Но в равной или неравной мере и мир дан человеку в хроно-топосе. И он в нем заведомо открыт из себя к вечности и бесконечности. Он представляет себя, ограничивает в хроно-топосе, никогда с ним не совпадая душевно-духовно. Посему и в том и другом «случае» хроно-топос есть всегда актуальное местоимение бытия. И в нем он снует от себя — к себе, вверх — вниз.
… Справка. Все это, конечно, так. Но все же не тривиальность ли это относительно человека как «субъекта-субстанции»? Рефлексирующий перепев робинзонады? Где социология, где история, где экономика, где собственно взыскуемый, надвышний горний дух?
4. Топос Мы в хроносе Я
«Атман» — «Брахман». Душа — дух. «Веданта» — не есть ли решение «твоего вопроса»» об истечении времени оттуда-сюда? Ведантизм говорит о ведании космоса в микрокосме, сообщничестве души с духом? Так что, «не ломимся ли мы в открытую дверь»?
Вот ведь, где «Восток — дело тонкое»?!
Притом, что «веды» — это не «знания» на европейский манер!
А относительно конфуцианства, даосизма — очень эффектно и предстает даже как готовое решение «проблемы времени оттуда-сюда». Вплоть до того, что при этом нет разговоров об истечении «времени» и его встрече через понятийные раскладки и в рефлексии мыслей над «временем», а как бы оно — «время» — само испытывается, например в «безмолвии», в «не-знании», «со-присутствии», «бесспорности», и т.д. Т.е. конфуцианство, даосизм — это даже не философия, а сама культура, в которой в Поднебесной улавливается «оттуда-сюда время». И тут-то, кстати, нет препонов индивидуализма, о которые западная философия до сих пор «спотыкается». Наример, «пустота совершенно-мудрого» — это не пустота отшельника в одиночестве, а среди других и т.д.
Но о «времени» как таковом не говорится. Дао — это путь вообще, но по сути это путь мудреца к себе в совершенно-мудрии через недеяние и внятие мира свыше как его превышающего.
Однако, не только в даосизме, конфуцианстве, буддизме, ведантах присутствует «оттуда-сюда», но и в «эманации идей» у Платона. «Оттуда-сюда» — это вообще существо культуры как почитания света (см. выше). Из света мы есть в мире сем. Т.е. из света мы и пребываем в темноте. Мы вообще можем быть лишь оттуда-сюда. В ничтойности мы и есть оттуда-сюда. И не Я, а именно Мы. Я-то об этом может знать, но оно не обладает этим бытием; оно может быть отсюда-туда: от быта до фантазий. Я как личность и есть иллюзорный «перст божий». И это ни хорошо ни плохо.
И без осмысления и переосмысления этого для вдохновения временем оттуда-сюда не приходится. Кстати, где-то таким образом и можно объяснить отрицание Л.Н. Толстым личности как таковой. Личность — персона, представляющая сей мир для мира иного или в мире ином — во что бы то ни стало, насильно, неумолимо, претенциозно. Когда она исходит и не может не исходить из себя?
А потому личность интеллектуальна, но не душевна. Хотя мозаичность душевная в ней может присутствовать в характере, темпераменте, способностях, таланте, даже гениальности. Но личность механична, машинообразна как заводное существо среди других индивидов и в этом же в ней может быть представлен сонм других, в чем она тащится по своему усмотрению как «органически» принадлежащим, как собственностью, которой она владеет…
Личность претендует быть из ничто во всем. И по видимости ей это удается. В честолюбии и особенно во властолюбии.
Но она персонифицирует лишь сей мир, и это куда бы еще не шло (все мы дети своего времени), если бы он не предлагался вместо мира иного. Здесь-то «собака зарыта», потому что это из ряда повторяющихся в истории прецедентов, когда «из ничто ничего не рождается», в лучшем случае «гора рождает мышь»!
Да, максима творчества — это бытие из небытия. Но для этого сей мир не вообще, а в его «кумирности», идольности, самодостаточности должен быть «поставлен на голову», «опрокинут вверх ногами»!
Сей мир не как «объективная реальность», не как «природа» (хотя и в ней нужно кое от чего отречься как в той же самой ее «при-родности» и т.д.), а как представление человека.
Да ведь, к тому же это не обязательно «всепотрясающий переворот», а те очередные инновационные (предпочтительные) подходы к внешнему миру, когда мы как бы оттуда смотрим сюда. Феноменологическая редукция со-знания и т.д. и т.п.
