– А когда молодые проснутся, найдут ребенка, рядом с собой, или в капусте. – Неожиданно добавляет Катя, но пугаясь собственного голоса, смущается, пряча лицо в волосах.
Тася и Рита несколько удивлены резвостью подопечной, но одобрительно кивают, подтверждая её слова. Припоминаю легенду, о красавице Антигоне – обращенную Герой в аиста, а также сказку – Г.Х. Андерсона – так же хочу, вставить слово, но передумываю. Слишком уж много, остается за кадром. Версия с капустой – полна, белых пятен. Ну, собирали, её крестьянки, и что с этого? И даже если не хотели, чтоб бог забрал новорождённого. Этот самый младенец, не из земли же вырос? Как бы не казалось странно, но версия, когда ребенок появляется из живота почему-то стала мне казаться боле реалистичной, чем остальные теории.
– Нет – упрямится Лия, не желая сдаваться. – Нужно лишь потереться о жениха, а потом ждать, когда ребенок из животика вылезет. – Выкрикивает она, уверенно оглядывая присутствующих.
– Ха-ха – Смеётся Рита. Ты детей то видела. Они – больше куклы. А животик, то маленький – Слегка басит, она, похлопывая себя, по мускулистому прессу.
– А у моей мамы живот каждый год растет – едва не плачет Лия, – а, ещё молочко появляется. Вот тут – хлопает она себя, по груди.
Тут, мне сказать нечего. Моя мама всегда оставалась стройной. На огородных грядках в саду – ползали лишь гусеницы. Аистов я, конечно, видел, но они предпочитали гнездиться – на телеграфных столбах.
Что касается молока. Бабушка говорила – я был слишком слаб, чтоб питаться сам, поэтому меня сразу приучили к бутылке.
Смесь была приторно сладкой, и я был рад, когда смог попробовать что-то другое. Не манную кашу, конечно. Хотя, если с изюмом…
– Значит живот должен вырасти, если потереться о жениха. – Задумчиво пробормотала Тася, пытаясь осмыслить новую информацию.
«А как это тереться?» — с огоньком в глазах спросила Рита.
«Этого мне, не хватало» – с ужасом подумал я – представив её массивное тело, на своих коленях.
Сейчас бы я сказал: «Надо ж, так проколоться, на последнем квесте». – Куда так торопился? Остались бы с Катей наедине, по-тихому завели ребенка, а потом всем объяснили, что его принес аист. Думаю, из-за одного малыша, мама бы не стала ругаться. А если я приведу домой, этакую ораву, да ещё с голодными детьми?
О тяжких, мыслей в глазах у меня потемнело. И я не услышал, как в предбанник, вошла воспитательница.
– Так! – грозно воскликнула Татьяна Петровна – разглядывая нашу дружную, чумазую компанию. Я поднял взор. Неудивительно, что она не в духе. Массивная грудь, тяжело вздымается, локоны –прилипли ко лбу и плечам. На руках и лодыжках пена. Батистовая сорочка, облепила тело, став едва ли не серой, от пота. Видимо, пока мы болтали, она вручную отстирывала, оттирала, а возможно и развешивала, нашу одежду.
Заметив воспитательницу, Рита как-то странно ойкнула, кинулась ко мне, схватила Лию (которая от страха, тут же заверещала) – и бросилась прямиком под душ – но тут же выскочила обратно: вода – была ледяной.
– Допрыгалась – хмуро улыбнулась Наталья, подходя к мавританке и забирая у неё дрожащую рыжую.
– А я, ведь говорила – центральное отопление – автоматически отключается через час, после включения. Чем вы вообще занимались всё, это время? – Три часа прошло, а вы всё такие же грязные. – Слегка удивленно, спросила она.
– Мы – раз–з–з–з – говаривали. – стуча зубами ответила мавританка, пряча руки под мышками и слегка приседая.
– Даже боюсь спросить, о чем пятеро детей, среди которых один мальчик, могут говорить целых три часа, забыв, о голоде, сне. И, о не помытых писях – устало произнесла она – не преминув одарить мавританку – испепеляющим взглядом.
А у него, не пися, а писюн – неожиданно доложила, согревшаяся на руках воспитательницы Лия.
