пока особенно нечем, результаты слабые, поскольку занялся опять новой областью: кроме работы по кораблям у Анатоля еще заменяю начальника лаборатории прочности брони, умершего зимой от сыпного тифа.
- А как же наши работы по ядру, Игорь Васильевич, я надеялся, что раз меня возвращают из армии то и вы туда вернетесь, возглавите это направление?
- Это как Абрам Федорович решит.
Так они говорили еще долго, оставшись под конец вдвоем в институтском закутке среди стеклянных шкафов с экспонатами музея: делились планами, обсуждали следующие шаги, загадывали наперед. Цветкову было очень приятно видеть, что Курчатов, искренне радуясь его возвращению, дает волю своим эмоциям, жалуется, что помещения никуда не годятся для серьезной работы, и что нельзя с этим мириться, потому что находиться в них можно только временно. Но еще больше чем помещения расстраивало отсутствие научных приборов или долголетие их постройки. У нас годами строятся циклотроны, которые в Америке и в Японии появляются за несколько месяцев. У нас нет ни одной работающей установки масс-спектрографа, которые за рубежом появились тридцать лет назад, и которые будут нужны для работы с изотопами. Нам остается лишь бежать в хвосте за учеными, работающими за океаном в Америке, но в чем у нас никогда не было и нет здесь недостатка так это в мечтах и в желании заниматься любимым делом, а это значит, что мы не бросим надежды.
Поезд на Москву стоял на перроне, паровоз выпускал под себя струи пара, заволакивающего большие красные колеса, облаком поднимавшегося вверх и распадавшегося на большие клочья, ползущие дальше по вагонам и к зданию вокзала. Молоденькая проводница, маленького роста, худенькая, остроносая и строгая, похожая на синичку, категорически отказывалась пускать в вагон серьезного вида мужчину, высокого, с редкой бородкой, в длинном черном пальто и в черной шляпе.
- Гражданин, как же это вы собирались, что приехали на вокзал без билета?
Курчатов, это был он, виновато улыбался и в который раз озабоченно шарил по карманам своего пальто.
- Девушка, я ума не приложу куда он мог деться. Был и исчез. Знаете, мне ведь срочно надо в Москву, вот и вызов, и командировочное удостоверение, и разрешение от НКВД и паспорт все здесь, а билет исчез.
Она, с недоверчивым видом, аккуратно взяла у него из рук документы, и, скользнув по ним взглядом, сказала:
- Ну, я не знаю, как это пустить вас в вагон без билета? Сейчас подойдет начальник поезда. А где вы работаете?
- Вот же смотрите, в удостоверении указано, что я научный сотрудник института. И еще я оформлен научным консультантом в Наркомате ВМФ в Москве.
Паровоз издал свисток и его большие красные колеса начали медленно проворачиваться, но паровоз по-прежнему стоял, не трогаясь с места. По перрону к ним бежал, согнувшись, сухой старичок в железнодорожной шинели и в фуражке.
- Ну что тут у тебя стряслось Зинаида? Отправляться пора! – проскрипел он обиженно, немного гнусавя.
- Вот гражданин без билета, просится в Москву.
- Документы в порядке?
- Да.
- А где билет, молодой человек?
- Был билет, уважаемый, да сплыл. Забыл его дома по всей видимости, а ехать требуется. Возьмите, пожалуйста, хоть под честное слово.
- Ладно Зинаида, шут его, пусть садится. Документы я заберу, запросим Москву на следующей станции. Только имей ввиду, гражданин, если мне не подтвердят вашу личность, то и ссадим вас где придется, у нас на железной дороге с этим строго. Пускай там разбираются. Много вас таких шатается.
Но Курчатов, не говоря лишних слов, довольно улыбаясь уже поднялся в тамбур вагона с чемоданчиком в руках. Зинаида зашла в вагон следом за ним, подняла подножку и показала в открытую дверь свернутый желтый флажок. Поезд следом тронулся и медленно пополз от вокзала.
Уже когда улеглись все эти страсти, стоя в тамбуре и глядя на медленно проплывавшие мимо него дома, телеграфные столбы и деревья Курчатов вдруг с горечью вспомнил про жену, оставшуюся теперь в Казани одну без денег. Они повели почти год в этом городе, так и не ставшем им даже самую малость своим, ютясь в маленькой, съёмной комнатке, без малейшего представления, что их ждет дальше. Говорят, их квартира в Ленинграде серьезно пострадала от бомбежки и неизвестно теперь, когда они смогут вернуться туда. С начала войны он потерял родителей, сначала отца, а следом и мать, которая умерла в поезде по дороге в эвакуацию. Его жена, маленькая, добрая Марина, и его родной брат - это все, кто у него остались из близких.
