Сам он не был способен справедливость такой оценки перспектив урановой проблемы, но зато, хорошо зная людей, он чувствовал, что Петр Леонидович явно хитрит, не желая браться за предлагаемую ему работу и очевидно имеет для этого какие-то свои мотивы. Продолжать разговор на эту тему не имело смысла. Капица воспользовался возможностью переговорить с глазу на глаз с заместителем председателя Совнаркома для решения нескольких своих вопросов, успев попутно рассказать забавную историю о своей встрече с Ллойд Джоржем, произошедшую во время его работы в Англии, на этом они и расстались. Оба выглядели при этом настроенными очень благодушно, даже весело.
Молотов позвонил Кафтанову, рассказал о своем разговоре с Капицей и велел ему срочно найти достойного кандидата на руководителя уранового проекта. Сергей Васильевич Кафтанов повторно позвал из Казани академика Иоффе. Разговаривали в кабинете вдвоем, с глазу на глаз, в огромные окна радостно светило теплое летнее солнце и сквозь открытую форточку вместе с порывами свежего летнего ветерка доносилось радостное пение птиц.
- Абрам Федорович, закручивая работы по урановому проекту мы до сих пор не определились с краеугольным вопросом – кто возглавит этот проект. Это сильно беспокоит товарища Молотова, который настаивает, что руководитель должен быть назначен в ближайшее время, чтобы с самого начала активно включиться в работу. Я лично убежден, что лучшего чем вы кандидата у нас нет и быть не может.
Иоффе грустно улыбнулся и задумчиво посмотрел на свежую зеленую листву деревьев, громко шелестевшую за окном.
- Я думаю, что это удивительная возможность проявить себя, фантастическая, завораживающая воображение, но не для меня.
- Как же так, Абрам Федорович, почему вы такое говорите?
- Моя золотая роща уже отговорила Сергей Васильевич. Я человек из XIX века, тогда люди были другими, слишком суеверными, всего боялись. Мне ли теперь браться за такое. Это новая эра, для нее нужны новые люди, которые еще смелее и отважнее нас.
- Но если не вы, тогда кто? У вас есть кто-то из сотрудников, способный осилить такую работу?
- Не знаю. Не мне здесь за вас решать. Положив руку на сердце у нас в Институте есть только два достойных специалиста, руководящих работами по физике атомного ядра, это Алиханов и Курчатов.
- Алиханова я знаю хорошо, он уже известный ученый, хотя и довольно молодой еще. О Курчатове слышал разное, многие ругают его, говорят разбрасывается, прыгает с темы на тему, не достигнув ничего серьезного в том, чем занимался. И все-таки, для такой масштабной работы, объединяющей усилия ученых всей страны, мы видели руководителем маститого ученого, физика с международным авторитетом.
- Что правда то правда, Алиханову с Курчатовым обоим нет еще и сорока лет, но это ведь не препятствие для руководящей работы. Вот вы, например, тоже человек молодой, однако отлично справляетесь с ношей руководителя всей академический науки.
Умен Абрам Федорович, мудр и умен, трудно было придумать лучшего аргумента в этой ситуации. Кафтанов, сильно польщенный, улыбнулся и предложил ему:
- Тогда будем вызывать их в Москву для разговора. Начнем, пожалуй, с Алиханова. Когда вы сможете откомандировать его сюда?
У Иоффе возникли серьезные проблемы в отношениях с Алихановым. Сразу после начала войны лаборатории Алиханова и Курчатова были закрыты ввиду бесперспективности проводимых ими исследований для военных целей. Абрам Федорович отправил Алиханова в командировку на Дальний Восток, завершить там работы по радиолокации, оставшиеся без руководителя. Однако, добравшись до Москвы, Алиханов поменял планы и с разрешения Академии наук уехал в Ереван, где занялся изучением космического излучения высоко в горах. Оставалось загадкой каким образом он сумел получить разрешение на такую экспедицию, когда враг стоял под самой Москвой, однако зная, что в двадцатые годы Алиханов жил в Тифлисе, учась на химическом факультете, приходилось думать, что здесь не обошлось без вмешательства в дело самых высоких покровителей в Кремле.
- Алиханов сейчас в экспедиции, в горах на Кавказе. Можно его вызвать, но я не знаю когда он сможет приехать в Москву. Курчатов работает у нас в Казани, с ним будет проще, хотя он тоже не сидит на одном месте, проводя много времени в командировках на заводах.