– Все верно, он же мальчик – уголками губ улыбнулась Татьяна, тяжело присев рядом с Катей, на скамейку. – Ох цыплятки вы мои – Вздохнула она, широко расправив руки, и потянувшись всем телом. Лия не преминула этим воспользоваться, тут же удобно устроившись у женщины на коленях, по своему обыкновению стала – обыскивать и ощупывать её тело.
Воспитательница похоже так устала, что даже двинутся не могла. Рыжая, воспользовавшись этим, нащупала под сорочкой сосок и присосалась к нему.
Молчаливая Катя, не собираясь довольствоваться малым, вытянула на поверхность вторую грудь и последовала примеру рыжей.
«Держит словно крынку с молоком: крепко двумя руками» – невольно подумал я, вдруг пожелав оказаться на её месте. В животе заурчало. Катя вздрогнула, а вслед за ней, Татьяна слегка вскрикнула и открыла глаза.
– Ох цыплятки вы мои – в полудреме пробормотала женщина – отдирая Лию, от своей левой груди. Знаю проголодались – Вздохнула она, автоматически погладив златовласку по голове.
– Катя! – Недоуменно спрашивает воспитательница, встречаясь, со взором «щенячьих глаз».
– «А ведь, верно, как щенок, или теленок» – думаю я, наблюдая, как сосредоточено моя наречённая, пытается добыть молоко…
Однажды мне довелось видеть, как обезьяна кормила детеныша. Маленького с розовым животиком – едва прикрытого мехом. Худой с тонкими лапами. Он обхватил грудь матери обеими руками, и пил так жадно – будто его год не кормили. Обезьяна была непоседой, вскоре ей надоело сидеть на месте, и она – встала – не обращая внимания на ребенка. Тот держался как мог, но грудь у шимпанзе – плоская: лапы соскальзывали – и вскоре, он повис, держась за сосок, одними губами.
Почему я вспомнил об этом. Может тот детёныш, напомнил мне Катю?
– Ну вот я же говорила – всё выпили! – разводит руками Лия, видя, как златовласка отлепляется от соска. Катя утирает губы, с недоумением смотрит на массивную грудь, не понимая, как такая большая емкость, могла оказаться пустой.
Воспитательница, вздыхая поправляет сорочку. Затем, шепча слова, утешения – пробует обнять девочку, но та, как дикий зверёк вырывается и прячется за спиной мавританки.
– Ладно Рита, вода согрелась ты займись Катей, а я малышами. – Вздохнув произносит Наталья, доставая с полки, над головой – банный набор….
Далее всё, как в мыльной пене. Глаза не открыть. Голоса и шорохи – заглушает шум воды. Мы с Лией стоим на скамейке: на той же, где сидели. А воспитательница сосредоточенно растирает нас чем-то похожим на сплетённые вместе веревки. Те мочалки, которыми я мылся раньше, всегда были нежными, а эта, как будто сдирает кожу. Но кровь быстрей бежит по венам. И телу горячо. И ощущения легкости, во всех членах. Снова принялись за голову. Я чувствую, как сильные руки, массируют мою кожу под волосами. Затем спускаются вдоль шеи, захватывая спутавшейся грязные сосульки распрямляя и растирая их между ладонями.
Вот к лицу прикасается мягкая губка – стирая густую пену и мыло. Теперь можно открыть глаза. Пытаюсь проморгаться, затем осматриваюсь. Лия рядом со мной напоминает снеговика. Впрочем, я выгляжу так же. Мавританка надраивает Катю. В воздух взлетают клочья пены, опадая на каменистый пол – снежными хлопьями. Тася которая даже не начинала мыться стоит возле подруг, держа в руках деревянное ведро. То ли, чтоб окатить их водой, то ли, просто ждет своей очереди.
Эй, алее гараж! – теребит меня за плечо – воспитательница.
– Мальчик проснись – снова произносит она, убирая челку с моего лба, а затем машет перед глазами рукой.
– Заснул соня – Улыбается Татьяна. Писю, сам будешь мыть, или помочь? – спрашивает женщина, закручивая из моей прически – своеобразные рожки.