Там, где человек «есть» в мире сем, его там как раз и нет. И это заблуждение открывается как его тавтологический самообман (иллюзия, представление). А потому и нужно выбираться из заблуждений, которые средо-круго-описуют «основания» мира сего. Собственно и при этом не происходит возникновения бытия из небытия. А из небытия в мире сем человек как бы обретает себя, обозначаясь в мире ином (не находя — находит). Во всяком случае — в надситуативной активности — Мы хотя бы вопрошаем о себе. Находим или не находим себя в мире ином — это не гарантировано заведомо. Не бывает же так, что стоит спросить о себе оттуда, чтобы тут же послышался ответ. Даже бог этого не подскажет. При всех наших мольбах перед ним. Но такая возможность вопрошания человеку предоставлена. Вопрошай (о себе), т.е. превышай себя! Будь же ты, черт бы тебя побрал, наконец-то человеком. Без надежды, что стал!
И на это вопрошание вынуждает мир сей. Потому что не вмещаемся в него Мы. В нем (всегда уже) нет времени, в «лучшем случае» прострации, трансы, фантазии и память, воображение. А непрерывно, преимущественно — иллюзии.
Но окончательного слова о себе не находится и не бывает в мире сем, пока мы в нем живем. Не потому, что Я «водит за нос» Мы, а потому что оно, хотя и может быть разоблачено (как личность), но окончательно не открывается, а лишь приоткрывается, будучи из мира иного, мерами топоса во вселенской оси хроноса. Всякая точка над «Я» есть многоточие… Или Мы о Я вопрошает, Я восклицает и тут же распадается в многоточии?!…
Я, конечно, может и застывать в знаниях о себе и закрепляться в достижениях (порядках) цивилизации и исчезать из хроноса в топосе (или из топоса в хроносе).
… Но индивид в отношении к самому себе, в индивидуальном само-сознании, в Я=Я, в Я+Я, в отношениях к миру как к самому себе, пусть даже в сложениях «Мы=Я+Я…» и находится в мире сем. Мир сей — это всегда мир данный человеку и представленный из человека.
И все, что можно сказать о мире, относится к миру этому как «он — миру».
А посему в нем и «шелестит» (лишь) различие топоса от хроноса (видится пространство во времени), которое вызывает удивление, а наряду с ним и уныние. Т.е. наоборот, удивление наряду и в пику унынию, восторги на фоне скуки обыденности.
Сей мир — это и есть сам человек в его ограниченности. В нем хронос свернут к топосу и таким образом им человек и владеет. А это и есть язык. Слово оттуда-сюда приходит и распространяется (распыляется) в языковой мешанине. И это не разовый, исторический акт, а продолжающаяся регрессия слова, его распад — после и тут же — вслед за произнесением (как превозносением и преподнесением) перед миром сим.
История культурно-цивильно выворачивается-сворачивается и в этом режиме (ритме) ускоряется.
Надежды, выраженные о мире ином, оказываются сведенными к миру сему, достижениями их. Они непременно осуществляются. Так что, «вырываются» из мира сего для утверждения его же. И в этом обреченность, что Мы вынуждены говорить всего лишь о мире сем, даже говоря о мире ином. Другого разговора быть не может, кроме этого самообмана, самообольщения.
Конечно, «надеждами живут нищие духом». Может тут поправка — нюанс — «в духе», а не «духом»? Или это недостаточно «нищие» были в истории до сих пор, т.е. не из «ungrund» (Якоба Беме) представали в своих представлениях — претензиях к миру сему?! Или наоборот, именно таким образом они были им заведомо связаны, а потому и обречены на иллюзии свободы? Притом совместные! Не было еще «свободной индивидуальности» в истории, о которой лишь втайне, но тщетно мечтал К. Маркс?!
Выступали от имени разделяемого скопом небытия, т.е. из-за занавеса сего же мира, на подмостках мирового театра (абсурда) как в повторяющемся и очередном историческом сценарии — действе (как «лице-действе»). Эти «рабы», «крестьяне», «пролетарии»..!
