Фигурально выражаясь, сижу на чемоданах. Смешно. Чемоданов, кстати, нет вовсе, беру только то, что уместилось в сумку для ручной клади. Пронести через портал можно лишь те вещи, которые сможешь держать — и удержать. Неорганика как-то странно взаимодействует с переходами. Впрочем, не важно это. Главное — со мной и от меня неотделимо.
Поговорила с мамой. Узнав, что у меня появился любимый человек, она потребовала непременного свидания. Но времени лететь к ней уже нет, а срывать её ради пары дней... С трудом отговорила. Не смогла сразу сказать, что мы уезжаем не просто в отпуск, а очень надолго и чёрт-те куда. Как-то совсем туго с артистической игрой у меня — а ведь врать нужно вдохновенно и убедительно. Однако, что ни делается, всё к лучшему. В моём случае к лучшему оказалось и то, что не делается. Я выслала маме фотографии Тадеаша электронной почтой. Конечно, она впечатлилась. Так сокрушалась, что не удастся пообщаться лично, что Тад решил написать ей письмо. Мама была окончательно очарована и заявила, что мечтала о таком зяте всю жизнь. Думаю, он сделал это не только из любезности. Похоже, Тадеш владеет какой-то методикой воздействия на сознание, потому что мама очень легко приняла наш последующий разговор и моё заявление о длительном отъезде в богом забытое место, откуда я не смогу с ней связаться. Тадеаш не перестаёт меня изумлять...
21 июля 2000, ночь
Пишу, что называется, на коленке. Выезжаем через два часа. Жутко боюсь. Руки дрожат. Приходил Тан, сперва они с Тадеашем долго переговаривались за закрытыми дверями (как я поняла, возникли непредвиденные трудности), потом Тад нас представил. Тан совсем не похож на Тадеаша. В нём чувствуется что-то яростное, звериное. Мне не понравилось, как он смотрит на меня, когда думает, что я за ним не наблюдаю. Как-то... по-хозяйски, что ли... Как на вещь, к которой приценивается... Ладно. Глупости всё это, нервы, дорожный мандраж. Боюсь очень. Скорее бы уже всё закончилось...
_________________________________________________________________
Минакия!!!
Наверное, середина августа 2000
Странно звучит, конечно, но я потерялась. После прохождения портала выпала в какую-то нереальность и до сих пор в ней пребываю. Засыпаю под звёздным куполом, в объятиях любимого. Просыпаюсь — и первым делом вижу бездонное небо над головой. А потом — его глаза и улыбку. А Дом? Он одушевлён, сомнений никаких. Открывается мне навстречу, согревает, укутывает в уют маленьких ежедневных ритуалов, балует и преподносит сюрпризы в виде чудесно пахнущих букетов или свежеиспечённого печенья. Очень любит, когда я готовлю вместе с ним. Хочу дать ему имя.
Всё, что происходит со мной сейчас, называется чудом. Я попала в волшебную страну. Или сплю. Только бы никто не разбудил.