– У мальчиков не пися, а писюн – неожиданно произносит «пенный снеговик» рядом со мной.
– У больших мальчиков, да – пытается возразить воспитательница. А у такой крошки с рожками… – Ну так, что сам вымоешь? – обратилась она ко мне.
Я в растерянности. До сих пор меня просто сажали в ванну, и там всё само отмокало. Был, конечно, случай на юге. Тогда мы не смогли найти жилье и некоторое время жили на вокзале. Стояла жуткая жара, мы потели, становясь всё грязнее. И однажды мама, поморщив носик – отправила нас в общественный душ. Выстояв длиннющую очередь, мы наконец попали в тесную, узкую кабинку. Меня намылили с ног до головы, натерли мочалкой, а потом попытались смыть пену, но не учли одного. Вода была солёной. Мыло не растворялось. Хуже всего, что щёлочь проникла в чувствительные части, и между ног стало припекать, о чем я сразу поведал папе. Был ли он пьян, как обычно, или просто пропустил слова мимо ушей, но его действия не изменились. Сначала, я терпел потом, стал кричать и плакать. Прибежал банщик. Выяснив в чем, дело, протянул папе бутылку с водой: не бесплатно конечно. Меня кое-как обтерли, промыли глаза. Папа хотел начать качать права, но банщик указал на плакат у входа, где было написано, примерно так: "Кулланырга ?з моющее акча тыела" – и мы пристыженные, вернулись к маме. После меня отвели к врачу. Что она делала – сказать сложно. Но потом, я целую неделю мог писать, лишь в баночку с теплой водой. Разумеется, отпуск был испорчен. В море не покупаешься, а сидеть дома в такую жару…
В любом случае даже если у папы вышла такая промашка, что будет, если я сам займусь личной гигиеной? От тяжких дум – слезятся глаза. Снова писать в баночку, мне совсем не хочется, да и поход к врачу не лучшее воспоминание. Поэтому отрицательно качаю головой. Татьяна, вздыхая, берёт мочалку. Но внезапно покачнувшись, едва не падает упираясь руками в стену. Кое-как, ей удаётся сесть на скамейку, откуда она смущенно улыбается мне – «мол прости малыш, так получилось».
Глаза воспитательницы ищут Риту. Но та, сейчас занята Тасей, в то время как Катя, намыленная с ног до головы, стоит на четвереньках. То ли не в силах подняться, то ли просто уснула пока её мыли. Голова опущена, волосы закрывают лицо. Ни дать ни взять – радужная пони, с золотой гривой.
Поняв, что помощи ждать неоткуда, воспитательница – вздыхает – снова пытаясь встать.
Но тут Лия, которой порядком надоело ждать, вытирает глаза от липкой пены и приблизившись ко мне, начинает водить руками по моему телу.
Стою не двигаясь. Руки у рыжей слегка шершавые в мозолях, но пальцы гибки и нежные. В целом она не столько моет, сколько размазывает подсыхающую пену по коже, но все равно приятно.
– Горбатова ты, что делаешь? – удивляется Татьяна, наблюдая, как руки рыжей ложатся на мои бедра.
– Девочки не должны трогать мальчиков, особенно там. – добавляет она, наблюдая, как Лия ладошками, собирает пену с моего живота – стряхивая её вниз.– Ох, да не беспокоитесь вы так – по-взрослому отвечает, или скорей мычит: потому, как Рита намыливает ей лицо мочалкой – стоящая на четвереньках кудрявая.
– Они жених и невеста, то есть, она одна из невест – сплевывая пену, произносит Тася стараясь острыми зубами – ухватить мавританку за палец.
– Как, так из невест? – Удивляется Татьяна – разве не должна быть, лишь одна? – добавляет она, пытаясь сообразить, как это вообще возможно. Разумеется, заведующая прекрасно знала все мифы и легенды, ходящие меж детсадовцами. И главным правилом конечно же была моногамия. Обычно играть в «семью», дети начинали с четырех лет. Всегда были: мама, папа – ребенка изображал, кто-нибудь из младшей группы. Создавая союз, ребята клялись, друг другу в любви до гроба. Новобрачные рисовали друг-другу на запястьях лебедей, или уток: у кого, что получалось – после чего…
В то, что происходило потом, заведующая обычно не вникала. – «Не спят вместе, и ладно» – так шутила её подруга, учительница старших классов – и Татьяна согласно кивала, хотя и считала, такое предположение абсурдом. Но сейчас. В её голове, стали появляться нехорошие мысли.