Я пробуждается из Мы, но не для того, чтобы откликнувшись, примкнуть к ряду других. В нем открывается просвет хроноса из топоса. Подлинное раскрытие возможно как я в человеке, т.е. человек раскрывается в гениальности. Топос Мы вмещается в хронос Я. И берется таким образом ответственность за все и вся. А потому предназначение человека — в мессианстве и исполняется мессиански. Но на что надежд не бывает, а исполняется безрасчетно. В вере вообще как философской, как любви к мудрости в испытании «ненужности миру» сему. Великое испытание себя (пребывающим) вне этого мира (религиозное, художественное) есть в конце-концов состояние мудрости — «оттуда-сюда».
Да (ср. выше), значит топическое небытие в Мы берется (долженствует) из (хронической) опустошенности Я, когда оно всеми «болезнями мира сего переболеет», всеми «муками, пороками» — и до ничтожности выпадает, отпадая тем самым от Мы. Но стало быть, в нем небытие в мире сем среди других не «срединно», не посредственно, а преимущественно должно быть — во взятии ответственности за всех и исполнение «мессианства»? Я — «неравный провал» среди других. А вообще и этого недостаточно, здесь еще нет чело-века, «среди других» он промежуточен — феноменален, но не ноуменален, еще не есть…
Но Мы пробуждает Я и на свою беду. Призывая к добру, будит ко злу, так как потребуются жертвы для вмещения его в Я?!
Раздел III. HOMO SAPIENS В СТОЛПЕ ИСТИНЫ
1. Чело-век на голове — оттуда-сюда в познании
Встречается и такое, что будто бы «… в основе явлений лежит мир запредельных идей — сущностей». У Платона по С.Н. Булгакову.
Как это может — «в основе лежать»? И такие «обороты» встречаются часто не только у Булгакова С.Н.
А не значат ли сии некорректные выражения просто нерефлексированные соображения, что время течет оттуда-сюда через «каркас» или «сито» трансцендентно-имманентных сущностей, сливаясь и образуя истоки — основания вещей — в мире сем? И вообще сей мир структуирован, имея основания оттуда-сюда? В своей промежуточности он может быть подразумеваем оттуда-сюда как бы отсюда-туда? Или наоборот: в отсюда-туда как необходимость оттуда-сюда?
Но в любом случае — вертикаль времени из вечности. И в этом-то наверное и должен быть заключен постмодернизм как постструктурализм?
К тому же мир сей преходящ не во времени, а в пространстве. То есть, он сквозит через пространство во временении и отсюда-туда как оттуда-сюда.
До сих пор это улавливалось разрозненно в «идеях», «образах», «вере», теперь же философия, искусство и религия потянулись друг к другу, потому что наступают не новые времена, а время вообще как таковое (мировая временоость или время мира). Время мира и мир из времени? Вместо мира во времени, ограниченного в пространстве, наступает мир в пространстве, определяемый из времени?
В общем, «то что наверху, то и внизу, а то что внизу то и наверху» (А. Белый). То что наверху — время, то что внизу — пространство. Но при этом то, что наверху преимуществует (здесь) неявно как подпираемое (отпираемое) оттуда. Время структурирует пространство отсюда-туда, квантифицируясь и конденсируя оттуда-сюда. Основания мира, кажется, замещают низины небытия, но представимы (в смысле вообразимы), не здесь, а в запредельности. Да собственно небытие не заполняется, а выдерживается из «запредельных сущностей». Мир держится на ничто в основаниях. А посему все сущее долженствует.
Да, но тут сдается, лязгают и ножницы онтологии — гносеологии, то что есть в мире отражается и выразимо в обратном порядке не для мира, а для человека самого. Онтология для человека возможна и доступна только гносеологически. Ему приходится становиться на голову, чтобы понять мир, в котором он находится, а не мир, который в нем пребывает или мир, с которым он встречается в представлении.
Возможно, вслед за «инопланетными пришельцами» и человек должен приходить в этот мир? Но в отличие от них он уже не приходит, а упирается в познании «носом в эту грешную землю» и застает себя в положении «ногами вверх и головой вниз»!
И когда какой-нибудь Платон говорит об «идеях» как «запредельных сущностях явлений», то в нем говорит не нормальный «индивид — Платон» как стоящий на двух ногах в этом мире Homo sapiens, а неформальный, отрешенный оттуда-сюда чело-век, который взывает к миру сему и ближних в нем, подобных себе к миру горнему и бесподобному, держащемуся на должном и возможно присутствующем здесь межиндивидном небытии и в отсутствующем здесь бытии подлинном как сущем.
