— Дад дружески хлопнул Кира по плечу. — Твоя инициация очень важна для всех нас. Парни нашли около полусотни плохо защищённых потоков, выкачают оттуда, сколько удастся. На остальное, — он обернулся к уже стоящей Тали, — раскошелится кое-кто из Совета.
Заметив, что брови Кира в изумлении поползли вверх, добавил:
— Не удивляйся, далеко не все члены Совета довольны существующим порядком вещей. Конечно, эти самые недовольные видят в нас послушный инструмент и не очень хорошо представляют себе цели и задачи подполья, но мы их предпочитаем не разочаровывать до поры.
Кир потёр переносицу.
— Умно. Кстати, раз уж разговор зашёл... А какие на самом деле цели у подполья?
Дад пристально взглянул на Кира. Глаза его были серьёзны.
— Хорошо, что тебе это интересно. Я не могу ответить за весь координационный совет подполья, у меня неполный допуск и некоторая часть информации от меня закрыта. Но могу сказать, как понимаю я. Вот смотри, — он повёл рукой вокруг, — кого ты видишь?
Недоуменно пожав плечами, Кир произнес:
— Людей, занятых делом. Э-э... не считая тех, что громят голографический космос.
Координатор одобрительно кивнул:
— Верно. Кстати, эти шалопаи долго не заиграются, скоро пересменка. Так вот, ты видишь людей. Людей занятых. Мыслящих. Создающих что-то новое. Ты, видимо, пока не знаешь, что отсюда, из подпольных мастерских, масса принципиально новых разработок уходит в Эл-Малхут, в мастерские гильдий.
Кир отрицательно покачал головой.
Дад продолжил:
— Конечно, это же не афишируется. Собственно, к чему я веду... Здесь живут тысячи талантливых трибов, не вписавшихся в зимарскую систему. Некоторые оказались среди нас волей обстоятельств, другие пришли по собственному выбору. Да, они лишены возможности, без которой ни один элоим, по мнению Совета, себя не мыслит. Их коэффициент Творца равен нулю. Но они могут создавать живые вещи, они способны улавливать идеи, развивать их, выводить из мира образов в материальную, видимую форму. Если это не создатели, то я ничего не понимаю в творении.
Он говорил горячо, увлечённо. Кир слушал, не перебивая.
— Понимаешь, всё эти люди — сила. Светлые головы. Способности. Нам нужен простор. Нам надоело прозябать в резервации. Понимая, что изначально неравны, хотим немногого: признания. Мы ни в чём не виноваты, но объявлены несмываемым позором семей и тенями при жизни. А ведь есть ещё и галмы, это вообще отдельный разгово...
Внезапно Дад закашлялся. Он выглядел усталым. Кир заметил, с каким напряжением смотрит на него Тали.
После недолгого приступа кашля Дад, потирая грудину широкой ладонью, продолжил:
— Даже если я ещё худо-бедно способен постичь логику этих формалистов, выставляющих за дверь своих неудачных детей, то понять, за что они избавляются и от излишне удавшихся, хоть убей, не могу! Среди нас десять потенциальных творцов — не считая тебя. Хард тоже из них. Его коэффициент превысил норму на три единицы. Он оказался излишне потенциален. И за это его, тогда ещё совсем не приспособленного к жизни пацана, социум вычеркнул из списков живущих. По официальной версии, он, как и все предыдущие отщепенцы, погиб во время инициации. По слухам, его отец так и не подал прошение на рождение нового наследника.
Повисла тягостная тишина. Кир не сразу осмелился её нарушить.
— Дад... Почему ни одному из десяти не провели инициацию здесь?
Тот ответил не раздумывая:
— Потому что ни у кого из них нет ста единиц, а наши возможности ограничены. Ты же — неограниченно потенциален. Мы обязаны рискнуть.
После короткой паузы Дад обронил:
— Если честно, я даже жалею, что ты уникум. Я бы не отказался воспитать себе преемника. Пора уже.
Тали, до этого молча стоявшая чуть поодаль, подошла к ним и, слегка приобняв Дада, протянула ему неостывайку.
— Допей, пожалуйста. Нельзя оставлять.
