А кто кого кормит первый? Если какая-то еда упадет на колени, что тогда? — от волнения я почти не дышу.
— До последней крошки, малыш. Если упадет… посмотрим, что будет, — взгляд Ренато откровенно темный.
Мы оба перепачкаемся. Следы можно убрать в купальне, а можно магически. Что хочет Ренато, я понимаю. И так же отчаянно чувствую: еще не время. Если сделать так сейчас, я буду сожалеть. Потому что не сделанное хочется доделать. А повторить то, что уже было, хочется не всегда. Ренато ко мне еще не привык. Вряд ли он даже позволил бы мне отчитывать его, как Эфимия.
Но одно дело благоразумие, а другое — то, что подсказывает мне внезапно ставший очень плотным и горячим воздух. Ренато смотрит на меня, как на десерт, который хочет растянуть… или проглотить целиком.
— Играем в одежде? — спрашиваю невинным тоном. Я пока еще владею ситуацией.
Ренато красиво изгибает бровь:
— А мы разве играем? Просто завтракаем. В одежде, разумеется.
— А ты всегда завтракаешь в рубашке? — мой тон все такой же непринужденный, хотя сердце стучит быстрее обычного. Я играю с огнем, понимаю... И уже не хочу останавливаться.
— Хочешь без нее, малыш? Хорошо… Ты уверена, что готова поесть без правил?
Темно-зеленая ткань рассоздается на моих глазах, открывая великолепное мускулистое тело Ренато. На публике никто не ходит без одежды, даже на пляже. Эти литые мышцы живьем видели только избранные. К щекам густо приливает кровь, мне становится жарко. А ведь Ренато даже меня не коснулся. Просто смотрит в упор. Жадно, откровенно, зрачки затопили радужки. Так, что сейчас нет и тени сомнения, насколько я его привлекаю.
— Где еда? — не узнаю свой голос. Взгляд не могу оторвать, рассматривая Двоюродного. Рассеянно скольжу по всему его роскошному телу, переводя взгляд на лицо. Улетаю с каждым мгновением. С каждым ударом сердца.
— Еда, малыш, давно на столе.
— Да? — вспыхиваю еще сильнее. Все мое тело горячее, а мысли путаются. С трудом перевожу взгляд с мощных мышц груди и кубиков пресса Ренато на стол. Там действительно стоит плоская большая тарелка, полная самых разных нарезанных фруктов. И глубокая миска с водой, чтобы споласкивать руки. А еще стаканы с соком.
— Я голоден... — низкий чувственный голос Ренато обволакивает саму мою душу. Залипаю взглядом на его соблазнительные губы. Они так и манят прикоснуться. Сердце бьется оглушающе громко, до шума в ушах, когда уже нет мира вокруг, нет совсем ничего. Только эти мягкие горячие губы и их нетерпеливо-нежные касания.
— Первой кормить будешь ты.
Сам его голос, как сок, густой и сладкий. Я беру кусочек сахарного персика, и мякоть оставляет липкие капли на кончиках пальцев.
Ренато не отводит взгляда. Его зрачки расширены, глаза почти черные в полумраке столовой. Я медленно подношу фрукт к его губам, и он принимает его беззвучно, кончик языка скользит по моей коже, обжигая.
Капли сока падают мне на обтянутое тканью платья колено. Выдыхаю.
— А это... крошки? Капли считаются? — спрашиваю, и сама не узнаю свой голос.
— Разумеется. Я их съем.
От одного звука его голоса меня прошивает удовольствием. Резко. Необратимо. Это слишком приятно, я почти не владею собой. Не смотрю, куда еще падают сладкие капли. Протягиваю сочный желтый ломтик Ренато, завороженно глядя, как мои пальцы оказываются все ближе к его губам.
— Съешь меня вместе с фруктом? — шепчу, ощущая, как внутри сладко обмирает. Прошлые поцелуи Ренато вспыхивают в памяти горячими искрами.
