Отключаю сознание как учили. Но все равно чувствую, как хрустит позвоночник. Главное не упасть пока будем вращаться. Сколько стилей танца мы уже использовали? Боюсь, будь здесь бабушка, или мой балетмейстер – мало б нам не показалось. Впрочем, народу похоже нравится. Музыка затихает, неужели скоро конец. Черт! В глазах темнеет! На последнем аккорде уже в полубессознательном состоянии, падая делаю кульбит, и встаю на одно колено тяжело дыша. К счастью, Тася успевает мне подыграть. Она исполняет вращение, двигаясь в духе маленьких лебедей, хватает меня за руку, откидываясь назад. Со стороны может показаться, что я держу её, но на самом деле, ее каблуки скользят по каменным плитам, из-за моего веса. К счастью роскошное бальное платье с пышными оборками, не позволяет зрителям видеть, как напряжены ее ноги. Пытаюсь улыбнуться. Тася помогает мне встать. Хормейстер благодарит зрителей и дает сигнал осветителям убрать свет. Так-то лучше. Силы возвращаются, дыхание восстанавливается. –Темнота да будь благословенно имя твое – шепчу как заклинанье умоляя фонари, не зажигаться хотя бы пару минут...
Прихожу в себя уже в кафе, меня пристроили возле окна, подложив под голову мягкий валик. Заслуженное мороженое, тает в розетке на высокой ножке. Нос улавливает – терпкий запах абрикоса и банана. Главное не клубника: терпеть её не могу – думаю отрешено, наблюдая как Рита и Катя кормят, друг друга сладостями – напротив меня. Получается это тепло под боком – Тася – думаю про себя, сил повернуться, уже нет. Подходит хормейстер, старый гном радостно потирает руки. Похоже неплохо наварился на торговцах, допущенных на концерт. Что, он хочет? Предлагает юным актрисам перейти к нему? Заманчиво, конечно. Но что, скажет Зоя Михайловна. На хор, мало кто ходит, а вот детский театр – всегда полон. Похоже моя мангуста думает так же, о чем и сообщает – Петру Игнатовичу. Гном еще некоторое время пытается нас уговорить, но даже Катя начинает думать, что петь в хоре не лучшая идея. – «Два часа надрывать горло, за кучку сладостей, чашку мороженого?» – нет уж увольте, так и говорит ее взгляд. Сама она молчит, но мавританка прекрасно понимает подругу. Ей и самой несладко пришлось, ведь пока златовласка пела, ей пришлось лежать, не шевелясь на влажных досках, да еще на шпагате. Представляю, как у неё теперь болит между ног!
Видя, что мы непреклонны хормейстер уходит, но видно, что он не сдался. Спина ровная, насколько позволяет горб, голова высоко поднята. Направился прямо к стойке. Но не успел заказать, как появился шофер. Похоже пора ехать. Забираемся в автобус. Поскольку уже темно – решено всех развести по домам. Те, кто живут рядом с кафе, уже ушли так, что нас немного. Нас, с Тасей, высаживают возле пожарки у озера. Прощаюсь с Ритой и Катей. До их нового дома почти километр. Но это ведь ненадолго, завтра снова встретимся – успокаиваем себя. Златовласка плачет, да и глаза Риты, на мокром месте. Еще секунда и все разревёмся. Все верно, мы пока еще дети. Сейчас, понятие времени для нас безгранично, и секунда расставания с друзьями – равна вечности.
Автобус отъехал. Пока не пропали габаритные огни, машем вслед затем, идем вдоль набережной взявшись за руки. Обернувшись, смотрю на заходящее солнце. Где-то там за туннелем, Лия нянчит своих сестер и братьев. Как бы мне хотелось сейчас навестить её, но… Прости милая, душой я с тобой, но разуму тело уже не подвластно. –«Так что и с катанием на лодке придется повременить» – мысленно извиняюсь я перед Тасей.
