— Я сегодня собираю тут с вас всех интервью. Трое из вас мне уже рассказали о себе. Твоя очередь.
— Зачем тебе знать? — Анна подпёрла кулаком щёку, опершись локтем на клавиатуру. Клавиши издали почти что джазовый пронзительный аккорд.
— Вы пойдёте со мной в Катакомбу, поможете мне одолеть Дагона. Я должна знать каждого из вас ближе и лучше. Я не сомневаюсь, что на своём корабле ты отлично знала каждого своего человека.
Анна медленно оскалилась — хищно, довольно и залихватски:
— А из тебя может выйти толк! У тебя случайно в роду не было нашего морского брата, м-м? Да. На своих кораблях я отлично знала каждого моего человека. Только для того чтоб знать, кому вонзить нож в спину прежде, чем он вонзит мне, вот для чего!
— Ты должна была убедиться, что рядом с тобой надёжные люди. Что ты можешь им доверять.
— Ты что, хочешь убедиться, можно ли доверять мне? — ответила вопросом Повелительница Морей. Она встала, подплыла ко мне — привидения передвигались одним известным им образом как плавающие в воздухе фантомы. На меня дохнуло солёной морской водой из её рта, когда она прошептала: — Я убийца, детка. Я пачками вешала за кишки на рее таких, как ты. Нет, даже не таких — а мужланов. Таких как ты я просто крошила на корм моим аквариумным акулам. Таких как ты я сжигала живьём в городах, которые я брала. Знаешь, почему? Чтобы их не постигла ещё более худшая участь — стать трофеем моих людей. Перевожу: я убивала женщин, чтобы их не изнасиловали. И как, ты можешь после этого доверять мне?
Анна сделала вид, что гордится своими грехами. Она стояла, подбоченившись, смотрела на меня сверху вниз. Я обратила внимание, что она выше меня на пару сантиметров. По тем временам её рост был особо высоким, даже гигантским для леди — ведь триста лет назад люди биологически были ниже.
— Я могу доверять тебе, — ответила я, смело и честно глядя ей в глаза. — Знаешь почему?
— Потому что боишься меня! Боишься, что если не станешь мне доверять — я обижусь и что-нибудь тебе сделаю, хахаха!!! Вот — правильный ответ! — решила поиздеваться Анна Бони.
— Нет, это не правильный ответ, — покачала я головой.
— Но я же чувствую твой страх!
— Мой страх — отголосок твоего. Я боюсь, что сделаю что-то не правильно, из-за чего подведу тебя и остальных. Не смогу вам помочь, вот чего я боюсь, — я решила идти до конца, быть предельно откровенной. — Я могу доверять тебе, потому что здесь Жак. Которого ты любишь и которому ты тоже хочешь помочь. У тебя доброе сердце, Анна Бони. Я увидела это ещё вчера. Возможно, когда ты была убийцей — ты была рукой судьбы. Так было нужно. Тем более, что было — то было. Про человека можно сказать, что много лет назад это был совсем другой человек — ведь у него был другой опыт, другие обстоятельства. Говорят, что люди не меняются — но это смотря относительно чего. Люди могут меняться, когда им это выгодно или когда они хотят поменяться. Я верю, что ты поменялась. Я не вижу в тебе головореза или убийцу, а с таковыми я общалась, кстати, и умею отличать.
Анна на миг призадумалась. Даже отвела глаза. Потом снова наши взгляды встретились. Её взгляд умный, дерзкий, с вызовом, но я прочитала там, к своему удивлению, уважение.
— Ха! Жак. Ты, наверное, думаешь — какая трогательная история. Любовничек, которого я хочу спасти, пожертвовав собой. За то, что он меня спас, тоже по сути пожертвовав собой! Ничего подобного. Жак мне не любовник, не муж и не и так далее. Он мне никто. Довольна?
— Кого ты обманываешь? Чего ты хочешь?
— Рому, — кивнула Анна и хихикнула.
— Я не буду тебя уговаривать мне помогать. Я привыкла работать одна, мне так удобнее. Но я всё равно доверяю тебе.
