Поэтому-то сей мир предметен прежде чем он объективен. Т.е. в предметности упреждает объективность. Хотя и не является наскозь прозрачным, но все-таки его читать можно как «книгу бытия». Сей мир промежуточен между небом и землей, в вертикали самостояния человека, хотя может быть и уплощен в повседневности, вытянут, протянут и растянут из времени через и во пространстве.
Но события в нем же происходящие — как текущие, так и исторические — случаются как родовспомоществования из мира того; имеют место здесь и теперь, но осуществляются оттуда-сюда. Мир иного поэтому не только и не столько или вообще не дополнительностный, а превышающий — в смысле насквозь — сей мир. Это космический дракон, у которого в пасти содрогается, трепыхается, а может — в обьятиях шевелится и волнуется, шелестит сей мир. Но поэтому в нем и создатель и сатана, и свет и тьма «предполагаются» как образы или космические силы-ипостаси. А в философской рефлексии это «бытие» и «ничто», в расщепе которых и предстает этот мир.
… То что в этом мире творится не из этого мира, говорит о том, что этот мир из того происходит, т.е. происходит из уже преисполненности, продолжает происходить. Происходящее намекает на ис-хождение.
Но тут религиозный казус: приход Христа-спасителя? Он пришел сказать, что вы не сами по себе есть, а из того, что было вам сообщено? Чтобы вы были, вам было сообщено? Вы не были, но должны были быть и по-явились от-того, что были пред-усмотрены?
Насчет Христа, конечно, всегда были серьезные со-мнения. С чего это «антропологическое существо» претендует на бого-воплощение? Но если снять с него человеческую оболочку, то сын-ли это в буквальном смысле или что еще? А что же тогда? Символ невинного страдальца за зло в мире сем, может конечно.!
… Или «разрушенный порядок в космосе» и есть пожертвование создателем сыном своим ради по-следующего мира как согласия между людьми как пожертвованными же существами, т.е. обреченными на распад — для мира во имя Всеначала?
Это дублирование — религиозно-мирское — может быть и ни к чему? Невпопад, но все же эти «раз-говоры о мире сем», что есть, если они не из него самого о нем? Что есть я-зык о мире, если не со-общение оттуда-сюда и не со-общение мира сего иному миру и если вообще не со-общаемость отсюда-туда? А что если крик души и есть этот позыв отсюда-туда? И что же он должен быть услышан оттуда-сюда! На что и предустановлена душа и вообще веруется? Ну вот и баста, господи, ты и открылся?!
Но я-то грешный (или не поэтому) в это не верю, а что есть не знаю?! Требуется знать (тут-то Достоевский Ф.М. с его возвращением «билета гарантии» для веры в самоотказе?!). Но что делать? — Не получает ответа! Ведь в этом «сюда» скукожена вся религиозная проблематика: чтобы найти способ здесь — спастись там?!
И даже если рукой, которая писала все эти записи, вела высшая сила или вело что-то потусторонне инородное, то откуда оно тут же и взялось, если уже не было предуготовлено (тут же) в обратном оттуда-сюда? Так что всякий раз, отсюда-туда случается из оттуда-сюда. Ожидаемое — «как оттуда-сюда» — случается как отсюда-туда! «Самостояние человека» символично…
Впрочем, требует разобраться, всегда ли? Конечно, не всегда, а то и вовсе не бывает. А если и бывает, то это и составляет оборотничество в мире сем, кувыркание между сном и явью.
...!?
… И опять же о homo sapiens. Со ссылкой на «прекрасное мгновение» из Гете И. Бердяев Н.А. увязывает время в настоящем с вечностью. При том, что различает время делимое, «количественное» и неделимое, «качественное», в котором дух сообщается с вечностью, овладевая временем. Это происходит из внутреннего существа человека как непреходящей души. Да, конечно, «экзистенциальность» позволяет справляться с парадоксами времени с упором на внутреннее в человеке.
Но вопрос в том, что в этой самой внутренней неделимости как точечности и может таится ничтойность? А для него «дьявол»?! Но и вообще в своей «внутренней провальности» человек не должен, а вынужден быть открытым миру? Как в «ungrund» Я. Беме? Хотя он образуется извне вовнутрь? Там, где происходит «массовизация» вместе с собственностью и обособлением, с техникой и машинизацией и т.д.
