На поиски инопланетных цивилизаций корабли если и запускали, то уж точно не от имени Ее Величества и компании «Фрегат», так что лингвистический блок в программе присутствовал в крайне упрощенной форме.
- Предварительное заключение: звуковое строение соответствует восточнославянской группе языков. Наиболее вероятные совпадения: белорусский – 56%, украинский – 62%, русский – 89%.
На этот раз я умолкла надолго, потому что единственным, что просилось на язык, было бессмысленное и беспомощное: «Да откуда взялись русские посреди Облака Оорта?!». Уже практически укоренившийся в сознании образ капитана «Карпатии» размылся, чтобы обзавестись видавшими виды сапогами, специфическим алкогольным душком и почему-то роскошной кучерявой шевелюрой со старомодными бакенбардами.
Кроме того, в таком контексте «Карпатия» могла оказаться вовсе не «Карпатией», а всего лишь вспышкой национального чувства юмора.
Или вовсе галлюцинацией. Что, будем честны, куда вероятней.
Русские обычно охотились за легкой добычей: пролетавшими рядом с Землей астероидами, кометами и крупным космическим мусором, который годился в переработку. Следовало отдать им должное, за последние полвека они экспортировали больше тяжелых металлов и пресной воды, чем вся Европа, вместе взятая, но те, кого действительно интересовали глубины космоса, в своей родной стране не задерживались.
Но обычно они все-таки ограничивались тем же Европейским Трейдальянсом. Можно было умчаться хоть на север Гренландии, хоть на юг Италии – и все равно обнаружить где-нибудь на окраине города район, куда местные стараются даже не заглядывать и где стабильно звучит ядреная смесь интерлингвы с «восточнославянской группой» языков. Однако русских никогда не особо тянуло, к примеру, в африканскую саванну или американские пустынные каньоны. Они всегда оказывались там, где хорошо платят, а местные исчерпали все шаблоны возможных решений для поставленных задач и нуждаются, скажем так, в некотором отсутствии стандартного мышления (а то и здравого смысла). Обнаружить русских посреди Облака Оорта было как-то…
Удивительно и вполне ожидаемо одновременно.
Я потерла ладонями лицо, сгоняя остатки дремы и собираясь с мыслями.
- Эрик, я бы хотела, чтобы ты сохранил обмен сообщениями, свой анализ и записи в бортовом журнале и передавал их каждому следующему дежурному. Настрой звуковое оповещение на шестнадцать часов после их пробуждения. Если все дежурные скажут, что никакого обмена сообщениями не было, исключи меня из списка лиц, имеющих доступ к управлению, и сформируй отчет для наземных служб.
- Указания сохранены, - равнодушно отчитался компьютер.
Я повисела еще пару минут, убеждая себя, что поступила верно. Репутации, конечно, жаль, но неадекватный капитан – это куда опаснее, чем поломка сервоприводов. Лучше быть комиссованной на Землю, чем не суметь отыскать «Седну» или, того хуже, послужить причиной гибели пятерых человек.
- Ночной режим, - скомандовала я, наконец, и высвободила стопы из скоб.
Невесомость лишила кровати смысла, но сон в своей каюте превратился в еще один ритуал.
Он значил, что прошел еще один день. Что время не остановилось.
Что у меня еще есть шанс дождаться пробуждения Лаури, будучи в своем уме.
Американцы: «Это , второй по величине военный корабль Атлантического флота США. Нас сопровождают три крейсера, три эскадренных миноносца и многочисленные корабли поддержки. Я требую, чтобы вы изменили свой курс на 15 градусов на север, или мы будем вынуждены принять необходимые меры для обеспечения безопасности нашего корабля».
Канадцы: «Это маяк. Делайте что хотите».
- Nicholas Hobbes
Выспаться в космосе – та еще задача.