— Не-не-не, погоди, чёрт тебя дери, одна ты работать не будешь! — передумала вдруг Анна Бони. — Если предстоит такая буча, как надирание задницы Дагону, я только за! В первых рядах, на абордаж! Да ещё я сама тебя поведу, дитя! Да, ты салага, пороховая обезьяна распоследняя по сравнению со мной, с моим опытом! Поэтому будешь слушаться меня как миленькая, детка. Ты просила, чтоб я тебе рассказала о себе. Что ж. Я расскажу. Да, я читала легенды о себе, книги. Там не всё правда. Там мой образ сильно идеализирован. Я тебе уже говорила, какая я мразь и стерва.
Анна заметно взбодрилась. Она села верхом на стул и принялась поверять мне свою историю, как заправской подружке:
— Я родилась и выросла в ужасной семье. Знаешь поговорку — ничто так не ломает человека, как не те люди, среди которых он варится?
— Ничто так не гасит человека, как окружение не тех людей, — напомнила я.
— Да, точно. Но я была бунтарём. Ты, наверное, догадалась. Я сбежала из дому с этим простофилей Ямисом. Сказала, что буду выдавать себя за его сестру, возьму его фамилию, чтоб скрыться — моя прежняя фамилия Комрак была более чем известна. Отец и дядья — торгаши, фирмачи, о которых гуляет слава на семь морей, понятно тебе? Мне нужна была анонимность. А этот придурок Ямис вообразил, что я теперь доступна, что я его типа, понимаешь, трофей! До него не сразу дошло, что это он — мой трофей. Он стал выдавать меня не за сестру, а за жену. Пустил потом слух, что мы с ним обручились. Какая романтичная муть, не находишь! Я с детства знала, что мне не нужны никакие мужья. Только оружие. Только драка. Только сабля. В легендах, которые ты читала, меня представляют как элитную портовую шлюху последнего пошиба. Не упади сейчас в обморок, деточка, но я до сих пор девица. Да, даже после смерти я девица, так-то! Целомудреннее меня только святые, да и то не все!
— Охотно верю. Ведь ты была бунтарём. Это заметно, — улыбнулась я.
— Нет, ты не веришь мне. И правильно делаешь. У людишек слишком примитивные представления об отношениях полов, об удовлетворении половых потребностей. Дескать, на корабле сто мужиков и одна баба — как она может быть девицей. Да, может, если это — Анна Бони! Ха! И Мария, конечно же. Мария тоже была девицей. Мы... не эти, как их там называют... которые приверженцы однополой любви. У Жака Соуриса была любовница. У него было до черта любовниц, среди них выделялась главная. Он прятал её от экипажа в своей каюте и с ней забавлялся. Только мы с Марией знавали...
Да, детка, были времена, были нравы! Когда я жила при папаше, меня атаковали гувернантки. Вышивание, шитьё, танцы, книксены, рояль... Фу-у-у-у! Ну... гхм. За рояль хоть спасибо, — Анна постучала по крышке пианино. — Отдушина. Люблю хорошую музыку! То, что тут слушала по поздним вечерам Элеонора — такой шлак! Она любила то, что вы называете теперь попсой. Видимо, старуха воображала себя молодой да ранней, — Анна присвистнула, хрюкнула и хихикнула.
— Я рассчитываю спасти её, увидеть живой. Чтобы у неё была снова возможность слушать попсу, — сухо ответила я, глядя на Анну.
Она уловила, что я не совсем серьёзно на неё обиделась за бестактность, снова хрюкнула-хмыкнула, и продолжила:
— Меня больше интересовал сабельный бой. Милый мой родной ближний абордажный бой, о да! Первое убийство я совершила, когда мне было восемь лет. Я забралась на ранчо к соседям, пока мой отец уезжал, а гувернантка забавлялась с конюхом на сеновале. У соседей гостил заезжий маркиз-гастролёр. Нечистый на руку, да, и распоследний подонок. Я зарезала его, как увидела, что он вытворяет, а потом стибрила саблю. Все думали на индейцев. Никто не подумал на меня.
— А что он вытворял? — мне стало любопытно.
