ЛЕДОБОЙ
ОГЛАВЛЕНИЕ
Рассветное солнце лениво куталось в молочную дымку, объявшую белый свет с востока до запада, а может быть, с полуночи до полудня — уж кому что ближе. Только-только истаяла сизая сумеречная пора, всё сущее выше дальнокрая посерело, и лишь море осталось тёмно-синим, да почти чёрным. На носу ладьи вперёдсмотрящий на пределе сил трудил глаза, но простереть пытливый взгляд дальше нескольких шагов не удавалось.
— И то ладно, что тихо кругом, — шепнул кормщик бойцу в пластинчатом доспехе на толстой бычьёй коже, потемневшей от старости, пота и слитой крови, своей и чужой. — Ни парус хлопнет, ни весло хлюпнет. Скоро пристанем.
— То-то и оно, Моряй, что скоро, — тем же шёпотом отозвался бывалый воин. — Не нравится мне эта тишина. Нутром чую, не всё ладно. Пустая ладейка, что в море нашли — не просто так. И был бы привязной конец просто отвязан, так нет же — перерублен!
— Ты, Перегуж, как старый волчара, — беззвучно рассмеялся кормщик. — Нос да ухо кормят брюхо!
— Скажу иначе: тоньше нюхом — целее брюхом. — Перегуж назидательно воздел указательный палец. — Жаль, научить этому нельзя. Само с годами приходит.
«Земля». Вперёдсмотрящий сжал пальцы в кулак и поднял руку над головой — всё немо, без слов. Перегуж сноровисто сбежал на нос ладьи и, перегнувшись через борт, вгляделся в мелкие пенные буруны. Берег здесь почти везде каменист и крут, но если повезёт, поймаешь килем не острые валуны, а мелкие камни. Умерить бег ладьи веслами нельзя, тишина должна быть полной. На приливной волне корабль подходил к острову, и только шелест бортов о прибрежную гальку могли себе позволить мореходы. Ладья ощетинилась парой весел, что подобно рогам торчали справа и слева от головы морского змея на носу. Если встанут на пути скальные стены — знай себе упирайся вёслами, не давай разбить корабль.
Земля явилась из туманной дымки резко, словно боги отдёрнули покрывало-невидимку — даже «ох» не успеешь сказать. Завесу разорвало набежавшим порывом ветра, и скалы разом взметнулись выше головы — мрачные, угловатые, острые. Повезло - в берега вошли аккурат меж двумя скальными выступами, не бросило корабль на каменные ножи, что торчали со дна моря. Как маслом смазаная, ладья скользнула в тихую заводь и, пропахав килем несколько шагов галечной целины, замерла.
Стрелки, державшие под прицелом скалы, медленно опустили луки. Пусто наверху, никто не ждёт с недобрым умыслом. Подошли, действительно, тише мыши, ни одна собака и ухом не прянула. «Двое на разведку, — жестами Перегуж отрядил дружинных в дозор. — Ты и ты. Один вправо, другой влево».
Парни стекли на землю бесшумные, как мёд по стенке кувшина, и растворились в дырявом утреннем тумане. Оба унеслись вперёд, туда, где кончалась галька, и начинались валуны, и скоро даже шороха под ногами слышно не стало. «Ждать, — приказал воевода и покосился на Ледка. — А ты ушки навостри, да ничего не пропусти».
Ледок молча кивнул и весь ушёл в себя. Солнце уже высоко поднялось над дальнокраем, тот же сверкающий круг в молочном тумане, когда вострослух резко поднял руку. Стрелки дружно натянули луки и замерли в ожидании знака… но отпускать тетивы не пришлось. Почти одновременно, с небольшой разницей во времени, после условного свиста сначала один, потом другой, разведчики поднялись на борт.
— Тихо кругом. Можно говорить, — бросил Тяг.
— Что видел?
— Пусто. На пять перестрелов пуст. Ни одной живой души.
— На пристани был?
Тяг мрачно кивнул.
— Пусто. Ладьи нет. Вообще ничего нет.
— Ты что видел? — Перегуж повернулся к Извертеню.
— То же самое. Пуст берег по правую руку.