Хотя эстетически сообщаемость с вечностью в мгновении допустима, но не упорствует (упирается) ли и при этом человек, сохраняясь и выдерживая себя в уме перед вечностью в ничтойности или он спасается таким образом лишь душевно, избавляясь от себя во внутреннем уродстве? Т.е. от дьявола в себе спасается в красоте? Отсюда-туда есть таким образом избавление оттуда-сюда «в себе». Дьявол может вертеться под ногами, но это и есть неправда в самом человеке, подверстываемая им в обыденности и подстилаемая ему обыденностью, как обычно водится, в заблуждениях пребывания в сонме других во времени как пространстве. Где время не открывается, а теряется. Где оно не есть оно как таковое, а растрачиваемое в пространстве.
...И насколько самостоит человек в душевно-духовном мире, из мира, над миром настолько же он рационально провален, опустошен, ничтожен в себе, из себя, под себя. Самостояние обратно к его все-униженности. Поэтому он и упирается носом в землю из духа. «Разум — шлюха дьявола» (М. Лютер)! Человек не духовно падшее, а в разуме отпавшее существо.
Но потому-то время не течет оттуда-сюда, хотя бы это возжелалось и вымаливалось у создателя, а если и течет, то в бесследном исчезновении, будучи «встречаемо», «воспринимаемо» в наизготове отсюда-туда на потребу.
Время пропадает в раз-уме. Разум его не выдерживает и трещит, раскалывается, разламывается в пара-доксальности.
Ничто в человеке в дыре разумности его и время пропадает из чувственности в ней. Человек актуально не есть сплошная (сквозящая) пустота, но в своей потенциальности ничто в нем всегда в ожидании как бы вестей с небес, бытия свыше. Сложное оттуда-сюда редуцируется в упрощении вплоть до сведения на нет. А это и есть молох разума. И он, кстати, со всем справляется, что ни подавай на потребу. И рационализм наготове в истории, чтобы в ней ни происходило.
Поэтому-то homo sapiens никогда не встречается с вечностью. А если и встречается, то обжигает у себя крылья, потому что они и рассчитанные на то крылья, искусственные, придуманные.
Можно даже сказать, что разум проглатывает время. Да собственно в этом и предназначение его, чтобы справляться со временем. Но спрашивается, каким же образом это происходит?
Да путем перевода его оттуда-сюда в банальную повседневность… А тем самым образуются и ножницы между чувственно-рациональным и душевно-духовным вплоть до их развода-разрыва с отпадением в разуме и отрывом в духе от человека вместе с познанием — исторически и логически, в филогенезе и онтогенезе.
Возвышаясь, возносясь над миром человек и падает к его подножиям, аннигилирует в своем бытии. И научные истины «покупаются» именно такой ценой. Пример — квантовая физика, в которой человек обнаруживает ту же «пустоту сознания», которую он имеет в себе!
… Это в негативном плане. Но позитивно (ценностно) время, отбираясь до небытия в разуме, обретается в обратном порядке в душевно-духовной раскрытости превышающему человека горнему миру. Оттуда-сюда приходит в чувственно-рациональном. Отсюда-туда воспаряет в душевно-духовном. Время может и пропадать и переводиться в повседневность, без своего приобретения в овладении судьбой, если оно не выбирается душой из силков разума в капкане современности и плену пространства телесного и социального. И время улавливаеся душой как тончайшая (изысканная) необходимость человека миру и в мире, в котором он признается и призывается к нему. В этом ведь и суть вдохновения. Именно в своем превышении мир не обходится без человека. В этом и заключается смысл истечения времени оттуда-сюда. Мир через время сводится к ничто в разуме, но (в душевно-духовном подъеме) оно же взметывается обратно (как бы) в хроно-топическом «торнадо».
Поэтому тайна человека и есть тайна времени в нем.
Время пропадает в homo sapiens, но оно же открывается в душевно-духовном существе, зовущегося чело-веком.
7. Время в раз-говоре
(Сон на 25.09.2019. Успешно и с удовлетворением участвую в какой-то социальной программе у Назарбаева Н. Она расписана по-именно и по-линейно в поперечном своде-тексте. В одной строке нет заполненности. Прошмыгнула мимо знакомая К. Я не подал вида и посторонился. Моего протеже Назарбаев Н. отобрал и назначил руководить проектом…)
Что это? А накануне, впрочем, читал Бердяева Н.А. о «символизации и объективации духа в социальности как его потерянности»? Стало быть, сон этот намек на то, что невольно поддаешься такому овнешнению, при том даже, что не хочешь, не согласен по размышлениям, наяву? А во сне поддался? И это уже был не кошмар, а приемлемый сон, что редкость? Точнее, иллюзия обыденности, где таковая и случается.