Если справиться со сбоящими биоритмами еще как-то помогали программируемые лампы, с посторонними источниками света – отключенные обзорные экраны, а с постоянным шумом работающих двигателей – сложная звукоизоляция и герметичные переборки, то что делать с гулом вентиляторов, еще никто не придумал. Отсутствие гравитации означало и отсутствие естественной конвекции; неподвижный спящий космонавт быстро расходовал кислород рядом с собой и начинал задыхаться. Вентиляторы, по крайней мере, не давали воздуху застаиваться.
Наверное, не будь я одна, их цикличный гул превратился бы в привычный фоновый шум, на который никто не обращает внимания. Но темнота, пустые коридоры и холодное перемигивание диодной подсветки на каютной консоли давили, не позволяя расслабиться ни на секунду. Я не знала, что хуже: чувствовать, что я единственный человек в сознании на многие световые часы окрест, или внезапно просыпаться от пугающего и одновременно невероятно манящего ощущения, что рядом кто-то есть. «Гибкая психика», благодаря которой я и прошла отбор на службу в Исследовательский флот, услужливо не зацикливалась и чередовала оба состояния. Я просыпалась по «ночам» каждые несколько часов и подолгу ворочалась в пристегнутом спальном мешке, вслушиваясь.
Космос скуп на звуки. Космический корабль – увы, нет.
Слабые зеленоватые отсветы от диодного оформления консоли едва заметно обрисовывали рельеф опущенной переборки. Я сонно сощурилась на привычные изгибы: под толстой стальной обшивкой скрывались гибкие коммуникации и замки, способные в случае необходимости превратить каюту в единственный островок жизни на терпящем крушение корабле. Расположение каждой системы было стандартизировано, и любой курсант мог сказать, где скрывается кабель аварийного питания, а где – шестерни герметичного запора. А уж распознать, если что-то отличалось от обычного порядка, сумел бы и школяр младших классов.
Поэтому, когда подсветка мигнула, я дернулась в мешке, толком еще не проснувшись. Невесомость не упустила шанса игриво подбросить излишне прыткое тело, закручивая его в сторону неприметной двери в санитарный отсек. Спасли страховочные ремни, упруго притянувшие мешок обратно к койке.
Мигал индикатор, который не должен был подавать признаков активности еще как минимум полторы недели.
«Новое сообщение».
- Эрик, почему не было звукового сигнала? – хрипловато поинтересовалась я.
- Звуковой сигнал отключен с получением команды «Ночной режим», - равнодушно отчитался бортовой компьютер.
Машина, напомнила я себе. Ни к чему пытаться очеловечить строчки программного кода. Если бы он мог справиться со всеми ситуациями, необходимости в спасательной миссии не возникло бы – потому что «Седна», управляемая такой же машиной, не попала бы в беду. Но компьютер не способен заниматься расстановкой приоритетов, для этого и нужна я. Нет смысла злиться на Эрика за то, что он не выполнил чужую задачу правильно. Злость – это голос отчаяния и одиночества. Не мой.
- Запусти сообщение, - ровным тоном велела я.
И ошеломленно заморгала, потому что первым звуком, раздавшимся из колонок, был смех. Старательно сдерживаемый, еле слышный за полосой помех, но – живой, здоровый мужской смех. Словом, совершенно не то, что ожидаешь от обмена сообщениями в середине пустоты в нескольких тысячах а.е. от Солнца.
Потом из колонок донеслась какая-то фраза на незнакомом языке, и я остолбенела окончательно.
Возможно, мое решение продолжить полет и было глупым и самонадеянным, но смеяться над ним на Земле никому бы и в голову не пришло. Прислать длинную инструкцию, отстранить меня от командования, велеть разворачиваться немедленно, - вполне вероятно. Но никак уж не хохотать! Кроме того, ближайшее сообщение, которое должен был получить «Норденшельд», ожидалось из комцентра Ее Величества Исследовательского флота, и я могла быть уверена, что запишут его на интерлингве, в полном соответствии с процедурой.