— Тихо, говорите, на пристани? — Воевода задумчиво огладил бороду. — Не нравится мне всё это. Ох, не нравится! Снимаемся, парни! И чтобы трава под ногой не шорхнула! Даже дышать в полраза!..
Полста дружинных сошли с корабля и тихо, молча растворились в тумане, необычно стойком в это время. А когда последний воин сошёл с гальки и ступил на камни, даже подножный шорох перестал оживлять мертвенно-пустой берег.
— Может, на ладье ушли? — Тяг махнул в сторону причального мостка. — Потому и нет никого?
Дружина замерла неподалеку от пристани, в роще, откуда пытливому глазу в ясный день открывались узкий залив и невысокий холм с дружинной избой на вершине и прочими постройками, необходимыми для жизни, всё, как водится, в кольце охранной стены. Сейчас же окрестность затянула туманная завеса, и что там впереди, оставалось только гадать.
— Нет, — Перегуж покачал головой. — Хоть один да остался бы. Извертень!
— Туточки!
— В крепости бывал?
— Как не бывал! Разок довелось!
— Ровно молния метнись туда и обратно… Да, погоди ты, ещё не всё сказал! Нюхом, нюхом ведись! Знак подашь огненной стрелой. Ушёл!
Извертень, беззаботно посвистывая, встал на тропу, а когда вышел из рощи на открытое, сменил шаг на рысь и, точно призрак, нырнул в туман.
— Поднялся на холм… подошёл к стене… двинулся вокруг… встал перед воротами… — выдерживая нужное время, Перегуж озвучивал то, что происходило впереди, будто видел сквозь мглистую завесу. Дружинные в лесу дышать перестали, даже через раз, как упреждал воевода.
Дозорного не было какое-то время — не много, не мало — а когда из тумана вылетела стрела с трепетным пламеньком на древке и вонзилась в землю перед самой рощей, парни от недобрых предчувствий зубами заскрипели. Это значило только одно: путь свободен, но что предстояло увидеть в крепости?
— Быстро Извертень обернулся…
— Уж больно всё там подозрительно…
— Пошли! — воевода оборвал пересуды и потащил из ножен меч. — Смотреть в оба! И вперёд, и взад, и в стороны!
Короткими перебежками, мореходы быстро «съели» открытое пространство, и пока бежали, чувствовали себя неуютно. Будто репа на блюде, хоть и мгла кругом. Крепость отстояла на перестрел-два, из-за дымки видно было не ахти, но человека, выходящего из-за стены, разглядеть смогли — и даже то, что ноги тот передвигает еле-еле, а голову и вовсе на грудь повесил. Извертень остановился, поднял руки и несколько раз махнул крест-накрест. Потом бессильно привалился спиной к стене.
— Вроде цел, — пробормотал Тяг.
— Цел-то цел, — усмехнулся Моряй. — Но лица на нем нет.
— Ну, что там? Нашёл кого?
— Нашёл. Всех, — дозорный кивнул и сам белее белого повёл дружину вокруг стены.
Сделав несколько шагов, пришельцы в изумлении остановились. Ворота безжалостно проломлены, но запаха гари нет. Ничто не горело, но людей не слышно. Дружина замерла, а Перегуж потянул носом.
— Кровищей пахнет, — буркнул воевода и первым нырнул внутрь…
Люди Перегужа мрачно ходили по крепости и вполголоса матерились. Не выжил никто. Вся застава полегла, как один. Парни лежали где кого застала гибель: у двери дружинной избы, у амбара, у овина. От крови, щедро слитой наземь, солонил воздух, там и сям на утоптанной земле чернели подсохшие озерца. И вороны… Крикливая стая черноголовых, ругая живых почём зря на своём птичьем языке, неохотно покидала трупы.
— Ты гляди, обожрался так, даже взлететь не может, — сквозь зубы процедил Ледок и, не целясь, навзлет пригвоздил ворона стрелой к земле.
Дружинные как будто с цепи сорвались: ожесточённо похватав луки, избивали ненасытное вороньё, пока тулы не опустели. Даже Перегуж не удержался и, стиснув зубы, подстрелил стервятника на лету.
— Ну все, уймитесь, парни! Уймитесь, я сказал! — громогласный воеводский рёв остудил горячие головы. — Зло избыли, и ладно. За дело! Рядяша, Неслухи, готовьте погребальные костры, Ледок, Извертень, сочтите всех до единого! Стрелы собрать! Моряй и ты, Щёлк, держитесь подле меня. И никого не трогать!