– Лия ну-ка дай руку сюда. Встревожено произносит воспитательница – хватая девочку за запястье. – Уф – чисто. Значит обманываешь, или игра такая – шутливо спрашивает Татьяна.
– И вовсе не вру, обижается Лия – Мы примем исламство, и станем как жёны пророка – Хмурится она. – Рита – будет готовить, Тася – наряд мерить, Катя – ребенка нянчить. А я всем заправлять – неожиданно заявляет рыжая, хватая меня под руку.
– А ещё мы уедем в Турцию, где у нас будет дом, как у али баба, и много, много сладостей и драгоценностей, а ещё шоколадки и конфеты, вот стока. – уверено произносит Лия, как можно шире – разводя руки в стороны.
Женщина, едва сдерживая улыбку – обводит взглядом присутствующих. Но все, абсолютно серьёзны. А по моему жалкому виду, сразу видно – попал мужик.
Неожиданно Татьяна потягивается словно кошка, выпрямляет спину и откидывая волосы со лба, принимает грациозную позу.
– Всегда мечтала побыть на месте Шахерезады, или хотя б Анжелики – томно, вздыхает воспитательница, глядя на меня.
– Может возьмёшь пятой женой? – не понятно, то ли в шутку, то ли в серьёз спрашивает она.
Молчу не знаю, что ответить. Как, представить девочек маме, я уже придумал.
Сначала приглашу всех на рождество, затем на Новый год, а там уже можно звать и каждый день. И когда родственники свыкнутся лицезреть – моих нареченных – за обеденным столом – сообщу, о своих патриархальных планах. Лучше всего, это сделать, на мой День Рождения. Обычно мне дарят велосипед, но почему нельзя попросить жён вместо него? Не думаю, что они все вместе даже за год, съедят стоимость такого подарка. Другое дело Татьяна Петровна. Во-первых, она старше мамы, но будет ли слушаться, во-вторых…
– Ну вот никому я не нужна, намерено грустно вздыхает женщина, прикладывая ладонь ко лбу. Ах, моё сердце разбито. Умираю. – произносит она, медленно сползая спиной по стене.
Я хочу возразить, что ещё не сказал: «нет». Хотя понимаю, даже если дедушка встанет на мою сторону, уговорить маму принять такую невестку, будет, ох как непросто.
– Мне нужна, только не уходи! – неожиданно выкрикивает мавританка, бросаясь на помощь воспитательнице. Кудрявая, схватив веник, тоже подбегает и начинает им махать, как опахалом. Даже златовласка на четвереньках добирается до Татьяны и утыкается лбом ей в колени. – Если она, не станет невестой, то и я не буду. – Дрожащим голосом: очевидно мысль о прощании с шоколадкой – далась ей нелегко – произносит – Лия.
– Ох цыплятки, вы мои оживает «умирающая» – я ж пошутила – произносит женщина, пытаясь защитится, от веника в руках кудрявой.
– Тася, да не размахивает ты им, сечёшь словно розгами – пожаловалась она, рассматривая багряные рубцы, на своей нежной коже.
Я вздыхаю про себя, с одной стороны, они сами мне отказали с другой. Как-то грустно всё это… Меня мутит. Пена подсохла словно панцирь, воздуха не хватает. В глазах темно. Падаю, меня подхватывают сильные руки, несут под душ. Сначала горячая вода, затем холодная. Контраст, приводит в чувство, но ненадолго. Силы на исходе. Лампочка над головой словно солнце. И лишь её я могу видеть сквозь всё поглощающий мрак…
Пытаюсь вдохнуть. Вокруг действительно темно, полоска света в конце коридора будто разрезана жёлтой лентой. Где я? Точно не дома, и не в бане. И воздух вокруг, полон какой-то пыли, или порошка. Кашляю. Голова тяжелая. Состояние… как если б я отравился грибами. Тогда мне хотелось вырвать из себя внутренности. Пытаюсь идти, но конечности, лишь судорожно дёргаются стуча, о пол…
Тася и Рита несколько удивлены резвостью подопечной, но одобрительно кивают, подтверждая её слова. Припоминаю легенду, о красавице Антигоне – обращенную Герой в аиста, а также сказку – Г.Х. Андерсона – так же хочу, вставить слово, но передумываю. Слишком уж много, остается за кадром. Версия с капустой – полна, белых пятен. Ну, собирали, её крестьянки, и что с этого? И даже если не хотели, чтоб бог забрал новорождённого. Этот самый младенец, не из земли же вырос? Как бы не казалось странно, но версия, когда ребенок появляется из живота почему-то стала мне казаться боле реалистичной, чем остальные теории.
