— Малфоев разве не оправдали?
Гарри развёл руками. Оправдать их действительно оправдали, но денег лишили почти полностью. Правда, он был уверен, что изворотливая семейка эмигрировала во Францию, но, судя по всему, ошибался.
В комнате воцарилась тишина, которую не нарушало даже тиканье часов. Гарри жил в съёмной квартире в Лондоне "по-спартански" – кроме дивана и небольшого старого шкафа, в гостиной не было ничего; убранство спальни состояло из кровати и стула, а на кухне уныло стоял старый стол с чайником и тремя чашками. После года скитаний он точно знал, что большего ему не требуется.
Вдруг с дивана раздался слабый голос:
— Поттер и Грейнджер... Я в аду.
Больной очнулся.
— Малфой, ты всё-таки не помер, — в тон ему ответил Гарри, но в душе был рад, что сумел его спасти.
Гермиона бросила:
— Я пойду, — и, не прощаясь, скрылась в зелёном пламени камина.
Гарри остался стоять недалеко от дивана. Малфой с трудом встал и, шатаясь, подошел к нему.
— Ты выглядишь так, словно тебя месяцами голодом морили и пытали, — сказал Гарри и получил в ответ тяжелый взгляд.
— Представь себе, примерно так и было. После того как золотой мальчик, — губы Малфоя скривились, — одолел Лорда, из его сторонников решили сделать козлов отпущения.
— То есть ты меня во всем обвиняешь? — вскинулся Гарри.
— Отнюдь, Поттер. Я, знаешь ли, ненавидел Лорда не меньше многих со «светлой» стороны. Только вот после его поражения для нас всё стало ещё хуже, чем при его здравии.
Гарри вспомнил затравленные лица семейства Малфоев в родовом Мэноре и животный ужас на лице Драко при словах «Тёмный Лорд». Тогда им однозначно было плохо. Неожиданно речь прервалась утробным звуком – Малфой мог строить из себя аристократа столько, сколько хотел. Но его желудок однозначно требовал еду.
— Ты расскажешь мне. Но сначала мы поедим.
И Гарри махнул рукой в сторону кухни, пропуская гостя вперед. Хотя палочки у него и не было, Гарри еще не готов был повернуться к нему спиной.
Еды в доме было немного – обычно Гарри отправлялся на обед или в Нору, где давно стал не просто частым гостем, а членом семьи, или на площадь Гриммо, к Кикимеру. Но несколько упаковок быстрозавариваемой лапши в шкафу всё-таки лежало, также как и пара пачек сухого печенья.
Первые несколько ложек лапши Малфой съел быстро и молча, на лице его читалось наслаждение. Но потом оно сменилось ужасом.
— Поттер, что я ем?
Гарри пожал плечами – оправдываться не хотелось. Временное облегчение, которое дали ему вчерашняя история и сегодняшнее переживание за состояние врага, схлынуло безвозвратно, и мышцы под кожей снова начали зудеть. Снова захотелось оказаться в эпицентре событий, защищать свою жизнь.
Малфой, не дождавшись ответа, молча доел лапшу и отодвинул от себя тарелку.
— Ты готов слушать, Поттер?
Гарри кивнул, заклинанием очистив посуду.
История оказалась, впрочем, значительно более банальной, нежели Гарри ожидал: в ней не было ни сражений, ни интриг.
Ещё пока Волдеморт был у власти, он постарался как можно сильнее прижать глав всех старинных родов, в первую очередь Малфоев, обладавших политическим весом и большим состоянием. Убеждениями или угрозами он постепенно заклеймил их детей, получив отличный рычаг давления на родителей. В первую очередь ему нужны были деньги. Поэтому к концу войны состояние Малфоев, а также Ноттов, Крэбов и ещё десятка чистокровных фамилий уменьшилось едва ли не в пять раз.
После победы, когда для всей Британии наступило прекрасное время мира и безопасности, за чистокровок с Тёмными Метками на предплечьях взялось Министерство: менее знатных арестовали, более знатных оправдали, предварительно опустошив их сейфы.