Мореходы занялись делом, постепенно приходя в себя. Рядяша, братья Неслухи и ещё с десяток бойцов, похватав секиры, отправились в рощу за дровьем — к закату всё должно быть готово. Перегуж, Моряй и Щёлк ушли на пристань, и там воевода внимательно оглядел берег.
— Что думаете, соратнички?
— А что тут думать? — развёл руками Моряй. — Оттниры. Больше некому.
— Без сопливых скользко, — бросил Перегуж. — Дело говори! Что надумал?
— Мыслю так: три ладьи утром подошли к заставе, — подал голос Щёлк. — Шли тихо, на приливной волне. Совсем как мы.
— Поясни, — усмехнулся Перегуж.
— Туман, — Щёлк задрал голову. — Второй день висит. Оттниры тоже не дураками по морю ходят, не хуже нас знают: пал туман — иди тихо. Пройдёшь дальше.
— Хорошо, врасплох не застали, — Моряй стиснул рукоять меча. — Судя по телам, аккурат вчера всё и случилось.
— Пристали здесь, — воевода взошёл на дощатый настил и опустился на корточки у привязного столба. — Тремя ладьями пришли, ушли на четырёх. Оттнирам также в сече досталось, и крови расплескали изрядно. Видите чёрные дорожки? Их четыре, потому что, ладей было четыре: три своих, одна — заставная.
— Значит, стояли один-втрое… — Моряй оглянулся на крепость. — А заставную ладью, стало быть, в поводу увели, как осиротевшую собаку.
— Не бросать же добро, — Перегуж поднялся и двинулся обратно. — Мыслю, на пристани больше делать нечего. Айда назад. Там поглядим.
Крепостные ворота оттниры вынесли к такой-то матери тараном, что валялся рядом, словно почивший исполин. Как таковых, двустворчатых ворот на заставе не было вовсе. Сделанная наподобие волокового окна, массивная створка из цельных древесных стволов сколь могла долго сдерживала находников, но, в конце концов, сдалась, как сдаётся всё под напором ярости и остервенелой злобы. Никакие петли не выдержали бы столь значительного веса, а если бы нашлись такие петли, закрывать ворота пришлось бы половиной дружины. Поэтому у ворот постоянно находилась пара тяжеловесных жеребцов, запряжённых как для пахоты, только волокли не плуг и не борону, а огромную створку на колесах.
— Стрелами положили немало полуночников, — Моряй на ходу оглядел подъём к воротам. Там и сям жухлая осенняя трава пестрела тёмно-бурыми пятнами. — Жаль, подъём не больно крут. Иначе таран вообще не подняли бы.
— Положили немало, а ещё больше осталось, — буркнул Перегуж. — За щитами оттниры прятались, не иначе. А таран волокли на колесах, как телегу. Вон и станина, откатилась, у подножия холма стоит.
— Перед воротами много крови слилось, — Щёлк присел у большого тёмного пятна в самом створе. — Лоб в лоб сошлись.
— Дыра невелика, ударили раз пять-шесть, не больше, — воевода, примерившись, согнулся и встал в пролом. Несколько брёвен страшной силой вынесло из общего ряда, и, сломленные посредине, они половинчато щерились острыми сколами в сторону заставы. — Двое в ряд, не больше. Двое с этой стороны, двое с той.
— Потом ещё двое, — процедил Моряй. — И ещё двое. Человек десять-пятнадцать полегло у ворот. А внутри крепости совсем нет стрел! Только наши.
— Вот они продавили, — Перегуж спрыгнул наземь и мрачно огляделся. — Хлынули внутрь, растеклись по заставе. Семеро наших парней полегло справа от ворот, двенадцать — слева. А стрел нет потому, что был туман. Туманище. Своих бы не подстрелить.
— Тощий Пес. Я знавал его. Несколько раз видел в Сторожище, — Щёлк склонился над бойцом, на котором не осталось живого места. — Одна, две, три, четыре… Поймал четыре меча и три ножа.
— Глотка, — Моряй склонился ещё над одним телом. — Семь ран. Пять мечей и два ножа.