— О, тебе лучше этого не знать! Ладно. Пытался обесчестить дочь соседей. Ей было четырнадцать. Мне восемь. Мы дружили, да. Наверное, поэтому я кинулась её спасать. Я совершила добрый, бескорыстный поступок. Зарезала насильника. Пока девица была в обмороке. Он ведь ударил её, чтоб она не сопротивлялась — тут я его и почикала.
Саблю я спрятала в надёжном месте, стала искать того, кто бы меня научил ею владеть. Искала два года. В десять лет я повстречала учителя фехтования. Он мне раскрыл окно в большой мир. Многому он меня научил. Жак... он похож на него чем-то. Спустя четыре года, когда мне стало четырнадцать, я узнала, что моего учителя зарезали на дуэли. Сделал это человек, за которого отец пытался выдать меня замуж. Я махнула за бугор, спуталась с Ямисом.
Мне он был нужен только в качестве проездного билета. Прибыв на другой материк, я сошлась с Баем. Мы хорошо вместе работали. Грабежи, разбой, наёмные убийства. Но когда я плыла на материк в одной упряжке с Ямисом, я влюбилась в море. Однажды мы вдали видели пиратскую каравеллу на горизонте. Ямис побледнел, он сказал, что это — каравелла самого опасного пирата по кличке Вольный Разбойник. Мне понравилось, как это звучит — опасный пират Вольный Разбойник. Я тоже тогда захотела стать опасным пиратом. Мне было четырнадцать. Девочки в том моём возрасте много чего хотят, ты сама знаешь.
С Баем мы не ссорились. Никогда. Мы разошлись по-мирному. Бай однажды по пьяни сказал, что боится меня — это было мне как бальзам на душу. Он сказал, что я многого достигну. Можно сказать, он благословил меня, чтобы я стала пиратом. И это он познакомил меня с Жаком Соурисом, самим Мышиным Королём.
В те времена самым опасным пиратом считала себя каждая морская крыса. Начиная от пороховой обезьяны и заканчивая тем, кто заслуживал такого звания. Жак заслуживал. И я тоже поняла, что я должна была заслужить. Работая с Баем, я поднаторела во владении саблей. Я научилась владеть ею так, как мастера фехтования. Сначала Жак не воспринимал меня всерьёз. Тем более, он сразу догадался, что я баба — а я маскировалась, и не все это понимали. Сама видишь мою грудь — у меня её почти нет. Для кого-то плоская грудь — трагедия, для меня — женское достоинство. Да, почти как для мужчин их мужское достоинство — сама знаешь где.
Я вызвала Жака на дуэль. Я могла его зарезать, но не стала. У Жака был кодекс. Он сказал, что возьмёт меня к себе на корабль — в награду за то, что я победила его. Так я стала пиратом.
Первым делом я захотела познакомиться с этим Вольным Разбойником. Про него ходили разные слухи. Говорили, что он проклятый капитан, ходит на проклятой каравелле, бессмертный как дьявол, а его экипаж — настоящие черти. Я была одержима сжечь или захватить его корабль, а его самого убить. Когда мне говорят, что кто-то бессмертный — моя сабля сразу начинает чесаться! Астр, который любит читать книженции, назвал бы это юношеским максимализмом.
Мы совершали всякие налёты, абордажи, грабили суда. Вольный Разбойник всё не попадался. Я узнала, что Жак боялся его, потому что однажды повстречался с ним. Тот обошёлся с ним милостиво, но напугал его. Жак по молодости перевозил рабов с одного континента на другой, и однажды Вольный Разбойник напал на него, ограбил, убил всю команду, рабов отпустил, самого Жака оставил в живых на сгорающем подчистую корабле. Да, милостиво обошёлся — оставил ему лодку. Одну, дырявую. После этой встречи Жак перестал заниматься рабами. Он сказал, что получил урок.
Потом судьба свела нас с Марией. Я сразу поняла, кто она. Мой двойник. Моя сестра — по крови, по духу. Так же, как и я, она любила драться. Так же, как и я, она не хотела потакать обществу, внушавшему, какой должна, а какой не должна быть женщина. Так же, как и я, она пудрила всем мозги, выдавая себя за мужчину. Жак сначала был озадачен таким приобретением в виде ещё одной женщины в брюках и с саблей у себя на корабле, но после первого успешного абордажа, когда Мария спасла ему жизнь, мигом полюбил её.