Пришли, на ногах словно гири. Мне помогают добраться до постели. Упал не пошевелиться. Тася, о чем-то шепчется с Таней. Включили ночник. – Побуду с ним пока не уснет – слышу голос подруги, перед тем как мерцающие блики на потолке, сливаются – в бесконечный багряный круг…
23.10.2022
Солнце преследовало меня, выжигало глаза, кожу, плоть, само сердце. Стеклянный замок – высоко в небе. Разбегаюсь, расправив крылья, и лечу подобно Икару, навстречу судьбе… Боль охватывает все тело, но нужно добраться. И вот вход! Спасен. Ныряю в проход оказавшись в огромном зале, но…
Стекло пропускает свет. Взгляд в небо. Ловушка! Крыша как гигантская линза и яркая точка рядом со мной растет, заставляя хрусталь плавиться. И некуда бежать. Однако взлетаю, ломая и режа крылья, об острые грани, и падаю вниз. Обездвиженный, обессиленный, без желания сражаться. Огонь все ближе. Зажмуриваюсь, готовясь к концу. Но внезапно понимаю иррациональность происходящего. Нереально. Такого не может быть, нужно проснуться, силюсь открыть глаза. Уже не сплю, но свет не исчезает. И жаркий солнца луч, уже в реале терзает плоть.
– Уф – глаза широко раскрыты, заслоняюсь от света рукой. Моя кровать, моя комната. Стул рядом пуст. Но явно, на нем кто-то сидел. Судя по положению солнца – часов восемь. Сколько же я проспал. Есть не хочется, однако ногти отросли. Что за странный шум, словно работает двигатель? Выпрыгиваю из кровати, несусь к окну. Отдернув шторы вижу – машина красная москвич? По виду новая совсем, а за рулем отец и мама рядом с ним. В изящной шляпке в платьице из тех, что лишь модели носят и актрисы. А сзади них пакеты и подарки – так думаю. И сколько же их там. Свет слишком яркий, вновь болят глаза, закрывши шторы, падаю в постель.
И думаю – о, грезах. И как понять, где грань, что разделяет сон, реальность? Весь этот мир, казалось бы, сейчас объят быть радостью был должен, не печалью. Но почему грущу? Причина в чем? Родители приехали, и в целом все хорошо. Но прежний мир разбит. Осколки разлетаются по кругу. Смогу ли я теперь, как прежде, друзей своих увидеть? С другой же стороны, свобода хорошо. Но и когда родители на месте мне спокойней. Вот так ирония. Неожиданно я понимаю, что соскучился по маминой улыбке, по отцу. Да что там думать. Во дворе машина. Быть может мне позволят сесть за руль? Не думаю, что взяли напрокат. Что-то подсказывает мне, что этот пузатый «поросёнок» теперь с нами надолго. В сознании видения будущего. Поездки на огород, в лес по грибы. Я вижу себя с пластмассовой рапирой в руке, сшибающим высокие травы. И облака сгущаются над морем, и горы крымские видны. Одна беда, сиденья маловаты, получится еще взять одного, от силы двух, неполных пассажира. К примеру – Тасю с Лией, или нет, сначала покатаем Риту с Катей. Мне хочется увидеть златовласку, плескающейся в зелени волны. А «Маугли» пусть достаёт кокосы с верхушек пальм. Рассердится? Пожалуй да. Не стану так шутить.
А ведь теперь, можно и к Алге съездить. Надо лишь, узнать у её дяди точный адрес. Машина — это круто. И теперь она не дедушкина, а взаправду наша. Но все же, стоило б узнать детали.