— Поэтому, — развёл руками Драко, — из зала суда я вышел оправданным, но совершенно нищим. Зато в Мэноре осталось немало тайников. Отец… несколько не в себе, так что открыть их не может. А бывшим Пожирателям крайне нужно их содержимое, и в первую очередь – деньги, которые можно за него выручить.
— И они решили надавить на тебя, — равнодушно закончил Гарри, — скучная история.
— Ну, извини, мистер Герой, новых тёмных магов у нас нет.
Школьные неприятели замолчали, не глядя друг на друга. Узнав, что ничего интересного Малфой рассказать не может, Гарри расстроился, но и выставить его за дверь не мог.
— Что делать будешь?
Парень пожал плечами:
— Не имеет значения. Займусь чем-нибудь.
— Знаешь… Мы собираемся вернуться в Хогвартс. МакГонагалл открыла приём на седьмой курс для всех, кто учился в прошлом году.
Малфой фыркнул:
— Серьезно? Предлагаешь мне сидеть в одном классе с Уизли и каждую секунду готовиться отражать их проклятья?
— Я знаю, что ты невиновен, этого будет достаточно для Рона и Джинни. От остальных в первое время я тебя тоже прикрою.
Гарри подпёр подбородок кулаком и прищурился сквозь очки.
— Так, Поттер, продолжай. Я так и слышу повисшее в воздухе «а взамен». И что же я тебе буду должен?
— Тебя же наверняка учили всяким дуэльным премудростям, да? А мне просто жизненно необходимо хотя бы три раза в неделю с кем-нибудь драться.
Малфой приподнял бровь:
— Драться? Поттер, хоть ты и победитель Тёмного Лорда, но я надеюсь не драться с тобой, а валять тебя по полу и выбивать дерь…
Закончить он не успел. Гарри резко дернулся, сжал пальцы у него на горле и навёл на него палочку, спросил:
— Ты хочешь договорить это предложение, Малфой? — после чего очень медленно сел обратно на своё место.
— Ладно, — совершенно спокойно пожал плечами Драко, — драться так драться. Одолжи мне свою сову, я напишу кошке письмо.
Как только Гарри встал и сделал шаг к выходу, прозвучало «Остолбеней», и он замер.
— Финита, — сказал Малфой, возвращая ему способность двигаться, — ты не самый крутой, Поттер.
Гарри вышел из комнаты. На лице у него играла довольная улыбка, ведь постоянно ожидать подвоха от Малфоя, имея полное право в любой момент запустить в него заклинанием, было удивительно приятно.
Глава 4. Мозгошмыг третий. Позитивное мышление
Никогда за все восемнадцать лет жизни у Рона Уизли не было денег, чтобы покупать именно то, что ему нравится. У него и вещей-то своих было немного, а о новых покупках и мечтать не приходилось. В общем, лично ему принадлежали только подаренная родителями перед пятым курсом метла, Сычик и деллюминатор (последний — относительно). Остальное досталось ему от братьев, но не по наследству, как артефакт Дамблдора, а просто потому, что им это было уже не нужно. Братья вырастали из мантий — их получал Рон. Братья заканчивали курс и переставали пользоваться учебниками — их отдавали Рону. Раньше, в детстве, мальчик до скрежета в зубах ненавидел нищенское положение своей семьи, отца, который не мог заработать денег, и собственную судьбу. Но прошлый год сильно изменил его взгляды.
После того, как он потерял брата и чуть не лишился обоих своих друзей, он вдруг осознал, что новые мантии и много галлеонов в кармане не слишком уж важны. Но именно тогда, словно в насмешку, министерство начало присуждать награды героям Войны, и Рон, в числе прочего, получил неплохую сумму на банковский счёт. Теперь он мог легко купить себе новые вещи или зайти в известный ресторан, сделать Гермионе дорогой подарок. И если сначала, особенно после похорон Фреда, деньги парня совершенно не интересовали, то через пару месяцев он оценил новые возможности.