- Хорошо. Тогда мы здесь сами позаботимся об их вызове в Москву. Да, кстати, для тех двух физиков ядерщиков, которых вы назвали, мы уже оформили вызов из армии.
- Спасибо большое за это Сергей Васильевич. Я видел решение, но заметил одну проблему – отсрочка от службы оформлена до конца 1942 года, но мы же не планируем ограничится нынешним годом.
- Очень хорошо, что вы об этом мне сказали Абрам Федорович! Знаете что, пришлите мне пожалуйста небольшой реферат, где описано для проведения каких работ будут использованы эти ребята и мы по новой запустим документы, затребовав их демобилизацию уже на постоянной основе.
В конце разговора, когда уже собирались прощаться, встав из-за стола Кафтанов вздохнул и попробовал вернуться к своему предложению:
- Что же вы так подводите нас Абрам Федорович, мы с товарищем Молотовым так на вас рассчитывали, а вы отказываетесь. Жалко.
- Не расстраивайтесь, ведь, как говорят, что ни делается все к лучшему. Я вам рекомендую обратить внимание на Игоря Курчатова. Он у нас лучший знаток вопроса, и что самое важное, показавший на строительстве циклотрона выдающиеся организационные способности. А про меня, чего тут жалеть… Знаете, наш питерский поэт Александр Блок очень точно заметил:
Жизнь старших близится к закату.
(Что ж, как полудня ни жалей,
Не остановишь ты с полей
Ползущий дым голубоватый).
Летом 1942 года на всем Южном фронте было тревожно и эскадрилью часто переводили с одного аэродрома на другой. Когда остановились в Воронеже техник-лейтенант Петр Цветков улучив момент убегал в библиотеку и часами просиживал там в пустующем читальном зал за научными журналами. Его молодые коллеги по службе, так же как он авиационные техники, подшучивали над ним: «Ну и маньяк ты Петька! Еще можно понять по бабам бегать в увольнительную, но за забор и в библиотеку?! Это ж надо так свою науку любить.»
Петя не злился на них, пусть себе зубы скалят, а бывало мог и сам с ними за компанию весело посмеяться над своим «чудачеством». По вечерам, когда удавалось уединиться, он работал у себя в тетрадке над вычислением условий цепной реакции, прикидывал возможные конструкции бомбы. От матери из Ленинграда письма приходили очень редко. Она писала, что зиму им с Эйнштейном удалось пережить, сильно благодарила Валентину за ее помощь и поддержку, и хотела эвакуироваться.
По зиме новостей от Курчатова не было совсем. Петя начал уже переживать, не приведи бог что-то неладное произошло с его руководителем. Затем в мае неожиданно пришло от него письмо, где он в своей обычной энергичной и жизнерадостной манере писал, что проболел всю зиму в Казани, да так, что долгое время находился почти при смерти, но сумел выкарабкаться, хотя и сильно ослаб, и теперь в институте его назначили руководить лабораторией прочности материалов, занимающейся совершенствованием брони для танков. Теперь он уже снова начал мотаться по командировкам на заводы на Урале, но работой своей он был не слишком доволен – хотелось делать больше для фронта.
В своем последнем письме он попросил прислать ему реферат с описанием условий протекания цепной реакции, попутно сообщая, что не теряет надежды договориться с руководством о возобновлении работ по ядру, и намекая, что для этого скоро могут возникнуть новые возможности. Новость эта сильно обрадовала Петю. На все свои письма и телеграммы в адрес Кафтанова он не получил никакого отклика и сильно расстраивался по этому поводу. Когда через пару недель фанатичной работы по ночам и в перерывах между службой реферат был готов, Петя переписал его начисто и отправил письмом Курчатову в Казань, приложив к нему схему атомной бомбы, с устройством в форме трубы, где для ускорения прохождения цепной реакции применялся взрыв, сжимающий урановый сердечник, и с теперь нетерпением ждал ответной реакции на свои мысли.
Следом за этим, неожиданно пришло письмо от Нины, которая сообщала, что закончила курсы, служит пилотом в транспортной авиации и уже успела отличиться на фронте, за что была награждена медалью, а также сообщала, что ее направляют на Южный фронт, так что у них появлялась возможность встретиться. Петя буквально заболел этой идеей и каждый день досаждал диспетчерам аэродрома пытаясь разузнать, не планируется ли у них посадка транспортного самолета под управлением пилота Пикиной. Кто-то из диспетчеров снисходительно улыбался, сочувствуя молоденькому лейтенанту, но были и такие кто злились, ругались и посылали его куда подальше – раскрывать такие сведения кому ни попадя им конечно было строго запрещено.