Ренато медленно пережевывает кусочек персика, но звук его глотания уносит все умные мысли прочь. Я никогда не думала, что можно так... есть.
— А ты приглашаешь? — его чувственно изогнутые губы блестят от сока.
Мое дыхание сбивается. Я хочу, чтобы Ренато вспомнил про капли на моем платье. Хочу, но боюсь признаться:
— Нет. Твоя очередь кормить меня. Я тоже... голодная, — голос звучит неожиданно низко.
Хочу, чтобы Ренато забыл, как дышать. Чтобы все его дела растворились, а этот завтрак длился вечность. Опасные мысли. Слишком опасные.
— Да. Моя... — его голос ниже обычного, немного хрипловат, в нем ни капли легкости.
Его пальцы, липкие от сока, подносят ко мне виноградину. Я раскрываю губы, и он задерживает ягоду на нижней чуть дольше, чем нужно. На языке — сладкий взрыв. А во взгляде Ренато — густой, темный голод.
«Троюродная Марисса, придешь сегодня в театр?»
Холодное, чужое сообщение прорывается в мой уютный, теплый мир, как порыв ледяного ветра. Какой еще театр?! Я сижу у Ренато на коленях, Я сижу у Ренато на коленях, чувствуя каждую мышцу его мускулистого тела через тонкую ткань платья, ощущаю его дыхание на шее.
Только потом понимаю: это Валериано. Я не запрещала рабочие сообщения. Но сперва уснула на пляже в объятиях Ренато, а теперь... растворяюсь в них вновь. И мне с ним так хорошо, что опасно.
Но с Двоюродными так хорошо всем. В этом проблема.
«Конечно, собираюсь. А что, мои поклонники уже штурмуют театр?»
«После того как ты ушла с Двоюродным, интерес к постановкам с тобой вырос в разы. Нужно это использовать».
Взгляд Ренато проясняется. Мы все так же сидим в обнимку: он полуголый, я при полном параде и в украшениях.
— Мари... С кем ты говоришь? Я ревную, — его голос растекается по коже, как мед. Какой же у него красивый голос, а!
— По работе. Начальник интересуется, буду ли в театре. Мы должны обсудить вчерашний спектакль: что сработало, что нужно учесть.
Ренато вздыхает, ослабляя хватку на моей талии.
— Хочешь, я еще раз покажусь с тобой у ваших ворот?
Легкое движение пальцев, и следы сока исчезают. Капли на моем платье — тоже. Жаль. Ренато будто отдаляется, и мне становится немного холодно. А он уже в рубашке — темно-зеленой, в тон моим новым браслетам.
— И что мне им сказать про нас? — спрашиваю тихо.
— Что я почти тебя съел. И все еще хочу похитить, — Ренато улыбается привычно безмятежно.
Ну конечно. Он опять несерьезно...
— Конечно, хочешь. Я же тебе за спасение должна, — не могу спросить прямо, когда мы увидимся снова. Не доставлю ему такого удовольствия.
Ренато поправляет прядь моих волос:
— Я тебя найду. Возможно, не так быстро... у меня есть планы. Тебя ждут, бери украшения и обними меня крепко-крепко, — Ренато выглядит сосредоточенным.
Какие планы? Кто теперь окажется у него в руках? Какая девушка станет новым «украшением коллекции»? Снова гадать до судорог.
Ладно. У меня тоже есть планы. Например, найти Паоло и вытрясти из него хоть что-то. За сплетни я готова платить своими. Популярность — это всегда разговоры за спиной. Я ее хочу. А чего хочет Двоюродный Ренато — вопрос куда сложнее. Я ведь могу всем сказать, что он по уши влюблен. И доказательства у меня есть: ночной пляж, сад, дорогие подарки, поцелуи со вкусом фруктов.
Валериано, скорее всего, даже одобрит — для популярности театра это золото. Если ты интересна Двоюродному, то интересна всем. Эльфы хотят знать, чем же ты особенная, и не раз придут посмотреть на тебя, чтобы выведать твои секреты. Конечно, если этот интерес Двоюродного — полноценный роман, а не просто встреча на разок.
