Потому оно и скрытое состояние. Значит, человеческое коренится в междусубъектности, т.е. оно раскрывается как скрытое в междусубъектности. Или: человеческое есть открытая междусубъектность, дочеловеческое — скрытая (свернутая) междусубъектность (исторически и социально).
Потому и нескромно напирать на Я, что оно должно именно прятаться, сдерживаться в отношениях к Другому. То есть (парадокс), оно прячется в равенстве индивида и индивида. Я есмь я, = человек укоренен в междусубъектности. Притом же Я — это не самостояние человека, а его несамостояние в себе. Абсолютное Я — абсолютное не-самостояние, т.е. падение из человеческих отношений. Конечно, это поиск человеком себя, но уже в качестве общественного существа. То есть уже будучи общественным (тотальным) существом, он устремляется в то, что скрыто в себе же, как предметное существо он должен углубиться в допредметность Я, чтобы культура заговорила внове (Мамардашвили). Так что не предметность есть основа Я, а Я есть основа предметности в человеческих отношениях. Без Я культура бессмысленна. Культура раскрывается только изнутри себя, откуда проступает и преодолевается дочеловеческое Я.
Диалогика отношений — это уже преодоление Я, перекрытие или раскрытие жизненных корней. Диалога «Я-Другой» не существует. Я вообще не вступает в отношения, а пульсирует в них как жизненная сила, мечется как «спора» в лоне отношений индивидов. Или даже заставляет индивидов относиться друг к другу. Я, так сказать, всегда спорно.
Я не участвует в диалоге как сторона, оно пересекает горизонт диалога, в котором раскачивается из стороны в сторону общественный человек, для того чтобы подняться к сверхчеловеческому.
Я-то как раз и заброшено в мир. И из него вырастает человек. Оно и преодолевается, снимается в сверхчеловеческом как дочеловеческое состояние. Как оно забрасывается в мир, никто не ведает, Я — состояние обнаруживается постфактум. И не во внешних условиях тут дело. Не в среде, которая якобы определяет Я. Правда только в том, что Я, конечно, определяется в условиях как уникальность человека. То есть в целом человек как третье существо уже коренится в межиндивидном, дочеловеческом Я.
Но тогда, вот теперь и здесь присутствующий индивид (имярек) — это уже человек, в котором преодолено межиндивидное, дочеловеческое Я? Нет, Я и есть самостность, первое лицо. И от него же нужно отступиться, чтобы взять в качестве релятивно-относительного существа. «Я — Другой» — это отношение иллюзорное, кажимое как позиция обыденного сознания. Такого отношения в действительности не существует. Не от Я нужно идти к Другому («дурная бесконечность альтруизма» — Библер), или от Другого идти к Я (бесконечное самокопание человека), а непосредственно взять себя как Я в оборот человеческих отношений как уже установленных в праве, нравственности и т.д. взять себя как падшее Я, смирить гордыню своецентризма, придержать характер своеволия и т.д.
Значит первый акт — это не «вожделение» (=психологизм у Гегеля), а смирение уже данного Я. Стихийность Я надо подчинить прозе жизни. За счет чего? За счет обыкновенного, рядового, экземплярного (какого угодно) индивида. Он тоже всегда уже есть наряду с бунтующим, своевольным Я. Или: в падении к дочеловеческому Я одновременно обнаруживается состояние трезвого, здравомыслящего социального индивида, связанного со всеми другими индивидами (Маркс). То есть «ломка» в обстоятельствах одновременно обнаруживается и в обезличенном индивиде и в несказaнном Я.
Значит, отступление от Я есть чисто логическое движение? Потому что оно происходит лишь в сторону индивида, данного одновременно с Я. Значит, о сокровенном Я знает заурядный индивид. О Я рефлексирует общественный (в меру тотализованный) человек. Я касается и волнует, заставляет вибрировать челночный, путешествующий в душах дух человека, и/или он даже заставляет пробудиться Я к самостоянию человека в пересечении общественных отношений.
Но тогда здесь возможно не только логическое отступление от Я к индивиду (в теории), но и со-бытийное раздвижение (общественных) отношений на прошлое и будущее, исходя из самого Я. То есть Я способно на распредмечивание человеческих (а тем более, заведенных, рутинных) отношений в перспективе сверхчеловеческих высот, идеальной тотальности человека.