Обстановка в этой части фронта обострялась с каждым днем, немцы явно что-то планировали, и их эскадрилья задержалась в Воронеже. Транспортные самолеты каждый день сновали по летному полю, но как ни старался Петя следить за прилетающими самолетами, частенько выбегая к взлетному полю заметив в небе незнакомый транспортник, заходивший на посадку, ему никак не везло разглядеть Нину среди прилетевших летчиков.
И вот как-то в один из обычных ярких солнечных дней пообедав в походной летней столовой, развернутой невдалеке от взлетного поля они всей группой механиков, возвращались к себе в часть, обсуждая преимущества футбольной системы дубль-вэ над устаревшей пять-в-линию. Когда они проходили мимо группы пилотов, стоявшей на летном поле его ухо вдруг резанул звонкий девичий смех, показавшийся ему знакомым. Не может быть! Он резко обернулся, среди офицеров спиной к нему стояла очень худенькая, стройная девушка в летном комбинезоне и в шлеме. Он отстал от товарищей, в ответ на недоумевающие взгляды махнув им рукой, чтобы они шли без него и остановился. Среди офицеров выделялся майор из штаба полка, высокий, чернявый, с широкой улыбкой на слегка надменном лице, в франтоватой фуражке и с медалью «За отвагу». Наклоняясь к девушке, он говорил видимо что-то очень веселое, поскольку после его слов вся компания регулярно разражалась хохотом. Из-за этого майора Петя боялся подойти ближе и терпеливо стоял в сторонке, ожидая удобного момента. Наконец компания пилотов собралась расходиться девушка скинула с головы шлем, из которого выпали волнами разбегаясь по ее плечам локоны черных волос, и повернула голову в его сторону. Петя почувствовал, что земля дрогнула у него под ногами - это была Нина, заметно похудевшая и побледневшая, но с тем же оттенком уверенности в себе, даже заносчивости постоянно лежащим на выражении ее лица. Узнав ее он было рванул вперед, но затем неожиданно остановился, и снова застыл как вкопанный. В конце концов поборов себя он пошел к ней навстречу, коря и ругая себя за нерешительность. В отличие от него она не стеснялась своей радости, бросившись к нему в объятья, когда увидела и сразу узнала его.
- Ничего себе, гляньте-ка наш физик-шизик, какую девушку себе отхватил, а с виду вечно такой тихоня. – переговаривались его сослуживцы с завистью, когда они с Ниной, оживленно разговаривая, прошли мимо них направляясь к молодым березкам, чтобы присесть в тени на траву и поговорить.
- А чего ты сразу то не подошел? – журила его Нина. – Стесняешься что ли меня?
- Вот еще! – вспыхнул Петя, - кого мне стесняться. Просто я не сразу узнал тебя.
- И потому ты топтался возле нас, как школьник. – шутила Нина. Сейчас она была все той же студенткой с факультета журналистики, веселой и насмешливой, но вместе с тем появилось в ней что-то новое. Он вглядывался в нее и никак не мог ухватить, что же в ней изменилось.
- Ты ничего не написала мне о том где ты служишь. Я бегал на взлетное поле к каждому транспортному самолету и все равно пропустил твое появление.
- Ну мы все же встретились. Чего ты жалуешься? И потом, ничего этого нельзя писать в письмах, ты же сам знаешь.
- Ты не боишься летать на войне?
- Петя, что за странный вопрос, конечно боюсь. Бывает приземлимся и нет сил подняться, вылезти из кабины самолета, приходится заставлять себя, настолько устаешь за штурвалом. Но, знаешь, я не жалуюсь, видимо мне нравится рисковать жизнью. И напарница моя, Галка, такая же отчаянная. Даже еще хуже меня, она выросла в заводской слободе, носит финский нож за голенищем, у нас все парни ее боятся.
- Надолго вы к нам?
- Какое там. У нас все быстро, в темпе вальса. Сейчас летаем много, бывает по пять по шесть вылетов в день: приземлимся, загрузимся и вперед на взлет. – прикрывая глаза рукой от яркого солнца она посматривала по сторонам. – Что ты все спрашиваешь да спрашиваешь. Так не честно. Давай, рассказывай о себе. Нравится тебе служба здесь, в авиации?