Мир не стоит на голове. Человеку надо стоять на голове, чтобы понять это. Но этому и препятствует антропоцентризм…
Оттуда-сюда как время течется в познании, но не в дискурсивно-рассудочном или мысленно-логическом, а в саморазоблачении человека. И оно же исчерпывается, пропадает в ничто, с которым человек встречается в самопознании, обнаруживает в себе из мира!
В одиночестве ли, двойничестве ли, многоликости — все равно, хотя и по разному. Главное — в себе! Стоять на голове — это и значит исчерпывать время из вечности в ничто. Жизнь, конечно, не сводится к познанию, но само познание (уже) сводится к ничто. Оно хронично в своей эсхатологической конечности в истине-процессе, который то и дело упирается в пределы сего мира в необходимости опытных, экспериментальных аргументаций, да и вообще обоснований, доказательств. Познание невидимо уперто в корнях самопознания. Да и растет. Только упираясь таким образом.
Но жизнь не сводится к познанию — не только поперек его в обыденности, что само собой разумеется и над чем мы голову не морочим, а — в смысле жизни.
Познание есть собственно следование (во) времени к пространству. А потому оно и упирается в тупики небытия. Но тут-то и обнаруживаются в предельных ситуациях иные миры из мира сего. Что они есть! Выражаясь «диалектически» (что наверное будет уместно как раз при таких случаях-событиях), происходит поворот — наоборот от «тотальности—индивидуальности» к «индивидуальности—тотальности» (от едино-многого к много-единому)… А в общем так, что если в исчерпывании времени дело шло от бытия к небытию, то теперь — от небытия к бытию.
Хотя в философском плане это диссонанс с религией (христианством), где из отрицательного богословия объясняется возникновение мира как из «божественного ничто». Но в нашем случае чудится не противоположное, а как бы компромиссное: из единобожия возникает мир, но не один и тот же (как сей мир), а многожество миров в смысле множества «богов». Так что моно-божие опосредствуется в мире много-божием, монотеизм оборачивается политеизмом. Он «не просыпается» из архетипического состояния, а востребован и порожден из потерянного времени, теперь наконец-то обретенного как времени из пространства или, точнее, над пространством. Можно допустить отнологически: в расширяющейся вселенной рождаются «расширяющиеся» (дополнительностные) существа. Вселенная становится свободнее: дух — душами, пространство — временами…!
У времени нет начала, но у него — одни концы. Т.е. нет и одного конца, во всяком случае до сих пор, исторически.
… Справка. Все это, конечно, так. Но все же не тривиальность ли это относительно человека как «субъекта-субстанции»? Рефлексирующий перепев робинзонады? Где социология, где история, где экономика, где собственно взыскуемый, надвышний горний дух?
4. Топос Мы в хроносе Я
«Атман» — «Брахман». Душа — дух. «Веданта» — не есть ли решение «твоего вопроса»» об истечении времени оттуда-сюда? Ведантизм говорит о ведании космоса в микрокосме, сообщничестве души с духом? Так что, «не ломимся ли мы в открытую дверь»?
Вот ведь, где «Восток — дело тонкое»?!
Притом, что «веды» — это не «знания» на европейский манер!
А относительно конфуцианства, даосизма — очень эффектно и предстает даже как готовое решение «проблемы времени оттуда-сюда». Вплоть до того, что при этом нет разговоров об истечении «времени» и его встрече через понятийные раскладки и в рефлексии мыслей над «временем», а как бы оно — «время» — само испытывается, например в «безмолвии», в «не-знании», «со-присутствии», «бесспорности», и т.д. Т.е. конфуцианство, даосизм — это даже не философия, а сама культура, в которой в Поднебесной улавливается «оттуда-сюда время». И тут-то, кстати, нет препонов индивидуализма, о которые западная философия до сих пор «спотыкается». Наример, «пустота совершенно-мудрого» — это не пустота отшельника в одиночестве, а среди других и т.д.
Но о «времени» как таковом не говорится. Дао — это путь вообще, но по сути это путь мудреца к себе в совершенно-мудрии через недеяние и внятие мира свыше как его превышающего.
Однако, не только в даосизме, конфуцианстве, буддизме, ведантах присутствует «оттуда-сюда», но и в «эманации идей» у Платона. «Оттуда-сюда» — это вообще существо культуры как почитания света (см. выше). Из света мы есть в мире сем. Т.е. из света мы и пребываем в темноте. Мы вообще можем быть лишь оттуда-сюда. В ничтойности мы и есть оттуда-сюда. И не Я, а именно Мы. Я-то об этом может знать, но оно не обладает этим бытием; оно может быть отсюда-туда: от быта до фантазий. Я как личность и есть иллюзорный «перст божий». И это ни хорошо ни плохо.