– Нет – упрямится Лия, не желая сдаваться. – Нужно лишь потереться о жениха, а потом ждать, когда ребенок из животика вылезет. – Выкрикивает она, уверенно оглядывая присутствующих.
– Ха-ха – Смеётся Рита. Ты детей то видела. Они – больше куклы. А животик, то маленький – Слегка басит, она, похлопывая себя, по мускулистому прессу.
– А у моей мамы живот каждый год растет – едва не плачет Лия, – а, ещё молочко появляется. Вот тут – хлопает она себя, по груди.
Тут, мне сказать нечего. Моя мама всегда оставалась стройной. На огородных грядках в саду – ползали лишь гусеницы. Аистов я, конечно, видел, но они предпочитали гнездиться – на телеграфных столбах.
Что касается молока. Бабушка говорила – я был слишком слаб, чтоб питаться сам, поэтому меня сразу приучили к бутылке.
Смесь была приторно сладкой, и я был рад, когда смог попробовать что-то другое. Не манную кашу, конечно. Хотя, если с изюмом…
– Значит живот должен вырасти, если потереться о жениха. – Задумчиво пробормотала Тася, пытаясь осмыслить новую информацию.
«А как это тереться?» — с огоньком в глазах спросила Рита.
«Этого мне, не хватало» – с ужасом подумал я – представив её массивное тело, на своих коленях.
Сейчас бы я сказал: «Надо ж, так проколоться, на последнем квесте». – Куда так торопился? Остались бы с Катей наедине, по-тихому завели ребенка, а потом всем объяснили, что его принес аист. Думаю, из-за одного малыша, мама бы не стала ругаться. А если я приведу домой, этакую ораву, да ещё с голодными детьми?
О тяжких, мыслей в глазах у меня потемнело. И я не услышал, как в предбанник, вошла воспитательница.
– Так! – грозно воскликнула Татьяна Петровна – разглядывая нашу дружную, чумазую компанию. Я поднял взор. Неудивительно, что она не в духе. Массивная грудь, тяжело вздымается, локоны –прилипли ко лбу и плечам. На руках и лодыжках пена. Батистовая сорочка, облепила тело, став едва ли не серой, от пота. Видимо, пока мы болтали, она вручную отстирывала, оттирала, а возможно и развешивала, нашу одежду.
Заметив воспитательницу, Рита как-то странно ойкнула, кинулась ко мне, схватила Лию (которая от страха, тут же заверещала) – и бросилась прямиком под душ – но тут же выскочила обратно: вода – была ледяной.
– Допрыгалась – хмуро улыбнулась Наталья, подходя к мавританке и забирая у неё дрожащую рыжую.
– А я, ведь говорила – центральное отопление – автоматически отключается через час, после включения. Чем вы вообще занимались всё, это время? – Три часа прошло, а вы всё такие же грязные. – Слегка удивленно, спросила она.
– Мы – раз–з–з–з – говаривали. – стуча зубами ответила мавританка, пряча руки под мышками и слегка приседая.
– Даже боюсь спросить, о чем пятеро детей, среди которых один мальчик, могут говорить целых три часа, забыв, о голоде, сне. И, о не помытых писях – устало произнесла она – не преминув одарить мавританку – испепеляющим взглядом.
А у него, не пися, а писюн – неожиданно доложила, согревшаяся на руках воспитательницы Лия.