Воодушевлённый новыми надеждами вскакиваю с кровати, несусь к двери, и получаю последней прямо по лбу. В глазах темнеет, падаю, плачу. Не то чтоб, больно, но…
– Та какого! – ругается отец, едва удержав, тяжелые коробки. Одна из них крениться, и, кажется, падает на меня. Зажмуриваюсь. Ничего не происходит. Открываю глаза в этот момент появляется мама. Садится рядом, утирая мне слезы – носовым платком. Он такой же белый как её платье с алой каемкой по краям. Не в силах удержаться, рыдаю на ее груди. – Эй, ну тише, ты же меня всю перемажешь – восклицает мама отстраняясь
– А ты не кричи на ребенка – это она уже отцу. – Так эта сука… Кстати тут для тебя кое-что есть – смягчается папа, доставая из кипы свертков нечто большое, обвязанное алой лентой. Прекратив плакать, хватаю подарок. Срываю обертку. Кукла? Похоже мама читает удивление в моих глазах. Хмурится? Становится страшно, прячусь за папу. Интересно, о чем думает? Неужели опять начнёт сокрушаться, что я не её ребенок, и что где-то там сейчас, её родное дитя мучается в приюте, или колонии. А если все же обратиться в милицию, чтоб найти того, кого я заменил? Невольно вспомнилась книга – «Принц и нищий» – Марк Твена. Неужели действительно я занимаю место несчастной принцессы. Не может быть. Мои волосы, мои брови, как у сестры отца. Во мне дедушкины черты, и все это видят. Правда об этом говорили лишь те, кто знаком с нашей семьей. Не было ли это попыткой сблизиться с бабушкой? Шмыгаю носом. Нет надо быть сильным. И даже если пропавшего ребенка найдут, и это будет девочка? Не выкинут же меня? Все же это СССР, а не Зимбабве. В журнале – «Вокруг Света», я видел голодных обездоленных детей – это было ужасно…
О приютах ходили разные слухи, но все они подтверждали – это не дом. А колония? Меня аж передёрнуло. Стало до ужаса жаль, неизвестную девочку чье место я занял. И…
– Да все верно, скоро школа в любом случае пора стричься – наконец произносит мама и порывшись в кошельке достает и дает отцу два рубля с мелочью. – Как закончите, купишь ему что-нибудь, чтоб не грустил – добавляет она, покидая комнату.
– Я недоуменно поглядываю на отца в то время, как он пересчитывает деньги. – Ну, что пойдем что ли – наконец произносит папа, открывая шкаф и бросая мне футболку с изображением Незнайки и такие же штанишки. Я ещё не совсем понимаю в чем дело, но чувствую дамоклов меч, нависший над… Моей головой? Стрижка. И что здесь такого? Хотя обычно меня ровняет бабушка, а в парикмахерской, я еще не был. По крайней мере, на моей памяти…
Дорога залита солнцем, идем пешком, а так хотелось прокатиться. Впрочем, тут недалеко свернуть возле пожарки, пройти жилой дом, а там уже папина работа. В горку идти тяжело. Гудрон нагрелся, прилипая к подошвам сандалий. Воздух как раскален. Пейзаж расплывается перед глазами. Сколько же мы провозились. Это ж надо выйти в самый солнцепек. Но – поздняк вертаться – как говорит папа. И тут я с ним согласен. С мамой шутки плохи, не выполним задание все равно пошлет. А шлепать второй раз по жаре…
Попроситься на ручки? Папа такой большой может гирю одной рукой поднять. Правда и я заметно вырос. Нет, пожалуй, не стоит. Тем боле обувь грязная, а на нем светлые брюки и рубашка. Что ж идем дальше. Слева через дорогу – футбольное поле, но никто не играет. Обычно здесь всегда полно ребятишек. Может из-за жары? Поглядываю на раскалённое небо. Синь то какая. Глубокая безграничная. Даже пролетающий самолет, столь четко виден, что кажется игрушкой. О, направо универмаг! Может – забежим? Там тень и прохладно. Странно, поднявшись по небольшой лестнице, направляемся прямо к служебному входу – Дома Быта. Парикмахерская на втором этаже – вспоминаю я. А тут, если идти по коридору направо сварщики, налево ремонт обуви, дале холл и весь остальной нижний этаж – фотография, и зал янтарщиков. Хотя давно тут не был, может, что поменялось. От входа проходим мимо душевых. Теперь направо лестничный проем. Поднялись на второй этаж. Вышли в коридор, тут бухгалтерия, отдел кадров – в общем начальство обитает. Проходим до конца, за дверью тоже холл, но поменьше. Сбоку ремонт часов, Мужской зал по прямой, а женский сразу направо. А вот и приемная. Строгая незнакомая тетка на кассе, что-то бормочет в ретранслятор. Появляется смуглая девушка – то же, что ли новенькая? Однако отец похоже её знает. О чем-то шепчутся, затем, парикмахерша берет меня за руку и ведет за собой…
«Да расчёсывай ты уже, хватит отцу глазки строить» – зло думаю про себя, рассматривая разложенные на столе инструменты: машинки, ножницы скальпель, какие-то крючочки, палочки, стоп, а это для чего? Длинная спица, да еще и с резьбой. Наверно на такой грешников в аду жарят. Надеюсь, кроме волос ничего трогать не будут. От нечего делать читаю надпись на кувертной карте – «Мастер третьего разряда – Арсентьева Мария Павловна». Это она то Павловна? Написали б – Гюльчатай Огнык – и то быстрей бы поверил. Впрочем, СССР – страна больших возможностей тут и – Хнык – займет достойное место. Неожиданно – чувствую себя единым со всем громадным многонациональным народом. И гордость за Союз Республик и вера в правое дело – партии, правительства. «В общем надо кончать слушать радио» – думаю про себя слегка зевая.