Поддаваться обыденности — это и есть соучастие в символизации духа, в то время как читать сей мир из мира иного есть его раскрытие, понимание, «внятие». И чтение «это предполагает» «пред-почтение» мира иного миру сему, при том, что внимается именно мир сей. Иной мир при чтении из него в мире сем работает, (точнее) даже дорабатывается (в мире сем). Продолжается в творении его.
Поэтому не только в поэзии символизм требуется, а символика присутствует во всяком творении, хотя бы как в со-творении. Мир сей и изнывает в безязыкости, ему не хватает слов, он захлебывается в переводах оттуда-сюда и захлопывается в «понятиях».
А человек (уже) в доработке надрывается над миром сим, если вовсе не надорван?!
Причем первично душевно-духовное вкушание мира иного в самостоянии, из которого и отпадает чувственно-рациональное (переваривающее) познание. Прежде сообщение с миром иным, чтобы обрести бытие в мире сем, что и требуется и осуществляется в познании. В котором и теряется «память о вкушенном» (как самовнушенном), потому что это было в отношении к миру иному, что теперь удостоверяется (устанавливается, определяется) в самом познании, в котором постигается мир сей как «объективная реальность» за счет именно того, что систематически, неуклонно подвергается отрицанию мир иного (для познающего субъекта), да и все что вне его, до него и над ним. Разрывается «мыльный пузырь» посюсторонности. И даже тогда, когда останавливают солнце и запускают землю, антропоцентризм не кончается, а в уме и «по умному» раскидывается в сетях (познания) познаваемости (вообще мира) на все окружающее человека.
Первично возвышение человека над собой, т.е. оттуда-сюда, чтобы возникло отсюда-туда. Хотя кажется по обыденности, которая нас цепко держит в своих обьятиях, противоположным образом: нужно достать до оттуда-сюда во что бы то ни стало из отсюда-туда, даже если оно не достается и это вообще невозможно! Как невозможна «Вавилонская башня»!
Но в сущности своей человек — или космическая дыра в обыденности (мировая скважина) или он в ней (промежуточен) из предназначения в духовности, чтобы воспрять в ней же от души.
… Некстати, но вообще ведь вспоминается не из «прежнего» в «теперь», а оттуда-сюда, т.е. в смысле из того, что превышает в «теперь-здесь». Иначе-то как оно вообще напоминаемо? Не сзади-вперед, а сверху в уже «теперь и здесь»!>? ! Оглушительность истины не в этом ли? И то что она не линейна! А линейность существования вспоминается кошмарно?!
… Примечание. Впрочем, об этом уже думалось, но вот теперь как будто бы обнаружилось (см. выше)?! Но вот это опять не волапюк ли, там говорилось о «мыльном пузыре», а теперь о его недолженствовании?
Да, может все это из продолжающейся «писанины» в протянутой логике повседневности, от которой нет спасения? А?
Хочешь — не хочешь, а об ином мире уже, еще (даже) в этом мире говоришь (все же) безопорно, в сем мире и сим миром? И ничто не спасет из него самого — в сем мире? На это и надеется «познание»?
Ну, а что если в истине рвется связь времен и настоящее обнаруживается в душевно-духовном подъеме (обратной раскрутке) от небытия, постигнутого (ухваченного) в познании? Время обнаруживается именно в настоящем вместо преходящего и исчезающего мгновения, но таким образом в нем сами прошлое и будущее взметываются на крыльях надежд. Вечность посещает человека в разрыве времен. И к этому имеются даже физические предпосылки в неравновесности и по-дробности времени.
А в душевно-духовном восстании человек, спасаясь из обыденности, пытается тем самым сохранить мир. И пусть это будет тщетной надеждой, но это его долг, заветная мечта, социальная утопия, невозможная возможность.
И что если именно в человеке сворачивается время? И предназначение его заключается в этом? Метафизически человек хочет справиться с физикой? В познании он порывает со временем (разрываясь и в нем) в себе и приобретает его в душе (душах). И вместо познания начинаются раз-говоры. Познание может быть даже гениально в субъектности, разговоры же междусубъектны. Но именно потому в них открывается душевный просвет и духовные перспективы. В познании время исчерпывается, в разговоре обретается как оттуда-сюда в отсюда-туда, в миру и из мира постигается, испытывается, восчувствуется мир иного. Даже в воровском жаргоне есть (должный) мир «по понятиям»!