– Все верно, он же мальчик – уголками губ улыбнулась Татьяна, тяжело присев рядом с Катей, на скамейку. – Ох цыплятки вы мои – Вздохнула она, широко расправив руки, и потянувшись всем телом. Лия не преминула этим воспользоваться, тут же удобно устроившись у женщины на коленях, по своему обыкновению стала – обыскивать и ощупывать её тело.
Воспитательница похоже так устала, что даже двинутся не могла. Рыжая, воспользовавшись этим, нащупала под сорочкой сосок и присосалась к нему.
Молчаливая Катя, не собираясь довольствоваться малым, вытянула на поверхность вторую грудь и последовала примеру рыжей.
«Держит словно крынку с молоком: крепко двумя руками» – невольно подумал я, вдруг пожелав оказаться на её месте. В животе заурчало. Катя вздрогнула, а вслед за ней, Татьяна слегка вскрикнула и открыла глаза.
– Ох цыплятки вы мои – в полудреме пробормотала женщина – отдирая Лию, от своей левой груди. Знаю проголодались – Вздохнула она, автоматически погладив златовласку по голове.
– Катя! – Недоуменно спрашивает воспитательница, встречаясь, со взором «щенячьих глаз».
– «А ведь, верно, как щенок, или теленок» – думаю я, наблюдая, как сосредоточено моя наречённая, пытается добыть молоко…
Однажды мне довелось видеть, как обезьяна кормила детеныша. Маленького с розовым животиком – едва прикрытого мехом. Худой с тонкими лапами. Он обхватил грудь матери обеими руками, и пил так жадно – будто его год не кормили. Обезьяна была непоседой, вскоре ей надоело сидеть на месте, и она – встала – не обращая внимания на ребенка. Тот держался как мог, но грудь у шимпанзе – плоская: лапы соскальзывали – и вскоре, он повис, держась за сосок, одними губами.
Почему я вспомнил об этом. Может тот детёныш, напомнил мне Катю?
– Ну вот я же говорила – всё выпили! – разводит руками Лия, видя, как златовласка отлепляется от соска. Катя утирает губы, с недоумением смотрит на массивную грудь, не понимая, как такая большая емкость, могла оказаться пустой.
Воспитательница, вздыхая поправляет сорочку. Затем, шепча слова, утешения – пробует обнять девочку, но та, как дикий зверёк вырывается и прячется за спиной мавританки.
– Ладно Рита, вода согрелась ты займись Катей, а я малышами. – Вздохнув произносит Наталья, доставая с полки, над головой – банный набор….
Далее всё, как в мыльной пене. Глаза не открыть. Голоса и шорохи – заглушает шум воды. Мы с Лией стоим на скамейке: на той же, где сидели. А воспитательница сосредоточенно растирает нас чем-то похожим на сплетённые вместе веревки. Те мочалки, которыми я мылся раньше, всегда были нежными, а эта, как будто сдирает кожу. Но кровь быстрей бежит по венам. И телу горячо. И ощущения легкости, во всех членах. Снова принялись за голову. Я чувствую, как сильные руки, массируют мою кожу под волосами. Затем спускаются вдоль шеи, захватывая спутавшейся грязные сосульки распрямляя и растирая их между ладонями.
Вот к лицу прикасается мягкая губка – стирая густую пену и мыло. Теперь можно открыть глаза. Пытаюсь проморгаться, затем осматриваюсь. Лия рядом со мной напоминает снеговика. Впрочем, я выгляжу так же. Мавританка надраивает Катю. В воздух взлетают клочья пены, опадая на каменистый пол – снежными хлопьями. Тася которая даже не начинала мыться стоит возле подруг, держа в руках деревянное ведро. То ли, чтоб окатить их водой, то ли, просто ждет своей очереди.
Эй, алее гараж! – теребит меня за плечо – воспитательница.
– Мальчик проснись – снова произносит она, убирая челку с моего лба, а затем машет перед глазами рукой.
– Заснул соня – Улыбается Татьяна. Писю, сам будешь мыть, или помочь? – спрашивает женщина, закручивая из моей прически – своеобразные рожки.
– У мальчиков не пися, а писюн – неожиданно произносит «пенный снеговик» рядом со мной.