– А деточка наклони голову – неожиданно произносит – Павловна и мое лицо полностью погружается в таз, стоящий на стойке кресла, как на подставке. – «Когда успела то» – думаю про себя, отфыркиваясь, пока на мои волосы льют, какою-то жидкость. – А нужно ли? – спрашивает отец, уже по запаху оценив дороговизну средства. – Да не волнуйся ты дорогой. Будет твоя деточка красавица – радостно произносит Марина, кидая на папу кокетливый взгляд. – Мальчик это – выдавливает из себя отец, но парикмахерша, его похоже не слушает. – Ах какой локон резать жалко. Но зато голова легкая будет. – Наклоняется она уже ко мне. – Не волнуйся, я этот волос знаю – растёт как ряска… – произносит Марина, смазывая мою причёску каким-то гелем. Таз и подставка уже, исчезли, вокруг шеи обернуто полотенце. Еще одно прикрывает грудь и колени. – «А вот бабушке хватало и простыни» – «вот, что значит – Мастер третьего класса» – думаю про себя. Расчёска легко скользит, почти не дёргая. Колтуны – словно сами распускаются. Так хорошо мне не было, со встречи с, Алге. Невиданное мастерство. Ножницы и расческа в её руках как парные мечи – «онна-бугэйсе». В зеркале наблюдаю, как моя голова постепенно приобретает округлый вид. Зажужжала машинка. Холодный метал – обжигает шею. – Не крутись! – приказывает Марина, и я послушно замираю – наклонив голову. – Ну вот и все – произносит парикмахер, брызгая мне на прическу, одеколоном. – «Что можно вставать?» – волосы собирают в мешок, полотенца уже исчезли. Мягкая щетка – гуляет по спине и плечам. – «Ну и обкорнали же тебя брат» – криво улыбаюсь, двойнику с зазеркалья, с трудом поднимаясь с насиженного места. Разминаю плечи. Все время хочется дотронуться до шеи. Колко! Ничего привыкну. Что это в глазах? Слезы? Нет мне не больно, неужели жалко волос?
Приближаемся к кассе. Отец бледный, идет как на голгофу. Строгая Тетка – быстро что-то считает затем, выписывает квитанцию. – Два рубля десять копеек? – да тут, и вправду впору схватится за голову. Обычно папа спорит за каждую монету, но тут почему-то молчит. Лезет в карман, отсчитывает деньги. Его тяжкий вздох, наверняка слышно на Аляске.
Неожиданно появляется смуглянка. – Кларисия Разумовна скидка сделай, я тут собрала – говорит Павловна – показывая в мешке свой улов. – А, так волос сдавать пришли, так бы сказали – хмурится женщина, заметив мои слезы. – Хорошо целковый сбавлю – произносит она, выписывая новый счет. Папа бурчит что-то вроде – мужская стрижка – десять копеек – но кассирша бросает на него презрительный взгляд, и мы поспешно ретируемся. Уже спускаясь по лестнице, слышу, как Разумовна дает волю, своему гневу – Вот ведь сволочь – дочь обрил, чтоб на пиво сэкономить. Ты видела бумажка, второй рубль, явно женским ногтем прижата была. Небось жена дала два с полтиной – базовая стрижка для девочки, а эта тварь. Эх, такой же как мой муж – не удержавшись всплакнула кассирша. Да, что вы – какай жена, вдовец он! – грустно произносит смуглянка. Одна ребенка растит. Мальчика. Милый деточка. Себе заберу… и его тоже заберу…
– «Интересно про кого это она, неужели про папу?» – думаю про себя, спускаясь в холл.