- Честно? Нет. Не мое это.
- Странный ты Петя, большинство парней мечтают о самолетах, летают во сне. А что тогда твое? Физика? Заниматься в кабинете наукой?
- Да. Но с физикой похоже придется повременить до конца войны. Такие вот дела.
От взлетного поля в их направлении бежал какой-то человек, торопливо семеня ногами. Издали послышалось: «Лейтенант Пикина! Пикина!».
Нина, прищурив глаза, внимательно посмотрела горизонт. Петя отметил про себя, что у нее появилось множество маленьких морщинок у глаз. Затем девушка спокойно собрала руками волосы, аккуратно свернув их и затянув на затылке в узел, поднялась на ноги и повернувшись к нему, решительно протянула ему руку:
- Ну вот и все Петюша. Мне пора. Очень рада была тебя видеть. Не вешай пожалуйста носу, все еще у тебя наладится в жизни. Напиши мне. Даст бог еще увидимся.
Он смотрел как ее, блестевший на солнце металлом, Дуглас, с высоко и гордо задранным носом, выруливал на взлет, и потом долго еще провожал его глазами в воздухе. Ему думалось, как же хорошо умеет Нина найти свое место в жизни, даже теперь, в войну, и какой он, на ее фоне, жалкий и бесполезный человек, одним словом - неудачник. Нина спустилась к нему с небес и снова исчезла, также внезапно как появилась, оставив лишь мимолетное воспоминание о встрече, да строчки стихов, пришедшие ему на память:
Я Вас люблю!
— Как грозовая туча
Над Вами — грех!
За то, что Вы язвительны, и жгучи,
И лучше всех.
За то, что мы, что наши жизни — разны
Во тьме дорог,
За Ваши вдохновенные соблазны
И темный рок
Поглощенный в эти мысли он вдруг заметил, что к нему кто-то бежит, размахивая руками.
- Во, похоже спохватились! - сказал он себе и в сердцах тихонько выругался. Как оказалось, его по какому-то поводу срочно потребовали в штаб полка.
Когда он вошел в приемную то лицом к лицу столкнулся с тем высоким майором, искоса посмотревшим на него с нескрываемым удивлением. Командир полка, сухой, высокого роста мужчина, грубоватый в общении, с колючим взглядом и густыми усами, которого он видел всего несколько раз и то лишь издали, с ходу набросился на него, сразу без обиняков переходя к волнующей его теме:
-Ты кто такой? Говори нам!
Глава 19.
Молотов позвонил Кафтанову, рассказал о своем разговоре с Капицей и велел ему срочно найти достойного кандидата на руководителя уранового проекта. Сергей Васильевич Кафтанов повторно позвал из Казани академика Иоффе. Разговаривали в кабинете вдвоем, с глазу на глаз, в огромные окна радостно светило теплое летнее солнце и сквозь открытую форточку вместе с порывами свежего летнего ветерка доносилось радостное пение птиц.
- Абрам Федорович, закручивая работы по урановому проекту мы до сих пор не определились с краеугольным вопросом – кто возглавит этот проект. Это сильно беспокоит товарища Молотова, который настаивает, что руководитель должен быть назначен в ближайшее время, чтобы с самого начала активно включиться в работу. Я лично убежден, что лучшего чем вы кандидата у нас нет и быть не может.
Иоффе грустно улыбнулся и задумчиво посмотрел на свежую зеленую листву деревьев, громко шелестевшую за окном.
- Я думаю, что это удивительная возможность проявить себя, фантастическая, завораживающая воображение, но не для меня.
- Как же так, Абрам Федорович, почему вы такое говорите?
- Моя золотая роща уже отговорила Сергей Васильевич. Я человек из XIX века, тогда люди были другими, слишком суеверными, всего боялись. Мне ли теперь браться за такое. Это новая эра, для нее нужны новые люди, которые еще смелее и отважнее нас.
- Но если не вы, тогда кто? У вас есть кто-то из сотрудников, способный осилить такую работу?
- Не знаю. Не мне здесь за вас решать. Положив руку на сердце у нас в Институте есть только два достойных специалиста, руководящих работами по физике атомного ядра, это Алиханов и Курчатов.