— Чужаков не видно. Уходя, трупы забрали с собой, — Перегуж огляделся. — Ни одного не забыли. Хотя кровищи… как будто зарезали стадо быков.
— Да так и было, — хмуро бросил Моряй. — Бычьё забили.
Подошёл Барсук.
— Сосчитали всех. Пятьдесят два бойца, девять баб… — дружинный замялся. — Трое мальцов.
— Никого не пощадили! — Моряй зло сплюнул.
Перегуж со Щёлком переглянулись.
— А где двое последних, пятьдесят третий и пятьдесят четвёртый?
Барсук пожал плечами.
— Не знаю. Если нет среди мёртвых, значит, куда-то забились. Померли в какой-нибудь пыльной дыре.
— Ищите, — приказал воевода и жестом отпустил Барсука.
— Много парней полегло у дружинной избы и там… — Щёлк показал на дальний конец заставы, где стену подпирала приступка, весьма похожая на лестницу.
— С дружинной избой понятно — там прятались бабы и дети, заставные стояли насмерть, — скривился Перегуж. — А у той стены…
— Дружина прикрывала гонца, или гонцов, что должны были уйти за стену и добраться до ладейки, — подхватил Моряй.
— Те самые пятьдесят третий и пятьдесят четвёртый. За мной!
Дровьё сносили во двор крепости. С наступлением темноты заполыхают погребальные костры, и пятьдесят два воина, девять жён и трое детей навсегда обретут успокоение. Тела пока не трогали — воевода не велел, — лишь молча проходили мимо и скрипели зубами от бессильной злобы. Приступка, с которой гонец или гонцы должны были высигнуть за стену, скорее молнии унестись в рощу, а там, запутав след, уплыть в рыбацкой ладейке на Большую Землю, представляла собой настоящее поле брани. Семнадцать человек лежало у нижней ступени, и сколько на этом же месте должно было покоиться оттниров, Перегужу и остальным приходилось только догадываться.
— Гляди, полуночный меч, — из-под горы тел за самый кончик рукояти Щёлк потянул выщербленный клинок. — Весь в зазубринах…
— За стену! — мельком оглядев меч, воевода первым поднялся по ступеням, а за ним, обходя убитых, поднялись Моряй и Щёлк.
— Когда порубили заставных, оттниры припустили следом за гонцами, — спрыгнув со стены, Перегуж показал на вытоптанную площадь под самой стеной. — Человек двадцать.
Щёлк мрачно присвистнул и покачал головой. Нет, гонцы не имели никакой возможности выжить. Наверняка раненные в схватке внутри крепости они слабели с каждым шагом, а сзади, по горячим следам бежала свора распаленных кровью полуночников. Двадцать свирепых мореходов — это не шутка даже для свежих бойцов.
— Они уходили этой дорогой, — кивнул воевода под ноги. — А за ними неслась бешеная стая. И, сдаётся мне…
— Что?
— Оттниров тоже порубили за здорово живёшь. Широко кровищей расплескались, очень широко. Слишком широко для двух гонцов. Уходим дальше!
Следопыты спустились по склону холма, пошли по низинке и, почти не глядя под ноги, уверенно двинулись к лесу. Ломать глаза, даже в клочковатом тумане, вовсе не приходилось: измятая трава и широкий кровяной след правдиво рассказывали все, что знали.
— Тут кто-то из находников споткнулся и лежал довольно долго, — Перегуж показал на кровяное пятно, значительно большее, чем всё виденное раньше за стеной. — Оттого и натекло изрядно.
— Но поднялся и побежал дальше, — Щёлк закусил ус. — Живуч, с-собака!
Вошли в лес. Листвяной навес уполовинил и без того скудный свет, поэтому пришлось кланяться в пояс, чтобы разглядеть под ногами следы. А через сотню шагов ждала первая неожиданность, если за таковую не считать
ОГЛАВЛЕНИЕ
Пролог
ЧАСТЬ 1. ИЗГОЙ
Глава 1. Сторожище
Глава 2. Приговор
Глава 3. Дружинная изба
Глава 4. Поединщик
Глава 5. Брюнсдюр
ЧАСТЬ 2. СВАТ
Глава 6. Тёмный
Глава 7. Вылазка
Глава 8. Победа
Глава 9. Каждому своё
Глава 10. Жичиха
ЧАСТЬ 3. КУПЕЦ
Глава 11. Островные
Глава 12. Гусек
Глава 13. Снова один
Глава 14. Она?