Переход прошёл очень быстро, напрасно я так боялась, практически ничего не ощутила. Описать это состояние не смогу, оно находится за гранью восприятия. Помню только нарастающую вибрацию, от которой всё тело налилось тяжестью, а вслед за этим — яркая слепящая вспышка и ощущение лёгкости, парения. Оно произвело самое сильное впечатление. И ещё там что-то со временем происходит... Наверное... У меня здесь практически не растут волосы и ногти. Но зато малыш, на которого переход никак не повлиял, растёт не по дням, а по часам. Этому есть объяснение — по словам Тада, беременность у зимарских женщин в прежние времена протекала быстрее, чем у земных. Полноценное развитие плода укладывалось в шесть земных месяцев. После, когда элоимы были вынуждены перейти на выращивание зародышей в условиях искусственных маток, этот срок ещё больше сократился — доношенные, полностью зрелые дети изымались после пяти месяцев внутриутробного развития. И теперь мне сложно ориентироваться на срок своих родов. Я предполагала, что ребёнок родится зимой, в феврале. Ох, скоро запутаюсь — всё ещё мыслю привычными временными отрезками, упуская из вида, что на Зимаре совсем другой расклад действует. Месяцев как таковых нет, и отсутствует деление на сезоны, потому что климат ровный, без значительных температурных колебаний. А год немногим меньше нашего — 340 дней. Сутки примерно равны. Если беременность от элоима длится, условно, тридцать недель, а я сейчас на девятой, значит, мне рожать через двадцать одну неделю — у нас это будет... ноябрь? Совсем туго соображаю. Ну да, ноябрь, середина. Страшно стало... Не представляю, что будет, если что-то пойдёт не так... Тад меня прекрасно устроил, и я до сих пор не пришла в себя от возможностей нашего умного во всех смыслах дома, но рожать мне придётся здесь. Галмы ведь не беременеют — значит, и роды исключены. А искусственные матки устроены предельно эффективно, сбоев не бывает. Родовспоможение как таковое давно отсутствует. Тадеш имеет определённые знания по физиологии и уверен, что сможет принять у меня роды. Мне бы его уверенность... Стараюсь не думать о плохом и настраиваю себя на благополучный исход.
22 сентября 2000
Восстановила личный (земной) календарь, пока останусь на нём, так мне проще. Зимарская манера ограничиваться порядковым номером дня и года (к примеру, сегодня 265-й день 15893 года от Сотворения) кажется мне скучной. Даже не представляю, что они будут писать, когда счёт годов перевалит за второй десяток тысяч? Впрочем, я этого очевидно не застану. Хотя Тадеш (при общении я зову его новым именем, но здесь, в дневнике, мне уютнее, когда он Тадеш) пообещал, что добьётся для меня продления сроков жизни. Он называл настолько нереальные цифры, что я рассмеялась. Минимум полторы тысячи. Минимум? Вообразить не могу. Не представляю, каким образом он собирается это сделать — насколько я смогла понять, галмам никто не дарит дополнительные годы жизни. Их предел, как и у трибов — максимум 100 лет. Вообще, раз уж я коснулась этой темы, по отношению к галмам творятся отвратительные вещи. Тадеш предпочитает не обсуждать со мной всё это, но я несколько раз украдкой смотрела Айкон. Если честно, настолько противно стало, что больше не хочу подключаться даже к нейтральным инфо-пакетам. Бедные куклы... Они выглядят абсолютно настоящими, все, как одна, красавицы — и на любой вкус. Невероятно хороши. Рядом с ними я чувствую себя замухрышкой — особенно сейчас, когда моё тело стремительно меняется. Каждый демиург имеет право создать для себя галму. Но, поскольку не каждый демиург состоятелен настолько, чтобы вложиться в заказ-элит, галмы делятся на категории. Самые дешёвые годны только для секса. Они не выражают эмоций, не обучаемы, не мыслят даже примитивными категориями. По сути, резиновые куклы из земных секс-шопов, разве что с привлекательной натуралистичной внешностью, тёплые, способные к выполнению минимального количества вложенных при создании программ. Как я поняла, они устраиваются как раз таки намного лучше элитных товарок. У их хозяев нет возможности менять игрушки, поэтому эконом-галм держат вплоть до полного выхода из строя. А вот куколки высших демиургов... Иной класс игры. Нечто среднее между японскими гейшами, элитными проститутками и девушками из эскорт-услуг высочайшего класса — умны, с высоким IQ, быстро учатся, способны к нетривиальным решениям. Но при этом покорны воле своего создателя. Совершенно безропотны, что бы ни происходило. У них повышен болевой порог — в их же интересах — потому что хозяин может оказаться любителем распускать руки. Оторопь берёт. Их дарят. Их продают. Ими меняются. Сдают в аренду. Они быстро надоедают. При перепродажах они постепенно проходят долгий путь вниз — от элитарных хозяев до полунищих неудачников, срывающих на них свой гнев за неудавшиеся жизни. Их даже могут выгнать — и тогда им дорога в унит-полис, в публичные дома трущоб. К тем трибам, что бунтуют против системы и не желают быть винтиками в общем механизме. Жалости к галмам они не испытывают, поскольку считают их главным символом неравенства. А ведь элит-галмы способны мыслить и чувствовать, они разумны. Когда я пытаюсь понять, что движет элоимами, мне становится жутко. Не хочу думать, что Тадеш мог быть таким. Но ведь мог. Он говорил, что у него было много «игрушек». Где они сейчас? Наверное, я никогда не спрошу об этом. Это трусливо, но я не знаю, что делать с такой правдой.