Значит, что бы я сейчас ни слушала, запись пришла не с Земли.
- «Норденшельд», говорит «Карпатия». – В знакомом голосе еще отчетливей звучала агрессивная раскатистая «р» и нотки едва сдерживаемого смеха. – Изменение нашего курса невозможно. Мы – астероид!
На заднем плане грянул-таки дружный многоголосый хохот. Кто-то, не справившись с эмоциями, подвывал в процессе, пытаясь что-то вставить в эфир, но капитан (Глава? С кем я же говорила?) «Карпатии» звучно шикнул, и все стихло.
- Повторяю, отклонитесь от заданного курса либо начинайте торможение, если вам требуется помощь с ремонтом. Расчетное время до столкновения – двадцать шесть земных часов. Минимальное допустимое отклонение от курса… - он начал зачитывать координаты, и я поймала себя на том, что стиснула в руках страховочные ремни.
- Астероид? – переспросила я, словно запись могла мне ответить. – Но это невозможно! В комцентре еще перед вылетом проделали все необходимые расчеты и симуляции. Наша траектория не пересекается ни с одним телом, достаточно крупным и быстрым, чтобы повредить кораблю, не говоря уже об астероиде, где способна разместиться станция связи!
Капитан (все-таки глава?) «Карпатии» дочитал расчетные координаты, дисциплинированно повторил их и оборвал сообщение – слишком поздно, чтобы я не услышала, как он начал хохотать сам. Я осталась сидеть в пустой каюте, на подбитом корабле, где никто не мог бы подсказать мне верное решение, в компании безвольного бортового компьютера и непрекращающегося гула вентиляторов.
«Норденшельду» нужен ремонт, что верно, то верно. Восстановление сервоприводов гравитационных колец позволит разбудить всю команду, что сделает полет гораздо безопаснее и, будем честны, куда полезнее для психики. Но астероидная колония – это всегда один сплошной летающий дефицит кислорода, воды, пищи, света и тепла. Ни один астер не стал бы предлагать ремонт просто так, от широты души.
Ему тоже что-то от нас нужно. Но что?
- Я же не размышляю об этом всерьез? – строго спросила я у себя. – Какой-то неустановленный русский, которого никак не могло быть в этом секторе космоса, присылает сообщение, которое никак не могло успеть дойти, и я начинаю думать, что он может попросить в обмен на ремонт сервоприводов?..
Но, кажется, я все-таки размышляла именно об этом.
Если сообщение с корабля я еще могла рискнуть проигнорировать, то астероид – совсем другое дело. Гордость капитана, пусть даже такого инновационного корабля, как «Норденшельд», ничего не стоила в сравнении с жизнями членов моей команды. Но как быть с топливом?..
- Нет, - сказала я себе. – Я начинаю не с того. Эрик, сколько времени займет сканирование ближайшего сектора космоса на предмет возможных столкновений?
- От часа до трех, - послушно откликнулся компьютер.
В таком случае, у меня еще останется время на принятие решения, даже если там действительно окажется астероид. Конечно, остановиться на ремонт выйдет, только если начать тормозить в течение двух часов, но в добрые и бескорыстные намерения астеров все равно верилось с трудом, да и вопрос с топливом в таком случае становился куда острее, чем при простом маневрировании.
Значит, если сканирование обнаружит что-то в ближайшем секторе, у меня останется всего один вариант – отклониться от первоначального курса и вернуться на него, когда астероид окажется позади. А если нет – то и отклоняться не придется.
Жаль, что посоветоваться с командой нельзя. Расконсервация займет куда больше времени, чем отпустила нам «Карпатия», а повторное усыпление допустимо не раньше, чем через месяц – что, опять же, при невесомости чревато крайне неприятными последствиями. Поэтому я прикрыла глаза, собираясь с мыслями – и заранее смиряясь с тем, что придется ограничиться только собственной головой.