Пустые разговоры тоже бывают, но они не обращены к миру иному, т.е. они досужие, тривиальные как из «пустого в порожнее», убивающие время, а не почитающее его в совместном радении, что уже было в язычестве и порой сквозит и ныне в феноменах культуры. В страстных монологах, в напряжении диалогов, в полилоге голосов.
Таким образом, разрыв времен или «разомкнутость вечности» (Н. Бердяев) наступает и открывается в миру людей вертикалью настоящего. Отступая в себя в познании человек приходит и к признанию (превосходства перед собой) Другого. Вот где находится или скрывается та самая «кривая тесина, из которой сделан человек», но из которой уже по сетованию самого И. Канта, «ничего прямого сделать нельзя»! Да, нельзя относительно отдельной особи, но в миру можно, точнее должно. Тем более, что тут и сам он предлагает свой знаменитый «категорический императив»!
Правда, точнее будет не «разговоры», а раз-говор иметь в виду относительно иного мира, а не по поводу его, хотя и не по причинности вследствие сего мира, а по необходимости ради свобод здесь оттуда. Т.е. должной нужности человека миру.
То что относится к сему миру и есть язык. Он по существу и в оболочке и есть говор. Этот мир дан в раз-говоре.
И не об этом ли говорит про «язычество» в его чувственной исступленности, самоотдаче Булгаков С.Н. Язычество как предельное напряжение в душевно-духовном самостоянии и поисках «отсюда-туда», чтобы обрести создателя «оттуда-сюда». При том, что в язычестве преимущество в «отсюда-туда»!
Но представилось-оказалось, что «слово у Бога» и что «слово есть сам Бог» и «все через него начало быть» (Евангелие от Иоанна).
Хотя можно ли удовлетвориться таковыми христианскими откровениями и вообще религиозной верой? А не живо ли еще «язычество»?
Но тут и Ф. Ницше на счет «любви к ближним и вещам», которой он «предпочитает любовь к дальним и призракам» — настораживает, в смысле вопроса, возникающего при этом, а что эта «должная нужность человека миру» возможна и требует непременного отказа от ближних?
Но события в нем же происходящие — как текущие, так и исторические — случаются как родовспомоществования из мира того; имеют место здесь и теперь, но осуществляются оттуда-сюда. Мир иного поэтому не только и не столько или вообще не дополнительностный, а превышающий — в смысле насквозь — сей мир. Это космический дракон, у которого в пасти содрогается, трепыхается, а может — в обьятиях шевелится и волнуется, шелестит сей мир. Но поэтому в нем и создатель и сатана, и свет и тьма «предполагаются» как образы или космические силы-ипостаси. А в философской рефлексии это «бытие» и «ничто», в расщепе которых и предстает этот мир.
… То что в этом мире творится не из этого мира, говорит о том, что этот мир из того происходит, т.е. происходит из уже преисполненности, продолжает происходить. Происходящее намекает на ис-хождение.
Но тут религиозный казус: приход Христа-спасителя? Он пришел сказать, что вы не сами по себе есть, а из того, что было вам сообщено? Чтобы вы были, вам было сообщено? Вы не были, но должны были быть и по-явились от-того, что были пред-усмотрены?
Насчет Христа, конечно, всегда были серьезные со-мнения. С чего это «антропологическое существо» претендует на бого-воплощение? Но если снять с него человеческую оболочку, то сын-ли это в буквальном смысле или что еще? А что же тогда? Символ невинного страдальца за зло в мире сем, может конечно.!
… Или «разрушенный порядок в космосе» и есть пожертвование создателем сыном своим ради по-следующего мира как согласия между людьми как пожертвованными же существами, т.е. обреченными на распад — для мира во имя Всеначала?
Это дублирование — религиозно-мирское — может быть и ни к чему? Невпопад, но все же эти «раз-говоры о мире сем», что есть, если они не из него самого о нем? Что есть я-зык о мире, если не со-общение оттуда-сюда и не со-общение мира сего иному миру и если вообще не со-общаемость отсюда-туда? А что если крик души и есть этот позыв отсюда-туда? И что же он должен быть услышан оттуда-сюда! На что и предустановлена душа и вообще веруется? Ну вот и баста, господи, ты и открылся?!