Да, он очень дорожит мной. Буквально носит на руках, исполняет любое желание. Каждый вечер разговаривает с малышом, поглаживая при этом мой живот. Тадеш светится от счастья. Он зажигает меня, в каждом его прикосновении бережный огонь. Люблю его, очень люблю. Но мне неспокойно. Боюсь, что в доме его души есть много неоткрытых комнат...
5 октября 2000
Я так быстро меняюсь, что каждое утро заново узнаю себя в зеркале. Животик выглядит очень даже аккуратно, у нас в роду все красиво носят. Но грудь... Ещё больше увеличилась, тугая, соски потемнели. Тад в восторге. Я, если честно, не очень, мне гораздо больше нравится мой обычный «почти третий». Но любое изменение во мне теперь имеет отношение в первую очередь к ребёнку, поэтому — пусть что угодно прирастает, лишь бы ему на пользу. Надеюсь, что у меня будет молоко, очень хочу кормить малыша как можно дольше. Он часто толкается, пока ему хватает места для кувырков и кульбитов, но ещё неделька-другая — и придётся определиться. Только бы он правильно улёгся, вниз макушкой, очень боюсь осложнений. Тадеш настроил домашнего диагноста. Бедный интельдок первое время не мог понять, что от него требуется, — никогда не имел дела с беременными. Но потом с ним всё же удалось договориться, и вчера мы с Тадешем смогли посмотреть на нашего мальчика. Он очень красивый. Спал, сладкий, и улыбался... Пальчики крошечные, но уже убедительно так собранные в кулачки. Волосы тёмные. Похож на папу. Подумать только — скоро я увижу своего ребёнка, стану мамой... Даже не верится. Ещё сильнее люблю Тадеша — между нами неразрывная связь, малыш её живое олицетворение.
Тан зачастил, ходит практически через день. Тадеаш всегда ему рад, они очень близки, но у меня его визиты оставляют гнетущее впечатление. Не покидает ощущение, что он... м-м... приценивается?.. И ещё меня дико раздражает его манера касаться меня всякий раз, когда я оказываюсь в пределах досягаемости. Причём это он делает тогда, когда не видит Тад. Я в сомнениях — рассказывать ли об этом Тадеашу? Не хочу прослыть сварливой женой, которая первым делом после свадьбы отваживает друзей мужа. Пытаюсь найти разумные объяснения происходящему — например, Тану удивительно видеть живую женщину, — но сердце к нему у меня всё равно не лежит. Наверное, всё же соберусь с духом и поговорю с Тадом.