Глава 15. У ворожеи
Глава 16. Жена
ЧАСТЬ 4. ДОРОГА К ДОМУ
Глава 17. Сеча
Глава 18. Преследователи
Глава 19. Ягода
Глава 20. Неверная жена
Пролог
Рассветное солнце лениво куталось в молочную дымку, объявшую белый свет с востока до запада, а может быть, с полуночи до полудня — уж кому что ближе. Только-только истаяла сизая сумеречная пора, всё сущее выше дальнокрая посерело, и лишь море осталось тёмно-синим, да почти чёрным. На носу ладьи вперёдсмотрящий на пределе сил трудил глаза, но простереть пытливый взгляд дальше нескольких шагов не удавалось.
— И то ладно, что тихо кругом, — шепнул кормщик бойцу в пластинчатом доспехе на толстой бычьёй коже, потемневшей от старости, пота и слитой крови, своей и чужой. — Ни парус хлопнет, ни весло хлюпнет. Скоро пристанем.
— То-то и оно, Моряй, что скоро, — тем же шёпотом отозвался бывалый воин. — Не нравится мне эта тишина. Нутром чую, не всё ладно. Пустая ладейка, что в море нашли — не просто так. И был бы привязной конец просто отвязан, так нет же — перерублен!
— Ты, Перегуж, как старый волчара, — беззвучно рассмеялся кормщик. — Нос да ухо кормят брюхо!
— Скажу иначе: тоньше нюхом — целее брюхом. — Перегуж назидательно воздел указательный палец. — Жаль, научить этому нельзя. Само с годами приходит.
«Земля». Вперёдсмотрящий сжал пальцы в кулак и поднял руку над головой — всё немо, без слов. Перегуж сноровисто сбежал на нос ладьи и, перегнувшись через борт, вгляделся в мелкие пенные буруны. Берег здесь почти везде каменист и крут, но если повезёт, поймаешь килем не острые валуны, а мелкие камни. Умерить бег ладьи веслами нельзя, тишина должна быть полной. На приливной волне корабль подходил к острову, и только шелест бортов о прибрежную гальку могли себе позволить мореходы. Ладья ощетинилась парой весел, что подобно рогам торчали справа и слева от головы морского змея на носу. Если встанут на пути скальные стены — знай себе упирайся вёслами, не давай разбить корабль.
Земля явилась из туманной дымки резко, словно боги отдёрнули покрывало-невидимку — даже «ох» не успеешь сказать. Завесу разорвало набежавшим порывом ветра, и скалы разом взметнулись выше головы — мрачные, угловатые, острые. Повезло - в берега вошли аккурат меж двумя скальными выступами, не бросило корабль на каменные ножи, что торчали со дна моря. Как маслом смазаная, ладья скользнула в тихую заводь и, пропахав килем несколько шагов галечной целины, замерла.
Стрелки, державшие под прицелом скалы, медленно опустили луки. Пусто наверху, никто не ждёт с недобрым умыслом. Подошли, действительно, тише мыши, ни одна собака и ухом не прянула. «Двое на разведку, — жестами Перегуж отрядил дружинных в дозор. — Ты и ты. Один вправо, другой влево».
Парни стекли на землю бесшумные, как мёд по стенке кувшина, и растворились в дырявом утреннем тумане. Оба унеслись вперёд, туда, где кончалась галька, и начинались валуны, и скоро даже шороха под ногами слышно не стало. «Ждать, — приказал воевода и покосился на Ледка. — А ты ушки навостри, да ничего не пропусти».
Ледок молча кивнул и весь ушёл в себя. Солнце уже высоко поднялось над дальнокраем, тот же сверкающий круг в молочном тумане, когда вострослух резко поднял руку. Стрелки дружно натянули луки и замерли в ожидании знака… но отпускать тетивы не пришлось. Почти одновременно, с небольшой разницей во времени, после условного свиста сначала один, потом другой, разведчики поднялись на борт.
— Тихо кругом. Можно говорить, — бросил Тяг.
— Что видел?