Таким образом, к Я редуцируется пространство отношений и в Я смыкаются времена. В Я свернуто пространство отношений и в Я зияет разрыв настоящего (эмпирической реальности) на прошлое и будущее. Так что, действительно, вместе с человеком в мир приходит ничто (Сартр).
В итоге получается, что Я (дочеловеческое) — скрытая междусубъектность, человеческое — раскрытая междусубъектность, сверхчеловеческое — перекрытая междусубъектность. Я — не сторона, а некая спора отношений между индивидами. Оно и врывается в диалог, делая его живым, актуальным. В вертикали от Я через человеческое до сверхчеловеческого и происходит диалог, размыкающийся вверх и смыкающийся вниз. То есть человеческое смыкается в дочеловеческом (стихийном несамостоянии Я) и размыкается в сверхчеловеческом (космическом порядке).
Однако (ср. выше) и не сознательное впадение в эгоизм нужно, а необходимое заставание себя в эгоизме, и возвышение из этого состояния к личности в социальном положении. Я-то и распределяется из отношений в собственности. Или: собственность и есть распределенное в индивидах Я; скрытая междусубъектность легитимируется в собственности.
Но отсюда в принципе не весь человек есть третье существо, а Я в человеке есть нечто третье. Сокровенное Я и есть третье в человеке. И оно и открывается в общественном существе человека. Но еще не преодолевается. Преодолевается оно в идеальной тотальности, из которой дочеловеческое Я определяется свободной индивидуальностью. Зажатое в отношениях индивидов Я утверждается как свободная индивидуальность. Свободная индивидуальность рождается из идеальной тотальности, т.е. эманирует из сверхчеловеческого в дочеловеческом.
Человеческое в начале (и в онтогенезе, и в филогенезе) дочеловечно, т.е. эгоистично, и обретается как освобождение от эгоцентризма.
Индивид невольно скатывается из равенства к свободе, чтобы подняться к справедливости. Возврат назад возможен и нужен. Необходимо из прорыва в отношениях, утверждающего справедливость в ориентации на Другого, вернуться в «яму свободы» и сгармонизировать вектор прорыва «вперед и вверх» вектором отката «назад и вверх». Миф о Сизифе и «Котлован» А. Платонова взаимодополнительны. Или миф о Сизифе надо «перевернуть» символом «котлована» А. Платонова. И только тогда достигается (постигается) сверхчеловеческое. И тогда и яма свободы перестает быть ямой, засыпаясь почвой культуры и давая жизненные соки для становления человека. Третье как нейтральное в отношениях оказывается конкретной, становящейся всеобщностью человека.
Так что, за Я — крутой спуск (конец) истории, впереди него крутой подъем в культуре. Над пропастью этой общественные отношения, там летает дух человека, сообщаются ограниченные, экземплярные индивиды.
Таким образом, если даже существует отношение Я-Другой, то не как непосредственное и прямое, а как само устремление (уже промежуточного и падшего, нейтрального) Я к возвышающемуся над ним Другому и прорыв в нем к новым ценностям; то есть отношения Я-Другой нет, для того чтобы вставать для этого на еще какую-то третью позицию, а есть устремленность, относительность самого Я к Другому, равное подъему в культуре. Но сила Я в способности (упорстве) превозможения превосходящего Другого в деятельности, общении, творчестве.
Но нужно уточнение. Не просто «спуск из истории», а выпадение вообще из времени и в «поисках утраченного времени» преодоление (а не обретение) Я. То есть Я обретается именно как нечто нейтральное в себе человека. И за счет пространства определенных социальных отношений человек преодолевает Я (в зависти) и обретает себя в человеческом из сверхчеловеческого.
Я — это и есть состояние застывшего человека, вневременного существа. То есть Я — это несамостояние человека, дно души, подсознательное и даже бессознательное (а не как у Фрейда).
Я — это и зло в мире. «Мир лежит во зле». А зло коренится в Я. Зло основательнее, глубже; добро поверхностно, преходяще, летуче. И зло всегда побеждает добро, хотя оно же и «порождает» добро, или одно добро сменяет на другое. Добро не меняют на добро, но зло заставляет менять добро на добро.
Я вневременно не в смысле внеисторично, а как конец времени. Потому в нем и должна быть взята ответственность за прошлое, сделан выбор судьбы. Я не есть человек и даже не «полчеловека» (в смысле (Я + Другой). Я — это дочеловеческое состояние.