Постепенно я стала понимать, что дело не в поле. Да, не в том, что у тебя между ног — а в том, что у тебя в голове. И здесь вот, в сердце, — Анна ударила себя по груди. — Многие мужчины — слабый пол. Многие женщины — сильный пол. А то, как надо — указано роком свыше. Если надо женщине брать саблю, брать корабли, брать города — значит надо. Если надо мужчине реветь без повода, распускать сплетни, быть истеричкой и ещё делать кучу вещей, которые ошибочно предписывают только женщинам — значит, надо. Я брала города, у меня были свои корабли. Штук пять, семь. Я достигла того, чего хотела. Под моим началом ходили мужчины, во много раз старше меня. Они гордились, что ими командует женщина. Можешь считать, что я заливаю. Любому человеку нужна твёрдая рука, которая его направит. В книжках написано, что это должна быть рука отца, мужчины. Не всегда. Твёрдая рука может быть у женщины. Когда ты машешь саблей в ближнем бою, раскраиваешь клинком черепушки и пушки — без твёрдой руки нельзя.
Некоторые — если не многие — люди живут тем, что между ног. Я жила амбициями. Мария жила служением. Ей нравилось делать то, что она делает. Она была хорошим солдатом, но таким, который не хотел стать генералом. Она не стала брать себе свои корабли и флотилии, как я. Когда я ушла в свободное плаванье, Жак сделал её своей правой рукой. Мы втроём оставались друзьями.
Однажды я нашла Вольного Разбойника. Незадолго до того, как злосчастный Ямис наклепал донос на меня, Жака, Марию. Вольный Разбойник хитростью взял мой корабль, обездвижив команду, но не убивая. Каким-то образом погрузил их в сон. Про него ходили слухи, что он если не дьявол, то колдун. Он сказал мне, что слышал обо мне и хотел познакомиться и потолковать.
Мы потолковали. И сделались друзьями. За одну ночь разговоров. Он звал меня к себе на корабль, я его к себе. Мы посмеялись. Потом он вдруг сказал, что пиратов скоро не будет, что они — вымирающий вид. Я готова была прямо там убить его как последнюю собаку за такие речи. Но через несколько дней, умирая вот здесь вот от чумы, осознала — насколько он прав. Я не знаю, где была бы я сейчас и была ли, если б согласилась ходить с ним. Знаешь, почему я тебе рассказала о нём? Он был похож на тебя. Или ты на него. Вы оба по-особому бесстрашны. Ты вот, например, мысли в себя не допускаешь, что можешь проиграть. До тебя все боялись. Их приходилось пинками заставлять.
Моя история почти закончилась. Нас схватили. Меня, Марию. Жак избежал этой участи. Он исхитрился устроить нам побег. Но к тому времени мы в тюрьме подхватили чуму. Всего неделя. Мария была при смерти. Она приказала мне бежать, приказала оставить её. Мы не хотели. Тогда я впервые в жизни заплакала. Я ведь тоже знала, что умру, но мне было обидно до смерти, что умрёт Мария. Моя единственная лучшая подруга. Моя сестра. На берегу и на море.
Жак привёз меня сюда. Он сказал, что слышал легенду — будто нож сможет излечить от чумы. Жак в своё время увлекался колдовством, тарелковращением. Он выкупил эту усадьбу, находящуюся в плачевном состоянии, у последних потомков рыцарей Ордена Чёрной Розы. Именно из их свитков и записей он узнал о ноже. Нож и обряд. И мы станем спасены от всех болезней, от смерти, станем бессмертны. Но души наши взамен навсегда остаются здесь. Жак знал. Я знала. Мне было всё равно — я умирала. Я потеряла Марию. Я сходила с ума, была не в себе — я до сих пор схожу с ума. Кончилось всё так, как кончилось. Я умерла, потом умер Жак — он заразился от меня чумой.
Он уже триста лет почти никогда не покидает комнату, где он умер. Фехтовальную залу на первом этаже. Я иногда хожу к нему. Не думаю, что он захочет нам помогать. Он отказался давно участвовать в играх Бафомета и Дагона.