Почти достигнув сорокалетнего рубежа своей жизни, он символично повторил дорогу своей молодости: оказавшись сначала в Крыму, в командировке на флоте, потом приехав на Кавказ и затем добравшись в родной институт, который, волею судеб, из Ленинграда теперь переместился в Казань. За этот виток на жизненной спирали он стал почти на двадцать лет старше. Что изменилось в нем за это время? Чего он сумел достичь? Он уже не тот молодой мальчик, чтобы жить в лаборатории, спать на столе и кормиться хлебом, которым делится с ним сторож. Не то что бы ему это претит, вовсе нет, просто он уже давно вышел из того возраста. Да, он теперь уважаемый ученый, профессор, лауреат сталинской премии, но это все регалии, о которых приятно сказать другим, а себе самому, какими заслугами может он похвалиться в этой жизни? Он любит физику, саму эту любовь ставя выше сухого знания, но еще важнее любви для него делать физику. И именно потому он не такой идеалист как Ландау с Алихановым, сама жизнь для него ценнее одной лишь умозрительной идеи. Старик Иоффе, тот хорошо чувствует это, поэтому и поручает ему «грязную работу», не свойственную маэстро от науки: организовывать конференции, строить циклотрон и искать военных заказчиков для лабораторий института.
Но Иоффе уже явно сдает, и самому ему давно тесно в институте и хочется большого дела, жизнь ведь слишком коротка чтобы тратить ее на что-то второстепенное. Петя Цветков тот молодец, загорелся темой и работает над ней вопреки всему. Только так и стоит чем-то заниматься в жизни. С тех пор как в институте создали лаборатории, занимающиеся ядерной физикой, его и Алиханова, они всегда были на сиротском положении среди остальных: приезжее начальство из Москвы вели к другим, а их как-то раз даже специально попросили не приходить в институт, чтобы не попадаться на глаза. Теперь ситуация резко изменилась. Посмотрим, насколько серьезно в Москве заинтересовались энергией ядра: перспективы конечно захватывающие, но и проблемы видятся капитальные. Хотя вдруг, да и выйдет из этой затеи что-то интересное.
В этот момент к нему подошла проводница и пригласила пить чай. Далеко за полночь сидя у проводников в узеньком купе он рассказывал Зинаиде одесские анекдоты и приглашал в Крым, обещая, что, когда кончится война, он уедет жить к морю, построит там дом и станет ходить каждый день под парусом. Она весело смеялась и слушала его с восторженным взглядом, потому что никогда в жизни не была на море. Лишь в четвертом часу ночи в вагоне наконец освободилась верхняя полка и он пошел спать.
Кафтанов позвонил Молотову и отчитался, что они встретились с одним из кандидатов на руководство проектом по урану, рекомендованных Иоффе, и что хотя человек этот, по фамилии Курчатов, еще никому не известен, но он производит хорошее впечатление. Другого кандидата зовут Абрам Алиханов. Он более уважаем в ученой среде, член-корреспондент Академии наук, но он, к сожалению, теперь застрял на Кавказе и его приезд в Москву задерживается на неопределенное время. Посему, он и его заместитель Балезин решили начать с менее перспективного кандидата и не прогадали. Курчатов - специалист по ядерной физике; он человек молодой, ему нет еще сорока лет, очень энергичный, живой, открытый, увлеченный перспективами исследования проблемы урана; с начала войны он был вынужден заниматься другими темами и теперь горит желанием вернуться к ядерной физике и взяться за работу. Молотов, не вдаваясь в расспросы, позвал Кафтанова с Курчатовым к себе.