Он принял чашку и послушно сделал глоток. Тут же его лицо перекосила гримаса.
— Ух, какая ж мерзость!
Тали сочувственно кивнула:
— Знаю. Зато помогает.
Внезапно голографическое поле игры погасло. Элоки, ещё недавно выглядевшие несерьёзными, разом вскочили и целенаправленно двинулись в рабочую зону. Через несколько секунд оттуда потянулась вереница донельзя измученных парней с посеревшими лицами. Не обращая внимания ни на что, они, как подрубленные, падали на кушетки и мгновенно погружались в глубокий сон.
Глядя на них, Дад огорчённо проговорил:
— Выматываются ребятки, большие объёмы берём. Десять смен организовал, всё равно устают. Нельзя в подключении больше трёх часов подряд, выгорают люди.
Он пошёл мимо ряда кушеток, вглядываясь в лица спящих. Возле одного из парней остановился, потом сделал пометку в рабочей планшетке.
Кир почувствовал себя виноватым. Из-за его инициации парни себе мозги жгут, а он на досуге по экскурсиям разгуливает!
Будто прочитав его мысли, Дад нахмурился:
— Ты это брось, ерунды не выдумывай! Общее дело делаем.
Сказал, как отрезал. Но стало легче.
Дад присел на свободную кушетку. Он выглядел так, словно сам только что вернулся из рабочей зоны.
— Ну, мы пойдём. Рада была повидаться. — Тали незаметно толкнула Кира в бок.
Он мгновенно среагировал:
— В самом деле, пора! Спасибо за всё, Дад.
Тот, сдержанно улыбаясь, вскинул руку в жесте прощания.
— Удачи! И до скорой встречи!
В коридоре, на полпути к лифту, Тали остановилась, грустно вздохнула и сказала:
— Болеет наш Дед. Серьёзно. В Эл-Малхуте могли бы помочь, но тут без вариантов, он в списках особо опасных преступников против режима. И что делать, ума не приложу.
Кир обнял её за плечи и привлёк к себе.
— Не знаю, как, но я скоро это исправлю. Иначе на какого шеда нужна эта инициация?
Тали улыбнулась:
— Ты хороший ... Не знаю, почему, но я тебе верю.
Он потянулся к её губам — мягким, тёплым. Очень хотелось тепла, очень...
Неловко ткнулся в уголок рта — и отпрянул. Тали не засмеялась.
Провела по волосам:
— Не спеши. Уже скоро.
В лифте они целовались уже по-настоящему. Жаль, что недолго.
Не спалось. Гормональный коктейль до сих пор бродил в крови, вызывая то сладкое томление, то эйфорию. Кир лежал на спине, последние полчаса — не шевелясь, несмотря на немеющую руку. На левом плече, уютно уткнувшись носом, спала Тали. Растрепавшиеся волосы скрывали лицо, и ему очень хотелось отвести густую шелковистую завесу, чтобы посмотреть на неё: спящую, сладко посапывающую, но он удерживался из боязни разбудить.
Тали вздохнула и потянулась, потом повернулась на другой бок, освобождая его руку. Лёгкое одеяло стекло с неё мягкими складками, открыв золотисто мерцающую в полутьме кожу. Кир повернулся на бок, стараясь не потревожить. Сейчас, утолив звериный голод, ему хотелось только смотреть. Ну, ещё и прикасаться, но пусть поспит, пусть... Вожделение, с головой захлестнувшее его несколько часов назад, уступило место нежной благодарности.
Она была совершенна. Всё её тело, тонкое, изящное, вызывало одно желание: касаться, нежно провести ладонью по изгибу талии, опуская руку ниже — к бёдрам, по упругой шелковистой коже, чувствуя тепло, такое близкое, такое желанное. Кир слышал её дыхание и ему хотелось прижаться губами к её мягким чувственным губам, увидеть, как откроются глаза и в них блеснут озорные искры, которые затем сменит тёмный огонь вожделения, и она жарко ответит на его поцелуй. «Так близко, совсем-совсем рядом... Вместе...», — мысли текли подобно сильной реке с чистой водой. Он дотронулся самыми кончиками пальцев до её плеча, и даже от этого лёгкого прикосновения живительная волна радости прошла по его телу. «Какая же она... Удивительная...»