7 октября 2000
Мы впервые поссорились. Из-за Тана. Недаром я опасалась начинать этот разговор. Тадеаш не принял всерьёз мои слова, а когда я сказала, что Тан постоянно прикасается ко мне, почти оскорбился — за друга. Ответил, что безгранично доверяет Тану, потому что их дружба проверена временем. И что они вместе ещё с тех времён, когда мои предки только-только научились строить первые дома. Очень задел меня, словно пощёчину влепил. С трудом удержалась от слёз. Но — удержалась и ответила, старательно контролируя голос, что у нас, вообще-то, одни предки. А потом не выдержала и расплакалась — одиночество нахлынуло, захлестнуло с головой. Остро поняла, что я в чужом мире. Одна. А мир ко мне, скорее всего, враждебен. Но тут малыш пнул меня так сильно, что я охнула и схватилась за живот. Тад моментально изменился в лице, подскочил, схватил на руки, поволок к интельдоку — еле отбилась от этой непрошенной заботы. Конечно, мы помирились. Тад просил прощения, каялся за свою горячность. Просил меня потерпеть. Ему трудно сразу научиться чувствовать мои настроения и состояния. Сказал, что понимает, насколько я одинока здесь. На что я ответила, что никогда не буду одинокой, если между нами не будет посторонних. Выслушал спокойно, задумался. Обещал, что впредь не позволит себе подобных вспышек. Видела, что он действительно огорчён — и не только потому, что мне нехорошо стало. Ему, кажется, было стыдно. Но насчёт поведения Тана не прозвучало ни слова. Не знаю, что и думать. Лучше всего, видимо, если в его визиты я буду уединяться. Так будет спокойнее — для меня в первую очередь.
20 октября 2000
Нужно слушать свою интуицию, она плохого не посоветует. Вот уже вторая неделя, как Тан у нас не появляется: после того, как я трижды отказалась выходить из комнаты, когда он приходил с визитами. Хотела обратить на это внимание Тада, но потом передумала. Ни к чему провоцировать, ни один мужчина не любит, когда его ошибки замечают. Как бы там ни было, сейчас всё замечательно. Мы много гуляем по вечерам, если Тадеш не на инспекциях. В основном пешком, в парке возле Дома. Трижды летали к морю. Скоро дни Прилива, станет опасно, но пока там так хорошо, что однажды я уговорила мужа остаться на ночёвку. Он устроил нечто вроде походного домика — аналог палатки, но настолько комфортной, что в ней можно запросто прожить целое лето. А на Зимаре всегда лето. Мне очень нравится здесь. Но иногда я скучаю по маме, беспокоюсь, всё ли у неё в порядке, ведь у нас нет никакой связи. Тадеаш успокаивает меня тем, что отсутствие новостей в нашем случае — само по себе хорошая новость. У него есть договорённость с кураторами земного портала — в случае (тьфу-тьфу-тьфу) серьёзных проблем с мамой нас известят.
28 октября 2000
Дохаживаю последние недели. Скоро рожать. Ориентируюсь на 10-14 ноября — и интельдок со мной в кои-то веки согласен. Живот опустился, мне стало намного легче дышать. Мама когда-то говорила, что это верный признак скорых родов. Малыш уже не кувыркается, без жалости пиная мою печень, а важно ворочается, иногда ощутимо выпячивая то ладошку, то пяточку. Тад в такие моменты целует живот в том месте, где только что был бугорок, — и мальчик в ответ легко толкается в тесной утробе. Я уже не боюсь. На меня снизошло какое-то вселенское спокойствие. Крепнет уверенность, что у нас всё получится. Пишу это, а маленький что-то делает — словно ладошкой изнутри гладит, и от этого — свет...
15 ноября 2000
Позавчера родился наш мальчик. Наш Кир. Мы справились. Я весь день накануне родов не находила себе места, но Тадеаш не отходил от меня, успокаивал, вселял уверенность. Роды прошли как по учебнику — десять часов от первых схваток до появления сына на свет. Тадеш принял его — и заплакал. И я следом. А малыш сделал первый вдох и закричал. Тадеш поднёс его ко мне, положил на мой живот и лёг рядом. Малыш сразу же затих, только всматривался в нас так серьёзно, словно уже мог видеть. Мы все были вместе, были единым целым. А потом Тадеш сказал: «Подумать только, за прошедшие четыре с лишним тысячи лет это первый зимарский ребёнок, рождённый естественным путём. Вот он, лежит на животе своей матери, узнаёт вкус её молока, морщит лобик, шевелит крохотными пальчиками, уже живёт какой-то своей обособленной маленькой жизнью... Твой и мой сын. Это же чудо. Настоящее чудо, любимая. Я могу быть хоть трижды демиургом, но мне оно недоступно. Его создала именно ты».
