Катакомба

Создавалось впечатление, что эти светильники горели здесь вечность. Они напоминали плафоны восточных фонариков из тонкой материи, а в них горел огонь. Возможно, это была такая форма фосфоресцирующих грибов — я не приглядывалась.
       Озеро на вид спокойное, кристально-чистое. Однако вода при ближнем рассмотрении не прозрачная, а мутно-зелёная, заросшая непонятными водорослями. Озеро отделяло нас от "островка" у противоположной стены, на котором виднелся алтарь в форме чёрного ромба. Антрацит или оникс, то есть абсолютно чёрный гладкий камень. Даже издали я увидела, что там что-то выгравировано.
       Здесь тихо и спокойно. Но эта тишь обманчива. Это понятно. Шакс подтвердил:
       — Под водой Глубокие. Много. Иди или плыви к Чёрному Ромбу. Глубоких беру на себя.
       Я заколебалась, потому что растерялась. Каждый миг, проведённый в Усадьбе Лесное Сердце и в Катакомбе под нею, я не знала, что ждать дальше. Из-за этого я искала поддержки и подсказок. Но сейчас искать поддержки и подсказок не у кого. Шакс делает что может для меня — он и так фактически спас мне жизнь, доведя сюда. И готовится умереть, раствориться в небытии, отплатить своей жизнью, сущностью, душой за все злодеяния, которые совершал — хотя отплатил уже сполна. Ведь это благодаря ему Милена до сих пор не попала во власть Дагона, хоть зловещий Древний и звал её.
       — Почему ты стоишь, Смельчак? — Шакс рявкнул — как пролаял. Но его отрывистый громкий голос уже не казался мне грубым окриком, как вначале. Я привыкла. Я поняла палача.
       — Здесь не видно врагов. Глубокие — не в счёт, и лярвы тоже. Это мелочь. Где Дагон? Где предатель?
       На мгновение меня постигло очень неприятная, гадливая, подлая, паскудная догадка.
       Что Шакс — предатель.
       Но я тут же устыдилась своих мыслей. Я верила ему.
       Кому я ещё верила? Кто — предатель?
       Анна? Своевольная, сумасшедшая пиратка. Пожалуй, да, она могла быть в сговоре с Дагоном. Устроила этот спектакль с демоном-жуком, и сейчас явится сюда, начнёт качать права.
       Мелькор и Астр? Ещё более возможно. Горгульи умеют терпеливо выжидать своего часа. Как раз когда мы с помощью Брабатуса открыли им проход в Тёмный Лабиринт, они получили доступ к сокровищам.
       Жак? А что, если правда он помогает Дагону? Мутный тип, любит вино, женщин, изображает из себя уставшего от жизни и от смерти апатичного духа, тоже повредился рассудком. Может, он в сговоре с Прокопом, устроил спектакль, чтобы я сюда попала, была принесена в жертву Дагону...
       Брабатус? Нет. Брабатус не может быть предателем, никак. Какой ему резон? Тем более, он несколько раз спасал меня, выручал. И Шакс утверждает, что Брабатус сражался с рабами Дагона на совесть.
       А что если Скиталец? Нет... об этом вообще не хочется думать. Когда мы только что шли в Тёмном Лабиринте, и до этого в Усадьбе, я вдруг ощутила, как сильно к нему привязалась. Самое открытое, самое бесхитростное и преданное существо на свете — таким он мне казался.
       Всё-таки Шакс? Вот он смотрит на меня, требовательно, строго, ждёт. Он не отступится от своих замыслов. Под его взором я прыгаю в омут, высоко поднимая над головой рюкзак с Книгой Запретного Злого Знания, чтобы не намочить. Ноги касаются дна, илистого, довольно шаткого, трясинообразоного. Вода на удивление не холодная и не студёная, а тёплая, словно подогретая. И липкая. Как кровь. Только по виду не кровь, а именно вода, какая бывает в обычном пруду.
       Нет, не Шакс, нет! Я ощущаю его чувства. Нетерпение. Желание поскорее покончить со всем. И ненависть. К себе. Желание стереть себя из всех планов бытия. Страдание. Страх. Ужас. Кошмар. Боль. На секунду меня мутит, перед глазами пелена. Я чуть не теряю сознание, но ноги меня доносят почти до середины "пруда". Слева и справа что-то бурлит. Ко мне тянутся зелёные лапища, глаза и покрытые крокодиловыми чешуйками морды. Два, три, нет, четыре Глубоких. Но они останавливаются, не доплывая до меня несколько метров. Шакс их держит. Он посылает в них то, что больше тысячи лет испытывает сам. Глубоким больно, страшно. Они ненавидят Шакса, меня, себя. И ничего не могут сделать.