Но я-то грешный (или не поэтому) в это не верю, а что есть не знаю?! Требуется знать (тут-то Достоевский Ф.М. с его возвращением «билета гарантии» для веры в самоотказе?!). Но что делать? — Не получает ответа! Ведь в этом «сюда» скукожена вся религиозная проблематика: чтобы найти способ здесь — спастись там?!
И даже если рукой, которая писала все эти записи, вела высшая сила или вело что-то потусторонне инородное, то откуда оно тут же и взялось, если уже не было предуготовлено (тут же) в обратном оттуда-сюда? Так что всякий раз, отсюда-туда случается из оттуда-сюда. Ожидаемое — «как оттуда-сюда» — случается как отсюда-туда! «Самостояние человека» символично…
Впрочем, требует разобраться, всегда ли? Конечно, не всегда, а то и вовсе не бывает. А если и бывает, то это и составляет оборотничество в мире сем, кувыркание между сном и явью.
...!?
… И опять же о homo sapiens. Со ссылкой на «прекрасное мгновение» из Гете И. Бердяев Н.А. увязывает время в настоящем с вечностью. При том, что различает время делимое, «количественное» и неделимое, «качественное», в котором дух сообщается с вечностью, овладевая временем. Это происходит из внутреннего существа человека как непреходящей души. Да, конечно, «экзистенциальность» позволяет справляться с парадоксами времени с упором на внутреннее в человеке.
Но вопрос в том, что в этой самой внутренней неделимости как точечности и может таится ничтойность? А для него «дьявол»?! Но и вообще в своей «внутренней провальности» человек не должен, а вынужден быть открытым миру? Как в «ungrund» Я. Беме? Хотя он образуется извне вовнутрь? Там, где происходит «массовизация» вместе с собственностью и обособлением, с техникой и машинизацией и т.д.
Хотя эстетически сообщаемость с вечностью в мгновении допустима, но не упорствует (упирается) ли и при этом человек, сохраняясь и выдерживая себя в уме перед вечностью в ничтойности или он спасается таким образом лишь душевно, избавляясь от себя во внутреннем уродстве? Т.е. от дьявола в себе спасается в красоте? Отсюда-туда есть таким образом избавление оттуда-сюда «в себе». Дьявол может вертеться под ногами, но это и есть неправда в самом человеке, подверстываемая им в обыденности и подстилаемая ему обыденностью, как обычно водится, в заблуждениях пребывания в сонме других во времени как пространстве. Где время не открывается, а теряется. Где оно не есть оно как таковое, а растрачиваемое в пространстве.
...И насколько самостоит человек в душевно-духовном мире, из мира, над миром настолько же он рационально провален, опустошен, ничтожен в себе, из себя, под себя. Самостояние обратно к его все-униженности. Поэтому он и упирается носом в землю из духа. «Разум — шлюха дьявола» (М. Лютер)! Человек не духовно падшее, а в разуме отпавшее существо.
Но потому-то время не течет оттуда-сюда, хотя бы это возжелалось и вымаливалось у создателя, а если и течет, то в бесследном исчезновении, будучи «встречаемо», «воспринимаемо» в наизготове отсюда-туда на потребу.
Время пропадает в раз-уме. Разум его не выдерживает и трещит, раскалывается, разламывается в пара-доксальности.
Ничто в человеке в дыре разумности его и время пропадает из чувственности в ней. Человек актуально не есть сплошная (сквозящая) пустота, но в своей потенциальности ничто в нем всегда в ожидании как бы вестей с небес, бытия свыше. Сложное оттуда-сюда редуцируется в упрощении вплоть до сведения на нет. А это и есть молох разума. И он, кстати, со всем справляется, что ни подавай на потребу. И рационализм наготове в истории, чтобы в ней ни происходило.
Поэтому-то homo sapiens никогда не встречается с вечностью. А если и встречается, то обжигает у себя крылья, потому что они и рассчитанные на то крылья, искусственные, придуманные.
Можно даже сказать, что разум проглатывает время. Да собственно в этом и предназначение его, чтобы справляться со временем. Но спрашивается, каким же образом это происходит?
Да путем перевода его оттуда-сюда в банальную повседневность… А тем самым образуются и ножницы между чувственно-рациональным и душевно-духовным вплоть до их развода-разрыва с отпадением в разуме и отрывом в духе от человека вместе с познанием — исторически и логически, в филогенезе и онтогенезе.