Приемная фотоателье на кассе никого.
***
Прихожу в себя уже в кафе, меня пристроили возле окна, подложив под голову мягкий валик. Заслуженное мороженое, тает в розетке на высокой ножке. Нос улавливает – терпкий запах абрикоса и банана. Главное не клубника: терпеть её не могу – думаю отрешено, наблюдая как Рита и Катя кормят, друг друга сладостями – напротив меня. Получается это тепло под боком – Тася – думаю про себя, сил повернуться, уже нет. Подходит хормейстер, старый гном радостно потирает руки. Похоже неплохо наварился на торговцах, допущенных на концерт. Что, он хочет? Предлагает юным актрисам перейти к нему? Заманчиво, конечно. Но что, скажет Зоя Михайловна. На хор, мало кто ходит, а вот детский театр – всегда полон. Похоже моя мангуста думает так же, о чем и сообщает – Петру Игнатовичу. Гном еще некоторое время пытается нас уговорить, но даже Катя начинает думать, что петь в хоре не лучшая идея. – «Два часа надрывать горло, за кучку сладостей, чашку мороженого?» – нет уж увольте, так и говорит ее взгляд. Сама она молчит, но мавританка прекрасно понимает подругу. Ей и самой несладко пришлось, ведь пока златовласка пела, ей пришлось лежать, не шевелясь на влажных досках, да еще на шпагате. Представляю, как у неё теперь болит между ног!
Видя, что мы непреклонны хормейстер уходит, но видно, что он не сдался. Спина ровная, насколько позволяет горб, голова высоко поднята. Направился прямо к стойке. Но не успел заказать, как появился шофер. Похоже пора ехать. Забираемся в автобус. Поскольку уже темно – решено всех развести по домам. Те, кто живут рядом с кафе, уже ушли так, что нас немного. Нас, с Тасей, высаживают возле пожарки у озера. Прощаюсь с Ритой и Катей. До их нового дома почти километр. Но это ведь ненадолго, завтра снова встретимся – успокаиваем себя. Златовласка плачет, да и глаза Риты, на мокром месте. Еще секунда и все разревёмся. Все верно, мы пока еще дети. Сейчас, понятие времени для нас безгранично, и секунда расставания с друзьями – равна вечности.
Автобус отъехал. Пока не пропали габаритные огни, машем вслед затем, идем вдоль набережной взявшись за руки. Обернувшись, смотрю на заходящее солнце. Где-то там за туннелем, Лия нянчит своих сестер и братьев. Как бы мне хотелось сейчас навестить её, но… Прости милая, душой я с тобой, но разуму тело уже не подвластно. –«Так что и с катанием на лодке придется повременить» – мысленно извиняюсь я перед Тасей.
Пришли, на ногах словно гири. Мне помогают добраться до постели. Упал не пошевелиться. Тася, о чем-то шепчется с Таней. Включили ночник. – Побуду с ним пока не уснет – слышу голос подруги, перед тем как мерцающие блики на потолке, сливаются – в бесконечный багряный круг…
23.10.2022
Глава 8. «...И свет сквозь веки – розовое море...»