— Не спишь? — голос Тали, приглушённый, немного хриплый со сна, застал врасплох.
— Я тебя разбудил? Прости.
Теперь уже без опаски он потянулся к ней, прошёлся пальцами, как давно мечталось: сначала по нежной коже плеча, после — по плавному скату спины, по головокружительному изгибу поясницы... и дальше, дальше, по тугим округлостям ягодиц, по покатым бёдрам, по длинным ногам — к тонким щиколоткам, на которых его пальцы с лёгкостью смыкаются в кольцо. Тали едва слышно выдохнула и повернулась на спину.
— Твоя женщина будет с тобой счастлива... — в голосе её звучала лёгкая грусть, хотя она и улыбалась.
Кир неспешно огладил её шею и задержал ладонь на тёплом полушарии груди.
— Я счастлив, если ты счастлива со мной.
Пальцы её погрузились в его волосы, вызывая волну томления.
— Я счастлива сейчас. Но я не твоя. Да и женщиной меня можно назвать с большой натяжкой. Я галма, милый. Игрушка.
— Не говори так. Ты — личность. Мне даже в голову не приходит, что ты устроена иначе, чем я. Да и не важно всё это, не имеет значения.
— Ты просто пока не видел альтернативы. А я слишком хорошо знаю, для чего предназначена.
— О какой альтернативе ты говоришь? О другой галме?
— Нет. О настоящей женщине...
Он не столько увидел, сколько почувствовал, что Тали резко отвернулась, да ещё и лицо волосами завесила, скрывая слёзы.
— Ну что ты придумала, какая женщина! Откуда ей взяться, когда они давно вымерли? Иначе и галм бы не было, сама посуди.
Она села и взлохматила волосы, пряча лицо.
— Всё придёт в свой черёд. Зря я этот разговор завела. Испортила момент.
— Ничего ты не испортила. Могу доказать прямо сейчас. Иди ко мне...
Кир потянул её за руку, привлекая к себе, и она мягко опустилась на него, лицом к лицу, глаза в глаза. Поцелуй поначалу слегка горчил от слёз, но потом оба увлеклись, и время в очередной раз остановилось.
Определённо, эта ночь длилась куда дольше обычного.
Кир сам не понял, как вышло, что он рассказал Тали и о сложных отношениях с отцом, и своём нежданном ускоренном взрослении, и о страхе перед скорой инициацией, к которой он, кажется, совсем не готов, и даже о нелепой своей любви к Шав, которая предпочла ему взрослого мужчину. С Тали, как оказалось, не только молчать уютно. Она так хорошо слушала: ни словом не вмешиваясь в поток его откровений, но при этом безусловно участвуя и сопереживая, что Кир открывался без опаски оказаться неверно понятым. Высказался — и стало ощутимо легче. Даже обида на Шав, до этого разговора, похоже, не осознаваемая им и маскируемая другими эмоциями, получив имя, затихла, уступив место светлой грусти, от которой недалеко и до принятия.
— Ну вот, всё тебе выложил. Спасибо, что выслушала. Теперь за тобой должок.
Тали недоуменно приподняла левую бровь.
— Шучу! Откровенность за откровенность. Мне очень интересна твоя история, да неловко спрашивать. Но если бы ты захотела поделиться...
Она помолчала немного, потом, собравшись с духом, начала:
— Понимаешь, до того, как сюда попасть, я была уверена, что все элоимы одинаковы...
Они лежали, тесно прижавшись друг к другу. Кир хотел бы включить свет, чтобы видеть Тали во всём великолепии, но понимал, что в этом случае её откровенность вряд ли продлится. Поэтому он довольствовался тем, что мерно поглаживал её бедро, заброшенное на его ноги, и слушал.