       По склизким камням я как улитка выползаю на "островок" — сравнительно ровную площадку, где Чёрный Ромб. Боясь, что книга может намокнуть, швыряю рюкзак подальше. Вскарабкиваюсь ещё. Сзади меня утробное урчание Глубоких. Они отступают.
       С меня течёт эта мутная, липкая, тёплая вода. Я догадываюсь, из чего она — должно быть, из частей Глубоких, из продуктов их жизнедеятельности, а может, из останков их еды. Пока я шла по дну, несколько раз мои ноги задевало что-то твёрдое, острое, похожее на поломанные кости — так мне казалось. Вода была мне по грудь в этом бассейне, поэтому я смогла донести книгу в сохранности, держа её в руках над головой.
       Как могу, отряхиваюсь. Подползаю к своему рюкзаку. Глубокие исчезают. Они, видимо, не могут нападать на меня "на суше". Шакс оказывается рядом со мной. Он светится красным. Он затрачивает много энергии сейчас.
       — Быстрее, Смельчак. Дагон что-то задумал. Он зачем-то даёт отсрочку, даёт тебе возможность снять проклятье Бафомета, — шипит палач.
       Если бы бывший злой дух-палач был из плоти и крови, я бы смело сказала, что он сильно нервничает. Буквально кипятится. С явным остервенением он ударяет по воде — разносится плеск, брызги летят во все стороны, в том числе на меня. Я стараюсь успокоиться внутри себя, достаю нож Бафомета. Тот самый, который потрогала в первый день, когда осматривала мастерскую Икабода. Шакс ничего не говорит. Он ходит по островку возле Чёрного Ромба, его призрачное тело испускает красное свечение как от лампы, глаза превращаются в две бездонные чёрные точки. Смотрится жутко. Даже Скиталец, который страшнее всех монстров из катакомбы, кажется симпатягой теперь.
       Когда я прикладываюсь лезвием ножа к левой руке, оголив рукав рубашки, Шакс буквально стоит над душой. Я чувствую, как ему неймётся проорать мне, чтобы я работала быстрее. Но он находит в себе силы не торопить меня, потому что понимает — одно неверное движение, и я сделаю что-то неправильно. Или откажусь делать?
       Нет. Я не отступлюсь. Глупо. Даже если это ловушка — я всё равно не пойму её. Я хочу спасти Милену и помочь тем, кому смогу помочь. Делаю небольшой надрез. В том месте, где не будет сильного кровотечения, но при этом крови достаточно, чтобы несколько капель упали в ложбинки замысловатой гравировки на поверхности алтаря.
       Про кровь говорят, что это вода жизни, сок жизни. Что кровь — носитель генетики предков и энергетики всего Рода. Если это так — не удивительно, что все сверхъестественные могучие существа требуют крови. Мои капли падают, падают, падают — и ничего не происходит. Палач замирает, совсем рядом. Он жадно смотрит на Чёрный Ромб, на то место, куда падает кровь. Я растерянно и рассеянно смотрю на ранку. Думаю, что надо бы побольше порезать, но с другой стороны если я допущу большее членовредительство, я не смогу сражаться левой рукой. Резанные раны перед боем с Дагоном мне совсем ни к чему.
       Проходит ещё минуты, может, две. И по-прежнему ничего не происходит. Тишина. Я не читаю никаких заклинаний или молитв — я их не знаю. Я не подписывалась в слуги Бафомета, когда приходила сюда. И Бафомет никак не является. Продолжаю держать руку над Чёрным Ромбом. Кап-кап-кап.
       Шакс чуть отстраняется. Прислушивается к гнетущей, вязкой тишине. И вдруг говорит:
       — Бафомет принял твою жертву. Мы свободны. По его условиям, он снимает оброк и служение с тех, кто тронул его нож, после того как кто-то из его живых слуг-людей прольёт кровь над его Чёрным Ромбом. И теперь я прошу Бафомета открыть Смельчаку путь к Дагону.