Говорили в кабинете у Молотова, втроем. Курчатов, готовясь к встрече, много раз представлял себе каким будет этот разговор. Делать это было не так уж сложно, имея хорошее представление о товарище Молотове по многочисленным портретам, по газетным статьям и по радио выступлениям. Однако действительность обескураживала своей будничностью. Молотов выглядел простым в обращении, приветливым человеком, спокойным и рассудительным собеседником и внимательным слушателем. В течении всей встречи Курчатов несколько раз осекался, ловя себя на мысли, что он разговаривает со вторым человеком в стране: действительно вот же эта горделивая осанка, этот едва уловимый наклон головы и этот проницательный взгляд глаз в пенсне, но когда видишь этого самого человека за столом напротив себя, то ощущение его сверх естественности куда то теряется .
Молотов сразу сказал им, что правительство приняло решение начать работы по ядерной энергии урана и спросил его мнение. Курчатов начал увлеченно говорить о больших перспективах использования ядерной энергии, открывшихся после обнаружения деления ядра немецкими физиками в 1939 году, успевая внимательно поглядывать за реакцией собеседников. Молотов слушал с непроницаемым выражением лица. Кафтанов слушал внимательно, слегка улыбаясь и одобрительно покачивая головой. Наконец Молотов внезапно вышел из своей задумчивости, и, переходя на основную тему, сказал, что они ищут человека, способного возглавить такой проект. У Курчатова вспыхнул румянец на лице, он тяжело выдохнул и едва сдерживая волнение заговорил:
- Эта задача очень интересная и многообещающая. Для меня было бы большой честью предложение возглавить такие работы. Но, я должен честно сказать вам, что есть очень большое количество неясностей, окружающих эту проблему, не позволяющих сразу со всей ответственностью поручиться в успехе такого предприятия.
Молотов задумался, посмотрел на Кафтанова, снял пенсне, не спеша, аккуратно протер стекла, и затем сказал:
- Знаете, что? Тогда мы вот как поступим. Вы же на этой неделе еще здесь, в Москве? Тогда приходите ко мне завтра. У меня в приемной вам покажут документы, которые наши разведчики достали из очень хороших, надежных источников. Я рассчитываю, что, ознакомившись с ними, вы сможете лучше понять.
Стояли прекрасные теплые дни осени. Москва была особенно красивой в это время: настоящий большой город, с новыми высотными зданиями, с бесчисленными крестами церквей, видневшихся на всех холмам, с широкой полноводной рекой, катящей свои мощные струи под тяжелыми каменными мостами, с большими деревьями, одетыми в золото листвы и с рубиновыми звездами на башнях Кремля, погасшими и спрятанными в фанеру из-за войны. С помощью знакомых из Наркомата ВМФ Курчатов поселился в гостиницу Метрополь, где у него было трехразовое питание, и с жаром принялся на работу, уходя утром и возвращаясь после десяти вечера.
Увиденное в документах впечатляло. Оказывается, что в Англии, в обстановке полной секретности, уже с 1939 года создан специальный правительственный комитет, ведущий систематическую работу над получением сверх-взрывчатых веществ на основе использования ядерной энергии атомов урана. К этой работе были привлечены все без исключения ведущие ученые, работающие в области физики атомного ядра, включая ученых, эмигрировавших из Дании и из Франции. Работа ведется сразу по нескольким направлениям одновременно. Одна группа пытается получить ядерную энергию из смеси обычного урана с тяжелой водой, все существующие мировые запасы которой, в количестве 180 килограмм, были вывезены из Норвегии. Другое направление строится на использовании изотопа уран-235, для получения которого проектируется строительство завода стоимостью в пять миллионов фунтов. Завод будет производить до одного килограмма изотопа урана в день.
Трудно было судить в каком состоянии находятся работы по этой теме в Германии, но поскольку в руках у немцев оказался единственный в мире норвежский завод по производству тяжелой воды, то можно было думать, что они не отстают от англичан, или даже находятся немного впереди них. Также оставалось лишь гадать, как далеко сумели продвинуться английские ученые с 1941 года, которым были датированы эти документы. Было ясно одно, что нашей стране нужно бросаться в погоню, и начинать придется почти с нуля, не имея практически ничего в области промышленной обработки и получения урана.
Курчатов отчетливо понимал, что эта была отчаянно рискованная затея и что берясь за нее он не просто рискует собственной жизнью, а что он идет на это риск практически с минимальными шансами на благоприятный исход. Для воюющей страны урановая проблема выглядела изначально проигрышной партией, которую все равно надо было играть. А для него лично? Чем он рискует? Собственной жизнью, но она и так не слишком высоко ценится им. Год назад он едва не погиб когда их военный транспорт на переходе в Черном море атаковала торпедами немецкая подводная лодка. После этого в Казани он тяжело болел и долгое время находился на грани смерти. Зато каков проект! Это настоящая, грандиозная работа, строительство новой индустрии для страны, где есть все: и химия, и физика, и вычислительная математика, и биология, и инженерия. Какие горизонты открываются, сколько можно привлечь людей и сколько интересного можно сделать.