— Когда я... проснулась — ну, в момент осознания — он уже был рядом. Вскрыл оболочку капсулы роста, разрезал амниотический пузырь, снял сеть линка и помог мне сесть. У него были... чуткие руки. Участливый голос. У меня очень болела голова, волнами накатывала тошнота. Просил потерпеть, обещал, что скоро всё будет хорошо. Глаза синие-синие... Больше ничего не запомнила, снова уснула. Очнулась в комнате, в удобной кровати. Он сразу же пришёл... Сказал, что это моя комната, я здесь хозяйка, все вещи в моём распоряжении. Показал гардеробную. Там было очень много одежды, обуви, разных сумок. Я удивилась, зачем столько. Он засмеялся, сказал, что скоро я поменяю своё мнение. Проводил в ванную — в настоящую ванную, понимаешь? Там была огромная ванна: белоснежно-белая, стояла на блестящих металлических лапах, на зеркальной антрацитовой плитке, очень красиво... В плитке по ночам отражались звёзды, потому что крыша была прозрачная. В этом доме вообще всё было роскошно устроено, но я тогда ни в чём не разбиралась и принимала как должное. Он заботился обо мне, учил манерам... Объяснял, как правильно носить наряды, что с чем комбинировать. Первые дни кормил чуть ли не с ложечки. Беспокоился, что я плохо ем. Мы много гуляли в парке, он говорил, я слушала. Его рассказы будили во мне что-то, волнение какое-то, маету... И голос его, голос такой... чувственный, с хрипотцой, хорошо поставленный... Порой ноги подкашивались, без преувеличений. Тогда я не знала, что он меня готовил. Развращал тонко, постепенно. Мимолётные прикосновения... прядь, заправленная за ушко... капля ягодного сока, снятая с губ... пальцы, скользнувшие по запястью. И взгляды — то нежные, то обжигающие, всегда секундные... Я теряла над собой контроль, стала плохо спать, тело ждало чего-то. Не понимала себя. Когда он впервые поцеловал, я... Я была готова для него на всё.
Тали села, обхватив ноги. Собрала волосы в толстый жгут, перебросила на плечо, открывая спину. Зябко поёжилась.
— Напрасно я, наверное, полезла в прошлое. Нашла время, когда на тебя это вывалить.
Глядя на выступающие бусины позвонков, Кир ощутил, как от прилива нежности перехватывает горло. Он протянул руку и принялся водить ладонью по её спине — медленно, волнообразно. Когда она слегка расслабилась, тихо сказал:
— Не зря. Мне нужно это знать. Я хочу понять, в чём ещё они меня обманули.
— «Они» — это высшие? — спросила Тали заинтересованно.
— Да, — твердо ответил он. — Что было дальше?
— Дальше... Мы стали близки. Он научил меня всему, сделал женщиной. Сейчас я понимаю, что он отчасти вооружил меня — но не против себя. Перед ним я была безоружна. И мне нравилось, именно нравилось подчиняться его желаниям... То есть это поначалу были желания. Потом он стал требовать. Ломал меня, но опять же, тонко, не торопясь. Я научилась любить всё, что нравилось ему. Через боль, через унижения... Он умел делать боль сладкой... Он подчинил меня, но я не понимала этого, мне не с чем было сравнивать. Я любила его.
Резко обернувшись, Тали взглянула в упор. Кир не отвёл глаза. Погладил её по руке, поцеловал в середину ладошки.
— Я понимаю.
Она заметно расслабилась.
— Спасибо. Мне легко с тобой. В общем, с моего пробуждения прошло несколько месяцев. Немного отойдя от чувственного угара, я начала думать. Появились вопросы. Я не знала себя. Я была его женщиной, но ничего не знала о себе. И тем более о мире. Пыталась спрашивать — он отмалчивался, отвлекал меня ласками, говорил, что не стоит тратить время на глупости. Потом вообще перестал реагировать на мои вопросы. Уходил куда-то, ничего не объясняя, поначалу на день, но вскоре перестал и ночевать. Разлука порой растягивалась на неделю. Страдала, мне было больно дышать без него. Когда он возвращался, возвращалась и жизнь. Я умоляла его не оставлять меня, но он был непреклонен. В один из его уходов, проснувшись, обнаружила, что в комнате появился новый предмет. Тогда я ещё не знала, что это панель «Эцадат» — с ограниченным функционалом, конечно. Мне казалось, что это знамение, что моя жизнь необратимо меняется. По большому счёту, так и оказалось. Панель включилась при первом же прикосновении. Передо мной открылась... книга. Я начала читать — сразу же бегло, без затруднений.