- Алиханова я знаю хорошо, он уже известный ученый, хотя и довольно молодой еще. О Курчатове слышал разное, многие ругают его, говорят разбрасывается, прыгает с темы на тему, не достигнув ничего серьезного в том, чем занимался. И все-таки, для такой масштабной работы, объединяющей усилия ученых всей страны, мы видели руководителем маститого ученого, физика с международным авторитетом.
- Что правда то правда, Алиханову с Курчатовым обоим нет еще и сорока лет, но это ведь не препятствие для руководящей работы. Вот вы, например, тоже человек молодой, однако отлично справляетесь с ношей руководителя всей академический науки.
Умен Абрам Федорович, мудр и умен, трудно было придумать лучшего аргумента в этой ситуации. Кафтанов, сильно польщенный, улыбнулся и предложил ему:
- Тогда будем вызывать их в Москву для разговора. Начнем, пожалуй, с Алиханова. Когда вы сможете откомандировать его сюда?
У Иоффе возникли серьезные проблемы в отношениях с Алихановым. Сразу после начала войны лаборатории Алиханова и Курчатова были закрыты ввиду бесперспективности проводимых ими исследований для военных целей. Абрам Федорович отправил Алиханова в командировку на Дальний Восток, завершить там работы по радиолокации, оставшиеся без руководителя. Однако, добравшись до Москвы, Алиханов поменял планы и с разрешения Академии наук уехал в Ереван, где занялся изучением космического излучения высоко в горах. Оставалось загадкой каким образом он сумел получить разрешение на такую экспедицию, когда враг стоял под самой Москвой, однако зная, что в двадцатые годы Алиханов жил в Тифлисе, учась на химическом факультете, приходилось думать, что здесь не обошлось без вмешательства в дело самых высоких покровителей в Кремле.
- Алиханов сейчас в экспедиции, в горах на Кавказе. Можно его вызвать, но я не знаю когда он сможет приехать в Москву. Курчатов работает у нас в Казани, с ним будет проще, хотя он тоже не сидит на одном месте, проводя много времени в командировках на заводах.
- Хорошо. Тогда мы здесь сами позаботимся об их вызове в Москву. Да, кстати, для тех двух физиков ядерщиков, которых вы назвали, мы уже оформили вызов из армии.
- Спасибо большое за это Сергей Васильевич. Я видел решение, но заметил одну проблему – отсрочка от службы оформлена до конца 1942 года, но мы же не планируем ограничится нынешним годом.
- Очень хорошо, что вы об этом мне сказали Абрам Федорович! Знаете что, пришлите мне пожалуйста небольшой реферат, где описано для проведения каких работ будут использованы эти ребята и мы по новой запустим документы, затребовав их демобилизацию уже на постоянной основе.
В конце разговора, когда уже собирались прощаться, встав из-за стола Кафтанов вздохнул и попробовал вернуться к своему предложению:
- Что же вы так подводите нас Абрам Федорович, мы с товарищем Молотовым так на вас рассчитывали, а вы отказываетесь. Жалко.
- Не расстраивайтесь, ведь, как говорят, что ни делается все к лучшему. Я вам рекомендую обратить внимание на Игоря Курчатова. Он у нас лучший знаток вопроса, и что самое важное, показавший на строительстве циклотрона выдающиеся организационные способности. А про меня, чего тут жалеть… Знаете, наш питерский поэт Александр Блок очень точно заметил:
Жизнь старших близится к закату.
(Что ж, как полудня ни жалей,
Не остановишь ты с полей
Ползущий дым голубоватый).
Глава 20.
Летом 1942 года на всем Южном фронте было тревожно и эскадрилью часто переводили с одного аэродрома на другой. Когда остановились в Воронеже техник-лейтенант Петр Цветков улучив момент убегал в библиотеку и часами просиживал там в пустующем читальном зал за научными журналами. Его молодые коллеги по службе, так же как он авиационные техники, подшучивали над ним: «Ну и маньяк ты Петька! Еще можно понять по бабам бегать в увольнительную, но за забор и в библиотеку?! Это ж надо так свою науку любить.»
Петя не злился на них, пусть себе зубы скалят, а бывало мог и сам с ними за компанию весело посмеяться над своим «чудачеством». По вечерам, когда удавалось уединиться, он работал у себя в тетрадке над вычислением условий цепной реакции, прикидывал возможные конструкции бомбы. От матери из Ленинграда письма приходили очень редко. Она писала, что зиму им с Эйнштейном удалось пережить, сильно благодарила Валентину за ее помощь и поддержку, и хотела эвакуироваться.