- Запуск сканирования! – скомандовала я и принялась выпутываться из спального мешка. – Второстепенная задача: проверка координат, продиктованных «Карпатией». Задача третьего уровня срочности, запуск при обнаружении космических тел, чьи траектории пересекаются с кораблем и способны ему навредить: расчет координат уклонения, не совпадающих с координатами, продиктованными «Карпатией».
И, хотя Эрик ничего не спрашивал, я хмуро добавила:
- Он не просто так предложил ремонт. Определенно.
Сон как рукой сняло, и я, умывшись, выбралась из каюты.
Увы, никаких задач передо мной не стояло до окончания сканирования, а разнообразием вариантов досуга «Норденшельд» не поражал. Хоть в конструкции и были заложены все необходимые меры предосторожности при временных отключениях гравитации, никто не рассчитывал на длительные перелеты в невесомости. Непрочитанные книги в условиях постоянной бессонницы закончились в рекордные сроки, а фильмотеку я знала наизусть еще до вылета. Дартс и настольный футбол превратились в весьма сомнительное развлечение, а компьютерные игры оттягивали значительную часть ресурсов, замедляя сканирование. Тренажерный зал, остро необходимый для поддержания тонуса мышц при пониженной гравитации, и вовсе оказался практически бесполезен: что толку от гантелей и шведских стенок, если ничто не имеет веса?
К счастью, Синг Гармо в порыве заботливости распорядился установить две беговые дорожки. Они, разумеется, тоже были рассчитаны на применения в условиях гравитации, но я вспомнила, как на малых станциях к неподвижной части тренажера прилаживали натяжные ремни, чтобы в результате попытки пробежаться космонавт не обнаружил себя где-нибудь на потолке.
Уже пристегнувшись, я на мгновение замерла, борясь с собой, но в итоге все-таки скомандовала:
- Эрик, повтор последнего сообщения! – и яростно заработала ногами, словно надеялась убежать от одиночества и собственного малодушия.
Колонки беззлобно посмеялись над моими попытками и выдали короткую фразу на чужом языке, но потом все же смилостивились – и по пустому кораблю поплыл приятный мужской голос:
- «Норденшельд», говорит «Карпатия»…
Что я знала о нем?
Русский. Не слишком требовательный, но безоговорочный лидер: команде было позволено слышать, как записывается сообщение, и даже смеяться над незадачливым капитаном «Норденшельда» - однако стоило капитану «Карпатии» велеть всем умолкнуть, как мгновенно воцарилась такая тишина, будто все астеры разом перестали не только хохотать, но и дышать. Выходит, он не придавал особого значения субординации, но ему все равно подчинялись.
Что ж, вероятнее всего, это значило, что к военным структурам он отношения не имел. Там быстро прививают и уважение к протоколу, и понятие о капитанской солидарности: одно дело – повеселиться за счет наивной девицы, требующей, чтобы астероид уступил ей дорогу, и совсем другое - позволить ее команде услышать, как над ней смеются.
Или он откуда-то знал, что я одна? В конце концов, как-то же он выяснил, что «Норденшельд» подбит…
- … отклонитесь от заданного курса либо начинайте торможение, если вам требуется помощь с ремонтом, - не уставал искушать проклятый русский.
Я не сдержала совершенно неуместный тоскливый вздох.
Если на астероиде разместилась станция связи и ремонтный док, значит, там есть гравитация. Скорее всего, совсем слабая – такая, что можно улететь в космос, просто подпрыгнув. Но даже астероидной гравитации достаточно, чтобы у еды появился вкус, а еще – о, невозможная роскошь! – набранная в ванну вода там и оставалась, давая шанс нормально вымыться.