Но тогда за Я — в максиме (непсихологически) вся история человечества. И наоборот, Я может быть понято только в срезе всей истории. В этом и мощь Я, слабость же его — перспектива Другого. И Я как «верблюд» должен пролезть в «игольное ушко» Другого. Не пролезть, конечно. Что-то придется оставить. Проходит нечто совершенно тончайшее, в результате чего Я оборачивается духом человека. Эгоцентричность гаснет, но не уничтожается, а преобразуется в самостояние и открытость на мир человека.
Я все время смещается: от внутреннего эго к Другому; возвращается назад и оказывается промежуточным (см. выше); падает в «яму свободы» и воспаряет вверх, к духовности и т.д. Одним словом, блуждает от человека, протягивая запутанную нить судьбы на самом ее кончике.
Значит у Я есть свои пути–лабиринты. Я рвется от самого себя вовне и нужно в том последовать за ним. Исчерпаемо ли Я в этом следовании за ним? Можно ли определить все пункты его пребывания в мире? Я непосредственное (в самоощущении) и Я опосредованное; Я вожделеющее, Я признающее, Я всеобщее (Гегель) — как они соотносятся? Но прямого пути у Я видимо нет. Есть устремления и возвращения, взлеты и падения.
Но как бы там не было, нужно постоянно выдерживать точку зрения Я. Даже когда говорится о не-Я, иметь в виду Я. Во всяких рывках не оборвать связи с Я, который, казалось бы, остался за этими рывками. Познание человека =, равно воспоминание (методическое) о Я. Воспоминание, в котором деятельность человека по овладению миром распредмечивается. Но воспоминание, конечно, происходит за счет деятельности, за счет активности открывается покой Я, за счет всей реальности — рефлексия над ничто Я.
Но ни разом эта рефлексия возможна. Пути человека извилисты, хотя обрываться они могут в любом пункте и обратное отношение к Я предстает прямым, горизонтным, непосредственным и неожиданным. Собственно, это и есть инсайт, озарение. Когда какое-либо открытие в явлениях мира отзывается дополнительностным к просветлению Я. Непременно в открытии должна обнаруживаться сама точка зрения человека на мир, т.е. то, за счет чего произошло обнаружение явления. Так что не только за счет реальности — прикосновение к Я (самообращение), но и за счет Я — выход в мир. Что из них ведет? Видимо здесь есть нечто третье? «Трансперсональное сознание»?
Где бы человек ни пребывал (реально или мысленно), далеко ли от себя или близко, высоко или низко, — отношение к Я непосредственно. И это не в тривиальном смысле, что Я непосредственно, а в том, что все свертывается (весь мир) до непосредственного отношения к Я. Или проще: все сжимается до ничто, все «суета сует».
Да, но в то же время вновь и вновь Я проецируется в новых зигзагах активности человека? Значит, стягивая к себе все и вся, Я пускается в новые авантюры, пробует новые возможности, прорезывает мир в иных измерениях, как червь точит новые ходы в универсуме. Собственно, Я стягивает-то мир к себе, чтобы пойти еще дальше, выйти на неслыханное, тронуть невиданное.
Или упираясь в каком-то отношении в покой Вселенной, человек тотчас же обнаруживает ничто в себе (= Я). Но поскольку покой Вселенной от человека отставлен (объективен) и он определяется в бесконечных тупиках-отношениях «преобразовательной» деятельности, то человек обречен на то, чтобы обнаруживать в себе ничто. И наоборот, вселенский покой обнаруживается из ничтожности Я.
Ничего человек в познании не «сообщает природе субъективного» (Кант). Покой природы познается из ничто человека. Между ними извилины активности человека. Я — корень; природа — крона мирового дерева жизни. Движение человека местно, покой — ничто универсален. Местное движение (человека) происходит в скобках вселенского покоя и ничтожности Я.
Вообще всякое самообращение — прикосновение к ничто. А потому (в религии) и соответствующий выход на нечто трансцендентное (бог). Ни имманентного, ни трансцендентного не существует, но обойтись без них человек не может. Человек-ничтожество спасается в богочеловечестве. Никак иначе.
Но ничто дается не в обращении внешнего Другого к моему внутреннему Я или в моем обращении к внутреннему я Другого, а в рефлексии Я над собой, в петле самообращения. В разной степени, конечно: в самосознании иначе, чем в самочувствии, в саморазмышлении иначе, чем в самоощупывании.