Возвышаясь, возносясь над миром человек и падает к его подножиям, аннигилирует в своем бытии. И научные истины «покупаются» именно такой ценой. Пример — квантовая физика, в которой человек обнаруживает ту же «пустоту сознания», которую он имеет в себе!
… Это в негативном плане. Но позитивно (ценностно) время, отбираясь до небытия в разуме, обретается в обратном порядке в душевно-духовной раскрытости превышающему человека горнему миру. Оттуда-сюда приходит в чувственно-рациональном. Отсюда-туда воспаряет в душевно-духовном. Время может и пропадать и переводиться в повседневность, без своего приобретения в овладении судьбой, если оно не выбирается душой из силков разума в капкане современности и плену пространства телесного и социального. И время улавливаеся душой как тончайшая (изысканная) необходимость человека миру и в мире, в котором он признается и призывается к нему. В этом ведь и суть вдохновения. Именно в своем превышении мир не обходится без человека. В этом и заключается смысл истечения времени оттуда-сюда. Мир через время сводится к ничто в разуме, но (в душевно-духовном подъеме) оно же взметывается обратно (как бы) в хроно-топическом «торнадо».
Поэтому тайна человека и есть тайна времени в нем.
Время пропадает в homo sapiens, но оно же открывается в душевно-духовном существе, зовущегося чело-веком.
7. Время в раз-говоре
(Сон на 25.09.2019. Успешно и с удовлетворением участвую в какой-то социальной программе у Назарбаева Н. Она расписана по-именно и по-линейно в поперечном своде-тексте. В одной строке нет заполненности. Прошмыгнула мимо знакомая К. Я не подал вида и посторонился. Моего протеже Назарбаев Н. отобрал и назначил руководить проектом…)
Что это? А накануне, впрочем, читал Бердяева Н.А. о «символизации и объективации духа в социальности как его потерянности»? Стало быть, сон этот намек на то, что невольно поддаешься такому овнешнению, при том даже, что не хочешь, не согласен по размышлениям, наяву? А во сне поддался? И это уже был не кошмар, а приемлемый сон, что редкость? Точнее, иллюзия обыденности, где таковая и случается.
Поддаваться обыденности — это и есть соучастие в символизации духа, в то время как читать сей мир из мира иного есть его раскрытие, понимание, «внятие». И чтение «это предполагает» «пред-почтение» мира иного миру сему, при том, что внимается именно мир сей. Иной мир при чтении из него в мире сем работает, (точнее) даже дорабатывается (в мире сем). Продолжается в творении его.
Поэтому не только в поэзии символизм требуется, а символика присутствует во всяком творении, хотя бы как в со-творении. Мир сей и изнывает в безязыкости, ему не хватает слов, он захлебывается в переводах оттуда-сюда и захлопывается в «понятиях».
А человек (уже) в доработке надрывается над миром сим, если вовсе не надорван?!
Причем первично душевно-духовное вкушание мира иного в самостоянии, из которого и отпадает чувственно-рациональное (переваривающее) познание. Прежде сообщение с миром иным, чтобы обрести бытие в мире сем, что и требуется и осуществляется в познании. В котором и теряется «память о вкушенном» (как самовнушенном), потому что это было в отношении к миру иному, что теперь удостоверяется (устанавливается, определяется) в самом познании, в котором постигается мир сей как «объективная реальность» за счет именно того, что систематически, неуклонно подвергается отрицанию мир иного (для познающего субъекта), да и все что вне его, до него и над ним. Разрывается «мыльный пузырь» посюсторонности. И даже тогда, когда останавливают солнце и запускают землю, антропоцентризм не кончается, а в уме и «по умному» раскидывается в сетях (познания) познаваемости (вообще мира) на все окружающее человека.
Первично возвышение человека над собой, т.е. оттуда-сюда, чтобы возникло отсюда-туда. Хотя кажется по обыденности, которая нас цепко держит в своих обьятиях, противоположным образом: нужно достать до оттуда-сюда во что бы то ни стало из отсюда-туда, даже если оно не достается и это вообще невозможно! Как невозможна «Вавилонская башня»!
Но в сущности своей человек — или космическая дыра в обыденности (мировая скважина) или он в ней (промежуточен) из предназначения в духовности, чтобы воспрять в ней же от души.