Заметив, что брови Кира в изумлении поползли вверх, добавил:
— Не удивляйся, далеко не все члены Совета довольны существующим порядком вещей. Конечно, эти самые недовольные видят в нас послушный инструмент и не очень хорошо представляют себе цели и задачи подполья, но мы их предпочитаем не разочаровывать до поры.
Кир потёр переносицу.
— Умно. Кстати, раз уж разговор зашёл... А какие на самом деле цели у подполья?
Дад пристально взглянул на Кира. Глаза его были серьёзны.
— Хорошо, что тебе это интересно. Я не могу ответить за весь координационный совет подполья, у меня неполный допуск и некоторая часть информации от меня закрыта. Но могу сказать, как понимаю я. Вот смотри, — он повёл рукой вокруг, — кого ты видишь?
Недоуменно пожав плечами, Кир произнес:
— Людей, занятых делом. Э-э... не считая тех, что громят голографический космос.
Координатор одобрительно кивнул:
— Верно. Кстати, эти шалопаи долго не заиграются, скоро пересменка. Так вот, ты видишь людей. Людей занятых. Мыслящих. Создающих что-то новое. Ты, видимо, пока не знаешь, что отсюда, из подпольных мастерских, масса принципиально новых разработок уходит в Эл-Малхут, в мастерские гильдий.
Кир отрицательно покачал головой.
Дад продолжил:
— Конечно, это же не афишируется. Собственно, к чему я веду... Здесь живут тысячи талантливых трибов, не вписавшихся в зимарскую систему. Некоторые оказались среди нас волей обстоятельств, другие пришли по собственному выбору. Да, они лишены возможности, без которой ни один элоим, по мнению Совета, себя не мыслит. Их коэффициент Творца равен нулю. Но они могут создавать живые вещи, они способны улавливать идеи, развивать их, выводить из мира образов в материальную, видимую форму. Если это не создатели, то я ничего не понимаю в творении.
Он говорил горячо, увлечённо. Кир слушал, не перебивая.
— Понимаешь, всё эти люди — сила. Светлые головы. Способности. Нам нужен простор. Нам надоело прозябать в резервации. Понимая, что изначально неравны, хотим немногого: признания. Мы ни в чём не виноваты, но объявлены несмываемым позором семей и тенями при жизни. А ведь есть ещё и галмы, это вообще отдельный разгово...
Внезапно Дад закашлялся. Он выглядел усталым. Кир заметил, с каким напряжением смотрит на него Тали.
После недолгого приступа кашля Дад, потирая грудину широкой ладонью, продолжил:
— Даже если я ещё худо-бедно способен постичь логику этих формалистов, выставляющих за дверь своих неудачных детей, то понять, за что они избавляются и от излишне удавшихся, хоть убей, не могу! Среди нас десять потенциальных творцов — не считая тебя. Хард тоже из них. Его коэффициент превысил норму на три единицы. Он оказался излишне потенциален. И за это его, тогда ещё совсем не приспособленного к жизни пацана, социум вычеркнул из списков живущих. По официальной версии, он, как и все предыдущие отщепенцы, погиб во время инициации. По слухам, его отец так и не подал прошение на рождение нового наследника.
Повисла тягостная тишина. Кир не сразу осмелился её нарушить.
— Дад... Почему ни одному из десяти не провели инициацию здесь?
Тот ответил не раздумывая:
— Потому что ни у кого из них нет ста единиц, а наши возможности ограничены. Ты же — неограниченно потенциален. Мы обязаны рискнуть.
После короткой паузы Дад обронил:
— Если честно, я даже жалею, что ты уникум. Я бы не отказался воспитать себе преемника. Пора уже.
Тали, до этого молча стоявшая чуть поодаль, подошла к ним и, слегка приобняв Дада, протянула ему неостывайку.
— Допей, пожалуйста. Нельзя оставлять.
Он принял чашку и послушно сделал глоток. Тут же его лицо перекосила гримаса.
— Ух, какая ж мерзость!
Тали сочувственно кивнула:
— Знаю. Зато помогает.