Но ничто дается не от бога, а за счет внешней реальности. И наоборот, реальность (внешняя) дается за счет внутреннего ничто.
А что Другой? Какое–либо имеет он отношение ко всему этому? Он видимо, и есть посредник. В качестве Другого (от реальности) происходит обращение к себе. И через Другого осуществляется выход от имманентного (ничто) на трансцендентное (все).
Но тогда (точнее) не ничто — за счет реальности или реальность — за счет ничто, нет, а и то и другое за счет Другого, который — то и есть подлинный субъект, а не Я.
Так что Я необорачиваемо (ср. выше). Не в качестве Я человек бывает Другим, а в качестве Другого бывает Я. И в качестве же Другого покидает Я, т.е. вообще может быть и не быть. Другой и есть третье существо, не как эмпирический Другой, в которого упирается эмпирическое Я, а как отступающий и поступающий между миром и Я челночный субъект. Я, конечно, упирается в эмпирического Другого — это все сфера его существования (=небытия человека). Но в качестве трансцендентного Другого само (Я) преодолевается.
То есть в целом отношение Я — Мир не является непосредственным. Всякое опосредование в этом отношении (опредмечивание-распредмечивание) происходит за счет Другого.
Но может как раз в качестве эмпирического Другого человек обращается к (себе как) ничто, эго, а в качестве трансцендентального Другого обращается к (себе как) миру? В обоих случаях имеет место превышение: в первом это превышение эго и определение ничто в нем, во втором — превышение «мира» и открытие человеческого в нем.
Я необорачиваемо, но покидаемо, Мостика от ничто на все нет, есть провал, над которым летает дух человека (Другой вообще, гений человека, бог его). И чем теснее (как бы минуя Другого) к миру, тем глубже пропасть между ними. Сознание же при этом тем выше. В нем выдерживается отношение Я — Мир.
Но прежде всего связь человека с человеком, потом все остальное; связь исконная, заведомая, первичная. Все остальное обнаруживается в разрывах связей: и глубины бытия и высоты духа. Вся реальность обнаруживается из связи (или ее разрыва)?
Нет, видимо, именно разрыв связей человека с человеком обнаруживает всю реальность. Отсюда: падая вниз человек приходит к «свободе», возвышаясь вверх — к трансцендентности.
Потому и нескромно напирать на Я, что оно должно именно прятаться, сдерживаться в отношениях к Другому. То есть (парадокс), оно прячется в равенстве индивида и индивида. Я есмь я, = человек укоренен в междусубъектности. Притом же Я — это не самостояние человека, а его несамостояние в себе. Абсолютное Я — абсолютное не-самостояние, т.е. падение из человеческих отношений. Конечно, это поиск человеком себя, но уже в качестве общественного существа. То есть уже будучи общественным (тотальным) существом, он устремляется в то, что скрыто в себе же, как предметное существо он должен углубиться в допредметность Я, чтобы культура заговорила внове (Мамардашвили). Так что не предметность есть основа Я, а Я есть основа предметности в человеческих отношениях. Без Я культура бессмысленна. Культура раскрывается только изнутри себя, откуда проступает и преодолевается дочеловеческое Я.
Диалогика отношений — это уже преодоление Я, перекрытие или раскрытие жизненных корней. Диалога «Я-Другой» не существует. Я вообще не вступает в отношения, а пульсирует в них как жизненная сила, мечется как «спора» в лоне отношений индивидов. Или даже заставляет индивидов относиться друг к другу. Я, так сказать, всегда спорно.
Я не участвует в диалоге как сторона, оно пересекает горизонт диалога, в котором раскачивается из стороны в сторону общественный человек, для того чтобы подняться к сверхчеловеческому.
Я-то как раз и заброшено в мир. И из него вырастает человек. Оно и преодолевается, снимается в сверхчеловеческом как дочеловеческое состояние. Как оно забрасывается в мир, никто не ведает, Я — состояние обнаруживается постфактум. И не во внешних условиях тут дело. Не в среде, которая якобы определяет Я. Правда только в том, что Я, конечно, определяется в условиях как уникальность человека. То есть в целом человек как третье существо уже коренится в межиндивидном, дочеловеческом Я.