Я обнимаю Ренато, прижимаясь щекой к его груди у ключицы. Его запах окутывает меня.
— Ты обалденно пахнешь! Ну как так? Как можно быть настолько бессовестно совершенным?
Он смеется, и вибрация этого смеха проходит по моей щеке.
— Ты тоже, малыш. Прости, если сегодня я сказал тебе слишком мало ласковых слов. Теперь пойдем.
В его руках я чувствую себя драгоценностью, выставленной на продажу. Красивой, дорогой... но не любимой.
Мы телепортируемся. Толпа на площади у ворот Троюродных мгновенно взрывается шепотом. Толпа тут никогда не редеет — просто одни эльфы сменяют других. И, конечно же, кто-то замечает мои браслеты первым. Гул ползет по площади: «Смотрите, они одеты в одинаковых цветах!»
Я опять, как трофей, у Ренато на руках. Он отпускает меня не сразу. Его губы касаются моих — коротко, обжигающе. Недостаточно.
На душе тревожно: а что если за спасение Ренато «пожелает» лишь моей благодарности? Скажет, что не мог не спасти рассеянную гостью. Это ведь правда.
Мы стоим три удара сердца — ровно столько, чтобы все успели разглядеть нас. Меня в его объятиях, мои браслеты в тон его глаз. Потом Ренато исчезает, оставляя меня одну под сотней любопытных взглядов. Вскидываю подбородок. Пусть гадают, что между нами.
* * *
Теперь я одна. Опять одна со всем этим клубком мыслей.
Давиде... Ах да, спектакль через неделю. Я почти автоматически вспоминаю график, лишь бы не думать о проблемах В целом мы, актеры, даем спектакль всего несколько раз и начинаем репетировать новый. Кто успел увидеть предыдущий, тот успел. Кому не повезло, расспрашивает знакомых и «смотрит» через их мыслеобразы.
Я готова думать о чем угодно, лишь бы не думать о том, чьи руки только что держали меня. Руки, которые теперь свободны для других. Это сводит с ума.
Нужно найти Паоло. Если только он не ушел куда-нибудь, как назло.
Осматриваю себя в зеркало. Золотисто-зеленые украшения переливаются при каждом движении. Эльфы еще вчерашние толком не обсудили, а эти уже новый повод для слухов.
Наверняка сейчас ко мне снова явятся гости: Двоюродные на нашу площадь, разумеется, приходят. Но каждый наперечет, и моя родня нас с Ренато точно засекла.
* * *
И гости приходят. Только теперь отсидеться в покоях мне никто не дает: требуют показать оба гарнитура в Большом Зале.
— Так у вас с Двоюродным отношения? — спрашивают все, глаза так и сверкают.
— У нас одаривание украшениями. Я его модель. Отношения будут, когда Двоюродный Ренато сам объявит, — отвечаю максимально ровно.
Звучит просто, но это лучший вариант. Я не Офелия, чтобы устраивать скандалы вокруг формы колье. Гости переглядываются. Видимо, моя версия звучит сомнительно, учитывая стоимость подарков. Но спорить никто не спешит.
Естественно, Паоло я расскажу больше. Он тут как тут, вместе со всеми.
Правитель Амарант приучил анамаорэ к кофе, мы пьем его как из крохотных чашечек, так и из огромных кружек, кто как. Подношу чашечку к губам и отправляю Паоло сообщение:
«У меня к тебе куча вопросов о Двоюродном Ренато. Мало ли ты что-то знаешь. Уделишь мне время поговорить?»
«Да. Уноси потихоньку украшения к себе и приходи поболтать».
«Ага».
За сохранность гарнитуров, кстати, переживать не приходится. Украшения можно только дарить или продавать — ничто нигде не пропадает и не «всплывает» внезапно. Мы живем в столице, но если где-то в дальнем глухом городе Анамаории не знают, что владелица украшений я, полиция узнает моментально.