— Пусто. На пять перестрелов пуст. Ни одной живой души.
— На пристани был?
Тяг мрачно кивнул.
— Пусто. Ладьи нет. Вообще ничего нет.
— Ты что видел? — Перегуж повернулся к Извертеню.
— То же самое. Пуст берег по правую руку.
— Тихо, говорите, на пристани? — Воевода задумчиво огладил бороду. — Не нравится мне всё это. Ох, не нравится! Снимаемся, парни! И чтобы трава под ногой не шорхнула! Даже дышать в полраза!..
Полста дружинных сошли с корабля и тихо, молча растворились в тумане, необычно стойком в это время. А когда последний воин сошёл с гальки и ступил на камни, даже подножный шорох перестал оживлять мертвенно-пустой берег.
— Может, на ладье ушли? — Тяг махнул в сторону причального мостка. — Потому и нет никого?
Дружина замерла неподалеку от пристани, в роще, откуда пытливому глазу в ясный день открывались узкий залив и невысокий холм с дружинной избой на вершине и прочими постройками, необходимыми для жизни, всё, как водится, в кольце охранной стены. Сейчас же окрестность затянула туманная завеса, и что там впереди, оставалось только гадать.
— Нет, — Перегуж покачал головой. — Хоть один да остался бы. Извертень!
— Туточки!
— В крепости бывал?
— Как не бывал! Разок довелось!
— Ровно молния метнись туда и обратно… Да, погоди ты, ещё не всё сказал! Нюхом, нюхом ведись! Знак подашь огненной стрелой. Ушёл!
Извертень, беззаботно посвистывая, встал на тропу, а когда вышел из рощи на открытое, сменил шаг на рысь и, точно призрак, нырнул в туман.
— Поднялся на холм… подошёл к стене… двинулся вокруг… встал перед воротами… — выдерживая нужное время, Перегуж озвучивал то, что происходило впереди, будто видел сквозь мглистую завесу. Дружинные в лесу дышать перестали, даже через раз, как упреждал воевода.
Дозорного не было какое-то время — не много, не мало — а когда из тумана вылетела стрела с трепетным пламеньком на древке и вонзилась в землю перед самой рощей, парни от недобрых предчувствий зубами заскрипели. Это значило только одно: путь свободен, но что предстояло увидеть в крепости?
— Быстро Извертень обернулся…
— Уж больно всё там подозрительно…
— Пошли! — воевода оборвал пересуды и потащил из ножен меч. — Смотреть в оба! И вперёд, и взад, и в стороны!
Короткими перебежками, мореходы быстро «съели» открытое пространство, и пока бежали, чувствовали себя неуютно. Будто репа на блюде, хоть и мгла кругом. Крепость отстояла на перестрел-два, из-за дымки видно было не ахти, но человека, выходящего из-за стены, разглядеть смогли — и даже то, что ноги тот передвигает еле-еле, а голову и вовсе на грудь повесил. Извертень остановился, поднял руки и несколько раз махнул крест-накрест. Потом бессильно привалился спиной к стене.
— Вроде цел, — пробормотал Тяг.
— Цел-то цел, — усмехнулся Моряй. — Но лица на нем нет.
— Ну, что там? Нашёл кого?
— Нашёл. Всех, — дозорный кивнул и сам белее белого повёл дружину вокруг стены.
Сделав несколько шагов, пришельцы в изумлении остановились. Ворота безжалостно проломлены, но запаха гари нет. Ничто не горело, но людей не слышно. Дружина замерла, а Перегуж потянул носом.
— Кровищей пахнет, — буркнул воевода и первым нырнул внутрь…
Люди Перегужа мрачно ходили по крепости и вполголоса матерились. Не выжил никто. Вся застава полегла, как один. Парни лежали где кого застала гибель: у двери дружинной избы, у амбара, у овина. От крови, щедро слитой наземь, солонил воздух, там и сям на утоптанной земле чернели подсохшие озерца. И вороны… Крикливая стая черноголовых, ругая живых почём зря на своём птичьем языке, неохотно покидала трупы.
— Ты гляди, обожрался так, даже взлететь не может, — сквозь зубы процедил Ледок и, не целясь, навзлет пригвоздил ворона стрелой к земле.