Но тогда, вот теперь и здесь присутствующий индивид (имярек) — это уже человек, в котором преодолено межиндивидное, дочеловеческое Я? Нет, Я и есть самостность, первое лицо. И от него же нужно отступиться, чтобы взять в качестве релятивно-относительного существа. «Я — Другой» — это отношение иллюзорное, кажимое как позиция обыденного сознания. Такого отношения в действительности не существует. Не от Я нужно идти к Другому («дурная бесконечность альтруизма» — Библер), или от Другого идти к Я (бесконечное самокопание человека), а непосредственно взять себя как Я в оборот человеческих отношений как уже установленных в праве, нравственности и т.д. взять себя как падшее Я, смирить гордыню своецентризма, придержать характер своеволия и т.д.
Значит первый акт — это не «вожделение» (=психологизм у Гегеля), а смирение уже данного Я. Стихийность Я надо подчинить прозе жизни. За счет чего? За счет обыкновенного, рядового, экземплярного (какого угодно) индивида. Он тоже всегда уже есть наряду с бунтующим, своевольным Я. Или: в падении к дочеловеческому Я одновременно обнаруживается состояние трезвого, здравомыслящего социального индивида, связанного со всеми другими индивидами (Маркс). То есть «ломка» в обстоятельствах одновременно обнаруживается и в обезличенном индивиде и в несказaнном Я.
Значит, отступление от Я есть чисто логическое движение? Потому что оно происходит лишь в сторону индивида, данного одновременно с Я. Значит, о сокровенном Я знает заурядный индивид. О Я рефлексирует общественный (в меру тотализованный) человек. Я касается и волнует, заставляет вибрировать челночный, путешествующий в душах дух человека, и/или он даже заставляет пробудиться Я к самостоянию человека в пересечении общественных отношений.
Но тогда здесь возможно не только логическое отступление от Я к индивиду (в теории), но и со-бытийное раздвижение (общественных) отношений на прошлое и будущее, исходя из самого Я. То есть Я способно на распредмечивание человеческих (а тем более, заведенных, рутинных) отношений в перспективе сверхчеловеческих высот, идеальной тотальности человека.
Таким образом, к Я редуцируется пространство отношений и в Я смыкаются времена. В Я свернуто пространство отношений и в Я зияет разрыв настоящего (эмпирической реальности) на прошлое и будущее. Так что, действительно, вместе с человеком в мир приходит ничто (Сартр).
В итоге получается, что Я (дочеловеческое) — скрытая междусубъектность, человеческое — раскрытая междусубъектность, сверхчеловеческое — перекрытая междусубъектность. Я — не сторона, а некая спора отношений между индивидами. Оно и врывается в диалог, делая его живым, актуальным. В вертикали от Я через человеческое до сверхчеловеческого и происходит диалог, размыкающийся вверх и смыкающийся вниз. То есть человеческое смыкается в дочеловеческом (стихийном несамостоянии Я) и размыкается в сверхчеловеческом (космическом порядке).
Однако (ср. выше) и не сознательное впадение в эгоизм нужно, а необходимое заставание себя в эгоизме, и возвышение из этого состояния к личности в социальном положении. Я-то и распределяется из отношений в собственности. Или: собственность и есть распределенное в индивидах Я; скрытая междусубъектность легитимируется в собственности.
Но отсюда в принципе не весь человек есть третье существо, а Я в человеке есть нечто третье. Сокровенное Я и есть третье в человеке. И оно и открывается в общественном существе человека. Но еще не преодолевается. Преодолевается оно в идеальной тотальности, из которой дочеловеческое Я определяется свободной индивидуальностью. Зажатое в отношениях индивидов Я утверждается как свободная индивидуальность. Свободная индивидуальность рождается из идеальной тотальности, т.е. эманирует из сверхчеловеческого в дочеловеческом.
Человеческое в начале (и в онтогенезе, и в филогенезе) дочеловечно, т.е. эгоистично, и обретается как освобождение от эгоцентризма.
Индивид невольно скатывается из равенства к свободе, чтобы подняться к справедливости. Возврат назад возможен и нужен. Необходимо из прорыва в отношениях, утверждающего справедливость в ориентации на Другого, вернуться в «яму свободы» и сгармонизировать вектор прорыва «вперед и вверх» вектором отката «назад и вверх». Миф о Сизифе и «Котлован» А. Платонова взаимодополнительны. Или миф о Сизифе надо «перевернуть» символом «котлована» А. Платонова. И только тогда достигается (постигается) сверхчеловеческое. И тогда и яма свободы перестает быть ямой, засыпаясь почвой культуры и давая жизненные соки для становления человека. Третье как нейтральное в отношениях оказывается конкретной, становящейся всеобщностью человека.