А если еще и починить корабль…
- Но откуда он мог знать, что «Норденшельд» подбит? – спохватилась я – и вздрогнула, когда мужской голос, непререкаемым тоном зачитав координаты, вместо ожидаемого смешка в конце сообщения вдруг сменил тон на равнодушный машинный:
- Предварительное заключение: звуковое строение соответствует восточнославянской группе языков. Наиболее вероятные совпадения: белорусский – 56%, украинский – 62%, русский – 89%.
На этот раз я умолкла надолго, потому что единственным, что просилось на язык, было бессмысленное и беспомощное: «Да откуда взялись русские посреди Облака Оорта?!». Уже практически укоренившийся в сознании образ капитана «Карпатии» размылся, чтобы обзавестись видавшими виды сапогами, специфическим алкогольным душком и почему-то роскошной кучерявой шевелюрой со старомодными бакенбардами.
Кроме того, в таком контексте «Карпатия» могла оказаться вовсе не «Карпатией», а всего лишь вспышкой национального чувства юмора.
Или вовсе галлюцинацией. Что, будем честны, куда вероятней.
Русские обычно охотились за легкой добычей: пролетавшими рядом с Землей астероидами, кометами и крупным космическим мусором, который годился в переработку. Следовало отдать им должное, за последние полвека они экспортировали больше тяжелых металлов и пресной воды, чем вся Европа, вместе взятая, но те, кого действительно интересовали глубины космоса, в своей родной стране не задерживались.
Но обычно они все-таки ограничивались тем же Европейским Трейдальянсом. Можно было умчаться хоть на север Гренландии, хоть на юг Италии – и все равно обнаружить где-нибудь на окраине города район, куда местные стараются даже не заглядывать и где стабильно звучит ядреная смесь интерлингвы с «восточнославянской группой» языков. Однако русских никогда не особо тянуло, к примеру, в африканскую саванну или американские пустынные каньоны. Они всегда оказывались там, где хорошо платят, а местные исчерпали все шаблоны возможных решений для поставленных задач и нуждаются, скажем так, в некотором отсутствии стандартного мышления (а то и здравого смысла). Обнаружить русских посреди Облака Оорта было как-то…
Удивительно и вполне ожидаемо одновременно.
Я потерла ладонями лицо, сгоняя остатки дремы и собираясь с мыслями.
- Эрик, я бы хотела, чтобы ты сохранил обмен сообщениями, свой анализ и записи в бортовом журнале и передавал их каждому следующему дежурному. Настрой звуковое оповещение на шестнадцать часов после их пробуждения. Если все дежурные скажут, что никакого обмена сообщениями не было, исключи меня из списка лиц, имеющих доступ к управлению, и сформируй отчет для наземных служб.
- Указания сохранены, - равнодушно отчитался компьютер.
Я повисела еще пару минут, убеждая себя, что поступила верно. Репутации, конечно, жаль, но неадекватный капитан – это куда опаснее, чем поломка сервоприводов. Лучше быть комиссованной на Землю, чем не суметь отыскать «Седну» или, того хуже, послужить причиной гибели пятерых человек.
- Ночной режим, - скомандовала я, наконец, и высвободила стопы из скоб.
Невесомость лишила кровати смысла, но сон в своей каюте превратился в еще один ритуал.
Он значил, что прошел еще один день. Что время не остановилось.
Что у меня еще есть шанс дождаться пробуждения Лаури, будучи в своем уме.
ГЛАВА 2. «Линкольн»
Американцы: «Это , второй по величине военный корабль Атлантического флота США. Нас сопровождают три крейсера, три эскадренных миноносца и многочисленные корабли поддержки. Я требую, чтобы вы изменили свой курс на 15 градусов на север, или мы будем вынуждены принять необходимые меры для обеспечения безопасности нашего корабля».
Канадцы: «Это маяк. Делайте что хотите».
- Nicholas Hobbes
Выспаться в космосе – та еще задача.