Слушала его, смотрела на спящего малыша, а слёзы текли сами по себе. Оказывается, счастливые слёзы — такие сладкие...
25 августа 2001
Поговорила с мамой. Узнав, что у меня появился любимый человек, она потребовала непременного свидания. Но времени лететь к ней уже нет, а срывать её ради пары дней... С трудом отговорила. Не смогла сразу сказать, что мы уезжаем не просто в отпуск, а очень надолго и чёрт-те куда. Как-то совсем туго с артистической игрой у меня — а ведь врать нужно вдохновенно и убедительно. Однако, что ни делается, всё к лучшему. В моём случае к лучшему оказалось и то, что не делается. Я выслала маме фотографии Тадеаша электронной почтой. Конечно, она впечатлилась. Так сокрушалась, что не удастся пообщаться лично, что Тад решил написать ей письмо. Мама была окончательно очарована и заявила, что мечтала о таком зяте всю жизнь. Думаю, он сделал это не только из любезности. Похоже, Тадеш владеет какой-то методикой воздействия на сознание, потому что мама очень легко приняла наш последующий разговор и моё заявление о длительном отъезде в богом забытое место, откуда я не смогу с ней связаться. Тадеаш не перестаёт меня изумлять...
21 июля 2000, ночь
Пишу, что называется, на коленке. Выезжаем через два часа. Жутко боюсь. Руки дрожат. Приходил Тан, сперва они с Тадеашем долго переговаривались за закрытыми дверями (как я поняла, возникли непредвиденные трудности), потом Тад нас представил. Тан совсем не похож на Тадеаша. В нём чувствуется что-то яростное, звериное. Мне не понравилось, как он смотрит на меня, когда думает, что я за ним не наблюдаю. Как-то... по-хозяйски, что ли... Как на вещь, к которой приценивается... Ладно. Глупости всё это, нервы, дорожный мандраж. Боюсь очень. Скорее бы уже всё закончилось...
_________________________________________________________________
Минакия!!!
Наверное, середина августа 2000
Странно звучит, конечно, но я потерялась. После прохождения портала выпала в какую-то нереальность и до сих пор в ней пребываю. Засыпаю под звёздным куполом, в объятиях любимого. Просыпаюсь — и первым делом вижу бездонное небо над головой. А потом — его глаза и улыбку. А Дом? Он одушевлён, сомнений никаких. Открывается мне навстречу, согревает, укутывает в уют маленьких ежедневных ритуалов, балует и преподносит сюрпризы в виде чудесно пахнущих букетов или свежеиспечённого печенья. Очень любит, когда я готовлю вместе с ним. Хочу дать ему имя.
Всё, что происходит со мной сейчас, называется чудом. Я попала в волшебную страну. Или сплю. Только бы никто не разбудил.
Переход прошёл очень быстро, напрасно я так боялась, практически ничего не ощутила. Описать это состояние не смогу, оно находится за гранью восприятия. Помню только нарастающую вибрацию, от которой всё тело налилось тяжестью, а вслед за этим — яркая слепящая вспышка и ощущение лёгкости, парения. Оно произвело самое сильное впечатление. И ещё там что-то со временем происходит... Наверное... У меня здесь практически не растут волосы и ногти. Но зато малыш, на которого переход никак не повлиял, растёт не по дням, а по часам. Этому есть объяснение — по словам Тада, беременность у зимарских женщин в прежние времена протекала быстрее, чем у земных. Полноценное развитие плода укладывалось в шесть земных месяцев. После, когда элоимы были вынуждены перейти на выращивание зародышей в условиях искусственных маток, этот срок ещё больше сократился — доношенные, полностью зрелые дети изымались после пяти месяцев внутриутробного развития. И теперь мне сложно ориентироваться на срок своих родов. Я предполагала, что ребёнок родится зимой, в феврале. Ох, скоро запутаюсь — всё ещё мыслю привычными временными отрезками, упуская из вида, что на Зимаре совсем другой расклад действует. Месяцев как таковых нет, и отсутствует деление на сезоны, потому что климат ровный, без значительных температурных колебаний. А год немногим меньше нашего — 340 дней. Сутки примерно равны. Если беременность от элоима длится, условно, тридцать недель, а я сейчас на девятой, значит, мне рожать через двадцать одну неделю — у нас это будет... ноябрь? Совсем туго соображаю. Ну да, ноябрь, середина. Страшно стало... Не представляю, что будет, если что-то пойдёт не так... Тад меня прекрасно устроил, и я до сих пор не пришла в себя от возможностей нашего умного во всех смыслах дома, но рожать мне придётся здесь. Галмы ведь не беременеют — значит, и роды исключены. А искусственные матки устроены предельно эффективно, сбоев не бывает. Родовспоможение как таковое давно отсутствует. Тадеш имеет определённые знания по физиологии и уверен, что сможет принять у меня роды. Мне бы его уверенность... Стараюсь не думать о плохом и настраиваю себя на благополучный исход.
