Ледобой. Зов

21.02.2020, 12:21 Автор: Азамат Козаев

Закрыть настройки

Показано 4 из 10 страниц

1 2 3 4 5 ... 9 10


Я на вороном ушёл вперёд от охотничьего отряда, пить хотелось неимоверно, и когда в лучах солнца меж деревьев блеснуло долгожданное водное зерцало, я припустил Келая во всю прыть. Каков он был? Вот подходишь ты к воде, в горле пересохло, перед глазами роится разноцветная мошкара, и видишь, что над водой у самого берега склонился человек. Весь в чёрном, будто и не жарко ему вовсе, на голове клобук, стоит на колене, держит ладонь ковшиком перед лицом и что-то шепчет. С ладони капает, но не пьет он жадно и торопливо, а шепчет, и пальцами второй руки перебирает, точно песок просеивает. И не только капает с ладони — в воду падают гады: черви, змеи, мерзкие жабы, скорпионы и пауки. И внезапно мир вокруг делается смазан, как если смотришь на всё через слюдяное окно, и вселенная в пляс пускается, будто всё сущее перед глазами на холсте нарисовано, а холст в разные стороны тянут, и тот в чёрном то больше становится, то меньше, то уже делается, то в ширину раздаётся. И ко всему озноб разбивает, и колотить начинает просто жутко. Подобный страх меня переполнял только в детстве, когда я шёл к дерабанну за наказанием.
       – Мне это знакомо, – буркнул Чарзар и поёжился, бросив на отца мрачный взгляд.
       – Но по крайней мере, своих отцов мы с тобой знали и знали, что нас ожидает. Там же у озера… чувство опасности и ужаса низвергается на тебя ниоткуда.
       – Как жар волнами исходит от костра?
       – Ты верно схватил суть. Костёр горит, и жар истекает из сердца огня во все стороны, человек в чёрном полыхал невидимым пламенем жути, только холодно делалось от того пламени, зуб на зуб не попадал. Когда он услышал меня и повернулся… – Зимограсс на мгновение закрыл глаза и его передёрнуло от воспоминаний. – Это лицо… С таким лицом невозможно пахать и сеять — рожь и пшеница не взойдут, погибнут от ядовитого дыхания, обуглятся, как на полуденном солнце, с таким лицом невозможно гончарить, под этим взглядом даже глина не примет очертаний кувшина, развалится... с такой отвратительной личиной невозможно любить женщину — бедняжка отдаст душу Отцу нашему Небесному от ужаса. И одну вещь я понял в тот же миг – он сотворен не для созидания, а только для разрушения. Для того, чтобы отрывать головы таким как я.
       – Да кто это был такой?
       – Не знаю. Он отравил воду, я слышал этот мерзкий запах, видел зелёные сопли в воде, и больше всего на свете молодому дерабанну тогда хотелось бежать прочь, сломя голову. Но от страха я сделал прямо обратное — выхватил меч и бросился на Чёрного.
       – И? – Чарзар аж дыхание затаил.
       – Подоспел мой отряд, четырнадцать мечей, только… – старик помотал головой и махнул рукой, – с таким же успехом нас могло быть сто сорок. Представь себе медведя, быстрого, как стрела и юркого, как мангуст. Чёрный был настолько быстр и силён, что… в общем, для меня время схватки растянулось до медлительной бесконечности, но на самом деле, последний из моих людей упал ещё до того, как перестал хлестать кровью первый, обезглавленный Чёрным одним движением.