Если справиться со сбоящими биоритмами еще как-то помогали программируемые лампы, с посторонними источниками света – отключенные обзорные экраны, а с постоянным шумом работающих двигателей – сложная звукоизоляция и герметичные переборки, то что делать с гулом вентиляторов, еще никто не придумал. Отсутствие гравитации означало и отсутствие естественной конвекции; неподвижный спящий космонавт быстро расходовал кислород рядом с собой и начинал задыхаться. Вентиляторы, по крайней мере, не давали воздуху застаиваться.
Наверное, не будь я одна, их цикличный гул превратился бы в привычный фоновый шум, на который никто не обращает внимания. Но темнота, пустые коридоры и холодное перемигивание диодной подсветки на каютной консоли давили, не позволяя расслабиться ни на секунду. Я не знала, что хуже: чувствовать, что я единственный человек в сознании на многие световые часы окрест, или внезапно просыпаться от пугающего и одновременно невероятно манящего ощущения, что рядом кто-то есть. «Гибкая психика», благодаря которой я и прошла отбор на службу в Исследовательский флот, услужливо не зацикливалась и чередовала оба состояния. Я просыпалась по «ночам» каждые несколько часов и подолгу ворочалась в пристегнутом спальном мешке, вслушиваясь.
Космос скуп на звуки. Космический корабль – увы, нет.
Слабые зеленоватые отсветы от диодного оформления консоли едва заметно обрисовывали рельеф опущенной переборки. Я сонно сощурилась на привычные изгибы: под толстой стальной обшивкой скрывались гибкие коммуникации и замки, способные в случае необходимости превратить каюту в единственный островок жизни на терпящем крушение корабле. Расположение каждой системы было стандартизировано, и любой курсант мог сказать, где скрывается кабель аварийного питания, а где – шестерни герметичного запора. А уж распознать, если что-то отличалось от обычного порядка, сумел бы и школяр младших классов.
Поэтому, когда подсветка мигнула, я дернулась в мешке, толком еще не проснувшись. Невесомость не упустила шанса игриво подбросить излишне прыткое тело, закручивая его в сторону неприметной двери в санитарный отсек. Спасли страховочные ремни, упруго притянувшие мешок обратно к койке.
Мигал индикатор, который не должен был подавать признаков активности еще как минимум полторы недели.
«Новое сообщение».
- Эрик, почему не было звукового сигнала? – хрипловато поинтересовалась я.
- Звуковой сигнал отключен с получением команды «Ночной режим», - равнодушно отчитался бортовой компьютер.
Машина, напомнила я себе. Ни к чему пытаться очеловечить строчки программного кода. Если бы он мог справиться со всеми ситуациями, необходимости в спасательной миссии не возникло бы – потому что «Седна», управляемая такой же машиной, не попала бы в беду. Но компьютер не способен заниматься расстановкой приоритетов, для этого и нужна я. Нет смысла злиться на Эрика за то, что он не выполнил чужую задачу правильно. Злость – это голос отчаяния и одиночества. Не мой.
- Запусти сообщение, - ровным тоном велела я.
И ошеломленно заморгала, потому что первым звуком, раздавшимся из колонок, был смех. Старательно сдерживаемый, еле слышный за полосой помех, но – живой, здоровый мужской смех. Словом, совершенно не то, что ожидаешь от обмена сообщениями в середине пустоты в нескольких тысячах а.е. от Солнца.
Потом из колонок донеслась какая-то фраза на незнакомом языке, и я остолбенела окончательно.
Возможно, мое решение продолжить полет и было глупым и самонадеянным, но смеяться над ним на Земле никому бы и в голову не пришло. Прислать длинную инструкцию, отстранить меня от командования, велеть разворачиваться немедленно, - вполне вероятно. Но никак уж не хохотать! Кроме того, ближайшее сообщение, которое должен был получить «Норденшельд», ожидалось из комцентра Ее Величества Исследовательского флота, и я могла быть уверена, что запишут его на интерлингве, в полном соответствии с процедурой.
Значит, что бы я сейчас ни слушала, запись пришла не с Земли.