Внезапно голографическое поле игры погасло. Элоки, ещё недавно выглядевшие несерьёзными, разом вскочили и целенаправленно двинулись в рабочую зону. Через несколько секунд оттуда потянулась вереница донельзя измученных парней с посеревшими лицами. Не обращая внимания ни на что, они, как подрубленные, падали на кушетки и мгновенно погружались в глубокий сон.
Глядя на них, Дад огорчённо проговорил:
— Выматываются ребятки, большие объёмы берём. Десять смен организовал, всё равно устают. Нельзя в подключении больше трёх часов подряд, выгорают люди.
Он пошёл мимо ряда кушеток, вглядываясь в лица спящих. Возле одного из парней остановился, потом сделал пометку в рабочей планшетке.
Кир почувствовал себя виноватым. Из-за его инициации парни себе мозги жгут, а он на досуге по экскурсиям разгуливает!
Будто прочитав его мысли, Дад нахмурился:
— Ты это брось, ерунды не выдумывай! Общее дело делаем.
Сказал, как отрезал. Но стало легче.
Дад присел на свободную кушетку. Он выглядел так, словно сам только что вернулся из рабочей зоны.
— Ну, мы пойдём. Рада была повидаться. — Тали незаметно толкнула Кира в бок.
Он мгновенно среагировал:
— В самом деле, пора! Спасибо за всё, Дад.
Тот, сдержанно улыбаясь, вскинул руку в жесте прощания.
— Удачи! И до скорой встречи!
В коридоре, на полпути к лифту, Тали остановилась, грустно вздохнула и сказала:
— Болеет наш Дед. Серьёзно. В Эл-Малхуте могли бы помочь, но тут без вариантов, он в списках особо опасных преступников против режима. И что делать, ума не приложу.
Кир обнял её за плечи и привлёк к себе.
— Не знаю, как, но я скоро это исправлю. Иначе на какого шеда нужна эта инициация?
Тали улыбнулась:
— Ты хороший ... Не знаю, почему, но я тебе верю.
Он потянулся к её губам — мягким, тёплым. Очень хотелось тепла, очень...
Неловко ткнулся в уголок рта — и отпрянул. Тали не засмеялась.
Провела по волосам:
— Не спеши. Уже скоро.
В лифте они целовались уже по-настоящему. Жаль, что недолго.
ГЛАВА 5. О ТВАРЯХ И ТВОРЕНИЯХ
Не спалось. Гормональный коктейль до сих пор бродил в крови, вызывая то сладкое томление, то эйфорию. Кир лежал на спине, последние полчаса — не шевелясь, несмотря на немеющую руку. На левом плече, уютно уткнувшись носом, спала Тали. Растрепавшиеся волосы скрывали лицо, и ему очень хотелось отвести густую шелковистую завесу, чтобы посмотреть на неё: спящую, сладко посапывающую, но он удерживался из боязни разбудить.
Тали вздохнула и потянулась, потом повернулась на другой бок, освобождая его руку. Лёгкое одеяло стекло с неё мягкими складками, открыв золотисто мерцающую в полутьме кожу. Кир повернулся на бок, стараясь не потревожить. Сейчас, утолив звериный голод, ему хотелось только смотреть. Ну, ещё и прикасаться, но пусть поспит, пусть... Вожделение, с головой захлестнувшее его несколько часов назад, уступило место нежной благодарности.
Она была совершенна. Всё её тело, тонкое, изящное, вызывало одно желание: касаться, нежно провести ладонью по изгибу талии, опуская руку ниже — к бёдрам, по упругой шелковистой коже, чувствуя тепло, такое близкое, такое желанное. Кир слышал её дыхание и ему хотелось прижаться губами к её мягким чувственным губам, увидеть, как откроются глаза и в них блеснут озорные искры, которые затем сменит тёмный огонь вожделения, и она жарко ответит на его поцелуй. «Так близко, совсем-совсем рядом... Вместе...», — мысли текли подобно сильной реке с чистой водой. Он дотронулся самыми кончиками пальцев до её плеча, и даже от этого лёгкого прикосновения живительная волна радости прошла по его телу. «Какая же она... Удивительная...»