По зиме новостей от Курчатова не было совсем. Петя начал уже переживать, не приведи бог что-то неладное произошло с его руководителем. Затем в мае неожиданно пришло от него письмо, где он в своей обычной энергичной и жизнерадостной манере писал, что проболел всю зиму в Казани, да так, что долгое время находился почти при смерти, но сумел выкарабкаться, хотя и сильно ослаб, и теперь в институте его назначили руководить лабораторией прочности материалов, занимающейся совершенствованием брони для танков. Теперь он уже снова начал мотаться по командировкам на заводы на Урале, но работой своей он был не слишком доволен – хотелось делать больше для фронта.
В своем последнем письме он попросил прислать ему реферат с описанием условий протекания цепной реакции, попутно сообщая, что не теряет надежды договориться с руководством о возобновлении работ по ядру, и намекая, что для этого скоро могут возникнуть новые возможности. Новость эта сильно обрадовала Петю. На все свои письма и телеграммы в адрес Кафтанова он не получил никакого отклика и сильно расстраивался по этому поводу. Когда через пару недель фанатичной работы по ночам и в перерывах между службой реферат был готов, Петя переписал его начисто и отправил письмом Курчатову в Казань, приложив к нему схему атомной бомбы, с устройством в форме трубы, где для ускорения прохождения цепной реакции применялся взрыв, сжимающий урановый сердечник, и с теперь нетерпением ждал ответной реакции на свои мысли.
Следом за этим, неожиданно пришло письмо от Нины, которая сообщала, что закончила курсы, служит пилотом в транспортной авиации и уже успела отличиться на фронте, за что была награждена медалью, а также сообщала, что ее направляют на Южный фронт, так что у них появлялась возможность встретиться. Петя буквально заболел этой идеей и каждый день досаждал диспетчерам аэродрома пытаясь разузнать, не планируется ли у них посадка транспортного самолета под управлением пилота Пикиной. Кто-то из диспетчеров снисходительно улыбался, сочувствуя молоденькому лейтенанту, но были и такие кто злились, ругались и посылали его куда подальше – раскрывать такие сведения кому ни попадя им конечно было строго запрещено.
Обстановка в этой части фронта обострялась с каждым днем, немцы явно что-то планировали, и их эскадрилья задержалась в Воронеже. Транспортные самолеты каждый день сновали по летному полю, но как ни старался Петя следить за прилетающими самолетами, частенько выбегая к взлетному полю заметив в небе незнакомый транспортник, заходивший на посадку, ему никак не везло разглядеть Нину среди прилетевших летчиков.
И вот как-то в один из обычных ярких солнечных дней пообедав в походной летней столовой, развернутой невдалеке от взлетного поля они всей группой механиков, возвращались к себе в часть, обсуждая преимущества футбольной системы дубль-вэ над устаревшей пять-в-линию. Когда они проходили мимо группы пилотов, стоявшей на летном поле его ухо вдруг резанул звонкий девичий смех, показавшийся ему знакомым. Не может быть! Он резко обернулся, среди офицеров спиной к нему стояла очень худенькая, стройная девушка в летном комбинезоне и в шлеме. Он отстал от товарищей, в ответ на недоумевающие взгляды махнув им рукой, чтобы они шли без него и остановился. Среди офицеров выделялся майор из штаба полка, высокий, чернявый, с широкой улыбкой на слегка надменном лице, в франтоватой фуражке и с медалью «За отвагу». Наклоняясь к девушке, он говорил видимо что-то очень веселое, поскольку после его слов вся компания регулярно разражалась хохотом. Из-за этого майора Петя боялся подойти ближе и терпеливо стоял в сторонке, ожидая удобного момента. Наконец компания пилотов собралась расходиться девушка скинула с головы шлем, из которого выпали волнами разбегаясь по ее плечам локоны черных волос, и повернула голову в его сторону. Петя почувствовал, что земля дрогнула у него под ногами - это была Нина, заметно похудевшая и побледневшая, но с тем же оттенком уверенности в себе, даже заносчивости постоянно лежащим на выражении ее лица. Узнав ее он было рванул вперед, но затем неожиданно остановился, и снова застыл как вкопанный. В конце концов поборов себя он пошел к ней навстречу, коря и ругая себя за нерешительность. В отличие от него она не стеснялась своей радости, бросившись к нему в объятья, когда увидела и сразу узнала его.