22 сентября 2000
Восстановила личный (земной) календарь, пока останусь на нём, так мне проще. Зимарская манера ограничиваться порядковым номером дня и года (к примеру, сегодня 265-й день 15893 года от Сотворения) кажется мне скучной. Даже не представляю, что они будут писать, когда счёт годов перевалит за второй десяток тысяч? Впрочем, я этого очевидно не застану. Хотя Тадеш (при общении я зову его новым именем, но здесь, в дневнике, мне уютнее, когда он Тадеш) пообещал, что добьётся для меня продления сроков жизни. Он называл настолько нереальные цифры, что я рассмеялась. Минимум полторы тысячи. Минимум? Вообразить не могу. Не представляю, каким образом он собирается это сделать — насколько я смогла понять, галмам никто не дарит дополнительные годы жизни. Их предел, как и у трибов — максимум 100 лет. Вообще, раз уж я коснулась этой темы, по отношению к галмам творятся отвратительные вещи. Тадеш предпочитает не обсуждать со мной всё это, но я несколько раз украдкой смотрела Айкон. Если честно, настолько противно стало, что больше не хочу подключаться даже к нейтральным инфо-пакетам. Бедные куклы... Они выглядят абсолютно настоящими, все, как одна, красавицы — и на любой вкус. Невероятно хороши. Рядом с ними я чувствую себя замухрышкой — особенно сейчас, когда моё тело стремительно меняется. Каждый демиург имеет право создать для себя галму. Но, поскольку не каждый демиург состоятелен настолько, чтобы вложиться в заказ-элит, галмы делятся на категории. Самые дешёвые годны только для секса. Они не выражают эмоций, не обучаемы, не мыслят даже примитивными категориями. По сути, резиновые куклы из земных секс-шопов, разве что с привлекательной натуралистичной внешностью, тёплые, способные к выполнению минимального количества вложенных при создании программ. Как я поняла, они устраиваются как раз таки намного лучше элитных товарок. У их хозяев нет возможности менять игрушки, поэтому эконом-галм держат вплоть до полного выхода из строя. А вот куколки высших демиургов... Иной класс игры. Нечто среднее между японскими гейшами, элитными проститутками и девушками из эскорт-услуг высочайшего класса — умны, с высоким IQ, быстро учатся, способны к нетривиальным решениям. Но при этом покорны воле своего создателя. Совершенно безропотны, что бы ни происходило. У них повышен болевой порог — в их же интересах — потому что хозяин может оказаться любителем распускать руки. Оторопь берёт. Их дарят. Их продают. Ими меняются. Сдают в аренду. Они быстро надоедают. При перепродажах они постепенно проходят долгий путь вниз — от элитарных хозяев до полунищих неудачников, срывающих на них свой гнев за неудавшиеся жизни. Их даже могут выгнать — и тогда им дорога в унит-полис, в публичные дома трущоб. К тем трибам, что бунтуют против системы и не желают быть винтиками в общем механизме. Жалости к галмам они не испытывают, поскольку считают их главным символом неравенства. А ведь элит-галмы способны мыслить и чувствовать, они разумны. Когда я пытаюсь понять, что движет элоимами, мне становится жутко. Не хочу думать, что Тадеш мог быть таким. Но ведь мог. Он говорил, что у него было много «игрушек». Где они сейчас? Наверное, я никогда не спрошу об этом. Это трусливо, но я не знаю, что делать с такой правдой.