Вопрос: "быть или не быть?" - не стоял для него. Конечно быть! Он пишет Молотову докладную записку, в которой предлагает привлечь своих коллег физиков Харитона и Зельдовича для изучения работ по организации производства изотопа урана-235 и просит не раскрывать никому из физиков содержание материалов из Англии. Игорь Васильевич решил взять все на себя.
Абрам Алиханов сидел в палатке и хмурился. День явно не задался. С утра было солнечно, но в горах погода меняется быстро, набежали черные тучи и мигом заслонили собой солнце. В палатке сразу стало холодно из-за северного ветра, хорошо еще, что дует не так сильно, как вчера, когда казалось, что не только палатка, но и их домик, сорвется и кувыркаясь в воздухе полетит на дно ущелья. Все в этой экспедиции не заладилось с самого начала, специально изготовленное оборудование отказывалось работать, измерения не шли, он нервничал, ругался с братом, потерял сон и сильно похудел. Работа замучила его и хотелось хотя бы две три недели ничего не делать, а впереди еще так много непрестанной работы. Хотя, чего он хотел, когда из-за войны вся эта их затея с экспедицией для изучения космических лучей у подножия горы Арагац выглядела пиром во время чумы. В довершение всего его молодая беременная жена, оставшаяся внизу в Ереване, почти совсем не пишет ему сюда.
Полог палатки откинулся, и внутрь осторожно заглянул его брат:
- Ну что еще Артюша? Я же просил не беспокоить меня, когда я работаю! Нигде нет от вас покоя. Что такое стряслось, что тебе нужно было меня тревожить?
- Телеграмма из Казани от Иоффе?
- Только этого нам еще не хватало. И в горах Кавказа нет от него спасения. Читай!
- Срочно выезжайте Казань для выполнения правительственного задания специальности. Вылетайте немедленно самолетом. Вице-президент Иоффе
- А как же наши работы по ядру, Игорь Васильевич, я надеялся, что раз меня возвращают из армии то и вы туда вернетесь, возглавите это направление?
- Это как Абрам Федорович решит.
Так они говорили еще долго, оставшись под конец вдвоем в институтском закутке среди стеклянных шкафов с экспонатами музея: делились планами, обсуждали следующие шаги, загадывали наперед. Цветкову было очень приятно видеть, что Курчатов, искренне радуясь его возвращению, дает волю своим эмоциям, жалуется, что помещения никуда не годятся для серьезной работы, и что нельзя с этим мириться, потому что находиться в них можно только временно. Но еще больше чем помещения расстраивало отсутствие научных приборов или долголетие их постройки. У нас годами строятся циклотроны, которые в Америке и в Японии появляются за несколько месяцев. У нас нет ни одной работающей установки масс-спектрографа, которые за рубежом появились тридцать лет назад, и которые будут нужны для работы с изотопами. Нам остается лишь бежать в хвосте за учеными, работающими за океаном в Америке, но в чем у нас никогда не было и нет здесь недостатка так это в мечтах и в желании заниматься любимым делом, а это значит, что мы не бросим надежды.
Глава 24.
Поезд на Москву стоял на перроне, паровоз выпускал под себя струи пара, заволакивающего большие красные колеса, облаком поднимавшегося вверх и распадавшегося на большие клочья, ползущие дальше по вагонам и к зданию вокзала. Молоденькая проводница, маленького роста, худенькая, остроносая и строгая, похожая на синичку, категорически отказывалась пускать в вагон серьезного вида мужчину, высокого, с редкой бородкой, в длинном черном пальто и в черной шляпе.
- Гражданин, как же это вы собирались, что приехали на вокзал без билета?
Курчатов, это был он, виновато улыбался и в который раз озабоченно шарил по карманам своего пальто.
- Девушка, я ума не приложу куда он мог деться. Был и исчез. Знаете, мне ведь срочно надо в Москву, вот и вызов, и командировочное удостоверение, и разрешение от НКВД и паспорт все здесь, а билет исчез.