Солнце преследовало меня, выжигало глаза, кожу, плоть, само сердце. Стеклянный замок – высоко в небе. Разбегаюсь, расправив крылья, и лечу подобно Икару, навстречу судьбе… Боль охватывает все тело, но нужно добраться. И вот вход! Спасен. Ныряю в проход оказавшись в огромном зале, но…
Стекло пропускает свет. Взгляд в небо. Ловушка! Крыша как гигантская линза и яркая точка рядом со мной растет, заставляя хрусталь плавиться. И некуда бежать. Однако взлетаю, ломая и режа крылья, об острые грани, и падаю вниз. Обездвиженный, обессиленный, без желания сражаться. Огонь все ближе. Зажмуриваюсь, готовясь к концу. Но внезапно понимаю иррациональность происходящего. Нереально. Такого не может быть, нужно проснуться, силюсь открыть глаза. Уже не сплю, но свет не исчезает. И жаркий солнца луч, уже в реале терзает плоть.
– Уф – глаза широко раскрыты, заслоняюсь от света рукой. Моя кровать, моя комната. Стул рядом пуст. Но явно, на нем кто-то сидел. Судя по положению солнца – часов восемь. Сколько же я проспал. Есть не хочется, однако ногти отросли. Что за странный шум, словно работает двигатель? Выпрыгиваю из кровати, несусь к окну. Отдернув шторы вижу – машина красная москвич? По виду новая совсем, а за рулем отец и мама рядом с ним. В изящной шляпке в платьице из тех, что лишь модели носят и актрисы. А сзади них пакеты и подарки – так думаю. И сколько же их там. Свет слишком яркий, вновь болят глаза, закрывши шторы, падаю в постель.
И думаю – о, грезах. И как понять, где грань, что разделяет сон, реальность? Весь этот мир, казалось бы, сейчас объят быть радостью был должен, не печалью. Но почему грущу? Причина в чем? Родители приехали, и в целом все хорошо. Но прежний мир разбит. Осколки разлетаются по кругу. Смогу ли я теперь, как прежде, друзей своих увидеть? С другой же стороны, свобода хорошо. Но и когда родители на месте мне спокойней. Вот так ирония. Неожиданно я понимаю, что соскучился по маминой улыбке, по отцу. Да что там думать. Во дворе машина. Быть может мне позволят сесть за руль? Не думаю, что взяли напрокат. Что-то подсказывает мне, что этот пузатый «поросёнок» теперь с нами надолго. В сознании видения будущего. Поездки на огород, в лес по грибы. Я вижу себя с пластмассовой рапирой в руке, сшибающим высокие травы. И облака сгущаются над морем, и горы крымские видны. Одна беда, сиденья маловаты, получится еще взять одного, от силы двух, неполных пассажира. К примеру – Тасю с Лией, или нет, сначала покатаем Риту с Катей. Мне хочется увидеть златовласку, плескающейся в зелени волны. А «Маугли» пусть достаёт кокосы с верхушек пальм. Рассердится? Пожалуй да. Не стану так шутить.
А ведь теперь, можно и к Алге съездить. Надо лишь, узнать у её дяди точный адрес. Машина — это круто. И теперь она не дедушкина, а взаправду наша. Но все же, стоило б узнать детали.
Воодушевлённый новыми надеждами вскакиваю с кровати, несусь к двери, и получаю последней прямо по лбу. В глазах темнеет, падаю, плачу. Не то чтоб, больно, но…
– Та какого! – ругается отец, едва удержав, тяжелые коробки. Одна из них крениться, и, кажется, падает на меня. Зажмуриваюсь. Ничего не происходит. Открываю глаза в этот момент появляется мама. Садится рядом, утирая мне слезы – носовым платком. Он такой же белый как её платье с алой каемкой по краям. Не в силах удержаться, рыдаю на ее груди. – Эй, ну тише, ты же меня всю перемажешь – восклицает мама отстраняясь
– А ты не кричи на ребенка – это она уже отцу. – Так эта сука… Кстати тут для тебя кое-что есть – смягчается папа, доставая из кипы свертков нечто большое, обвязанное алой лентой. Прекратив плакать, хватаю подарок. Срываю обертку. Кукла? Похоже мама читает удивление в моих глазах. Хмурится? Становится страшно, прячусь за папу. Интересно, о чем думает? Неужели опять начнёт сокрушаться, что я не её ребенок, и что где-то там сейчас, её родное дитя мучается в приюте, или колонии. А если все же обратиться в милицию, чтоб найти того, кого я заменил? Невольно вспомнилась книга – «Принц и нищий» – Марк Твена. Неужели действительно я занимаю место несчастной принцессы. Не может быть. Мои волосы, мои брови, как у сестры отца. Во мне дедушкины черты, и все это видят. Правда об этом говорили лишь те, кто знаком с нашей семьей. Не было ли это попыткой сблизиться с бабушкой? Шмыгаю носом. Нет надо быть сильным. И даже если пропавшего ребенка найдут, и это будет девочка? Не выкинут же меня? Все же это СССР, а не Зимбабве. В журнале – «Вокруг Света», я видел голодных обездоленных детей – это было ужасно…
О приютах ходили разные слухи, но все они подтверждали – это не дом. А колония? Меня аж передёрнуло. Стало до ужаса жаль, неизвестную девочку чье место я занял. И…
– Да все верно, скоро школа в любом случае пора стричься – наконец произносит мама и порывшись в кошельке достает и дает отцу два рубля с мелочью. – Как закончите, купишь ему что-нибудь, чтоб не грустил – добавляет она, покидая комнату.