Дружинные как будто с цепи сорвались: ожесточённо похватав луки, избивали ненасытное вороньё, пока тулы не опустели. Даже Перегуж не удержался и, стиснув зубы, подстрелил стервятника на лету.
— Ну все, уймитесь, парни! Уймитесь, я сказал! — громогласный воеводский рёв остудил горячие головы. — Зло избыли, и ладно. За дело! Рядяша, Неслухи, готовьте погребальные костры, Ледок, Извертень, сочтите всех до единого! Стрелы собрать! Моряй и ты, Щёлк, держитесь подле меня. И никого не трогать!
Мореходы занялись делом, постепенно приходя в себя. Рядяша, братья Неслухи и ещё с десяток бойцов, похватав секиры, отправились в рощу за дровьем — к закату всё должно быть готово. Перегуж, Моряй и Щёлк ушли на пристань, и там воевода внимательно оглядел берег.
— Что думаете, соратнички?
— А что тут думать? — развёл руками Моряй. — Оттниры. Больше некому.
— Без сопливых скользко, — бросил Перегуж. — Дело говори! Что надумал?
— Мыслю так: три ладьи утром подошли к заставе, — подал голос Щёлк. — Шли тихо, на приливной волне. Совсем как мы.
— Поясни, — усмехнулся Перегуж.
— Туман, — Щёлк задрал голову. — Второй день висит. Оттниры тоже не дураками по морю ходят, не хуже нас знают: пал туман — иди тихо. Пройдёшь дальше.
— Хорошо, врасплох не застали, — Моряй стиснул рукоять меча. — Судя по телам, аккурат вчера всё и случилось.
— Пристали здесь, — воевода взошёл на дощатый настил и опустился на корточки у привязного столба. — Тремя ладьями пришли, ушли на четырёх. Оттнирам также в сече досталось, и крови расплескали изрядно. Видите чёрные дорожки? Их четыре, потому что, ладей было четыре: три своих, одна — заставная.
— Значит, стояли один-втрое… — Моряй оглянулся на крепость. — А заставную ладью, стало быть, в поводу увели, как осиротевшую собаку.
— Не бросать же добро, — Перегуж поднялся и двинулся обратно. — Мыслю, на пристани больше делать нечего. Айда назад. Там поглядим.
Крепостные ворота оттниры вынесли к такой-то матери тараном, что валялся рядом, словно почивший исполин. Как таковых, двустворчатых ворот на заставе не было вовсе. Сделанная наподобие волокового окна, массивная створка из цельных древесных стволов сколь могла долго сдерживала находников, но, в конце концов, сдалась, как сдаётся всё под напором ярости и остервенелой злобы. Никакие петли не выдержали бы столь значительного веса, а если бы нашлись такие петли, закрывать ворота пришлось бы половиной дружины. Поэтому у ворот постоянно находилась пара тяжеловесных жеребцов, запряжённых как для пахоты, только волокли не плуг и не борону, а огромную створку на колесах.
— Стрелами положили немало полуночников, — Моряй на ходу оглядел подъём к воротам. Там и сям жухлая осенняя трава пестрела тёмно-бурыми пятнами. — Жаль, подъём не больно крут. Иначе таран вообще не подняли бы.
— Положили немало, а ещё больше осталось, — буркнул Перегуж. — За щитами оттниры прятались, не иначе. А таран волокли на колесах, как телегу. Вон и станина, откатилась, у подножия холма стоит.
— Перед воротами много крови слилось, — Щёлк присел у большого тёмного пятна в самом створе. — Лоб в лоб сошлись.
— Дыра невелика, ударили раз пять-шесть, не больше, — воевода, примерившись, согнулся и встал в пролом. Несколько брёвен страшной силой вынесло из общего ряда, и, сломленные посредине, они половинчато щерились острыми сколами в сторону заставы. — Двое в ряд, не больше. Двое с этой стороны, двое с той.
— Потом ещё двое, — процедил Моряй. — И ещё двое. Человек десять-пятнадцать полегло у ворот. А внутри крепости совсем нет стрел! Только наши.
— Вот они продавили, — Перегуж спрыгнул наземь и мрачно огляделся. — Хлынули внутрь, растеклись по заставе. Семеро наших парней полегло справа от ворот, двенадцать — слева. А стрел нет потому, что был туман. Туманище. Своих бы не подстрелить.