— Зачем тебе знать? — Анна подпёрла кулаком щёку, опершись локтем на клавиатуру. Клавиши издали почти что джазовый пронзительный аккорд.
— Вы пойдёте со мной в Катакомбу, поможете мне одолеть Дагона. Я должна знать каждого из вас ближе и лучше. Я не сомневаюсь, что на своём корабле ты отлично знала каждого своего человека.
Анна медленно оскалилась — хищно, довольно и залихватски:
— А из тебя может выйти толк! У тебя случайно в роду не было нашего морского брата, м-м? Да. На своих кораблях я отлично знала каждого моего человека. Только для того чтоб знать, кому вонзить нож в спину прежде, чем он вонзит мне, вот для чего!
— Ты должна была убедиться, что рядом с тобой надёжные люди. Что ты можешь им доверять.
— Ты что, хочешь убедиться, можно ли доверять мне? — ответила вопросом Повелительница Морей. Она встала, подплыла ко мне — привидения передвигались одним известным им образом как плавающие в воздухе фантомы. На меня дохнуло солёной морской водой из её рта, когда она прошептала: — Я убийца, детка. Я пачками вешала за кишки на рее таких, как ты. Нет, даже не таких — а мужланов. Таких как ты я просто крошила на корм моим аквариумным акулам. Таких как ты я сжигала живьём в городах, которые я брала. Знаешь, почему? Чтобы их не постигла ещё более худшая участь — стать трофеем моих людей. Перевожу: я убивала женщин, чтобы их не изнасиловали. И как, ты можешь после этого доверять мне?
Анна сделала вид, что гордится своими грехами. Она стояла, подбоченившись, смотрела на меня сверху вниз. Я обратила внимание, что она выше меня на пару сантиметров. По тем временам её рост был особо высоким, даже гигантским для леди — ведь триста лет назад люди биологически были ниже.
— Я могу доверять тебе, — ответила я, смело и честно глядя ей в глаза. — Знаешь почему?
— Потому что боишься меня! Боишься, что если не станешь мне доверять — я обижусь и что-нибудь тебе сделаю, хахаха!!! Вот — правильный ответ! — решила поиздеваться Анна Бони.
— Нет, это не правильный ответ, — покачала я головой.
— Но я же чувствую твой страх!
— Мой страх — отголосок твоего. Я боюсь, что сделаю что-то не правильно, из-за чего подведу тебя и остальных. Не смогу вам помочь, вот чего я боюсь, — я решила идти до конца, быть предельно откровенной. — Я могу доверять тебе, потому что здесь Жак. Которого ты любишь и которому ты тоже хочешь помочь. У тебя доброе сердце, Анна Бони. Я увидела это ещё вчера. Возможно, когда ты была убийцей — ты была рукой судьбы. Так было нужно. Тем более, что было — то было. Про человека можно сказать, что много лет назад это был совсем другой человек — ведь у него был другой опыт, другие обстоятельства. Говорят, что люди не меняются — но это смотря относительно чего. Люди могут меняться, когда им это выгодно или когда они хотят поменяться. Я верю, что ты поменялась. Я не вижу в тебе головореза или убийцу, а с таковыми я общалась, кстати, и умею отличать.
Анна на миг призадумалась. Даже отвела глаза. Потом снова наши взгляды встретились. Её взгляд умный, дерзкий, с вызовом, но я прочитала там, к своему удивлению, уважение.
— Ха! Жак. Ты, наверное, думаешь — какая трогательная история. Любовничек, которого я хочу спасти, пожертвовав собой. За то, что он меня спас, тоже по сути пожертвовав собой! Ничего подобного. Жак мне не любовник, не муж и не и так далее. Он мне никто. Довольна?
— Кого ты обманываешь? Чего ты хочешь?
— Рому, — кивнула Анна и хихикнула.
— Я не буду тебя уговаривать мне помогать. Я привыкла работать одна, мне так удобнее. Но я всё равно доверяю тебе.