По большому счету, неженатая знать нигде, кроме столицы и не живет. Ну, только отдельные, самые оригиналы живут, если дружат с местными. А так вся земля поделена между кланами, и получить себе участок можно или при прохождении Церемонии под свой новый клан, или за какие-то особые заслуги.
Правитель Амарант не узнает, пьем мы дома его элитный кофе или нет. Ему не до того. Зато Паоло кофе обожает, и я начала всех угощать, чтобы чуть больше Паоло к себе расположить. В целом у меня и так с ним нормальные отношения, но почти все в мире можно еще больше улучшить.
Мы сидим в глубоких и высоких креслах — у Паоло другой вкус насчет интерьера, чем обычно у эльфов. Обычно анамаорэ сидят на диванах, на ложах, валяются на подушках. А эти светло-бежевые кресла создают дистанцию. Да и вся комната Паоло для приема гостей непривычная: почти нет фонариков и мягких пледов, мало растений, много пустого пространства и света из огромных окон. Даже неуютно чуточку. Но влезать в его душу и выяснять, почему и зачем так, я не хочу. Меня Ренато интересует, а Паоло вряд ли признается, почему фонарики его раздражают.
Паоло начинает беседу сам:
— Рассказывай. Что именно тебя волнует?
Я рассказываю все. Про сад. Про Эфимию. Про Давиде. Про угрозу. Про слова Ренато.
Паоло слушает внимательно, почти безмятежно. Но стоит мне упомянуть Эфимию, как его пальцы крепче сжимают ручку чашки. Фарфор тихо звенит. На миг я ловлю в его взгляде что-то хищное, острое — будто он взвешивает, сколько правды мне выдать и какую именно версию прошлого я выдержу.
У него непривычно короткие для эльфа-анамаорэ волосы; этот стиль делает его строже, резче. Но цвет — светло-каштановый — самый обычный для нашего сословия, привычный, как утренний кофе.
— Обо всех упомянутых наслышан. Эфимию знаю лично. Ее сестру знал, — говорит Паоло, и уголок его губ дергается в кривой усмешке. — Раз уж ты пришла ко мне за информацией, скрывать не буду. Только используй услышанное с умом.
Он делает глоток, а затем, чуть понизив голос, продолжает:
— Сестру Эфимии звали Эмилия. Девушка романтичная, впечатлительная... слишком впечатлительная, за что и поплатилась, к сожалению. Но к этому все пришло позже. Сперва она понравилась Двоюродному Давиде, и они начали встречаться. Настолько серьезно, что дело шло к Церемонии. Они уже почти объявили о ней, но не публично. Знали близкие. И те, кто любит знать все, как я.
Он чуть наклоняется вперед.
— И тут Двоюродный Ренато, неясно из каких побуждений, решил у брата почти-невесту отбить. У самого Ренато... странная особенность. Он практически никогда не продолжает отношения дольше пары-тройки раз близости.
— Я согласна. Покажи мне наикрасивейшую столовую. А то дома начнут расспрашивать все подряд. Сокровищницу твою я скрыла. Но столовую скрыть не смогу.
— А если у меня и там яркие безделушки? — Ренато заливисто смеется.
Чем более расслабленно он со мной себя чувствует, тем лучше. Улыбаюсь:
— Тебе же хуже. Будут восторгаться и завидовать. Или спрячь их часть, — я развожу руками.
* * *
Безделушек в столовой, куда Ренато нас телепортирует, почти нет. Зато есть большущее ложе с кучей подушек, низкий стол, масса цветочных горшков с живописнейшей зеленью, подвески, колеблющиеся на ветру, издающие мелодичный звон, и фонарики. В этих фонариках «заперты» особенно крупные сгустки рассеянной повсюду энергии, переливающиеся разными цветами. А мелкие частички летают повсюду, как золотая пыльца. Днем их хуже видно, но тоже видно. Стены столовой зеленые, и кажется, комната переходит в сад, хотя на самом деле это не так.