- «Норденшельд», говорит «Карпатия». – В знакомом голосе еще отчетливей звучала агрессивная раскатистая «р» и нотки едва сдерживаемого смеха. – Изменение нашего курса невозможно. Мы – астероид!
На заднем плане грянул-таки дружный многоголосый хохот. Кто-то, не справившись с эмоциями, подвывал в процессе, пытаясь что-то вставить в эфир, но капитан (Глава? С кем я же говорила?) «Карпатии» звучно шикнул, и все стихло.
- Повторяю, отклонитесь от заданного курса либо начинайте торможение, если вам требуется помощь с ремонтом. Расчетное время до столкновения – двадцать шесть земных часов. Минимальное допустимое отклонение от курса… - он начал зачитывать координаты, и я поймала себя на том, что стиснула в руках страховочные ремни.
- Астероид? – переспросила я, словно запись могла мне ответить. – Но это невозможно! В комцентре еще перед вылетом проделали все необходимые расчеты и симуляции. Наша траектория не пересекается ни с одним телом, достаточно крупным и быстрым, чтобы повредить кораблю, не говоря уже об астероиде, где способна разместиться станция связи!
Капитан (все-таки глава?) «Карпатии» дочитал расчетные координаты, дисциплинированно повторил их и оборвал сообщение – слишком поздно, чтобы я не услышала, как он начал хохотать сам. Я осталась сидеть в пустой каюте, на подбитом корабле, где никто не мог бы подсказать мне верное решение, в компании безвольного бортового компьютера и непрекращающегося гула вентиляторов.
«Норденшельду» нужен ремонт, что верно, то верно. Восстановление сервоприводов гравитационных колец позволит разбудить всю команду, что сделает полет гораздо безопаснее и, будем честны, куда полезнее для психики. Но астероидная колония – это всегда один сплошной летающий дефицит кислорода, воды, пищи, света и тепла. Ни один астер не стал бы предлагать ремонт просто так, от широты души.
Ему тоже что-то от нас нужно. Но что?
- Я же не размышляю об этом всерьез? – строго спросила я у себя. – Какой-то неустановленный русский, которого никак не могло быть в этом секторе космоса, присылает сообщение, которое никак не могло успеть дойти, и я начинаю думать, что он может попросить в обмен на ремонт сервоприводов?..
Но, кажется, я все-таки размышляла именно об этом.
Если сообщение с корабля я еще могла рискнуть проигнорировать, то астероид – совсем другое дело. Гордость капитана, пусть даже такого инновационного корабля, как «Норденшельд», ничего не стоила в сравнении с жизнями членов моей команды. Но как быть с топливом?..
- Нет, - сказала я себе. – Я начинаю не с того. Эрик, сколько времени займет сканирование ближайшего сектора космоса на предмет возможных столкновений?
- От часа до трех, - послушно откликнулся компьютер.
В таком случае, у меня еще останется время на принятие решения, даже если там действительно окажется астероид. Конечно, остановиться на ремонт выйдет, только если начать тормозить в течение двух часов, но в добрые и бескорыстные намерения астеров все равно верилось с трудом, да и вопрос с топливом в таком случае становился куда острее, чем при простом маневрировании.
Значит, если сканирование обнаружит что-то в ближайшем секторе, у меня останется всего один вариант – отклониться от первоначального курса и вернуться на него, когда астероид окажется позади. А если нет – то и отклоняться не придется.
Жаль, что посоветоваться с командой нельзя. Расконсервация займет куда больше времени, чем отпустила нам «Карпатия», а повторное усыпление допустимо не раньше, чем через месяц – что, опять же, при невесомости чревато крайне неприятными последствиями. Поэтому я прикрыла глаза, собираясь с мыслями – и заранее смиряясь с тем, что придется ограничиться только собственной головой.