Так что, за Я — крутой спуск (конец) истории, впереди него крутой подъем в культуре. Над пропастью этой общественные отношения, там летает дух человека, сообщаются ограниченные, экземплярные индивиды.
Таким образом, если даже существует отношение Я-Другой, то не как непосредственное и прямое, а как само устремление (уже промежуточного и падшего, нейтрального) Я к возвышающемуся над ним Другому и прорыв в нем к новым ценностям; то есть отношения Я-Другой нет, для того чтобы вставать для этого на еще какую-то третью позицию, а есть устремленность, относительность самого Я к Другому, равное подъему в культуре. Но сила Я в способности (упорстве) превозможения превосходящего Другого в деятельности, общении, творчестве.
Но нужно уточнение. Не просто «спуск из истории», а выпадение вообще из времени и в «поисках утраченного времени» преодоление (а не обретение) Я. То есть Я обретается именно как нечто нейтральное в себе человека. И за счет пространства определенных социальных отношений человек преодолевает Я (в зависти) и обретает себя в человеческом из сверхчеловеческого.
Я — это и есть состояние застывшего человека, вневременного существа. То есть Я — это несамостояние человека, дно души, подсознательное и даже бессознательное (а не как у Фрейда).
Я — это и зло в мире. «Мир лежит во зле». А зло коренится в Я. Зло основательнее, глубже; добро поверхностно, преходяще, летуче. И зло всегда побеждает добро, хотя оно же и «порождает» добро, или одно добро сменяет на другое. Добро не меняют на добро, но зло заставляет менять добро на добро.
Я вневременно не в смысле внеисторично, а как конец времени. Потому в нем и должна быть взята ответственность за прошлое, сделан выбор судьбы. Я не есть человек и даже не «полчеловека» (в смысле (Я + Другой). Я — это дочеловеческое состояние.
Но тогда за Я — в максиме (непсихологически) вся история человечества. И наоборот, Я может быть понято только в срезе всей истории. В этом и мощь Я, слабость же его — перспектива Другого. И Я как «верблюд» должен пролезть в «игольное ушко» Другого. Не пролезть, конечно. Что-то придется оставить. Проходит нечто совершенно тончайшее, в результате чего Я оборачивается духом человека. Эгоцентричность гаснет, но не уничтожается, а преобразуется в самостояние и открытость на мир человека.
Я все время смещается: от внутреннего эго к Другому; возвращается назад и оказывается промежуточным (см. выше); падает в «яму свободы» и воспаряет вверх, к духовности и т.д. Одним словом, блуждает от человека, протягивая запутанную нить судьбы на самом ее кончике.
Значит у Я есть свои пути–лабиринты. Я рвется от самого себя вовне и нужно в том последовать за ним. Исчерпаемо ли Я в этом следовании за ним? Можно ли определить все пункты его пребывания в мире? Я непосредственное (в самоощущении) и Я опосредованное; Я вожделеющее, Я признающее, Я всеобщее (Гегель) — как они соотносятся? Но прямого пути у Я видимо нет. Есть устремления и возвращения, взлеты и падения.
Но как бы там не было, нужно постоянно выдерживать точку зрения Я. Даже когда говорится о не-Я, иметь в виду Я. Во всяких рывках не оборвать связи с Я, который, казалось бы, остался за этими рывками. Познание человека =, равно воспоминание (методическое) о Я. Воспоминание, в котором деятельность человека по овладению миром распредмечивается. Но воспоминание, конечно, происходит за счет деятельности, за счет активности открывается покой Я, за счет всей реальности — рефлексия над ничто Я.
Но ни разом эта рефлексия возможна. Пути человека извилисты, хотя обрываться они могут в любом пункте и обратное отношение к Я предстает прямым, горизонтным, непосредственным и неожиданным. Собственно, это и есть инсайт, озарение. Когда какое-либо открытие в явлениях мира отзывается дополнительностным к просветлению Я. Непременно в открытии должна обнаруживаться сама точка зрения человека на мир, т.е. то, за счет чего произошло обнаружение явления. Так что не только за счет реальности — прикосновение к Я (самообращение), но и за счет Я — выход в мир. Что из них ведет? Видимо здесь есть нечто третье? «Трансперсональное сознание»?