– Я недоуменно поглядываю на отца в то время, как он пересчитывает деньги. – Ну, что пойдем что ли – наконец произносит папа, открывая шкаф и бросая мне футболку с изображением Незнайки и такие же штанишки. Я ещё не совсем понимаю в чем дело, но чувствую дамоклов меч, нависший над… Моей головой? Стрижка. И что здесь такого? Хотя обычно меня ровняет бабушка, а в парикмахерской, я еще не был. По крайней мере, на моей памяти…
Дорога залита солнцем, идем пешком, а так хотелось прокатиться. Впрочем, тут недалеко свернуть возле пожарки, пройти жилой дом, а там уже папина работа. В горку идти тяжело. Гудрон нагрелся, прилипая к подошвам сандалий. Воздух как раскален. Пейзаж расплывается перед глазами. Сколько же мы провозились. Это ж надо выйти в самый солнцепек. Но – поздняк вертаться – как говорит папа. И тут я с ним согласен. С мамой шутки плохи, не выполним задание все равно пошлет. А шлепать второй раз по жаре…
Попроситься на ручки? Папа такой большой может гирю одной рукой поднять. Правда и я заметно вырос. Нет, пожалуй, не стоит. Тем боле обувь грязная, а на нем светлые брюки и рубашка. Что ж идем дальше. Слева через дорогу – футбольное поле, но никто не играет. Обычно здесь всегда полно ребятишек. Может из-за жары? Поглядываю на раскалённое небо. Синь то какая. Глубокая безграничная. Даже пролетающий самолет, столь четко виден, что кажется игрушкой. О, направо универмаг! Может – забежим? Там тень и прохладно. Странно, поднявшись по небольшой лестнице, направляемся прямо к служебному входу – Дома Быта. Парикмахерская на втором этаже – вспоминаю я. А тут, если идти по коридору направо сварщики, налево ремонт обуви, дале холл и весь остальной нижний этаж – фотография, и зал янтарщиков. Хотя давно тут не был, может, что поменялось. От входа проходим мимо душевых. Теперь направо лестничный проем. Поднялись на второй этаж. Вышли в коридор, тут бухгалтерия, отдел кадров – в общем начальство обитает. Проходим до конца, за дверью тоже холл, но поменьше. Сбоку ремонт часов, Мужской зал по прямой, а женский сразу направо. А вот и приемная. Строгая незнакомая тетка на кассе, что-то бормочет в ретранслятор. Появляется смуглая девушка – то же, что ли новенькая? Однако отец похоже её знает. О чем-то шепчутся, затем, парикмахерша берет меня за руку и ведет за собой…
«Да расчёсывай ты уже, хватит отцу глазки строить» – зло думаю про себя, рассматривая разложенные на столе инструменты: машинки, ножницы скальпель, какие-то крючочки, палочки, стоп, а это для чего? Длинная спица, да еще и с резьбой. Наверно на такой грешников в аду жарят. Надеюсь, кроме волос ничего трогать не будут. От нечего делать читаю надпись на кувертной карте – «Мастер третьего разряда – Арсентьева Мария Павловна». Это она то Павловна? Написали б – Гюльчатай Огнык – и то быстрей бы поверил. Впрочем, СССР – страна больших возможностей тут и – Хнык – займет достойное место. Неожиданно – чувствую себя единым со всем громадным многонациональным народом. И гордость за Союз Республик и вера в правое дело – партии, правительства. «В общем надо кончать слушать радио» – думаю про себя слегка зевая.