И без осмысления и переосмысления этого для вдохновения временем оттуда-сюда не приходится. Кстати, где-то таким образом и можно объяснить отрицание Л.Н. Толстым личности как таковой. Личность — персона, представляющая сей мир для мира иного или в мире ином — во что бы то ни стало, насильно, неумолимо, претенциозно. Когда она исходит и не может не исходить из себя?
А потому личность интеллектуальна, но не душевна. Хотя мозаичность душевная в ней может присутствовать в характере, темпераменте, способностях, таланте, даже гениальности. Но личность механична, машинообразна как заводное существо среди других индивидов и в этом же в ней может быть представлен сонм других, в чем она тащится по своему усмотрению как «органически» принадлежащим, как собственностью, которой она владеет…
Личность претендует быть из ничто во всем. И по видимости ей это удается. В честолюбии и особенно во властолюбии.
Но она персонифицирует лишь сей мир, и это куда бы еще не шло (все мы дети своего времени), если бы он не предлагался вместо мира иного. Здесь-то «собака зарыта», потому что это из ряда повторяющихся в истории прецедентов, когда «из ничто ничего не рождается», в лучшем случае «гора рождает мышь»!
Да, максима творчества — это бытие из небытия. Но для этого сей мир не вообще, а в его «кумирности», идольности, самодостаточности должен быть «поставлен на голову», «опрокинут вверх ногами»!
Сей мир не как «объективная реальность», не как «природа» (хотя и в ней нужно кое от чего отречься как в той же самой ее «при-родности» и т.д.), а как представление человека.
Да ведь, к тому же это не обязательно «всепотрясающий переворот», а те очередные инновационные (предпочтительные) подходы к внешнему миру, когда мы как бы оттуда смотрим сюда. Феноменологическая редукция со-знания и т.д. и т.п.
Там, где человек «есть» в мире сем, его там как раз и нет. И это заблуждение открывается как его тавтологический самообман (иллюзия, представление). А потому и нужно выбираться из заблуждений, которые средо-круго-описуют «основания» мира сего. Собственно и при этом не происходит возникновения бытия из небытия. А из небытия в мире сем человек как бы обретает себя, обозначаясь в мире ином (не находя — находит). Во всяком случае — в надситуативной активности — Мы хотя бы вопрошаем о себе. Находим или не находим себя в мире ином — это не гарантировано заведомо. Не бывает же так, что стоит спросить о себе оттуда, чтобы тут же послышался ответ. Даже бог этого не подскажет. При всех наших мольбах перед ним. Но такая возможность вопрошания человеку предоставлена. Вопрошай (о себе), т.е. превышай себя! Будь же ты, черт бы тебя побрал, наконец-то человеком. Без надежды, что стал!
И на это вопрошание вынуждает мир сей. Потому что не вмещаемся в него Мы. В нем (всегда уже) нет времени, в «лучшем случае» прострации, трансы, фантазии и память, воображение. А непрерывно, преимущественно — иллюзии.
Но окончательного слова о себе не находится и не бывает в мире сем, пока мы в нем живем. Не потому, что Я «водит за нос» Мы, а потому что оно, хотя и может быть разоблачено (как личность), но окончательно не открывается, а лишь приоткрывается, будучи из мира иного, мерами топоса во вселенской оси хроноса. Всякая точка над «Я» есть многоточие… Или Мы о Я вопрошает, Я восклицает и тут же распадается в многоточии?!…
Я, конечно, может и застывать в знаниях о себе и закрепляться в достижениях (порядках) цивилизации и исчезать из хроноса в топосе (или из топоса в хроносе).
… Но индивид в отношении к самому себе, в индивидуальном само-сознании, в Я=Я, в Я+Я, в отношениях к миру как к самому себе, пусть даже в сложениях «Мы=Я+Я…» и находится в мире сем. Мир сей — это всегда мир данный человеку и представленный из человека.
И все, что можно сказать о мире, относится к миру этому как «он — миру».
А посему в нем и «шелестит» (лишь) различие топоса от хроноса (видится пространство во времени), которое вызывает удивление, а наряду с ним и уныние. Т.е. наоборот, удивление наряду и в пику унынию, восторги на фоне скуки обыденности.