— Очень уютно, — я с удовольствием опускаюсь на подушку, расправляя платье на коленях. Уже заметила, что Ренато мне и колье поменял. В комплект к браслетам. Наверняка и серьги тоже. Те, в которых я пришла, он на стол положил. Не потерялись.
По коже скользит холодок — я правда ему ничего не должна?
— Как насчет покормить друг друга без приборов? Руками, — Ренато внезапно смотрит на меня в упор. В его зеленых глазах лукавые огоньки.
Сослаться на то, что в столовую Давиде или еще кто придет, нереально. Это невозможно. Тут закрытое личное пространство. К щекам приливает жар:
— А что будем есть? — голос звучит чуть тише, чем хотелось бы.
— Сочное. Мягкое. То, что придется слизывать, — улыбка Ренато соблазняющая. — Выбирай.
— Хочешь быть сладким, а ты и так сладкий, — улыбаюсь ему в ответ, слушая, как подвески мелодично звенят на ветру.
— Так что, малыш? Правило простое: съесть все до последней крошки, — зеленые глаза темнеют.
Красиво, очень красиво. Удержаться от искушения поддаться Ренато сложно.
— Сахарные фрукты... Любые... А кто кого кормит первый? Если какая-то еда упадет на колени, что тогда? — от волнения я почти не дышу.
— До последней крошки, малыш. Если упадет… посмотрим, что будет, — взгляд Ренато откровенно темный.
Мы оба перепачкаемся. Следы можно убрать в купальне, а можно магически. Что хочет Ренато, я понимаю. И так же отчаянно чувствую: еще не время. Если сделать так сейчас, я буду сожалеть. Потому что не сделанное хочется доделать. А повторить то, что уже было, хочется не всегда. Ренато ко мне еще не привык. Вряд ли он даже позволил бы мне отчитывать его, как Эфимия.
Но одно дело благоразумие, а другое — то, что подсказывает мне внезапно ставший очень плотным и горячим воздух. Ренато смотрит на меня, как на десерт, который хочет растянуть… или проглотить целиком.
— Играем в одежде? — спрашиваю невинным тоном. Я пока еще владею ситуацией.
Ренато красиво изгибает бровь:
— А мы разве играем? Просто завтракаем. В одежде, разумеется.
— А ты всегда завтракаешь в рубашке? — мой тон все такой же непринужденный, хотя сердце стучит быстрее обычного. Я играю с огнем, понимаю... И уже не хочу останавливаться.
— Хочешь без нее, малыш? Хорошо… Ты уверена, что готова поесть без правил?
Темно-зеленая ткань рассоздается на моих глазах, открывая великолепное мускулистое тело Ренато. На публике никто не ходит без одежды, даже на пляже. Эти литые мышцы живьем видели только избранные. К щекам густо приливает кровь, мне становится жарко. А ведь Ренато даже меня не коснулся. Просто смотрит в упор. Жадно, откровенно, зрачки затопили радужки. Так, что сейчас нет и тени сомнения, насколько я его привлекаю.
— Где еда? — не узнаю свой голос. Взгляд не могу оторвать, рассматривая Двоюродного. Рассеянно скольжу по всему его роскошному телу, переводя взгляд на лицо. Улетаю с каждым мгновением. С каждым ударом сердца.
— Еда, малыш, давно на столе.
— Да? — вспыхиваю еще сильнее. Все мое тело горячее, а мысли путаются. С трудом перевожу взгляд с мощных мышц груди и кубиков пресса Ренато на стол. Там действительно стоит плоская большая тарелка, полная самых разных нарезанных фруктов. И глубокая миска с водой, чтобы споласкивать руки. А еще стаканы с соком.
— Я голоден... — низкий чувственный голос Ренато обволакивает саму мою душу. Залипаю взглядом на его соблазнительные губы. Они так и манят прикоснуться. Сердце бьется оглушающе громко, до шума в ушах, когда уже нет мира вокруг, нет совсем ничего. Только эти мягкие горячие губы и их нетерпеливо-нежные касания.
— Первой кормить будешь ты.