— Не спишь? — голос Тали, приглушённый, немного хриплый со сна, застал врасплох.
— Я тебя разбудил? Прости.
Теперь уже без опаски он потянулся к ней, прошёлся пальцами, как давно мечталось: сначала по нежной коже плеча, после — по плавному скату спины, по головокружительному изгибу поясницы... и дальше, дальше, по тугим округлостям ягодиц, по покатым бёдрам, по длинным ногам — к тонким щиколоткам, на которых его пальцы с лёгкостью смыкаются в кольцо. Тали едва слышно выдохнула и повернулась на спину.
— Твоя женщина будет с тобой счастлива... — в голосе её звучала лёгкая грусть, хотя она и улыбалась.
Кир неспешно огладил её шею и задержал ладонь на тёплом полушарии груди.
— Я счастлив, если ты счастлива со мной.
Пальцы её погрузились в его волосы, вызывая волну томления.
— Я счастлива сейчас. Но я не твоя. Да и женщиной меня можно назвать с большой натяжкой. Я галма, милый. Игрушка.
— Не говори так. Ты — личность. Мне даже в голову не приходит, что ты устроена иначе, чем я. Да и не важно всё это, не имеет значения.
— Ты просто пока не видел альтернативы. А я слишком хорошо знаю, для чего предназначена.
— О какой альтернативе ты говоришь? О другой галме?
— Нет. О настоящей женщине...
Он не столько увидел, сколько почувствовал, что Тали резко отвернулась, да ещё и лицо волосами завесила, скрывая слёзы.
— Ну что ты придумала, какая женщина! Откуда ей взяться, когда они давно вымерли? Иначе и галм бы не было, сама посуди.
Она села и взлохматила волосы, пряча лицо.
— Всё придёт в свой черёд. Зря я этот разговор завела. Испортила момент.
— Ничего ты не испортила. Могу доказать прямо сейчас. Иди ко мне...
Кир потянул её за руку, привлекая к себе, и она мягко опустилась на него, лицом к лицу, глаза в глаза. Поцелуй поначалу слегка горчил от слёз, но потом оба увлеклись, и время в очередной раз остановилось.
Определённо, эта ночь длилась куда дольше обычного.
Кир сам не понял, как вышло, что он рассказал Тали и о сложных отношениях с отцом, и своём нежданном ускоренном взрослении, и о страхе перед скорой инициацией, к которой он, кажется, совсем не готов, и даже о нелепой своей любви к Шав, которая предпочла ему взрослого мужчину. С Тали, как оказалось, не только молчать уютно. Она так хорошо слушала: ни словом не вмешиваясь в поток его откровений, но при этом безусловно участвуя и сопереживая, что Кир открывался без опаски оказаться неверно понятым. Высказался — и стало ощутимо легче. Даже обида на Шав, до этого разговора, похоже, не осознаваемая им и маскируемая другими эмоциями, получив имя, затихла, уступив место светлой грусти, от которой недалеко и до принятия.
— Ну вот, всё тебе выложил. Спасибо, что выслушала. Теперь за тобой должок.
Тали недоуменно приподняла левую бровь.
— Шучу! Откровенность за откровенность. Мне очень интересна твоя история, да неловко спрашивать. Но если бы ты захотела поделиться...
Она помолчала немного, потом, собравшись с духом, начала:
— Понимаешь, до того, как сюда попасть, я была уверена, что все элоимы одинаковы...
Они лежали, тесно прижавшись друг к другу. Кир хотел бы включить свет, чтобы видеть Тали во всём великолепии, но понимал, что в этом случае её откровенность вряд ли продлится. Поэтому он довольствовался тем, что мерно поглаживал её бедро, заброшенное на его ноги, и слушал.