Конечно, он никогда не смог бы стать таким же талантливым волшебником, как Гермиона, или таким же бесстрашным героем, как Гарри. Но, как решил он, было бы глупо не воспользоваться шансом и не стать просто респектабельным обеспеченным волшебником. Он аппарировал в Косую аллею и, одетый в новенькую мантию от мадам Малкин, гулял между рядами магазинов, раскланивался перед знакомыми и старался делать вид, что пустого и тихого магазина «Всевозможные Волшебные Вредилки» просто не существует. Посетители аллеи с удовольствием приветствовали одного из трёх самых знаменитых героев Магической Войны, пожимали ему руку, приглашали выпить «по стаканчику» и неустанно благодарили. Их слова бальзамом лились Рону на сердце. Он чувствовал себя чем-то большим, чем просто друг Гарри Поттера. Когда волшебники и волшебницы говорили ему о его подвигах, Рон начинал ощущать свой вклад в победу.
К сожалению, это чувство длилось очень недолго.
Стоило ему вернуться в Нору, как все положительные мысли исчезали. Во-первых, несмотря на министерскую награду, в доме было по-прежнему бедно и тесно. Во-вторых, миссис Уизли, хлопоча по дому, то и дело замирала, глядя в одну точку, а из глаз её начинали литься слёзы. В-третьих, дома был Джордж.
Хотя смерть Фреда стала трагедией для всей семьи, Джорджа она просто сломила. Он мало говорил, почти не выходил из своей (а раньше — их с Фредом) комнаты, а если начинал что-то говорить, то никогда не заканчивал мысль, останавливаясь на середине фразы и ожидая, что погибший брат продолжит её, как это было раньше. Ему никому не удавалось помочь, он не хотел душеспасительных бесед. Но вся его воля к жизни, вся жизнерадостность, вся неутомимая энергия, словно бы были погребены под землёй, вместе с телом близнеца. И это было чертовски больно.
Вне родного дома было, конечно, легче, но, увы, и среди друзей Рон перестал чувствовать себя хотя бы приемлемо. Гарри с каждым днём становился всё более замкнутым и нервным. Он часто пропадал по вечерам, редко выпускал из рук палочку, на любой лишний звук подскакивал и начинал бросать заклятия. Первое время Рон старался не замечать этого, но со временем всё же пришлось признать: лучший друг стал ещё большим психом, чем Грозный Глаз Грюм. Что до любимой девушки…
Гермиона винила себя в том, что произошло с её родителями. После того, как она вернула им память, мистер и миссис Грейнджер сошли с ума. Сейчас они находятся в австралийском отделении клиники св. Мунго, и положительных прогнозов целители пока не дают. С её лица почти совсем пропала улыбка, и иногда Рону казалось, что она похожа на Джорджа. Она поставила себе цель — в совершенстве изучить зельеварение и чары, чтобы после окончания седьмого курса стать целителем, и почти не отрывалась от книг. Об этом и говорить нечего.
За несколько дней до начала нового — последнего — учебного года, Рон, по своему обыкновению, направился в Косую аллею. В этот день на улице было куда более шумно и людно, чем обычно: школьники с родителями покупали учебники и мантии, рассматривали новые гоночные метлы, шумели и волновались. Рон проходил мимо магазина «Всё для квиддича», когда сзади его окликнул, к сожалению, до боли знакомый голос:
— Рон! Рон!
Парень повернулся, и тут же на его шее повисла именно та девушка, которую он совершенно не хотел видеть.
— Эм… привет, Лаванда, — ответил он, стараясь улыбаться как можно радостней.
Воспоминания о шестом курсе и его сумасшедших свиданиях с Лавандой явно не были очень приятными, а уж об их расставании Рон вообще старался никогда не думать. Если бы кто-то решил написать книгу «Все промахи Рона Уизли», строка «Встречался с Лавандой Браун, попутно выставляя себя полным идиотом перед всей школой» заняла бы в ней почётное третье место.
Лаванда, впрочем, ни о чём плохом и не вспоминала. Схватив Рона под руку, она потащила его в кафе Фортескью, попутно рассказывая, как она и все остальные гриффиндорки переживали, когда Гарри, Рон и (здесь она чуть запнулась) Гермиона не вернулись в школу, как с нетерпением ловили волну «Поттеровский дозор», надеясь узнать хоть что-нибудь.