… Некстати, но вообще ведь вспоминается не из «прежнего» в «теперь», а оттуда-сюда, т.е. в смысле из того, что превышает в «теперь-здесь». Иначе-то как оно вообще напоминаемо? Не сзади-вперед, а сверху в уже «теперь и здесь»!>? ! Оглушительность истины не в этом ли? И то что она не линейна! А линейность существования вспоминается кошмарно?!
… Примечание. Впрочем, об этом уже думалось, но вот теперь как будто бы обнаружилось (см. выше)?! Но вот это опять не волапюк ли, там говорилось о «мыльном пузыре», а теперь о его недолженствовании?
Да, может все это из продолжающейся «писанины» в протянутой логике повседневности, от которой нет спасения? А?
Хочешь — не хочешь, а об ином мире уже, еще (даже) в этом мире говоришь (все же) безопорно, в сем мире и сим миром? И ничто не спасет из него самого — в сем мире? На это и надеется «познание»?
Ну, а что если в истине рвется связь времен и настоящее обнаруживается в душевно-духовном подъеме (обратной раскрутке) от небытия, постигнутого (ухваченного) в познании? Время обнаруживается именно в настоящем вместо преходящего и исчезающего мгновения, но таким образом в нем сами прошлое и будущее взметываются на крыльях надежд. Вечность посещает человека в разрыве времен. И к этому имеются даже физические предпосылки в неравновесности и по-дробности времени.
А в душевно-духовном восстании человек, спасаясь из обыденности, пытается тем самым сохранить мир. И пусть это будет тщетной надеждой, но это его долг, заветная мечта, социальная утопия, невозможная возможность.
И что если именно в человеке сворачивается время? И предназначение его заключается в этом? Метафизически человек хочет справиться с физикой? В познании он порывает со временем (разрываясь и в нем) в себе и приобретает его в душе (душах). И вместо познания начинаются раз-говоры. Познание может быть даже гениально в субъектности, разговоры же междусубъектны. Но именно потому в них открывается душевный просвет и духовные перспективы. В познании время исчерпывается, в разговоре обретается как оттуда-сюда в отсюда-туда, в миру и из мира постигается, испытывается, восчувствуется мир иного. Даже в воровском жаргоне есть (должный) мир «по понятиям»!
Пустые разговоры тоже бывают, но они не обращены к миру иному, т.е. они досужие, тривиальные как из «пустого в порожнее», убивающие время, а не почитающее его в совместном радении, что уже было в язычестве и порой сквозит и ныне в феноменах культуры. В страстных монологах, в напряжении диалогов, в полилоге голосов.
Таким образом, разрыв времен или «разомкнутость вечности» (Н. Бердяев) наступает и открывается в миру людей вертикалью настоящего. Отступая в себя в познании человек приходит и к признанию (превосходства перед собой) Другого. Вот где находится или скрывается та самая «кривая тесина, из которой сделан человек», но из которой уже по сетованию самого И. Канта, «ничего прямого сделать нельзя»! Да, нельзя относительно отдельной особи, но в миру можно, точнее должно. Тем более, что тут и сам он предлагает свой знаменитый «категорический императив»!
Правда, точнее будет не «разговоры», а раз-говор иметь в виду относительно иного мира, а не по поводу его, хотя и не по причинности вследствие сего мира, а по необходимости ради свобод здесь оттуда. Т.е. должной нужности человека миру.
То что относится к сему миру и есть язык. Он по существу и в оболочке и есть говор. Этот мир дан в раз-говоре.
И не об этом ли говорит про «язычество» в его чувственной исступленности, самоотдаче Булгаков С.Н. Язычество как предельное напряжение в душевно-духовном самостоянии и поисках «отсюда-туда», чтобы обрести создателя «оттуда-сюда». При том, что в язычестве преимущество в «отсюда-туда»!
Но представилось-оказалось, что «слово у Бога» и что «слово есть сам Бог» и «все через него начало быть» (Евангелие от Иоанна).
Хотя можно ли удовлетвориться таковыми христианскими откровениями и вообще религиозной верой? А не живо ли еще «язычество»?
Но тут и Ф. Ницше на счет «любви к ближним и вещам», которой он «предпочитает любовь к дальним и призракам» — настораживает, в смысле вопроса, возникающего при этом, а что эта «должная нужность человека миру» возможна и требует непременного отказа от ближних?