— Не-не-не, погоди, чёрт тебя дери, одна ты работать не будешь! — передумала вдруг Анна Бони. — Если предстоит такая буча, как надирание задницы Дагону, я только за! В первых рядах, на абордаж! Да ещё я сама тебя поведу, дитя! Да, ты салага, пороховая обезьяна распоследняя по сравнению со мной, с моим опытом! Поэтому будешь слушаться меня как миленькая, детка. Ты просила, чтоб я тебе рассказала о себе. Что ж. Я расскажу. Да, я читала легенды о себе, книги. Там не всё правда. Там мой образ сильно идеализирован. Я тебе уже говорила, какая я мразь и стерва.
Анна заметно взбодрилась. Она села верхом на стул и принялась поверять мне свою историю, как заправской подружке:
— Я родилась и выросла в ужасной семье. Знаешь поговорку — ничто так не ломает человека, как не те люди, среди которых он варится?
— Ничто так не гасит человека, как окружение не тех людей, — напомнила я.
— Да, точно. Но я была бунтарём. Ты, наверное, догадалась. Я сбежала из дому с этим простофилей Ямисом. Сказала, что буду выдавать себя за его сестру, возьму его фамилию, чтоб скрыться — моя прежняя фамилия Комрак была более чем известна. Отец и дядья — торгаши, фирмачи, о которых гуляет слава на семь морей, понятно тебе? Мне нужна была анонимность. А этот придурок Ямис вообразил, что я теперь доступна, что я его типа, понимаешь, трофей! До него не сразу дошло, что это он — мой трофей. Он стал выдавать меня не за сестру, а за жену. Пустил потом слух, что мы с ним обручились. Какая романтичная муть, не находишь! Я с детства знала, что мне не нужны никакие мужья. Только оружие. Только драка. Только сабля. В легендах, которые ты читала, меня представляют как элитную портовую шлюху последнего пошиба. Не упади сейчас в обморок, деточка, но я до сих пор девица. Да, даже после смерти я девица, так-то! Целомудреннее меня только святые, да и то не все!
— Охотно верю. Ведь ты была бунтарём. Это заметно, — улыбнулась я.
— Нет, ты не веришь мне. И правильно делаешь. У людишек слишком примитивные представления об отношениях полов, об удовлетворении половых потребностей. Дескать, на корабле сто мужиков и одна баба — как она может быть девицей. Да, может, если это — Анна Бони! Ха! И Мария, конечно же. Мария тоже была девицей. Мы... не эти, как их там называют... которые приверженцы однополой любви. У Жака Соуриса была любовница. У него было до черта любовниц, среди них выделялась главная. Он прятал её от экипажа в своей каюте и с ней забавлялся. Только мы с Марией знавали...
Да, детка, были времена, были нравы! Когда я жила при папаше, меня атаковали гувернантки. Вышивание, шитьё, танцы, книксены, рояль... Фу-у-у-у! Ну... гхм. За рояль хоть спасибо, — Анна постучала по крышке пианино. — Отдушина. Люблю хорошую музыку! То, что тут слушала по поздним вечерам Элеонора — такой шлак! Она любила то, что вы называете теперь попсой. Видимо, старуха воображала себя молодой да ранней, — Анна присвистнула, хрюкнула и хихикнула.
— Я рассчитываю спасти её, увидеть живой. Чтобы у неё была снова возможность слушать попсу, — сухо ответила я, глядя на Анну.
Она уловила, что я не совсем серьёзно на неё обиделась за бестактность, снова хрюкнула-хмыкнула, и продолжила:
— Меня больше интересовал сабельный бой. Милый мой родной ближний абордажный бой, о да! Первое убийство я совершила, когда мне было восемь лет. Я забралась на ранчо к соседям, пока мой отец уезжал, а гувернантка забавлялась с конюхом на сеновале. У соседей гостил заезжий маркиз-гастролёр. Нечистый на руку, да, и распоследний подонок. Я зарезала его, как увидела, что он вытворяет, а потом стибрила саблю. Все думали на индейцев. Никто не подумал на меня.
— А что он вытворял? — мне стало любопытно.