Сам его голос, как сок, густой и сладкий. Я беру кусочек сахарного персика, и мякоть оставляет липкие капли на кончиках пальцев.
Ренато не отводит взгляда. Его зрачки расширены, глаза почти черные в полумраке столовой. Я медленно подношу фрукт к его губам, и он принимает его беззвучно, кончик языка скользит по моей коже, обжигая.
Капли сока падают мне на обтянутое тканью платья колено. Выдыхаю.
— А это... крошки? Капли считаются? — спрашиваю, и сама не узнаю свой голос.
— Разумеется. Я их съем.
От одного звука его голоса меня прошивает удовольствием. Резко. Необратимо. Это слишком приятно, я почти не владею собой. Не смотрю, куда еще падают сладкие капли. Протягиваю сочный желтый ломтик Ренато, завороженно глядя, как мои пальцы оказываются все ближе к его губам.
Глава 7. Прошлое
— Съешь меня вместе с фруктом? — шепчу, ощущая, как внутри сладко обмирает. Прошлые поцелуи Ренато вспыхивают в памяти горячими искрами.
Ренато медленно пережевывает кусочек персика, но звук его глотания уносит все умные мысли прочь. Я никогда не думала, что можно так... есть.
— А ты приглашаешь? — его чувственно изогнутые губы блестят от сока.
Мое дыхание сбивается. Я хочу, чтобы Ренато вспомнил про капли на моем платье. Хочу, но боюсь признаться:
— Нет. Твоя очередь кормить меня. Я тоже... голодная, — голос звучит неожиданно низко.
Хочу, чтобы Ренато забыл, как дышать. Чтобы все его дела растворились, а этот завтрак длился вечность. Опасные мысли. Слишком опасные.
— Да. Моя... — его голос ниже обычного, немного хрипловат, в нем ни капли легкости.
Его пальцы, липкие от сока, подносят ко мне виноградину. Я раскрываю губы, и он задерживает ягоду на нижней чуть дольше, чем нужно. На языке — сладкий взрыв. А во взгляде Ренато — густой, темный голод.
«Троюродная Марисса, придешь сегодня в театр?»
Холодное, чужое сообщение прорывается в мой уютный, теплый мир, как порыв ледяного ветра. Какой еще театр?! Я сижу у Ренато на коленях, Я сижу у Ренато на коленях, чувствуя каждую мышцу его мускулистого тела через тонкую ткань платья, ощущаю его дыхание на шее.
Только потом понимаю: это Валериано. Я не запрещала рабочие сообщения. Но сперва уснула на пляже в объятиях Ренато, а теперь... растворяюсь в них вновь. И мне с ним так хорошо, что опасно.
Но с Двоюродными так хорошо всем. В этом проблема.
«Конечно, собираюсь. А что, мои поклонники уже штурмуют театр?»
«После того как ты ушла с Двоюродным, интерес к постановкам с тобой вырос в разы. Нужно это использовать».
Взгляд Ренато проясняется. Мы все так же сидим в обнимку: он полуголый, я при полном параде и в украшениях.
— Мари... С кем ты говоришь? Я ревную, — его голос растекается по коже, как мед. Какой же у него красивый голос, а!
— По работе. Начальник интересуется, буду ли в театре. Мы должны обсудить вчерашний спектакль: что сработало, что нужно учесть.
Ренато вздыхает, ослабляя хватку на моей талии.
— Хочешь, я еще раз покажусь с тобой у ваших ворот?
Легкое движение пальцев, и следы сока исчезают. Капли на моем платье — тоже. Жаль. Ренато будто отдаляется, и мне становится немного холодно. А он уже в рубашке — темно-зеленой, в тон моим новым браслетам.
— И что мне им сказать про нас? — спрашиваю тихо.
— Что я почти тебя съел. И все еще хочу похитить, — Ренато улыбается привычно безмятежно.
Ну конечно. Он опять несерьезно...
— Конечно, хочешь. Я же тебе за спасение должна, — не могу спросить прямо, когда мы увидимся снова. Не доставлю ему такого удовольствия.