Где бы человек ни пребывал (реально или мысленно), далеко ли от себя или близко, высоко или низко, — отношение к Я непосредственно. И это не в тривиальном смысле, что Я непосредственно, а в том, что все свертывается (весь мир) до непосредственного отношения к Я. Или проще: все сжимается до ничто, все «суета сует».
Да, но в то же время вновь и вновь Я проецируется в новых зигзагах активности человека? Значит, стягивая к себе все и вся, Я пускается в новые авантюры, пробует новые возможности, прорезывает мир в иных измерениях, как червь точит новые ходы в универсуме. Собственно, Я стягивает-то мир к себе, чтобы пойти еще дальше, выйти на неслыханное, тронуть невиданное.
Или упираясь в каком-то отношении в покой Вселенной, человек тотчас же обнаруживает ничто в себе (= Я). Но поскольку покой Вселенной от человека отставлен (объективен) и он определяется в бесконечных тупиках-отношениях «преобразовательной» деятельности, то человек обречен на то, чтобы обнаруживать в себе ничто. И наоборот, вселенский покой обнаруживается из ничтожности Я.
Ничего человек в познании не «сообщает природе субъективного» (Кант). Покой природы познается из ничто человека. Между ними извилины активности человека. Я — корень; природа — крона мирового дерева жизни. Движение человека местно, покой — ничто универсален. Местное движение (человека) происходит в скобках вселенского покоя и ничтожности Я.
Вообще всякое самообращение — прикосновение к ничто. А потому (в религии) и соответствующий выход на нечто трансцендентное (бог). Ни имманентного, ни трансцендентного не существует, но обойтись без них человек не может. Человек-ничтожество спасается в богочеловечестве. Никак иначе.
Но ничто дается не в обращении внешнего Другого к моему внутреннему Я или в моем обращении к внутреннему я Другого, а в рефлексии Я над собой, в петле самообращения. В разной степени, конечно: в самосознании иначе, чем в самочувствии, в саморазмышлении иначе, чем в самоощупывании.
Но ничто дается не от бога, а за счет внешней реальности. И наоборот, реальность (внешняя) дается за счет внутреннего ничто.
А что Другой? Какое–либо имеет он отношение ко всему этому? Он видимо, и есть посредник. В качестве Другого (от реальности) происходит обращение к себе. И через Другого осуществляется выход от имманентного (ничто) на трансцендентное (все).
Но тогда (точнее) не ничто — за счет реальности или реальность — за счет ничто, нет, а и то и другое за счет Другого, который — то и есть подлинный субъект, а не Я.
Так что Я необорачиваемо (ср. выше). Не в качестве Я человек бывает Другим, а в качестве Другого бывает Я. И в качестве же Другого покидает Я, т.е. вообще может быть и не быть. Другой и есть третье существо, не как эмпирический Другой, в которого упирается эмпирическое Я, а как отступающий и поступающий между миром и Я челночный субъект. Я, конечно, упирается в эмпирического Другого — это все сфера его существования (=небытия человека). Но в качестве трансцендентного Другого само (Я) преодолевается.
То есть в целом отношение Я — Мир не является непосредственным. Всякое опосредование в этом отношении (опредмечивание-распредмечивание) происходит за счет Другого.
Но может как раз в качестве эмпирического Другого человек обращается к (себе как) ничто, эго, а в качестве трансцендентального Другого обращается к (себе как) миру? В обоих случаях имеет место превышение: в первом это превышение эго и определение ничто в нем, во втором — превышение «мира» и открытие человеческого в нем.
Я необорачиваемо, но покидаемо, Мостика от ничто на все нет, есть провал, над которым летает дух человека (Другой вообще, гений человека, бог его). И чем теснее (как бы минуя Другого) к миру, тем глубже пропасть между ними. Сознание же при этом тем выше. В нем выдерживается отношение Я — Мир.
Но прежде всего связь человека с человеком, потом все остальное; связь исконная, заведомая, первичная. Все остальное обнаруживается в разрывах связей: и глубины бытия и высоты духа. Вся реальность обнаруживается из связи (или ее разрыва)?
Нет, видимо, именно разрыв связей человека с человеком обнаруживает всю реальность. Отсюда: падая вниз человек приходит к «свободе», возвышаясь вверх — к трансцендентности.