Да, он очень дорожит мной. Буквально носит на руках, исполняет любое желание. Каждый вечер разговаривает с малышом, поглаживая при этом мой живот. Тадеш светится от счастья. Он зажигает меня, в каждом его прикосновении бережный огонь. Люблю его, очень люблю. Но мне неспокойно. Боюсь, что в доме его души есть много неоткрытых комнат...
5 октября 2000
Я так быстро меняюсь, что каждое утро заново узнаю себя в зеркале. Животик выглядит очень даже аккуратно, у нас в роду все красиво носят. Но грудь... Ещё больше увеличилась, тугая, соски потемнели. Тад в восторге. Я, если честно, не очень, мне гораздо больше нравится мой обычный «почти третий». Но любое изменение во мне теперь имеет отношение в первую очередь к ребёнку, поэтому — пусть что угодно прирастает, лишь бы ему на пользу. Надеюсь, что у меня будет молоко, очень хочу кормить малыша как можно дольше. Он часто толкается, пока ему хватает места для кувырков и кульбитов, но ещё неделька-другая — и придётся определиться. Только бы он правильно улёгся, вниз макушкой, очень боюсь осложнений. Тадеш настроил домашнего диагноста. Бедный интельдок первое время не мог понять, что от него требуется, — никогда не имел дела с беременными. Но потом с ним всё же удалось договориться, и вчера мы с Тадешем смогли посмотреть на нашего мальчика. Он очень красивый. Спал, сладкий, и улыбался... Пальчики крошечные, но уже убедительно так собранные в кулачки. Волосы тёмные. Похож на папу. Подумать только — скоро я увижу своего ребёнка, стану мамой... Даже не верится. Ещё сильнее люблю Тадеша — между нами неразрывная связь, малыш её живое олицетворение.
Тан зачастил, ходит практически через день. Тадеаш всегда ему рад, они очень близки, но у меня его визиты оставляют гнетущее впечатление. Не покидает ощущение, что он... м-м... приценивается?.. И ещё меня дико раздражает его манера касаться меня всякий раз, когда я оказываюсь в пределах досягаемости. Причём это он делает тогда, когда не видит Тад. Я в сомнениях — рассказывать ли об этом Тадеашу? Не хочу прослыть сварливой женой, которая первым делом после свадьбы отваживает друзей мужа. Пытаюсь найти разумные объяснения происходящему — например, Тану удивительно видеть живую женщину, — но сердце к нему у меня всё равно не лежит. Наверное, всё же соберусь с духом и поговорю с Тадом.
7 октября 2000
Мы впервые поссорились. Из-за Тана. Недаром я опасалась начинать этот разговор. Тадеаш не принял всерьёз мои слова, а когда я сказала, что Тан постоянно прикасается ко мне, почти оскорбился — за друга. Ответил, что безгранично доверяет Тану, потому что их дружба проверена временем. И что они вместе ещё с тех времён, когда мои предки только-только научились строить первые дома. Очень задел меня, словно пощёчину влепил. С трудом удержалась от слёз. Но — удержалась и ответила, старательно контролируя голос, что у нас, вообще-то, одни предки. А потом не выдержала и расплакалась — одиночество нахлынуло, захлестнуло с головой. Остро поняла, что я в чужом мире. Одна. А мир ко мне, скорее всего, враждебен. Но тут малыш пнул меня так сильно, что я охнула и схватилась за живот. Тад моментально изменился в лице, подскочил, схватил на руки, поволок к интельдоку — еле отбилась от этой непрошенной заботы. Конечно, мы помирились. Тад просил прощения, каялся за свою горячность. Просил меня потерпеть. Ему трудно сразу научиться чувствовать мои настроения и состояния. Сказал, что понимает, насколько я одинока здесь. На что я ответила, что никогда не буду одинокой, если между нами не будет посторонних. Выслушал спокойно, задумался. Обещал, что впредь не позволит себе подобных вспышек. Видела, что он действительно огорчён — и не только потому, что мне нехорошо стало. Ему, кажется, было стыдно. Но насчёт поведения Тана не прозвучало ни слова. Не знаю, что и думать. Лучше всего, видимо, если в его визиты я буду уединяться. Так будет спокойнее — для меня в первую очередь.