Ренато поправляет прядь моих волос:
— Я тебя найду. Возможно, не так быстро... у меня есть планы. Тебя ждут, бери украшения и обними меня крепко-крепко, — Ренато выглядит сосредоточенным.
Какие планы? Кто теперь окажется у него в руках? Какая девушка станет новым «украшением коллекции»? Снова гадать до судорог.
Ладно. У меня тоже есть планы. Например, найти Паоло и вытрясти из него хоть что-то. За сплетни я готова платить своими. Популярность — это всегда разговоры за спиной. Я ее хочу. А чего хочет Двоюродный Ренато — вопрос куда сложнее. Я ведь могу всем сказать, что он по уши влюблен. И доказательства у меня есть: ночной пляж, сад, дорогие подарки, поцелуи со вкусом фруктов.
Валериано, скорее всего, даже одобрит — для популярности театра это золото. Если ты интересна Двоюродному, то интересна всем. Эльфы хотят знать, чем же ты особенная, и не раз придут посмотреть на тебя, чтобы выведать твои секреты. Конечно, если этот интерес Двоюродного — полноценный роман, а не просто встреча на разок.
Я обнимаю Ренато, прижимаясь щекой к его груди у ключицы. Его запах окутывает меня.
— Ты обалденно пахнешь! Ну как так? Как можно быть настолько бессовестно совершенным?
Он смеется, и вибрация этого смеха проходит по моей щеке.
— Ты тоже, малыш. Прости, если сегодня я сказал тебе слишком мало ласковых слов. Теперь пойдем.
В его руках я чувствую себя драгоценностью, выставленной на продажу. Красивой, дорогой... но не любимой.
Мы телепортируемся. Толпа на площади у ворот Троюродных мгновенно взрывается шепотом. Толпа тут никогда не редеет — просто одни эльфы сменяют других. И, конечно же, кто-то замечает мои браслеты первым. Гул ползет по площади: «Смотрите, они одеты в одинаковых цветах!»
Я опять, как трофей, у Ренато на руках. Он отпускает меня не сразу. Его губы касаются моих — коротко, обжигающе. Недостаточно.
На душе тревожно: а что если за спасение Ренато «пожелает» лишь моей благодарности? Скажет, что не мог не спасти рассеянную гостью. Это ведь правда.
Мы стоим три удара сердца — ровно столько, чтобы все успели разглядеть нас. Меня в его объятиях, мои браслеты в тон его глаз. Потом Ренато исчезает, оставляя меня одну под сотней любопытных взглядов. Вскидываю подбородок. Пусть гадают, что между нами.
* * *
Теперь я одна. Опять одна со всем этим клубком мыслей.
Давиде... Ах да, спектакль через неделю. Я почти автоматически вспоминаю график, лишь бы не думать о проблемах В целом мы, актеры, даем спектакль всего несколько раз и начинаем репетировать новый. Кто успел увидеть предыдущий, тот успел. Кому не повезло, расспрашивает знакомых и «смотрит» через их мыслеобразы.
Я готова думать о чем угодно, лишь бы не думать о том, чьи руки только что держали меня. Руки, которые теперь свободны для других. Это сводит с ума.
Нужно найти Паоло. Если только он не ушел куда-нибудь, как назло.
Осматриваю себя в зеркало. Золотисто-зеленые украшения переливаются при каждом движении. Эльфы еще вчерашние толком не обсудили, а эти уже новый повод для слухов.
Наверняка сейчас ко мне снова явятся гости: Двоюродные на нашу площадь, разумеется, приходят. Но каждый наперечет, и моя родня нас с Ренато точно засекла.
* * *
И гости приходят. Только теперь отсидеться в покоях мне никто не дает: требуют показать оба гарнитура в Большом Зале.
— Так у вас с Двоюродным отношения? — спрашивают все, глаза так и сверкают.
— У нас одаривание украшениями. Я его модель. Отношения будут, когда Двоюродный Ренато сам объявит, — отвечаю максимально ровно.