       Последнее сказано не мне. А высшим мощным силам, олицетворяющим высшее зло. Кто такой Бафомет, что я знала о нём, кроме тех мифов, что почерпнула из книг, сказок, мифологии, рок-песен и фильмов ужасов? Мы думаем — Бафомет либо сам Дьявол, либо его правая рука, в образе козла, а на самом деле всё совсем по-другому.
       Я и сейчас верю Шаксу. И благодарю судьбу, что он сейчас со мной. Пол подо мной задрожал, от неожиданности я отпрянула и чуть не упала в воду. Чёрный Ромб медленно разъехался в стороны, образуя проход вниз, в темноту. Он управлялся древним механизмом. Не известно, что послужило спусковым крючком — моя кровь, химическая или механическая реакция неведомой машины, либо воззвание Шакса. Самого верного, самого старого слуги Бафомета — такого слуги, который лучше всех знал своего господина.
       — Дагон там, — Шакс говорил теперь спокойно. Тихо. Сосредоточенно, как генерал, отдающий приказы перед последним боем. — Мы спустимся. Я ударю первым. Держись за мной. Я сделаю всё, чтобы тебе оставалось его только добить.
       Мы посмотрели друг на друга.
       — Хорошо, — кивнула я, затягивая ранку от пореза носовым платком. — Пошли.
       Я собралась ступить первой. Шакс задержал. И сказал то, что я больше всего боялась и не хотела услышать:
       — Прощай, Смельчак. Ты была лучшим другом. Говорю это сейчас и здесь, потому что там это говорить будет некогда.
       В очередной раз я собралась возразить. Попросить Шакса не идти на такую жертву. Но что я могла сделать? Он выбрал. Украдкой вздохнула, собралась пойти в дыру. Но остановилась!
       Из дыры раздались звуки, напоминающие приближающиеся шаги. К нам сюда кто-то шёл. Дагон?! Я отскочила назад, держа саблю наизготовку. Вдруг осознала ужасную вещь — совершенно забыла о книге! Книга осталась в рюкзаке, как и Лезвие Слуги, рюкзак валяется за алтарём. Если он, конечно, не свалился в воду, пока Чёрный Ромб двигался. Как я могла допустить такую беспечность?!
       Шакс тоже отошёл от прохода вниз. Он выглядел озадаченным. А потом мы с ним увидели, как из дыры вышел Брабатус. Рыцарь держался с нескрываемым достоинством, и я в первую секунду подумала, что он уже сделал всю грязную работу — пришёл сюда вперёд нас, разделался с Дагоном и принялся дожидаться, пока мы не снимем проклятье Бафомета. К этому чувству примешивалась радость от того, что я вижу его живым и невредимым. Я выдохнула в порыве:
       — Брабатус! Мы тебя искали в Тёмном Лабиринте, волновались о тебе. Как ты, всё ли в порядке?
       Следующее случилось почти в один миг. Шакс ринулся вперёд, к дыре и к Брабатусу с криком:
       — Смельчак, не верь ему, это он предал нас!
       Брабатус же, слишком проворно для шестисотлетнего духа-рыцаря, выставил вперёд свой меч... и меч мгновенно пронзил Шакса насквозь. Я не успела даже моргнуть – настолько стремительно это произошло! Палач мигом перестал светить красным, стал серым, прозрачным, блеклым — совсем как Жак Соурис. Я не поверила своим глазам. В голове порушилась картина мира. Брабатус — предатель? Как? Зачем? Почему?!
       И как так случилось, что бесплотный, умеющий проходить сквозь стены Шакс, вдруг сейчас осунулся, сделался неподвижным, и... я тут же почувствовала на себе его боль, почти физическую. Сожаление. Самоуничижение.
       — Не смог. Не успел.
       — О да, смелая дама. Со мной всё в порядке, и всегда было, есть и будет в порядке. Чего не скажешь о тебе и твоём бандитском сброде ничтожеств и неудачников! — тон Брабатуса, такой же, как и прежде — поучительный, самодовольный, мне в миг сделался противным.
       Но я всё не могла никак поверить в реальность творившегося.
       — Брабатус, это что, такая шутка? Ты пронзил Шакса мечом не по-настоящему, верно? Ты хотел проучить его просто? Шакс, что с тобой? Почему ты изменил цвет?