Она, с недоверчивым видом, аккуратно взяла у него из рук документы, и, скользнув по ним взглядом, сказала:
- Ну, я не знаю, как это пустить вас в вагон без билета? Сейчас подойдет начальник поезда. А где вы работаете?
- Вот же смотрите, в удостоверении указано, что я научный сотрудник института. И еще я оформлен научным консультантом в Наркомате ВМФ в Москве.
Паровоз издал свисток и его большие красные колеса начали медленно проворачиваться, но паровоз по-прежнему стоял, не трогаясь с места. По перрону к ним бежал, согнувшись, сухой старичок в железнодорожной шинели и в фуражке.
- Ну что тут у тебя стряслось Зинаида? Отправляться пора! – проскрипел он обиженно, немного гнусавя.
- Вот гражданин без билета, просится в Москву.
- Документы в порядке?
- Да.
- А где билет, молодой человек?
- Был билет, уважаемый, да сплыл. Забыл его дома по всей видимости, а ехать требуется. Возьмите, пожалуйста, хоть под честное слово.
- Ладно Зинаида, шут его, пусть садится. Документы я заберу, запросим Москву на следующей станции. Только имей ввиду, гражданин, если мне не подтвердят вашу личность, то и ссадим вас где придется, у нас на железной дороге с этим строго. Пускай там разбираются. Много вас таких шатается.
Но Курчатов, не говоря лишних слов, довольно улыбаясь уже поднялся в тамбур вагона с чемоданчиком в руках. Зинаида зашла в вагон следом за ним, подняла подножку и показала в открытую дверь свернутый желтый флажок. Поезд следом тронулся и медленно пополз от вокзала.
Уже когда улеглись все эти страсти, стоя в тамбуре и глядя на медленно проплывавшие мимо него дома, телеграфные столбы и деревья Курчатов вдруг с горечью вспомнил про жену, оставшуюся теперь в Казани одну без денег. Они повели почти год в этом городе, так и не ставшем им даже самую малость своим, ютясь в маленькой, съёмной комнатке, без малейшего представления, что их ждет дальше. Говорят, их квартира в Ленинграде серьезно пострадала от бомбежки и неизвестно теперь, когда они смогут вернуться туда. С начала войны он потерял родителей, сначала отца, а следом и мать, которая умерла в поезде по дороге в эвакуацию. Его жена, маленькая, добрая Марина, и его родной брат - это все, кто у него остались из близких.
Почти достигнув сорокалетнего рубежа своей жизни, он символично повторил дорогу своей молодости: оказавшись сначала в Крыму, в командировке на флоте, потом приехав на Кавказ и затем добравшись в родной институт, который, волею судеб, из Ленинграда теперь переместился в Казань. За этот виток на жизненной спирали он стал почти на двадцать лет старше. Что изменилось в нем за это время? Чего он сумел достичь? Он уже не тот молодой мальчик, чтобы жить в лаборатории, спать на столе и кормиться хлебом, которым делится с ним сторож. Не то что бы ему это претит, вовсе нет, просто он уже давно вышел из того возраста. Да, он теперь уважаемый ученый, профессор, лауреат сталинской премии, но это все регалии, о которых приятно сказать другим, а себе самому, какими заслугами может он похвалиться в этой жизни? Он любит физику, саму эту любовь ставя выше сухого знания, но еще важнее любви для него делать физику. И именно потому он не такой идеалист как Ландау с Алихановым, сама жизнь для него ценнее одной лишь умозрительной идеи. Старик Иоффе, тот хорошо чувствует это, поэтому и поручает ему «грязную работу», не свойственную маэстро от науки: организовывать конференции, строить циклотрон и искать военных заказчиков для лабораторий института.
Но Иоффе уже явно сдает, и самому ему давно тесно в институте и хочется большого дела, жизнь ведь слишком коротка чтобы тратить ее на что-то второстепенное. Петя Цветков тот молодец, загорелся темой и работает над ней вопреки всему. Только так и стоит чем-то заниматься в жизни. С тех пор как в институте создали лаборатории, занимающиеся ядерной физикой, его и Алиханова, они всегда были на сиротском положении среди остальных: приезжее начальство из Москвы вели к другим, а их как-то раз даже специально попросили не приходить в институт, чтобы не попадаться на глаза. Теперь ситуация резко изменилась. Посмотрим, насколько серьезно в Москве заинтересовались энергией ядра: перспективы конечно захватывающие, но и проблемы видятся капитальные. Хотя вдруг, да и выйдет из этой затеи что-то интересное.