— О, тебе лучше этого не знать! Ладно. Пытался обесчестить дочь соседей. Ей было четырнадцать. Мне восемь. Мы дружили, да. Наверное, поэтому я кинулась её спасать. Я совершила добрый, бескорыстный поступок. Зарезала насильника. Пока девица была в обмороке. Он ведь ударил её, чтоб она не сопротивлялась — тут я его и почикала.
Саблю я спрятала в надёжном месте, стала искать того, кто бы меня научил ею владеть. Искала два года. В десять лет я повстречала учителя фехтования. Он мне раскрыл окно в большой мир. Многому он меня научил. Жак... он похож на него чем-то. Спустя четыре года, когда мне стало четырнадцать, я узнала, что моего учителя зарезали на дуэли. Сделал это человек, за которого отец пытался выдать меня замуж. Я махнула за бугор, спуталась с Ямисом.
Мне он был нужен только в качестве проездного билета. Прибыв на другой материк, я сошлась с Баем. Мы хорошо вместе работали. Грабежи, разбой, наёмные убийства. Но когда я плыла на материк в одной упряжке с Ямисом, я влюбилась в море. Однажды мы вдали видели пиратскую каравеллу на горизонте. Ямис побледнел, он сказал, что это — каравелла самого опасного пирата по кличке Вольный Разбойник. Мне понравилось, как это звучит — опасный пират Вольный Разбойник. Я тоже тогда захотела стать опасным пиратом. Мне было четырнадцать. Девочки в том моём возрасте много чего хотят, ты сама знаешь.
С Баем мы не ссорились. Никогда. Мы разошлись по-мирному. Бай однажды по пьяни сказал, что боится меня — это было мне как бальзам на душу. Он сказал, что я многого достигну. Можно сказать, он благословил меня, чтобы я стала пиратом. И это он познакомил меня с Жаком Соурисом, самим Мышиным Королём.
В те времена самым опасным пиратом считала себя каждая морская крыса. Начиная от пороховой обезьяны и заканчивая тем, кто заслуживал такого звания. Жак заслуживал. И я тоже поняла, что я должна была заслужить. Работая с Баем, я поднаторела во владении саблей. Я научилась владеть ею так, как мастера фехтования. Сначала Жак не воспринимал меня всерьёз. Тем более, он сразу догадался, что я баба — а я маскировалась, и не все это понимали. Сама видишь мою грудь — у меня её почти нет. Для кого-то плоская грудь — трагедия, для меня — женское достоинство. Да, почти как для мужчин их мужское достоинство — сама знаешь где.
Я вызвала Жака на дуэль. Я могла его зарезать, но не стала. У Жака был кодекс. Он сказал, что возьмёт меня к себе на корабль — в награду за то, что я победила его. Так я стала пиратом.
Первым делом я захотела познакомиться с этим Вольным Разбойником. Про него ходили разные слухи. Говорили, что он проклятый капитан, ходит на проклятой каравелле, бессмертный как дьявол, а его экипаж — настоящие черти. Я была одержима сжечь или захватить его корабль, а его самого убить. Когда мне говорят, что кто-то бессмертный — моя сабля сразу начинает чесаться! Астр, который любит читать книженции, назвал бы это юношеским максимализмом.
Мы совершали всякие налёты, абордажи, грабили суда. Вольный Разбойник всё не попадался. Я узнала, что Жак боялся его, потому что однажды повстречался с ним. Тот обошёлся с ним милостиво, но напугал его. Жак по молодости перевозил рабов с одного континента на другой, и однажды Вольный Разбойник напал на него, ограбил, убил всю команду, рабов отпустил, самого Жака оставил в живых на сгорающем подчистую корабле. Да, милостиво обошёлся — оставил ему лодку. Одну, дырявую. После этой встречи Жак перестал заниматься рабами. Он сказал, что получил урок.
Потом судьба свела нас с Марией. Я сразу поняла, кто она. Мой двойник. Моя сестра — по крови, по духу. Так же, как и я, она любила драться. Так же, как и я, она не хотела потакать обществу, внушавшему, какой должна, а какой не должна быть женщина. Так же, как и я, она пудрила всем мозги, выдавая себя за мужчину. Жак сначала был озадачен таким приобретением в виде ещё одной женщины в брюках и с саблей у себя на корабле, но после первого успешного абордажа, когда Мария спасла ему жизнь, мигом полюбил её.