— Когда я... проснулась — ну, в момент осознания — он уже был рядом. Вскрыл оболочку капсулы роста, разрезал амниотический пузырь, снял сеть линка и помог мне сесть. У него были... чуткие руки. Участливый голос. У меня очень болела голова, волнами накатывала тошнота. Просил потерпеть, обещал, что скоро всё будет хорошо. Глаза синие-синие... Больше ничего не запомнила, снова уснула. Очнулась в комнате, в удобной кровати. Он сразу же пришёл... Сказал, что это моя комната, я здесь хозяйка, все вещи в моём распоряжении. Показал гардеробную. Там было очень много одежды, обуви, разных сумок. Я удивилась, зачем столько. Он засмеялся, сказал, что скоро я поменяю своё мнение. Проводил в ванную — в настоящую ванную, понимаешь? Там была огромная ванна: белоснежно-белая, стояла на блестящих металлических лапах, на зеркальной антрацитовой плитке, очень красиво... В плитке по ночам отражались звёзды, потому что крыша была прозрачная. В этом доме вообще всё было роскошно устроено, но я тогда ни в чём не разбиралась и принимала как должное. Он заботился обо мне, учил манерам... Объяснял, как правильно носить наряды, что с чем комбинировать. Первые дни кормил чуть ли не с ложечки. Беспокоился, что я плохо ем. Мы много гуляли в парке, он говорил, я слушала. Его рассказы будили во мне что-то, волнение какое-то, маету... И голос его, голос такой... чувственный, с хрипотцой, хорошо поставленный... Порой ноги подкашивались, без преувеличений. Тогда я не знала, что он меня готовил. Развращал тонко, постепенно. Мимолётные прикосновения... прядь, заправленная за ушко... капля ягодного сока, снятая с губ... пальцы, скользнувшие по запястью. И взгляды — то нежные, то обжигающие, всегда секундные... Я теряла над собой контроль, стала плохо спать, тело ждало чего-то. Не понимала себя. Когда он впервые поцеловал, я... Я была готова для него на всё.
Тали села, обхватив ноги. Собрала волосы в толстый жгут, перебросила на плечо, открывая спину. Зябко поёжилась.
— Напрасно я, наверное, полезла в прошлое. Нашла время, когда на тебя это вывалить.
Глядя на выступающие бусины позвонков, Кир ощутил, как от прилива нежности перехватывает горло. Он протянул руку и принялся водить ладонью по её спине — медленно, волнообразно. Когда она слегка расслабилась, тихо сказал:
— Не зря. Мне нужно это знать. Я хочу понять, в чём ещё они меня обманули.
— «Они» — это высшие? — спросила Тали заинтересованно.
— Да, — твердо ответил он. — Что было дальше?
— Дальше... Мы стали близки. Он научил меня всему, сделал женщиной. Сейчас я понимаю, что он отчасти вооружил меня — но не против себя. Перед ним я была безоружна. И мне нравилось, именно нравилось подчиняться его желаниям... То есть это поначалу были желания. Потом он стал требовать. Ломал меня, но опять же, тонко, не торопясь. Я научилась любить всё, что нравилось ему. Через боль, через унижения... Он умел делать боль сладкой... Он подчинил меня, но я не понимала этого, мне не с чем было сравнивать. Я любила его.
Резко обернувшись, Тали взглянула в упор. Кир не отвёл глаза. Погладил её по руке, поцеловал в середину ладошки.
— Я понимаю.
Она заметно расслабилась.
— Спасибо. Мне легко с тобой. В общем, с моего пробуждения прошло несколько месяцев. Немного отойдя от чувственного угара, я начала думать. Появились вопросы. Я не знала себя. Я была его женщиной, но ничего не знала о себе. И тем более о мире. Пыталась спрашивать — он отмалчивался, отвлекал меня ласками, говорил, что не стоит тратить время на глупости. Потом вообще перестал реагировать на мои вопросы. Уходил куда-то, ничего не объясняя, поначалу на день, но вскоре перестал и ночевать. Разлука порой растягивалась на неделю. Страдала, мне было больно дышать без него. Когда он возвращался, возвращалась и жизнь. Я умоляла его не оставлять меня, но он был непреклонен. В один из его уходов, проснувшись, обнаружила, что в комнате появился новый предмет. Тогда я ещё не знала, что это панель «Эцадат» — с ограниченным функционалом, конечно. Мне казалось, что это знамение, что моя жизнь необратимо меняется. По большому счёту, так и оказалось. Панель включилась при первом же прикосновении. Передо мной открылась... книга. Я начала читать — сразу же бегло, без затруднений.