В этот момент к нему подошла проводница и пригласила пить чай. Далеко за полночь сидя у проводников в узеньком купе он рассказывал Зинаиде одесские анекдоты и приглашал в Крым, обещая, что, когда кончится война, он уедет жить к морю, построит там дом и станет ходить каждый день под парусом. Она весело смеялась и слушала его с восторженным взглядом, потому что никогда в жизни не была на море. Лишь в четвертом часу ночи в вагоне наконец освободилась верхняя полка и он пошел спать.
Глава 25.
Кафтанов позвонил Молотову и отчитался, что они встретились с одним из кандидатов на руководство проектом по урану, рекомендованных Иоффе, и что хотя человек этот, по фамилии Курчатов, еще никому не известен, но он производит хорошее впечатление. Другого кандидата зовут Абрам Алиханов. Он более уважаем в ученой среде, член-корреспондент Академии наук, но он, к сожалению, теперь застрял на Кавказе и его приезд в Москву задерживается на неопределенное время. Посему, он и его заместитель Балезин решили начать с менее перспективного кандидата и не прогадали. Курчатов - специалист по ядерной физике; он человек молодой, ему нет еще сорока лет, очень энергичный, живой, открытый, увлеченный перспективами исследования проблемы урана; с начала войны он был вынужден заниматься другими темами и теперь горит желанием вернуться к ядерной физике и взяться за работу. Молотов, не вдаваясь в расспросы, позвал Кафтанова с Курчатовым к себе.
Говорили в кабинете у Молотова, втроем. Курчатов, готовясь к встрече, много раз представлял себе каким будет этот разговор. Делать это было не так уж сложно, имея хорошее представление о товарище Молотове по многочисленным портретам, по газетным статьям и по радио выступлениям. Однако действительность обескураживала своей будничностью. Молотов выглядел простым в обращении, приветливым человеком, спокойным и рассудительным собеседником и внимательным слушателем. В течении всей встречи Курчатов несколько раз осекался, ловя себя на мысли, что он разговаривает со вторым человеком в стране: действительно вот же эта горделивая осанка, этот едва уловимый наклон головы и этот проницательный взгляд глаз в пенсне, но когда видишь этого самого человека за столом напротив себя, то ощущение его сверх естественности куда то теряется .
Молотов сразу сказал им, что правительство приняло решение начать работы по ядерной энергии урана и спросил его мнение. Курчатов начал увлеченно говорить о больших перспективах использования ядерной энергии, открывшихся после обнаружения деления ядра немецкими физиками в 1939 году, успевая внимательно поглядывать за реакцией собеседников. Молотов слушал с непроницаемым выражением лица. Кафтанов слушал внимательно, слегка улыбаясь и одобрительно покачивая головой. Наконец Молотов внезапно вышел из своей задумчивости, и, переходя на основную тему, сказал, что они ищут человека, способного возглавить такой проект. У Курчатова вспыхнул румянец на лице, он тяжело выдохнул и едва сдерживая волнение заговорил:
- Эта задача очень интересная и многообещающая. Для меня было бы большой честью предложение возглавить такие работы. Но, я должен честно сказать вам, что есть очень большое количество неясностей, окружающих эту проблему, не позволяющих сразу со всей ответственностью поручиться в успехе такого предприятия.
Молотов задумался, посмотрел на Кафтанова, снял пенсне, не спеша, аккуратно протер стекла, и затем сказал:
- Знаете, что? Тогда мы вот как поступим. Вы же на этой неделе еще здесь, в Москве? Тогда приходите ко мне завтра. У меня в приемной вам покажут документы, которые наши разведчики достали из очень хороших, надежных источников. Я рассчитываю, что, ознакомившись с ними, вы сможете лучше понять.
Стояли прекрасные теплые дни осени. Москва была особенно красивой в это время: настоящий большой город, с новыми высотными зданиями, с бесчисленными крестами церквей, видневшихся на всех холмам, с широкой полноводной рекой, катящей свои мощные струи под тяжелыми каменными мостами, с большими деревьями, одетыми в золото листвы и с рубиновыми звездами на башнях Кремля, погасшими и спрятанными в фанеру из-за войны. С помощью знакомых из Наркомата ВМФ Курчатов поселился в гостиницу Метрополь, где у него было трехразовое питание, и с жаром принялся на работу, уходя утром и возвращаясь после десяти вечера.