Сей мир — это и есть сам человек в его ограниченности. В нем хронос свернут к топосу и таким образом им человек и владеет. А это и есть язык. Слово оттуда-сюда приходит и распространяется (распыляется) в языковой мешанине. И это не разовый, исторический акт, а продолжающаяся регрессия слова, его распад — после и тут же — вслед за произнесением (как превозносением и преподнесением) перед миром сим.
История культурно-цивильно выворачивается-сворачивается и в этом режиме (ритме) ускоряется.
Надежды, выраженные о мире ином, оказываются сведенными к миру сему, достижениями их. Они непременно осуществляются. Так что, «вырываются» из мира сего для утверждения его же. И в этом обреченность, что Мы вынуждены говорить всего лишь о мире сем, даже говоря о мире ином. Другого разговора быть не может, кроме этого самообмана, самообольщения.
Конечно, «надеждами живут нищие духом». Может тут поправка — нюанс — «в духе», а не «духом»? Или это недостаточно «нищие» были в истории до сих пор, т.е. не из «ungrund» (Якоба Беме) представали в своих представлениях — претензиях к миру сему?! Или наоборот, именно таким образом они были им заведомо связаны, а потому и обречены на иллюзии свободы? Притом совместные! Не было еще «свободной индивидуальности» в истории, о которой лишь втайне, но тщетно мечтал К. Маркс?!
Выступали от имени разделяемого скопом небытия, т.е. из-за занавеса сего же мира, на подмостках мирового театра (абсурда) как в повторяющемся и очередном историческом сценарии — действе (как «лице-действе»). Эти «рабы», «крестьяне», «пролетарии»..!
Я пробуждается из Мы, но не для того, чтобы откликнувшись, примкнуть к ряду других. В нем открывается просвет хроноса из топоса. Подлинное раскрытие возможно как я в человеке, т.е. человек раскрывается в гениальности. Топос Мы вмещается в хронос Я. И берется таким образом ответственность за все и вся. А потому предназначение человека — в мессианстве и исполняется мессиански. Но на что надежд не бывает, а исполняется безрасчетно. В вере вообще как философской, как любви к мудрости в испытании «ненужности миру» сему. Великое испытание себя (пребывающим) вне этого мира (религиозное, художественное) есть в конце-концов состояние мудрости — «оттуда-сюда».
Да (ср. выше), значит топическое небытие в Мы берется (долженствует) из (хронической) опустошенности Я, когда оно всеми «болезнями мира сего переболеет», всеми «муками, пороками» — и до ничтожности выпадает, отпадая тем самым от Мы. Но стало быть, в нем небытие в мире сем среди других не «срединно», не посредственно, а преимущественно должно быть — во взятии ответственности за всех и исполнение «мессианства»? Я — «неравный провал» среди других. А вообще и этого недостаточно, здесь еще нет чело-века, «среди других» он промежуточен — феноменален, но не ноуменален, еще не есть…
Но Мы пробуждает Я и на свою беду. Призывая к добру, будит ко злу, так как потребуются жертвы для вмещения его в Я?!
Раздел III. HOMO SAPIENS В СТОЛПЕ ИСТИНЫ
1. Чело-век на голове — оттуда-сюда в познании
Встречается и такое, что будто бы «… в основе явлений лежит мир запредельных идей — сущностей». У Платона по С.Н. Булгакову.
Как это может — «в основе лежать»? И такие «обороты» встречаются часто не только у Булгакова С.Н.
А не значат ли сии некорректные выражения просто нерефлексированные соображения, что время течет оттуда-сюда через «каркас» или «сито» трансцендентно-имманентных сущностей, сливаясь и образуя истоки — основания вещей — в мире сем? И вообще сей мир структуирован, имея основания оттуда-сюда? В своей промежуточности он может быть подразумеваем оттуда-сюда как бы отсюда-туда? Или наоборот: в отсюда-туда как необходимость оттуда-сюда?
Но в любом случае — вертикаль времени из вечности. И в этом-то наверное и должен быть заключен постмодернизм как постструктурализм?
К тому же мир сей преходящ не во времени, а в пространстве. То есть, он сквозит через пространство во временении и отсюда-туда как оттуда-сюда.