20 октября 2000
Нужно слушать свою интуицию, она плохого не посоветует. Вот уже вторая неделя, как Тан у нас не появляется: после того, как я трижды отказалась выходить из комнаты, когда он приходил с визитами. Хотела обратить на это внимание Тада, но потом передумала. Ни к чему провоцировать, ни один мужчина не любит, когда его ошибки замечают. Как бы там ни было, сейчас всё замечательно. Мы много гуляем по вечерам, если Тадеш не на инспекциях. В основном пешком, в парке возле Дома. Трижды летали к морю. Скоро дни Прилива, станет опасно, но пока там так хорошо, что однажды я уговорила мужа остаться на ночёвку. Он устроил нечто вроде походного домика — аналог палатки, но настолько комфортной, что в ней можно запросто прожить целое лето. А на Зимаре всегда лето. Мне очень нравится здесь. Но иногда я скучаю по маме, беспокоюсь, всё ли у неё в порядке, ведь у нас нет никакой связи. Тадеаш успокаивает меня тем, что отсутствие новостей в нашем случае — само по себе хорошая новость. У него есть договорённость с кураторами земного портала — в случае (тьфу-тьфу-тьфу) серьёзных проблем с мамой нас известят.
28 октября 2000
Дохаживаю последние недели. Скоро рожать. Ориентируюсь на 10-14 ноября — и интельдок со мной в кои-то веки согласен. Живот опустился, мне стало намного легче дышать. Мама когда-то говорила, что это верный признак скорых родов. Малыш уже не кувыркается, без жалости пиная мою печень, а важно ворочается, иногда ощутимо выпячивая то ладошку, то пяточку. Тад в такие моменты целует живот в том месте, где только что был бугорок, — и мальчик в ответ легко толкается в тесной утробе. Я уже не боюсь. На меня снизошло какое-то вселенское спокойствие. Крепнет уверенность, что у нас всё получится. Пишу это, а маленький что-то делает — словно ладошкой изнутри гладит, и от этого — свет...
15 ноября 2000
Позавчера родился наш мальчик. Наш Кир. Мы справились. Я весь день накануне родов не находила себе места, но Тадеаш не отходил от меня, успокаивал, вселял уверенность. Роды прошли как по учебнику — десять часов от первых схваток до появления сына на свет. Тадеш принял его — и заплакал. И я следом. А малыш сделал первый вдох и закричал. Тадеш поднёс его ко мне, положил на мой живот и лёг рядом. Малыш сразу же затих, только всматривался в нас так серьёзно, словно уже мог видеть. Мы все были вместе, были единым целым. А потом Тадеш сказал: «Подумать только, за прошедшие четыре с лишним тысячи лет это первый зимарский ребёнок, рождённый естественным путём. Вот он, лежит на животе своей матери, узнаёт вкус её молока, морщит лобик, шевелит крохотными пальчиками, уже живёт какой-то своей обособленной маленькой жизнью... Твой и мой сын. Это же чудо. Настоящее чудо, любимая. Я могу быть хоть трижды демиургом, но мне оно недоступно. Его создала именно ты».
Слушала его, смотрела на спящего малыша, а слёзы текли сами по себе. Оказывается, счастливые слёзы — такие сладкие...
25 августа 2001