— Тощий Пес. Я знавал его. Несколько раз видел в Сторожище, — Щёлк склонился над бойцом, на котором не осталось живого места. — Одна, две, три, четыре… Поймал четыре меча и три ножа.
— Глотка, — Моряй склонился ещё над одним телом. — Семь ран. Пять мечей и два ножа.
— Чужаков не видно. Уходя, трупы забрали с собой, — Перегуж огляделся. — Ни одного не забыли. Хотя кровищи… как будто зарезали стадо быков.
— Да так и было, — хмуро бросил Моряй. — Бычьё забили.
Подошёл Барсук.
— Сосчитали всех. Пятьдесят два бойца, девять баб… — дружинный замялся. — Трое мальцов.
— Никого не пощадили! — Моряй зло сплюнул.
Перегуж со Щёлком переглянулись.
— А где двое последних, пятьдесят третий и пятьдесят четвёртый?
Барсук пожал плечами.
— Не знаю. Если нет среди мёртвых, значит, куда-то забились. Померли в какой-нибудь пыльной дыре.
— Ищите, — приказал воевода и жестом отпустил Барсука.
— Много парней полегло у дружинной избы и там… — Щёлк показал на дальний конец заставы, где стену подпирала приступка, весьма похожая на лестницу.
— С дружинной избой понятно — там прятались бабы и дети, заставные стояли насмерть, — скривился Перегуж. — А у той стены…
— Дружина прикрывала гонца, или гонцов, что должны были уйти за стену и добраться до ладейки, — подхватил Моряй.
— Те самые пятьдесят третий и пятьдесят четвёртый. За мной!
Дровьё сносили во двор крепости. С наступлением темноты заполыхают погребальные костры, и пятьдесят два воина, девять жён и трое детей навсегда обретут успокоение. Тела пока не трогали — воевода не велел, — лишь молча проходили мимо и скрипели зубами от бессильной злобы. Приступка, с которой гонец или гонцы должны были высигнуть за стену, скорее молнии унестись в рощу, а там, запутав след, уплыть в рыбацкой ладейке на Большую Землю, представляла собой настоящее поле брани. Семнадцать человек лежало у нижней ступени, и сколько на этом же месте должно было покоиться оттниров, Перегужу и остальным приходилось только догадываться.
— Гляди, полуночный меч, — из-под горы тел за самый кончик рукояти Щёлк потянул выщербленный клинок. — Весь в зазубринах…
— За стену! — мельком оглядев меч, воевода первым поднялся по ступеням, а за ним, обходя убитых, поднялись Моряй и Щёлк.
— Когда порубили заставных, оттниры припустили следом за гонцами, — спрыгнув со стены, Перегуж показал на вытоптанную площадь под самой стеной. — Человек двадцать.
Щёлк мрачно присвистнул и покачал головой. Нет, гонцы не имели никакой возможности выжить. Наверняка раненные в схватке внутри крепости они слабели с каждым шагом, а сзади, по горячим следам бежала свора распаленных кровью полуночников. Двадцать свирепых мореходов — это не шутка даже для свежих бойцов.
— Они уходили этой дорогой, — кивнул воевода под ноги. — А за ними неслась бешеная стая. И, сдаётся мне…
— Что?
— Оттниров тоже порубили за здорово живёшь. Широко кровищей расплескались, очень широко. Слишком широко для двух гонцов. Уходим дальше!
Следопыты спустились по склону холма, пошли по низинке и, почти не глядя под ноги, уверенно двинулись к лесу. Ломать глаза, даже в клочковатом тумане, вовсе не приходилось: измятая трава и широкий кровяной след правдиво рассказывали все, что знали.
— Тут кто-то из находников споткнулся и лежал довольно долго, — Перегуж показал на кровяное пятно, значительно большее, чем всё виденное раньше за стеной. — Оттого и натекло изрядно.
— Но поднялся и побежал дальше, — Щёлк закусил ус. — Живуч, с-собака!
Вошли в лес. Листвяной навес уполовинил и без того скудный свет, поэтому пришлось кланяться в пояс, чтобы разглядеть под ногами следы. А через сотню шагов ждала первая неожиданность, если за таковую не считать