До сих пор это улавливалось разрозненно в «идеях», «образах», «вере», теперь же философия, искусство и религия потянулись друг к другу, потому что наступают не новые времена, а время вообще как таковое (мировая временоость или время мира). Время мира и мир из времени? Вместо мира во времени, ограниченного в пространстве, наступает мир в пространстве, определяемый из времени?
В общем, «то что наверху, то и внизу, а то что внизу то и наверху» (А. Белый). То что наверху — время, то что внизу — пространство. Но при этом то, что наверху преимуществует (здесь) неявно как подпираемое (отпираемое) оттуда. Время структурирует пространство отсюда-туда, квантифицируясь и конденсируя оттуда-сюда. Основания мира, кажется, замещают низины небытия, но представимы (в смысле вообразимы), не здесь, а в запредельности. Да собственно небытие не заполняется, а выдерживается из «запредельных сущностей». Мир держится на ничто в основаниях. А посему все сущее долженствует.
Да, но тут сдается, лязгают и ножницы онтологии — гносеологии, то что есть в мире отражается и выразимо в обратном порядке не для мира, а для человека самого. Онтология для человека возможна и доступна только гносеологически. Ему приходится становиться на голову, чтобы понять мир, в котором он находится, а не мир, который в нем пребывает или мир, с которым он встречается в представлении.
Возможно, вслед за «инопланетными пришельцами» и человек должен приходить в этот мир? Но в отличие от них он уже не приходит, а упирается в познании «носом в эту грешную землю» и застает себя в положении «ногами вверх и головой вниз»!
И когда какой-нибудь Платон говорит об «идеях» как «запредельных сущностях явлений», то в нем говорит не нормальный «индивид — Платон» как стоящий на двух ногах в этом мире Homo sapiens, а неформальный, отрешенный оттуда-сюда чело-век, который взывает к миру сему и ближних в нем, подобных себе к миру горнему и бесподобному, держащемуся на должном и возможно присутствующем здесь межиндивидном небытии и в отсутствующем здесь бытии подлинном как сущем.
Мир не стоит на голове. Человеку надо стоять на голове, чтобы понять это. Но этому и препятствует антропоцентризм…
Оттуда-сюда как время течется в познании, но не в дискурсивно-рассудочном или мысленно-логическом, а в саморазоблачении человека. И оно же исчерпывается, пропадает в ничто, с которым человек встречается в самопознании, обнаруживает в себе из мира!
В одиночестве ли, двойничестве ли, многоликости — все равно, хотя и по разному. Главное — в себе! Стоять на голове — это и значит исчерпывать время из вечности в ничто. Жизнь, конечно, не сводится к познанию, но само познание (уже) сводится к ничто. Оно хронично в своей эсхатологической конечности в истине-процессе, который то и дело упирается в пределы сего мира в необходимости опытных, экспериментальных аргументаций, да и вообще обоснований, доказательств. Познание невидимо уперто в корнях самопознания. Да и растет. Только упираясь таким образом.
Но жизнь не сводится к познанию — не только поперек его в обыденности, что само собой разумеется и над чем мы голову не морочим, а — в смысле жизни.
Познание есть собственно следование (во) времени к пространству. А потому оно и упирается в тупики небытия. Но тут-то и обнаруживаются в предельных ситуациях иные миры из мира сего. Что они есть! Выражаясь «диалектически» (что наверное будет уместно как раз при таких случаях-событиях), происходит поворот — наоборот от «тотальности—индивидуальности» к «индивидуальности—тотальности» (от едино-многого к много-единому)… А в общем так, что если в исчерпывании времени дело шло от бытия к небытию, то теперь — от небытия к бытию.
Хотя в философском плане это диссонанс с религией (христианством), где из отрицательного богословия объясняется возникновение мира как из «божественного ничто». Но в нашем случае чудится не противоположное, а как бы компромиссное: из единобожия возникает мир, но не один и тот же (как сей мир), а многожество миров в смысле множества «богов». Так что моно-божие опосредствуется в мире много-божием, монотеизм оборачивается политеизмом. Он «не просыпается» из архетипического состояния, а востребован и порожден из потерянного времени, теперь наконец-то обретенного как времени из пространства или, точнее, над пространством. Можно допустить отнологически: в расширяющейся вселенной рождаются «расширяющиеся» (дополнительностные) существа. Вселенная становится свободнее: дух — душами, пространство — временами…!
У времени нет начала, но у него — одни концы. Т.е. нет и одного конца, во всяком случае до сих пор, исторически.