Постепенно я стала понимать, что дело не в поле. Да, не в том, что у тебя между ног — а в том, что у тебя в голове. И здесь вот, в сердце, — Анна ударила себя по груди. — Многие мужчины — слабый пол. Многие женщины — сильный пол. А то, как надо — указано роком свыше. Если надо женщине брать саблю, брать корабли, брать города — значит надо. Если надо мужчине реветь без повода, распускать сплетни, быть истеричкой и ещё делать кучу вещей, которые ошибочно предписывают только женщинам — значит, надо. Я брала города, у меня были свои корабли. Штук пять, семь. Я достигла того, чего хотела. Под моим началом ходили мужчины, во много раз старше меня. Они гордились, что ими командует женщина. Можешь считать, что я заливаю. Любому человеку нужна твёрдая рука, которая его направит. В книжках написано, что это должна быть рука отца, мужчины. Не всегда. Твёрдая рука может быть у женщины. Когда ты машешь саблей в ближнем бою, раскраиваешь клинком черепушки и пушки — без твёрдой руки нельзя.
Некоторые — если не многие — люди живут тем, что между ног. Я жила амбициями. Мария жила служением. Ей нравилось делать то, что она делает. Она была хорошим солдатом, но таким, который не хотел стать генералом. Она не стала брать себе свои корабли и флотилии, как я. Когда я ушла в свободное плаванье, Жак сделал её своей правой рукой. Мы втроём оставались друзьями.
Однажды я нашла Вольного Разбойника. Незадолго до того, как злосчастный Ямис наклепал донос на меня, Жака, Марию. Вольный Разбойник хитростью взял мой корабль, обездвижив команду, но не убивая. Каким-то образом погрузил их в сон. Про него ходили слухи, что он если не дьявол, то колдун. Он сказал мне, что слышал обо мне и хотел познакомиться и потолковать.
Мы потолковали. И сделались друзьями. За одну ночь разговоров. Он звал меня к себе на корабль, я его к себе. Мы посмеялись. Потом он вдруг сказал, что пиратов скоро не будет, что они — вымирающий вид. Я готова была прямо там убить его как последнюю собаку за такие речи. Но через несколько дней, умирая вот здесь вот от чумы, осознала — насколько он прав. Я не знаю, где была бы я сейчас и была ли, если б согласилась ходить с ним. Знаешь, почему я тебе рассказала о нём? Он был похож на тебя. Или ты на него. Вы оба по-особому бесстрашны. Ты вот, например, мысли в себя не допускаешь, что можешь проиграть. До тебя все боялись. Их приходилось пинками заставлять.
Моя история почти закончилась. Нас схватили. Меня, Марию. Жак избежал этой участи. Он исхитрился устроить нам побег. Но к тому времени мы в тюрьме подхватили чуму. Всего неделя. Мария была при смерти. Она приказала мне бежать, приказала оставить её. Мы не хотели. Тогда я впервые в жизни заплакала. Я ведь тоже знала, что умру, но мне было обидно до смерти, что умрёт Мария. Моя единственная лучшая подруга. Моя сестра. На берегу и на море.
Жак привёз меня сюда. Он сказал, что слышал легенду — будто нож сможет излечить от чумы. Жак в своё время увлекался колдовством, тарелковращением. Он выкупил эту усадьбу, находящуюся в плачевном состоянии, у последних потомков рыцарей Ордена Чёрной Розы. Именно из их свитков и записей он узнал о ноже. Нож и обряд. И мы станем спасены от всех болезней, от смерти, станем бессмертны. Но души наши взамен навсегда остаются здесь. Жак знал. Я знала. Мне было всё равно — я умирала. Я потеряла Марию. Я сходила с ума, была не в себе — я до сих пор схожу с ума. Кончилось всё так, как кончилось. Я умерла, потом умер Жак — он заразился от меня чумой.
Он уже триста лет почти никогда не покидает комнату, где он умер. Фехтовальную залу на первом этаже. Я иногда хожу к нему. Не думаю, что он захочет нам помогать. Он отказался давно участвовать в играх Бафомета и Дагона.