– У больших мальчиков, да – пытается возразить воспитательница. А у такой крошки с рожками… – Ну так, что сам вымоешь? – обратилась она ко мне.
Я в растерянности. До сих пор меня просто сажали в ванну, и там всё само отмокало. Был, конечно, случай на юге. Тогда мы не смогли найти жилье и некоторое время жили на вокзале. Стояла жуткая жара, мы потели, становясь всё грязнее. И однажды мама, поморщив носик – отправила нас в общественный душ. Выстояв длиннющую очередь, мы наконец попали в тесную, узкую кабинку. Меня намылили с ног до головы, натерли мочалкой, а потом попытались смыть пену, но не учли одного. Вода была солёной. Мыло не растворялось. Хуже всего, что щёлочь проникла в чувствительные части, и между ног стало припекать, о чем я сразу поведал папе. Был ли он пьян, как обычно, или просто пропустил слова мимо ушей, но его действия не изменились. Сначала, я терпел потом, стал кричать и плакать. Прибежал банщик. Выяснив в чем, дело, протянул папе бутылку с водой: не бесплатно конечно. Меня кое-как обтерли, промыли глаза. Папа хотел начать качать права, но банщик указал на плакат у входа, где было написано, примерно так: "Кулланырга ?з моющее акча тыела" – и мы пристыженные, вернулись к маме. После меня отвели к врачу. Что она делала – сказать сложно. Но потом, я целую неделю мог писать, лишь в баночку с теплой водой. Разумеется, отпуск был испорчен. В море не покупаешься, а сидеть дома в такую жару…
В любом случае даже если у папы вышла такая промашка, что будет, если я сам займусь личной гигиеной? От тяжких дум – слезятся глаза. Снова писать в баночку, мне совсем не хочется, да и поход к врачу не лучшее воспоминание. Поэтому отрицательно качаю головой. Татьяна, вздыхая, берёт мочалку. Но внезапно покачнувшись, едва не падает упираясь руками в стену. Кое-как, ей удаётся сесть на скамейку, откуда она смущенно улыбается мне – «мол прости малыш, так получилось».
Глаза воспитательницы ищут Риту. Но та, сейчас занята Тасей, в то время как Катя, намыленная с ног до головы, стоит на четвереньках. То ли не в силах подняться, то ли просто уснула пока её мыли. Голова опущена, волосы закрывают лицо. Ни дать ни взять – радужная пони, с золотой гривой.
Поняв, что помощи ждать неоткуда, воспитательница – вздыхает – снова пытаясь встать.
Но тут Лия, которой порядком надоело ждать, вытирает глаза от липкой пены и приблизившись ко мне, начинает водить руками по моему телу.
Стою не двигаясь. Руки у рыжей слегка шершавые в мозолях, но пальцы гибки и нежные. В целом она не столько моет, сколько размазывает подсыхающую пену по коже, но все равно приятно.
– Горбатова ты, что делаешь? – удивляется Татьяна, наблюдая, как руки рыжей ложатся на мои бедра.
– Девочки не должны трогать мальчиков, особенно там. – добавляет она, наблюдая, как Лия ладошками, собирает пену с моего живота – стряхивая её вниз.– Ох, да не беспокоитесь вы так – по-взрослому отвечает, или скорей мычит: потому, как Рита намыливает ей лицо мочалкой – стоящая на четвереньках кудрявая.
– Они жених и невеста, то есть, она одна из невест – сплевывая пену, произносит Тася стараясь острыми зубами – ухватить мавританку за палец.
– Как, так из невест? – Удивляется Татьяна – разве не должна быть, лишь одна? – добавляет она, пытаясь сообразить, как это вообще возможно. Разумеется, заведующая прекрасно знала все мифы и легенды, ходящие меж детсадовцами. И главным правилом конечно же была моногамия. Обычно играть в «семью», дети начинали с четырех лет. Всегда были: мама, папа – ребенка изображал, кто-нибудь из младшей группы. Создавая союз, ребята клялись, друг другу в любви до гроба. Новобрачные рисовали друг-другу на запястьях лебедей, или уток: у кого, что получалось – после чего…
В то, что происходило потом, заведующая обычно не вникала. – «Не спят вместе, и ладно» – так шутила её подруга, учительница старших классов – и Татьяна согласно кивала, хотя и считала, такое предположение абсурдом. Но сейчас. В её голове, стали появляться нехорошие мысли.