– А деточка наклони голову – неожиданно произносит – Павловна и мое лицо полностью погружается в таз, стоящий на стойке кресла, как на подставке. – «Когда успела то» – думаю про себя, отфыркиваясь, пока на мои волосы льют, какою-то жидкость. – А нужно ли? – спрашивает отец, уже по запаху оценив дороговизну средства. – Да не волнуйся ты дорогой. Будет твоя деточка красавица – радостно произносит Марина, кидая на папу кокетливый взгляд. – Мальчик это – выдавливает из себя отец, но парикмахерша, его похоже не слушает. – Ах какой локон резать жалко. Но зато голова легкая будет. – Наклоняется она уже ко мне. – Не волнуйся, я этот волос знаю – растёт как ряска… – произносит Марина, смазывая мою причёску каким-то гелем. Таз и подставка уже, исчезли, вокруг шеи обернуто полотенце. Еще одно прикрывает грудь и колени. – «А вот бабушке хватало и простыни» – «вот, что значит – Мастер третьего класса» – думаю про себя. Расчёска легко скользит, почти не дёргая. Колтуны – словно сами распускаются. Так хорошо мне не было, со встречи с, Алге. Невиданное мастерство. Ножницы и расческа в её руках как парные мечи – «онна-бугэйсе». В зеркале наблюдаю, как моя голова постепенно приобретает округлый вид. Зажужжала машинка. Холодный метал – обжигает шею. – Не крутись! – приказывает Марина, и я послушно замираю – наклонив голову. – Ну вот и все – произносит парикмахер, брызгая мне на прическу, одеколоном. – «Что можно вставать?» – волосы собирают в мешок, полотенца уже исчезли. Мягкая щетка – гуляет по спине и плечам. – «Ну и обкорнали же тебя брат» – криво улыбаюсь, двойнику с зазеркалья, с трудом поднимаясь с насиженного места. Разминаю плечи. Все время хочется дотронуться до шеи. Колко! Ничего привыкну. Что это в глазах? Слезы? Нет мне не больно, неужели жалко волос?
Приближаемся к кассе. Отец бледный, идет как на голгофу. Строгая Тетка – быстро что-то считает затем, выписывает квитанцию. – Два рубля десять копеек? – да тут, и вправду впору схватится за голову. Обычно папа спорит за каждую монету, но тут почему-то молчит. Лезет в карман, отсчитывает деньги. Его тяжкий вздох, наверняка слышно на Аляске.
Неожиданно появляется смуглянка. – Кларисия Разумовна скидка сделай, я тут собрала – говорит Павловна – показывая в мешке свой улов. – А, так волос сдавать пришли, так бы сказали – хмурится женщина, заметив мои слезы. – Хорошо целковый сбавлю – произносит она, выписывая новый счет. Папа бурчит что-то вроде – мужская стрижка – десять копеек – но кассирша бросает на него презрительный взгляд, и мы поспешно ретируемся. Уже спускаясь по лестнице, слышу, как Разумовна дает волю, своему гневу – Вот ведь сволочь – дочь обрил, чтоб на пиво сэкономить. Ты видела бумажка, второй рубль, явно женским ногтем прижата была. Небось жена дала два с полтиной – базовая стрижка для девочки, а эта тварь. Эх, такой же как мой муж – не удержавшись всплакнула кассирша. Да, что вы – какай жена, вдовец он! – грустно произносит смуглянка. Одна ребенка растит. Мальчика. Милый деточка. Себе заберу… и его тоже заберу…
– «Интересно про кого это она, неужели про папу?» – думаю про себя, спускаясь в холл.
Приемная фотоателье на кассе никого.