       Чарзар прикусил губу и невольно бросил косой взгляд за спину, на море. Зимограсс кивнул, соглашаясь.
       – Он выбил меч из моей руки, и честное слово, тем, что жив, я обязан исключительно Келаю. Мой вороной заржал и взвился на дыбы за спиной Чёрного и только поэтому мне удалось полоснуть это отродье кинжалом. Убить не убил, лишь ссек ноготь с мизинца.
       – А дальше?
       – А дальше мне показалось, будто он замедлился настолько, что я смог биться с ним на равных. Хотя как на равных… я держал клинок из последних сил, и всякий раз мне казалось, что на лезвие падает удар кузнечного молота — руки сушило и отдавалось аж в плечо. Он не кривил рот, нанося жуткие по силе удары, не кричал и шумно не дышал. Он не оступался, не поскальзывался, не терял равновесие, его не вело, он не проваливался. Просто стоял в боевой стойке, когда надо подшагивал и просто вышибал из меня дух. А ещё у него из раны текла черная, густая кровь. Чёрная! И вот ещё что…
       Зимограсс на мгновение замолчал, бросил на сына острый взгляд.
       – Не все рабанны меня любят, несколько раз на меня покушались, я видел собственных ненавистников вот как тебя сейчас, глаза в глаза. Я много раз сходился с врагом лицом к лицу, но ни рабанны-заговорщики, ни враги на поле боя не морозили мне кровь одним взглядом. Рядом с Чёрным все они просто милейшие люди, ну может быть, слегка не в духе.
       – Но ты жив! Победил? Или…
       – Или. На последнем издыхании, я уцепился за седло Келая, и вороной умчал меня прочь. Долго не получалось сесть в седло – руки трясло, не мог расцепить пальцы – конь уволок меня так далеко, что даже сапоги стёрлись до дыр. Потом я вернулся с подмогой, и мы увезли наших павших. А на месте схватки нашёл ноготь. Трава вокруг пожухла и высохла. И озеро было испоганено. Вода просто кишела мерзкими тварями.
       – Какая нам польза от ногтя?
       – Не спрашивай, как я это узнал, но кусочек плоти Чёрного могущественен необычайно.
       Годами дни напролёт греешь рукоять кинжала, кипишь внутри и булькаешь, в мечтах сотню раз обезглавил старого кабана и сотню раз насадил на копьё, и лишь холодный взгляд отца и его понимающая издевательская улыбочка кандалами сковывали руки и ноги – не хватало только издевательского: «Ну давай, рискни, щенок!» – но тут, на краю света, в княжестве холода и льда доводы благоразумия скользят к кромке и исчезают во тьме. Он уже никто. Ни-кто.
       – Ты столько лет владеешь невообразимо могущественной вещью, а всё, на что тебя хватает — это мечтания о славе героя? Да я бы давно…
       – Вдохни, – холодно процедил Зимограсс, – и закрой рот.
       – Да ты просто…
       – Я сказал, вдохни! Набей соплями рот и слушай отца молча!
       «Ни рабанны-заговорщики, ни враги на поле боя не морозили мне кровь одним взглядом...»? - так, кажется? Это передается из глаз в глаза? Чёрный тебя укусил?
       Зимограсс долго, не мигая, молча смотрел на сына. Наконец заговорил.
       – Слушай меня, придурок, внимательно и не упусти ни слова…
       