Увиденное в документах впечатляло. Оказывается, что в Англии, в обстановке полной секретности, уже с 1939 года создан специальный правительственный комитет, ведущий систематическую работу над получением сверх-взрывчатых веществ на основе использования ядерной энергии атомов урана. К этой работе были привлечены все без исключения ведущие ученые, работающие в области физики атомного ядра, включая ученых, эмигрировавших из Дании и из Франции. Работа ведется сразу по нескольким направлениям одновременно. Одна группа пытается получить ядерную энергию из смеси обычного урана с тяжелой водой, все существующие мировые запасы которой, в количестве 180 килограмм, были вывезены из Норвегии. Другое направление строится на использовании изотопа уран-235, для получения которого проектируется строительство завода стоимостью в пять миллионов фунтов. Завод будет производить до одного килограмма изотопа урана в день.
Трудно было судить в каком состоянии находятся работы по этой теме в Германии, но поскольку в руках у немцев оказался единственный в мире норвежский завод по производству тяжелой воды, то можно было думать, что они не отстают от англичан, или даже находятся немного впереди них. Также оставалось лишь гадать, как далеко сумели продвинуться английские ученые с 1941 года, которым были датированы эти документы. Было ясно одно, что нашей стране нужно бросаться в погоню, и начинать придется почти с нуля, не имея практически ничего в области промышленной обработки и получения урана.
Курчатов отчетливо понимал, что эта была отчаянно рискованная затея и что берясь за нее он не просто рискует собственной жизнью, а что он идет на это риск практически с минимальными шансами на благоприятный исход. Для воюющей страны урановая проблема выглядела изначально проигрышной партией, которую все равно надо было играть. А для него лично? Чем он рискует? Собственной жизнью, но она и так не слишком высоко ценится им. Год назад он едва не погиб когда их военный транспорт на переходе в Черном море атаковала торпедами немецкая подводная лодка. После этого в Казани он тяжело болел и долгое время находился на грани смерти. Зато каков проект! Это настоящая, грандиозная работа, строительство новой индустрии для страны, где есть все: и химия, и физика, и вычислительная математика, и биология, и инженерия. Какие горизонты открываются, сколько можно привлечь людей и сколько интересного можно сделать.
Вопрос: "быть или не быть?" - не стоял для него. Конечно быть! Он пишет Молотову докладную записку, в которой предлагает привлечь своих коллег физиков Харитона и Зельдовича для изучения работ по организации производства изотопа урана-235 и просит не раскрывать никому из физиков содержание материалов из Англии. Игорь Васильевич решил взять все на себя.
Глава 26.
Абрам Алиханов сидел в палатке и хмурился. День явно не задался. С утра было солнечно, но в горах погода меняется быстро, набежали черные тучи и мигом заслонили собой солнце. В палатке сразу стало холодно из-за северного ветра, хорошо еще, что дует не так сильно, как вчера, когда казалось, что не только палатка, но и их домик, сорвется и кувыркаясь в воздухе полетит на дно ущелья. Все в этой экспедиции не заладилось с самого начала, специально изготовленное оборудование отказывалось работать, измерения не шли, он нервничал, ругался с братом, потерял сон и сильно похудел. Работа замучила его и хотелось хотя бы две три недели ничего не делать, а впереди еще так много непрестанной работы. Хотя, чего он хотел, когда из-за войны вся эта их затея с экспедицией для изучения космических лучей у подножия горы Арагац выглядела пиром во время чумы. В довершение всего его молодая беременная жена, оставшаяся внизу в Ереване, почти совсем не пишет ему сюда.
Полог палатки откинулся, и внутрь осторожно заглянул его брат:
- Ну что еще Артюша? Я же просил не беспокоить меня, когда я работаю! Нигде нет от вас покоя. Что такое стряслось, что тебе нужно было меня тревожить?
- Телеграмма из Казани от Иоффе?
- Только этого нам еще не хватало. И в горах Кавказа нет от него спасения. Читай!
- Срочно выезжайте Казань для выполнения правительственного задания специальности. Вылетайте немедленно самолетом. Вице-президент Иоффе