– Лия ну-ка дай руку сюда. Встревожено произносит воспитательница – хватая девочку за запястье. – Уф – чисто. Значит обманываешь, или игра такая – шутливо спрашивает Татьяна.
– И вовсе не вру, обижается Лия – Мы примем исламство, и станем как жёны пророка – Хмурится она. – Рита – будет готовить, Тася – наряд мерить, Катя – ребенка нянчить. А я всем заправлять – неожиданно заявляет рыжая, хватая меня под руку.
– А ещё мы уедем в Турцию, где у нас будет дом, как у али баба, и много, много сладостей и драгоценностей, а ещё шоколадки и конфеты, вот стока. – уверено произносит Лия, как можно шире – разводя руки в стороны.
Женщина, едва сдерживая улыбку – обводит взглядом присутствующих. Но все, абсолютно серьёзны. А по моему жалкому виду, сразу видно – попал мужик.
Неожиданно Татьяна потягивается словно кошка, выпрямляет спину и откидывая волосы со лба, принимает грациозную позу.
– Всегда мечтала побыть на месте Шахерезады, или хотя б Анжелики – томно, вздыхает воспитательница, глядя на меня.
– Может возьмёшь пятой женой? – не понятно, то ли в шутку, то ли в серьёз спрашивает она.
Молчу не знаю, что ответить. Как, представить девочек маме, я уже придумал.
Сначала приглашу всех на рождество, затем на Новый год, а там уже можно звать и каждый день. И когда родственники свыкнутся лицезреть – моих нареченных – за обеденным столом – сообщу, о своих патриархальных планах. Лучше всего, это сделать, на мой День Рождения. Обычно мне дарят велосипед, но почему нельзя попросить жён вместо него? Не думаю, что они все вместе даже за год, съедят стоимость такого подарка. Другое дело Татьяна Петровна. Во-первых, она старше мамы, но будет ли слушаться, во-вторых…
– Ну вот никому я не нужна, намерено грустно вздыхает женщина, прикладывая ладонь ко лбу. Ах, моё сердце разбито. Умираю. – произносит она, медленно сползая спиной по стене.
Я хочу возразить, что ещё не сказал: «нет». Хотя понимаю, даже если дедушка встанет на мою сторону, уговорить маму принять такую невестку, будет, ох как непросто.
– Мне нужна, только не уходи! – неожиданно выкрикивает мавританка, бросаясь на помощь воспитательнице. Кудрявая, схватив веник, тоже подбегает и начинает им махать, как опахалом. Даже златовласка на четвереньках добирается до Татьяны и утыкается лбом ей в колени. – Если она, не станет невестой, то и я не буду. – Дрожащим голосом: очевидно мысль о прощании с шоколадкой – далась ей нелегко – произносит – Лия.
– Ох цыплятки, вы мои оживает «умирающая» – я ж пошутила – произносит женщина, пытаясь защитится, от веника в руках кудрявой.
– Тася, да не размахивает ты им, сечёшь словно розгами – пожаловалась она, рассматривая багряные рубцы, на своей нежной коже.
Я вздыхаю про себя, с одной стороны, они сами мне отказали с другой. Как-то грустно всё это… Меня мутит. Пена подсохла словно панцирь, воздуха не хватает. В глазах темно. Падаю, меня подхватывают сильные руки, несут под душ. Сначала горячая вода, затем холодная. Контраст, приводит в чувство, но ненадолго. Силы на исходе. Лампочка над головой словно солнце. И лишь её я могу видеть сквозь всё поглощающий мрак…
Пытаюсь вдохнуть. Вокруг действительно темно, полоска света в конце коридора будто разрезана жёлтой лентой. Где я? Точно не дома, и не в бане. И воздух вокруг, полон какой-то пыли, или порошка. Кашляю. Голова тяжелая. Состояние… как если б я отравился грибами. Тогда мне хотелось вырвать из себя внутренности. Пытаюсь идти, но конечности, лишь судорожно дёргаются стуча, о пол…