       Когда до граппра оставалось не более полусотни шагов, Чарзар остановился. Глаза бегали, рот его подёргивался, он постоянно поводил плечами и оттягивал ворот, будто что-то душило.
       – Чего встал?
       – Мы больше не увидимся… Напоследок хочу спросить, почему я? – ожесточённо бросил Чарзар, – Более чем уверен, ты думаешь, что Дуртур распорядился бы мощами Чёрного лучше. Так почему я?
       Дерабанн несколько мгновений смотрел в землю, а когда поднял глаза, в неровном пламени светоча взгляд отца показался Чарзару холодным и безжалостно отрешённым, будто из-за кромки смотрит только что обезглавленный — ни единая искорка жизни и огня не пляшет в тёмных зрачках. Без одного дня нового дерабанна будто встряхнули, аж колени сплясали, разве что не щёлкнули.
       – Мудрецы говорят, что жизнь — это две реки, и все мы плывём, кто по чистым прозрачным водам, кто по нечистым. Оглядываясь назад, никак не могу понять, когда тебя смыло мутными вонючими водами зловонного потока, которым до цели добираются подлецы и негодяи. Во владениях Отца нашего Небесного мне тоже не придётся носить белые одежды праведника, но ты просто обречён там жить в свинарнике по колено в чёрной грязи. Всему своё время.
       – Старый кабан, почему мне ты предпочёл бы Дуртура?
       Зимограсс криво усмехнулся.
       – С радостью отдал бы ноготь Чёрного твоему брату, не будь я уверен, что первым делом после моей кончины ты погубишь Дуртура. А так… само провидение распределило ваши судьбы — старший брат крушит и ломает, младший — восстанавливает то, что осталось.
       – С каким удовольствием я прикончил бы тебя сейчас, – Чарзар едва не провыл эти слова, позывом рубить всё живое тело свело так, что дерабиз мало пальцы не сломал о рукоять меча, даже зубы разомкнул едва-едва.
       – На кону стоит слишком многое, – старик засмеялся и покачал головой. – Не посмеешь.
       – А знаешь, что я сделаю, когда вернусь в Хизану? – Чарзар стремительно подшагнул и бодливо навис над отцом лоб-в-лоб, едва не снеся того наземь. – Укорочу на голову твоего Ужега, он мне давно не нравится. Премерзкий урод. Потом разорю владения Чекая, заберу себе все земли, надругаюсь над его женой и продам в рабство, а самого четвертую!
       – Ты плохо кончишь, стервятник! Об одном лишь прошу Небесного Отца, чтобы твоя гибель пошла на пользу стране и династии.
       Чарзар порывисто отпрянул, развернулся и, не удостоив отца прощального взгляда, огромными скачками умчался на корабль. Зимограсс холодно улыбнулся вослед.
       – Дурак. Ты не найдешь на месте Ужега, он уехал из Хизаны в день нашего отъезда, а Чекая тебе не дадут на съедение рабанны и ещё кое-кто, что станет для тебя полнейшей неожиданностью.
       Там, впереди зажглись светочи, зычным голосом Тустис расколотил ночную тишину в осколки, и те осколки потревоженные моречники в раскрытых клювах и на шумных крыльях унесли в ночное небо. «Канаты в бочки...», «Одеяла не забудьте...», «Костры туши...», «Последние три весла товсь...»
       На востоке солнце отчаянно стучалось в черную небесную завесу и протёрло темноту до тоненького, а в губе граппр, будто морское чудовище с горящими глазами, сторожко пятясь кормой, выбирался из каменного ложа. В скупом свете пары светочей на корме Зимограсс рассмотрел трюдов на вёслах — отличные воины и мореходы, Чарзара — нарочно поганец встал спиной к берегу, и железодревых — все как один простёрли мечи в сторону острова и оглушительно единогласно грянули: «Дерабанну слава!»
       – Я не попаду в благоухающий сад Небесного Отца, – обречённо прошептал Зимограсс. – За славу и величие я бьюсь оружием зла. То, что меня ждёт, я заслужил.
       