- Ничего себе, гляньте-ка наш физик-шизик, какую девушку себе отхватил, а с виду вечно такой тихоня. – переговаривались его сослуживцы с завистью, когда они с Ниной, оживленно разговаривая, прошли мимо них направляясь к молодым березкам, чтобы присесть в тени на траву и поговорить.
- А чего ты сразу то не подошел? – журила его Нина. – Стесняешься что ли меня?
- Вот еще! – вспыхнул Петя, - кого мне стесняться. Просто я не сразу узнал тебя.
- И потому ты топтался возле нас, как школьник. – шутила Нина. Сейчас она была все той же студенткой с факультета журналистики, веселой и насмешливой, но вместе с тем появилось в ней что-то новое. Он вглядывался в нее и никак не мог ухватить, что же в ней изменилось.
- Ты ничего не написала мне о том где ты служишь. Я бегал на взлетное поле к каждому транспортному самолету и все равно пропустил твое появление.
- Ну мы все же встретились. Чего ты жалуешься? И потом, ничего этого нельзя писать в письмах, ты же сам знаешь.
- Ты не боишься летать на войне?
- Петя, что за странный вопрос, конечно боюсь. Бывает приземлимся и нет сил подняться, вылезти из кабины самолета, приходится заставлять себя, настолько устаешь за штурвалом. Но, знаешь, я не жалуюсь, видимо мне нравится рисковать жизнью. И напарница моя, Галка, такая же отчаянная. Даже еще хуже меня, она выросла в заводской слободе, носит финский нож за голенищем, у нас все парни ее боятся.
- Надолго вы к нам?
- Какое там. У нас все быстро, в темпе вальса. Сейчас летаем много, бывает по пять по шесть вылетов в день: приземлимся, загрузимся и вперед на взлет. – прикрывая глаза рукой от яркого солнца она посматривала по сторонам. – Что ты все спрашиваешь да спрашиваешь. Так не честно. Давай, рассказывай о себе. Нравится тебе служба здесь, в авиации?
- Честно? Нет. Не мое это.
- Странный ты Петя, большинство парней мечтают о самолетах, летают во сне. А что тогда твое? Физика? Заниматься в кабинете наукой?
- Да. Но с физикой похоже придется повременить до конца войны. Такие вот дела.
От взлетного поля в их направлении бежал какой-то человек, торопливо семеня ногами. Издали послышалось: «Лейтенант Пикина! Пикина!».
Нина, прищурив глаза, внимательно посмотрела горизонт. Петя отметил про себя, что у нее появилось множество маленьких морщинок у глаз. Затем девушка спокойно собрала руками волосы, аккуратно свернув их и затянув на затылке в узел, поднялась на ноги и повернувшись к нему, решительно протянула ему руку:
- Ну вот и все Петюша. Мне пора. Очень рада была тебя видеть. Не вешай пожалуйста носу, все еще у тебя наладится в жизни. Напиши мне. Даст бог еще увидимся.
Он смотрел как ее, блестевший на солнце металлом, Дуглас, с высоко и гордо задранным носом, выруливал на взлет, и потом долго еще провожал его глазами в воздухе. Ему думалось, как же хорошо умеет Нина найти свое место в жизни, даже теперь, в войну, и какой он, на ее фоне, жалкий и бесполезный человек, одним словом - неудачник. Нина спустилась к нему с небес и снова исчезла, также внезапно как появилась, оставив лишь мимолетное воспоминание о встрече, да строчки стихов, пришедшие ему на память:
Я Вас люблю!
— Как грозовая туча
Над Вами — грех!
За то, что Вы язвительны, и жгучи,
И лучше всех.
За то, что мы, что наши жизни — разны
Во тьме дорог,
За Ваши вдохновенные соблазны
И темный рок
Поглощенный в эти мысли он вдруг заметил, что к нему кто-то бежит, размахивая руками.
- Во, похоже спохватились! - сказал он себе и в сердцах тихонько выругался. Как оказалось, его по какому-то поводу срочно потребовали в штаб полка.
Когда он вошел в приемную то лицом к лицу столкнулся с тем высоким майором, искоса посмотревшим на него с нескрываемым удивлением. Командир полка, сухой, высокого роста мужчина, грубоватый в общении, с колючим взглядом и густыми усами, которого он видел всего несколько раз и то лишь издали, с ходу набросился на него, сразу без обиняков переходя к волнующей его теме:
-Ты кто такой? Говори нам!