Звучит просто, но это лучший вариант. Я не Офелия, чтобы устраивать скандалы вокруг формы колье. Гости переглядываются. Видимо, моя версия звучит сомнительно, учитывая стоимость подарков. Но спорить никто не спешит.
Естественно, Паоло я расскажу больше. Он тут как тут, вместе со всеми.
Правитель Амарант приучил анамаорэ к кофе, мы пьем его как из крохотных чашечек, так и из огромных кружек, кто как. Подношу чашечку к губам и отправляю Паоло сообщение:
«У меня к тебе куча вопросов о Двоюродном Ренато. Мало ли ты что-то знаешь. Уделишь мне время поговорить?»
«Да. Уноси потихоньку украшения к себе и приходи поболтать».
«Ага».
За сохранность гарнитуров, кстати, переживать не приходится. Украшения можно только дарить или продавать — ничто нигде не пропадает и не «всплывает» внезапно. Мы живем в столице, но если где-то в дальнем глухом городе Анамаории не знают, что владелица украшений я, полиция узнает моментально.
По большому счету, неженатая знать нигде, кроме столицы и не живет. Ну, только отдельные, самые оригиналы живут, если дружат с местными. А так вся земля поделена между кланами, и получить себе участок можно или при прохождении Церемонии под свой новый клан, или за какие-то особые заслуги.
Правитель Амарант не узнает, пьем мы дома его элитный кофе или нет. Ему не до того. Зато Паоло кофе обожает, и я начала всех угощать, чтобы чуть больше Паоло к себе расположить. В целом у меня и так с ним нормальные отношения, но почти все в мире можно еще больше улучшить.
Мы сидим в глубоких и высоких креслах — у Паоло другой вкус насчет интерьера, чем обычно у эльфов. Обычно анамаорэ сидят на диванах, на ложах, валяются на подушках. А эти светло-бежевые кресла создают дистанцию. Да и вся комната Паоло для приема гостей непривычная: почти нет фонариков и мягких пледов, мало растений, много пустого пространства и света из огромных окон. Даже неуютно чуточку. Но влезать в его душу и выяснять, почему и зачем так, я не хочу. Меня Ренато интересует, а Паоло вряд ли признается, почему фонарики его раздражают.
Паоло начинает беседу сам:
— Рассказывай. Что именно тебя волнует?
Я рассказываю все. Про сад. Про Эфимию. Про Давиде. Про угрозу. Про слова Ренато.
Паоло слушает внимательно, почти безмятежно. Но стоит мне упомянуть Эфимию, как его пальцы крепче сжимают ручку чашки. Фарфор тихо звенит. На миг я ловлю в его взгляде что-то хищное, острое — будто он взвешивает, сколько правды мне выдать и какую именно версию прошлого я выдержу.
У него непривычно короткие для эльфа-анамаорэ волосы; этот стиль делает его строже, резче. Но цвет — светло-каштановый — самый обычный для нашего сословия, привычный, как утренний кофе.
— Обо всех упомянутых наслышан. Эфимию знаю лично. Ее сестру знал, — говорит Паоло, и уголок его губ дергается в кривой усмешке. — Раз уж ты пришла ко мне за информацией, скрывать не буду. Только используй услышанное с умом.
Он делает глоток, а затем, чуть понизив голос, продолжает:
— Сестру Эфимии звали Эмилия. Девушка романтичная, впечатлительная... слишком впечатлительная, за что и поплатилась, к сожалению. Но к этому все пришло позже. Сперва она понравилась Двоюродному Давиде, и они начали встречаться. Настолько серьезно, что дело шло к Церемонии. Они уже почти объявили о ней, но не публично. Знали близкие. И те, кто любит знать все, как я.
Он чуть наклоняется вперед.
— И тут Двоюродный Ренато, неясно из каких побуждений, решил у брата почти-невесту отбить. У самого Ренато... странная особенность. Он практически никогда не продолжает отношения дольше пары-тройки раз близости.