       
       
       Прода от 21.02.2020, 12:40


       

Глава 1


       
              — А для чего тебе белые корешки? Бери чёрные и не горя не знай!
              Старуха с крючковатым носом гневно стреляла глазами и, ворча, размахивала руками, точно белье на верёвке во дворе под внезапным порывом ветра — резко и непредсказуемо. Лавчонка со специями, травами и притирками встала на самом углу торговой площади, едва не влезла под белый полотняный полог охранителя порядка. Самого охранителя на месте не было — прохаживался между рядами, следил за порядком — но в те моменты, когда на крошечном пятачке сходились трое: ворчливая старуха, он — оплот наместника дерабанна в этих краях, отдыхающий на резном сиденье в тени навеса, и этот странный покупатель, блюстителю праведности и спокойствия всегда делалось смешно. Спорят, торгуются, учат друг друга уму-разуму, один обещает больше не брать в «этой дряной лавчонке ничего, даже придорожной пыли, потому что даже такая мелочь окажется у отвратительной старухи плохой и разбавленной», вторая костерит привередливого покупателя со всем искусством уроженки Кебесы, самого полуденного рабанна, и призывает на голову «этого наглеца» все кары Небесного Отца.
              — Дружище, чем? Чем Ценгуза может разбавить придорожную пыль? — в тот день Якай не выдержал и расхохотался, придерживая на боку меч, чтобы не гулял, пока тряское необъятное чрево занято смехоугодием. — Это же пыль! Пыль можно развести только пылью!
              — Уважаемый Якай, ты проживаешь полезную и полную смысла жизнь и умудрён годами достаточно чтобы понять — женщины способны испортить даже придорожную пыль.
              Видимо, семя упало в плодородную почву — охранитель спокойствия невольно дернул шеей и бросил косой взгляд в сторону, где, как понял покупатель, стоял его дом. Улыбка блюстителя благочинности сразу стала кислой и горько-умудрённой. Он закашлялся, хмыкнул и, оправив пояс, деловито и даже как-то торопливо зашагал на обход.
              Сегодня Ценгуза и странный покупатель сошлись в обычной схватке без наблюдателя в лице Якая, тот был где-то на другом конце торговой площади.
              — Мне нужны именно белые корешки. В наставлении для приготовления жумейской каши предписывается класть в котёл именно белые корешки.
              — Белые корешки ему подавай! Да знаешь ли ты, недостойный, что на сто чёрных корешков попадается всего один белый? А-а-а-а, я поняла! Ты думаешь, что старая Ценгуза сейчас же сорвётся с места и, сверкая пятками, побежит к предгорьям собирать куф? А может быть мне созвать всех мальчишек округи, дать каждому по серебряной монете и велеть носом распахать предгорные леса во исполнение прихоти капризного покупателя, уродливого настолько, что его кривые зубы, оттопыренные уши и мерзкую, слюнявую нижнюю губу облагородит только мешок на голову с прорезями для глаз?
              — Ты тоже не похожа на первую красавицу, уважаемая Ценгуза, и я советовал бы тебе не кричать над прилавком, неблаго ядовитая слюна, которой ты разбрасываешься, может попасть на травы и порошки и отравить их. Мне придётся искать другого продавца трав и кореньев.
              — Нет, вы только посмотрите на этого привереду! Даже представить боюсь, какой отравой ты кормишь конюхов и свинопасов нашего наместника! Я, кажется, начинаю понимать, почему тебя не допустили к готовке для самого уважаемого наместника Фанкила! Всё твое, так называемое, искусство заключается в умении разбить над сковородой пару яиц! Я бы тебя не доверила готовить даже для рабов!
              — А теперь, старуха с крючковатым носом, бельмом на глазу и бородавкой на губе, слушай внимательно! Я хочу приготовить жумейскую кашу вовсе не для свинопасов и конюхов! Скоро состоится охота, на которую меня возьмут как третьего готовильщика и если мне удастся дать попробовать наместнику моё необыкновенное блюдо, я вполне могу стать вторым готовильщиком, а со временем и первым! Смекаешь выгоду?
              Старуха, уже было приготовившая обжигающий ответ-отлуп, часто-часто заморгала и прикрыла рот. Глаза её мигом приобрели осмысленное выражение, дурашливость уличной торговки облетела с неё, будто пыль с ковра под выбивалкой.
              — Ты хочешь сказать, уважаемый Емсан, что станешь брать у меня травы, приправы и коренья?
              — Да. И больше, нежели сейчас!
              Ценгуза, не медля ни мгновения, деловито закатал рукава сунула указательные пальцы в рот и оглушительно свистнула. Откуда-то — Емсан даже не понял откуда, из-под земли что ли — вынырнул мальчишка, подбежал к старухе, и она что-то нашептала сорванцу на ухо. Тот мигом убежал, только рубашка захлопала на ходу. Торговка показала пальцем вслед мальчишке, мол, дело уже делается, и со значением протянула руку.
              — Половина. Серебром, — Емсан сунул монету в подставленную ладонь и едва не рассмеялся. Даже ладонь старухи походила на птичью лапу — пальцы скрючены, ровно когти орла, готовы сомкнуться в любой момент, схватить добычу и более не выпустить. — А когда со временем я стану первым готовильщиком, ты сможешь отказаться от чёрных одежд, лавка твоя переедет ближе к середине торговой площади и возможно…
              Старуха жадно впилась в мерзейшего коротышку липким взглядом. Что?
              — И возможно, со временем мы даже выдадим тебя замуж! Богатая невеста — товар ходкий.
              Ценгуза едва слюни наземь не роняла, глядя в спину уходящему Емсану круглыми от жадности глазами. Вы только поглядите, сморчок-сморчком, уродливый, мерзкий, слюнявый, лупоглазый, но мало ли чем может быть вымазан самородок золота! Раскрылся, наконец! А то ходил, ходил, настроение портил. Рассказывали, даже в дерьме находят золото. Тут главное не дышать, не смотреть и отмывать быстро-быстро. Замуж… Ха! Берегись Панкуш, всю жизнь бегал-бегал, а на старости лет жениться всё-таки придётся…
       
              — Есть будешь? — статная женщина с красивым волевым лицом и тёплыми газельими глазами выглянула из-за покрывала, отделяющего женскую половину дома от мужской.
       

Показано 4 из 10 страниц

1 2 3 4 5 ... 9 10