- Запуск сканирования! – скомандовала я и принялась выпутываться из спального мешка. – Второстепенная задача: проверка координат, продиктованных «Карпатией». Задача третьего уровня срочности, запуск при обнаружении космических тел, чьи траектории пересекаются с кораблем и способны ему навредить: расчет координат уклонения, не совпадающих с координатами, продиктованными «Карпатией».
И, хотя Эрик ничего не спрашивал, я хмуро добавила:
- Он не просто так предложил ремонт. Определенно.
Сон как рукой сняло, и я, умывшись, выбралась из каюты.
Увы, никаких задач передо мной не стояло до окончания сканирования, а разнообразием вариантов досуга «Норденшельд» не поражал. Хоть в конструкции и были заложены все необходимые меры предосторожности при временных отключениях гравитации, никто не рассчитывал на длительные перелеты в невесомости. Непрочитанные книги в условиях постоянной бессонницы закончились в рекордные сроки, а фильмотеку я знала наизусть еще до вылета. Дартс и настольный футбол превратились в весьма сомнительное развлечение, а компьютерные игры оттягивали значительную часть ресурсов, замедляя сканирование. Тренажерный зал, остро необходимый для поддержания тонуса мышц при пониженной гравитации, и вовсе оказался практически бесполезен: что толку от гантелей и шведских стенок, если ничто не имеет веса?
К счастью, Синг Гармо в порыве заботливости распорядился установить две беговые дорожки. Они, разумеется, тоже были рассчитаны на применения в условиях гравитации, но я вспомнила, как на малых станциях к неподвижной части тренажера прилаживали натяжные ремни, чтобы в результате попытки пробежаться космонавт не обнаружил себя где-нибудь на потолке.
Уже пристегнувшись, я на мгновение замерла, борясь с собой, но в итоге все-таки скомандовала:
- Эрик, повтор последнего сообщения! – и яростно заработала ногами, словно надеялась убежать от одиночества и собственного малодушия.
Колонки беззлобно посмеялись над моими попытками и выдали короткую фразу на чужом языке, но потом все же смилостивились – и по пустому кораблю поплыл приятный мужской голос:
- «Норденшельд», говорит «Карпатия»…
Что я знала о нем?
Русский. Не слишком требовательный, но безоговорочный лидер: команде было позволено слышать, как записывается сообщение, и даже смеяться над незадачливым капитаном «Норденшельда» - однако стоило капитану «Карпатии» велеть всем умолкнуть, как мгновенно воцарилась такая тишина, будто все астеры разом перестали не только хохотать, но и дышать. Выходит, он не придавал особого значения субординации, но ему все равно подчинялись.
Что ж, вероятнее всего, это значило, что к военным структурам он отношения не имел. Там быстро прививают и уважение к протоколу, и понятие о капитанской солидарности: одно дело – повеселиться за счет наивной девицы, требующей, чтобы астероид уступил ей дорогу, и совсем другое - позволить ее команде услышать, как над ней смеются.
Или он откуда-то знал, что я одна? В конце концов, как-то же он выяснил, что «Норденшельд» подбит…
- … отклонитесь от заданного курса либо начинайте торможение, если вам требуется помощь с ремонтом, - не уставал искушать проклятый русский.
Я не сдержала совершенно неуместный тоскливый вздох.
Если на астероиде разместилась станция связи и ремонтный док, значит, там есть гравитация. Скорее всего, совсем слабая – такая, что можно улететь в космос, просто подпрыгнув. Но даже астероидной гравитации достаточно, чтобы у еды появился вкус, а еще – о, невозможная роскошь! – набранная в ванну вода там и оставалась, давая шанс нормально вымыться.
А если еще и починить корабль…
- Но откуда он мог знать, что «Норденшельд» подбит? – спохватилась я – и вздрогнула, когда мужской голос, непререкаемым тоном зачитав координаты, вместо ожидаемого смешка в конце сообщения вдруг сменил тон на равнодушный машинный:
