Отомстил:
Пустился на могиле в пляс,
Что оценил сам Поль Баррас.
Он «храбрецом» его назвал.
Заслуг Мишель не отрицал,
Но он устал,
Причудник, модник, любимец дамский, их угодник.
Зачем-то прошептал «послушай»,
Убрал свои «собачьи уши».
Снял неудобный длинный фрак.
Итог:
Халат, ночной колпак.
Уж ночь.....
Не спит причудник , модник, любимец дамский, их угодник.
Стихи бездарные слагает,
Себя он этим забавляет.
«Ты - народ,
Я - Робеспьер.
Хлеба мне,
Вам - жёстких мер!»
«Ещё хотя бы пару строк».
Но сочинить он их не смог.
Ночь мысли быстро изымает.
Мишель,казалось, засыпает....
Как тихо, страшно, света нет!
Он видит чей-то силуэт!
И силуэт незванного знаком.
Только зачем,
Зачем явился в дом?
Ком к горлу подступает -
Робеспьер.
Романтик он,
Любитель жёстких мер?
Приблизился.
Ещё страшнее стало.
Где голова?
А страха тут не мало.
А голову гость нес под мышкой -
Мишель вгляделся,
странно, жутко слишком.
Ах этот гость,
Одет он в редингот -
Костюм кокарда украшает....
Тогда бы мы друг друга понимали!
Мишель испуган:
Это модник, любимец дамский, их угодник.
Дрожит,
То в жар, то в пот бросает,
А Робеспьер всё продолжает:
"И если взбумаешь там снова танцевать,
Покоя никогда не стоит тебе ждать!
Опять приду к тебе и вместе с братом!
.......Мишель проснулся
Новый модник?
Любимец дамский?
Их угодник?
- А где твои «собачьи уши»?
-Состриг,
Ведь Робеспьера я послушал.
Приятелю ответил он.
- Так умер Робеспьер!
Его могилу истоптал вчера как слон.
-Послушай,
Мне приснился страшный сон...
Приятель слушал с неохотой про кошмар.
«Схватил, мой друг, ты солнечный удар!
А я, Мишель, на Эранси отправлюсь в пляс,
Чтоб это оценил Баррас!»
Сейчас приятель удалится.
Ах, что же будет ему снится?
Какое ждёт его виденье?
На всё тут воля Провиденья.
Примечания:
Инкруябли - фрики эпохи Директории во Франции.
«Собачьи уши»- модная укладка, имитирующая причёску приговоренных к казни на гильотине.
Поль Баррас - один из термидорианцев; во времена Директории его салон пользовался популярностью.
11. Последний вечер
-Hon-hon, отчего ты не спишь? - раздался за спиной Камиля, усердно пишущего что-то, усталый голос его жены, Люсиль. Та вошла тихо, как кошка - вошла так, что Демулен даже этого не заметил. Простоволосая и взволнованная, в домашнем платье она стояла в дверях - он понимал, что должен ответить. Перо пришлось отложить в сторону. К работе он ещё успеет вернутся, а вот жена…… Правда, вдруг это их последний вечер. Вдруг……Демулен гнал эти назойливые мысли прочь, но они упорно отказывались уходить. Процесс дантонистов скоро начнётся….. Арест Фабра, его ссоры с Робеспьером, его исключение из Клуба Якобинцев. - Я пишу, моя Лолотта. - наконец сказал он. - Сражаюсь за свободу печати, которую у нас отнимают. А существуй хоть она одна, Франция могла бы стать свободной и счастливой! - эти пафосные монологи Демулена раньше совсем не интересовали Люсиль. Они ровным счётом не имели к ней никакого отношения. Она заботилась об их сыне Горации, а не о политике. Национальный Конвент, Комитет общественного спасения, Комитет общей безопасности - всё это раньше не входило в узкий круг её интересов. А сейчас, как только отношения Демулена и его бывшего друга, Робеспьера, испортились, как только на него стали совершать нападки, как только его исключили из Якобинского Клуба - Люсиль стала внимательной слушательницей подобных монологов. Стоило кому-то оскорбить Камиля, как для Люсиль он становился первым врагом после, разумеется, зловещих иностранцев вроде Питта с Кобургом. - Я в глазах этого Робеспьера и этого Сен-Жюста просто какой-то заговорщик. По их лицам видно - как смотрят на меня теперь. Можно ли это терпеть, чтобы не уважали людей 14 июля? - в гневном бессилии продолжал Демулен. - Наши имена не в почёте. Я с горечью говорю, но друзей у меня нет…. Или казнены или эмигрировали. Кто мне поможет? Для всех - я только борзописец. Если только мой друг Фрерон проявит хоть каплю преданности. - Я писала ему, Hon-hon. И знаешь, что он ответил мне? - Люсиль в этот момент напоминала разъяренную кошку, вот-вот готовую вонзить в кого-то свои коготки. - Он нагло, нагло пошутил, наш бывший друг. Я наизусть его слова помню: "Не обращайся за помощью, а лучше почаще развлекай мужа в его последние вечера." - Этого и следовало ожидать….. От меня отвернулись все. - томно заметил Камиль и задумался над шуткой Фрерона. Ведь в каждой шутке лишь доля шутки, а всё остальное - правда. Последний вечер…..Когда? Может, сегодня? Это возможно. Вдруг этой ночью его арестуют. Тик-так, тик-так - надоедливые часы отстукивали время оставшееся до полуночи. Всего пятнадцать минут. За окном шум. Но это же не шаги солдат? Нет. Просто прохожие. Какой он нервный, какой взволнованный…. Его друг, Дантон, вряд ли вёл бы себя так. Он, скорей всего, провёл бы приятно свой последний вечер не в тягостных переживаниях, а в компании очаровательных девиц и бокала вина. Пиры на 100 ливров…… Сладостные воспоминания. Так пусть сейчас повторится оно, не с таким размахом, но всё же. Если это последний вечер, то провести его надо хорошо. Так, чтобы потом не жалеть. -Лолотта, могу я попросить тебя принести вина? - почему-то весело сказал Демулен Люсиль. - Но, Hon-hon, не время пить вино. - замялась Люсиль. - Уж скоро полночь. И вновь эта пугающая тишина. А старинные часы всё стучат: тук-тук, тук-тук. -In vino veritas, как бы сказал Жорж Дантон. - со смехом парировал Камиль. - А как вернёшься , сыграй мне на пианино - ты так давно этого не делала. Люсиль пожала плечами - она никогда не могла знать, что придёт Демулену в голову. Если такова просьба, возражать не стоит. И вновь эти противные часы - их стук заглушает тихие шаги Люсиль. …….. До полуночи всего лишь пять минут. Камиль Демулен, продолжая писать статью, пил вино из хрустального бокала, а Люсиль играла на пианино прекрасную вальсовую мелодию - такую, что стоило закрыть глаза, как представлялась бальная зала времён Людовика XIV и танцующие силуэты изящных дам и господ. -Вальс был прекрасен, моя Лолотта! - сказал Камиль, когда Люсиль встала с круглого музыкального стула и направилась к мужу - вино взбодрило Демулена, тот был уже не бледным и понурым, а раскрасневшимся и даже улыбающимся. - Ты так весел, будто никакой опасности нет….-удивилась Люсиль. Ей и вправду было странно, что Демулен так резко повеселел. Дело в вине или всё же в чём-то другом? - Опасность, опасность…….- промурлыкал Камиль. - Ах, моя милая Лолотта, я верю, искренне верю, что если нам и суждено умереть, то наши души встретятся в Элизиуме. - и Демулен нежно обнял свою жену.
12. Элизиум
Революционный Париж погружался во тьму. Ночь медленно, но верно вступала в свои права. Свет в окнах гас, фонари спокойно освещали опустевшие улицы - не было никакой гарантии, однако, что предназначение этих фонарей не поменяется так, как это случилось в ночь Сентябрьских убийств. Париж - не Элизиум, любовь к беспорядкам может объявиться в любое время.
...... В доме на улице Французского театра две молодые женщины проводили очень тихий и ничем не примечательный вечер. Они сидели в уютных креслах у камина и беседовали - та, что постарше держала на коленях книгу. Та, что помладше, со значительным видом рассуждала о своём женском счастье.
- Надо благодарить Бога, Люсиль, за то, что у меня такой муж, как Жорж-Жак Дантон. Если бы мне не повезло с замужеством, то в лучшем случае я стала бы проституткой,а в худшем..... - тут мадам Дантон опустила глаза, никак не осмеливаясь сказать, что было бы в худшем. Эту досадную необходимость выполнила за неё Люсиль - уж она-то прекрасно знала, о чём не хотелось говорить мадам Дантон.
- Луиза, ты уже много раз повторяла, что не желаешь быть вязальщицей Робеспьера, сидеть денно и нощно подле гильотины и оскорблять осуждённых на казнь, ибо это великое преступление перед милосердием. - тут Люсиль передразнила Луизу. Она возвела глаза к небу и произнесла эти слова нудно и протяжно.
Ей показалось, что это задело её собеседницу. Однако Луиза только надула свои прелестные губки, в душе никак не отреагировав на эту насмешку. Она была очень доброй и набожной. Их мужья, Дантон и Демулен, были связаны узами дружбы. Люсиль часто приглашала её к себе домой. Так что Луизе незачем было ссориться со своей приятной, а иногда не очень, собеседницей. Конечно же, лучше сделать вид, что ничего не заметила и продолжить разговор. Рассудив так, мадам Дантон наконец сказала Люсиль, которая, казалось, ничего не замечала кроме своей книги:
- Так вот, ты говоришь, что гильотины не надо, нужно милосердие. Твой муж с тобой солидарен, а может, она нужнее всего людям. - Люсиль насторожилась: «Неужели мадам Дантон вдруг прониклась другими идеями? Отреклась от дела мужа?»
- К чему ты это? - сказала Люсиль, отложив в сторону большой философский труд. Книгу, которую читал Демулен и которую она взяла почитать на досуге.
- К тому, что гильотина - это путь в Элизиум, в обитель душ блаженных. А такое место всегда воспевали поэты и философы. Разве не о нём писали Вольтер и Руссо? - рассуждала мадам Дантон. - Это путь к Счастью, к Свободе.
Люсиль не знала, что делать - беседовать с Луизой или продолжать читать рассуждения достославного автора Века Просвещения. Ни то, ни другое не казалось ей особенно интересным, а потому отложив книгу, она просто замолчала. Ей наскучили слишком запутанные рассуждения автора и нудные умозаключения мадам Дантон. Но та всё продолжала говорить - делилась своими выводами, а Люсиль смотрела то в потолок, то на мерцающий огонь в камине. Постепенно её стало клонить в сон. Ещё мгновение - и она уже склонила свою голову и закрыла глаза. Ей почудилось, будто……
Ей почудилось, будто надпись «Vive la Republique!» под гром барабанов сверкнула на зловещем ноже гильотины. Беспощадная толпа взирала на это ужасное зрелище: голову её самой, Люсиль Демулен, той, что когда-то была хорошей женой и матерью, прежде чем бросить в корзину, подняли и показали народу. Париж радовался: один крик, затем другой, затем третий. В толпе переговаривались - обсуждали это уже весьма обыденное зрелище.
-Жаль, что сегодня казнили женщин. Бедняжки такие красивые. Что их там ждёт? - спросил какой-то участливый зритель.
-После смерти ничто, пустота! - ответил другой.
- А мне кажется, нет. После смерти есть жизнь, только другая. - послышался голос мадам Дантон. - Та жизнь, в которой всё лучше, в которой все счастливы.
Её слова проигнорировали. Глупости все говорить горазды. Мадам Дантон посмотрела в небо - голубое голубое, как рисуют в детских книжках или на наивных пастералях. Сияло солнце - внезапно ей почудилось, что она видит Люсиль, видит её призрачной. С распущенными кудрями - та поднимается ввысь, в идеальный мир, воспетый Руссо и Вольтером. Там, в том волшебном Элизиуме, она встретится с Камилем. Там нет ни фракций, ни вражды. Там - liberte, egalite, fraternite,а ещё - вечная любовь и вечная дружба. Это не Париж с его огненным темпераментом, это самое мирное и поэтичное место, какое только может существовать. Как Люсиль там хорошо - ради того, чтобы жить спокойно, стоило умереть. Вот сейчас, сейчас её позовёт Камиль. Сейчас он скажет……
«ЛЮСИЛЬ» - вдруг донеслось до неё. Кто это кричит? Кто смеет прерывать такой чудесный сон.
-Люсиль, просыпайся! - неохотно молодая женщина открыла глаза и повернулась к тому, кто так упорно её звал. Это был её муж, Камиль Демулен. Он только что вернулся из Якобинского Клуба,где обсуждал какой-то очень важный, но скучный для неё вопрос.
- Дорогой, мне снилось,что мы в Элизиуме, в раю. Может, размышления мадам Дантон….. - Люсиль обернулась: к счастью, Луиза уже ушла и не могла помешать их беседе.
- Не знаю, как насчёт Элизиума, но мы вполне можем себе позволить навестить нашего друга Дантона, к тому же у него сейчас очень весело. - засмеялся Камиль.
……Люсиль и Камиль шли по ночному Парижу. Светила луна. Казалось, город успокоился. Как быстро он переходил от мятежа к состоянию умиротворенности. - - «Элизиум, - думала Люсиль, идя рядом с любимым, - может быть, слишком часто мы мечтаем о невозможном, не замечая возможного. Может быть, Элизиум - это приятное мгновение, такое, как сейчас. Когда ты просто идёшь рядом с дорогим тебе человеком».