       — Ха. Ха. Ха, — отрывисто, гулко и противно из-под доспехов кашляющим звуком рассмеялся Брабатус. — А я уж решил — у тебя есть мозги. Но у тебя их нет, и не было. Что ж, тем лучше — ведь тогда я быстрее разделаюсь с тобой, пока до тебя будет доходить, что к чему. Вы молодцы-удальцы, договорились с Бафометом. Но Дагон сильнее. Я всегда это знал, что в войне выиграет Дагон. Я присоединился к нему давно. Глупец Шакс, самодовольный кретин, думал провернуть финт — найти Смельчака, подослать к Дагону. Но проиграл, потому что не учёл: мощь Дагона — Великого Древнего, повелителя мира, бога — гораздо больше мощи какого-то захудалого козлообразного демона! Как бы сказала эта мерзкая висельница Анна, вы вступили не в тот клуб.
       Брабатус выдернул меч. Шакс упал. Он угасал. Я видела, как из него уходят эманации эктоплазмы. Он растворялся в небытии. Я не могла в это поверить. Что всё закончится так вот, нелепо. Брабатус между тем пояснил, начиная приближаться ко мне и выставив вперёд меч:
       — Этот меч, эти доспехи никто не принимал всерьёз. Все считали — я старая кляча, меч ржав, туп, и я использую его как стариковскую клюку, как костыль. Дагон подсмотрел у Бафомета его увлечение ножами — и тоже решил сделать нечто подобное. Бафомет любит ножи, Дагон тоже любит ножи, но так как Дагон больше и сильнее, ножи, которые он любит — тоже больше и сильнее, ха! Ха! Ха!
       Поучительный занудный тон теперь - голос самой смерти. Я отступала, пока не упёрлась спиной в стену. Моя рука, сжимающая саблю, дрожала. Я поняла, что вряд ли устою против рыцаря в латах, с полуторным мечом, который всю живую жизнь наверняка тренировался, и не просто фехтовал на красивых турнирах — а крошил врагов за милую душу.
       — Этот меч тоже волшебный, как и все ножи Бафомета. Всякий, кого я протыкаю насквозь этим мечом — сливается с Дагоном, уходит к нему, становится его частью, растворяется. И больше ему нет никуда ходу, ха! Ха! Ха! Дагону ты не нужна. А твоё живое тело во плоти — очень даже нужно. Прекрасный сосуд прекрасной дамы. Дагон хочет завладеть Миленой. Он, конечно же, предпочёл бы, чтобы ты, смелая дама, была смелым юношей. Но так тоже сойдёт! А теперь готовься к смерти, Смельчак. Я рыцарь Ордена Чёрной Розы, у меня есть кодекс чести, благодари за это моих предков и сам Орден. Ибо этот кодекс чести позволяет мне быть к тебе великодушным и дать тебе несколько минут, чтобы ты могла помолиться перед смертью. Перед тем, как твоя бессмертная душа разрушится навсегда и станет частью Дагона, моего повелителя, моего бога и бога всего этого мира!
       Тон из поучительного стал торжественным. Так говорит диктор на телевидении или ректор вуза, вручающий диплом. Брабатус упивался своей речью. Он упивался тем, как подставил нас всех, как заставил верить себе даже Шакса. Не только верить. Шакс признался, что уважал духа рыцаря, считал его товарищем, другом. Я не могла подойти к Шаксу, узнать, что с ним случилось — Брабатус оттеснил меня далеко. Сзади стена, а если я сделаю шаг вправо — попаду в воду. Из воды уже хищно пялились Глубокие. Когда они вылезли — я не знала. И такие "болельщики" мне совсем не нравились.
       Но более всего мне не нравилось, что я не могла посмотреть Брабатусу в лицо. Потому что лица у него не было — только литой сплошной шлем с узкой тёмной щелью. Только эти старые латы, только меч. Гнусный подлый невидимка в доспехах. И сейчас он, упиваясь своим великодушием, предлагал мне молиться, просить пощады, унижаться.
       Но он плохо знал, кто я. Возможно, его грозные речи и потрясание мечом перед моим лицом и произвели бы сильное впечатление на писательницу Карин Бартул или на Икабода Неверри, и тем более на Милену. Но не на меня. Так уж вышло, что Брабатус далеко не первый на моей практике, кто угрожал мне мечом. Я не просто Смельчак. Я Сорвиголова.