Рон не сопротивлялся, хотя и опешил от напора. Сначала он боялся, что Лаванда начнёт упрекать его в их расставании или говорить об отношениях, но вскоре понял — она действительно просто рада его видеть. Вскоре они уже ели мороженое, а Лаванда громко и искренне смеялась его шуткам.
«Ничего лирического, — подумал Рон, заказывая им по второй порции, — мы болтаем как старые друзья».
И в его душе вдруг начала подниматься радость от того, что он общается с таким замечательным и незлопамятным человеком.
Когда мороженое было съедено, они пошли гулять («Как друзья», — повторил про себя Рон). Лаванда мало говорила о Хогвартсе, упомянула только, что тоже решила вернуться на седьмой курс. Зато много говорила о том, как изменилась её жизнь: всё лето она помогала мадам Малкин, работает у неё стажером в ателье, и мастерица уже ждёт её на следующее лето, как подмастерье. Рон искренне восхитился, ведь он никогда бы не подумал, что Лаванда найдёт себе такое замечательное место работы.
— Мадам Малкин считает, что у меня отличное чувство стиля, — прощебетала девушка и тут же сменила тему, — а ты будешь продолжать играть в квиддич? У тебя же настоящий талант!
Рон хмыкнул:
— Похоже, ты единственная, кто так считает.
— Глупости! Ты же потрясающе держишься в воздухе!
Парень улыбнулся. Квиддич ему по-настоящему нравился, но он давно для себя решил, что не станет спортсменом. Во-первых, они с Гарри уже решили поступать в школу авроров. А во-вторых, стоило признать, что Гарри держится на метле в разы лучше, а по сравнению с другом, Рон — просто мешок с картошкой, по чистому недоразумению поднявшийся в воздух.
После десяти минут разговора о спорте Рон рискнул озвучить своё «во-вторых», но тут же встретил неожиданный шквал негодования. Как он может так низко себя оценивать? Конечно, Гарри Поттер — отличный ловец, но Рон — просто прирождённый вратарь. Да и если бы у него была профессиональная метла… Разговор стал неожиданно приятным, и Рон, немного поскромничав, расслабился и начал получать удовольствие от её восхищения его талантами.
Когда начало смеркаться, Лаванда покраснела, извинилась и сказала, что ей пора домой. Как бы невзначай, Рон спросил:
— Ты завтра работаешь в ателье?
И так же невзначай Лаванда ответила:
— Да, до трёх часов.
После этого девушка помахала ему и аппарировала. Рон остался один, но впервые за несколько месяцев чувствовал себя полностью довольным собой и совершенно спокойным. Правда, где-то в глубине шевельнулась мысль о том, что гулять с другой девушкой — это почти измена Гермионе, но он быстро опроверг её. Изменой было бы, если бы они с Лавандой были на свидании. А это просто дружеская прогулка. Что плохого в том, что он немного пообщается со своей старой знакомой?
Дома Рону всё показалось куда приятней, чем обычно. И ужин был вкусней, и мама веселей, даже Джордж сегодня вышел к общему столу. Засыпая, Рон улыбался собственным мыслям. Собственные страхи, переживания и кошмары войны отступили сегодня на второй план, всё затмила одна мысль: он не так плох и бесполезен, как ему всегда казалось.
Глава 5. Ловец мозгошмыгов. Потерянная опора
Перед глазами Луны Лавгуд крутились разноцветные точки. Они то сбивались в стайки, то разбегались в разные стороны. В общем-то, Луна к этим точкам привыкла. Они не причиняли никому никакого вреда и даже почти не мешали ей читать или рисовать. Они просто означали, что рядом есть люди.
Точки жили в человеческих головах и, в зависимости от настроения и мыслей, меняли свой цвет и размер. Когда человек задумывался, точки начинали толкаться и мельтешить, а когда расслаблялся, то они почти замирали и становились прозрачными.
