И таким-то образом обыденность цепко держит нас, отпуская на информационной цепи из настоящего на прошлое. Что и называется «простотой хуже воровства»!
Технически развитие идет не от простого к сложному, а от родового — единого ко сложенно-сочтенному. Собственно, от единого ко многому, от человека к индивидам.
… Да, но такое упрощение идет и от бога к тварям им создаваемым, и от времени оттуда-сюда в отсюда-туда, в распылении к пространству? Так что, обратно вполне укладывается как в представлении из многого в едином?
… Из предустановленной гармонии многообразие монад вывести можно, но оно в ней обратно уже не укладывается из прямой противоположности, потому что кроме пространства при этом есть и время, в котором монады рассеиваются (в деклинации). И не в прямом (порозненном) возвращении, а через обращение монад друг к другу они предстают в самодостаточности из того, что они произошли.
Отдельное представляется общим, будучи в памяти о своем происхождении. Сложное во времени упрощенно в пространстве. Но все же неравно. Время вообще пространно, но в том же оно в себе не укладывается. Это не тривиальная неповторимость, а пространственная необходимость времени, как бы даже его пространственная обреченность. Время в пространстве всемерно теряется, а пространство дольно входит во время.
В пространстве времени уже нет, а во времени пространство всегда есть. Потому что оно оконечено и повторимо (сравнимо, дублируемо, экземплярно) и даже трансцендентально, а потому и представительно.
Да, но (при этом) пространство и есть в конце-концов сфера свобод. Не тут же, а в конечном счете, в «моем» отношении ко времени из вечности пространство и есть свобода человека.
А потому свобода и непредставима как обретаемое в пространстве время. Она не представима, а испытываема как воля и улавливаема душой, в которой и внимается время.
… Исторически, межпоколенно прошлое (принимается) понимается, а последующее (от себя) отвращает эсхатологически вплоть до ничто. Прошлое не умещается в будущее, а вовсе не превышается в нем. Прошлое постигается субъект-субстанциально, а будущее разваливается субстанциально в субъектности. Вообще история понимается, оттого она и занимательна, а логика рассудочна, потому и легко рассыпается.
… (В ночь на 15.05.2020. Сон об «идеальном» по Э. Ильенкову. Пытаюсь его донести до других на обсуждении, в понимании своем, ссылаясь на свою статью. Накануне — мысль о том, что «самостояние человека» и вообще «время оттуда-сюда» должно сообщать определенность сему миру. Хотя обязательно ли, чтобы была определенность оттуда-сюда в отсюда-туда? Т.е. это была мысль с сомнением?
А Ильенков Э. с его «идеальным» был в свое время приведен как аргумент-ссылка в статье на то, что в мире для познающего субъекта (человека) должно уже наличествовать нечто его опосредующее. Это и есть идеальное в реальности. В котором человек упрежден и ожидаем… Так что, субъект выступает благодаря «идеальному» как субстанция.
Неужто этот сон — напоминание о том, что вообще возможно опосредование, но оно должно быть уже не в отношении субъекта к объекту в качестве предмета и его распредмечивания в дольно-горизонтном активизме, а в вертикали бытия.
… Сон этот и говорит о том, что «столп истины» ожидает своего часа, чтобы выговориться и утвердиться окончательно в преодолении эксцентричной и односторонней субъективности. Что истина посередине. До нее еще нужно добиратся, чтобы всецело от нее отправлятся, чего еще видимо не случилось.
Опосредованность человека миром должна и может обернутся опосредованностью мира человеком, т.е требуется «опосредование опосредованного», заявленное в «Третьем человеке»! Что и значит, «человек больше чем общество»!
К миру и нельзя, если по-человечески, вообще подходить сбоку, что и есть «объективность в субъективности». И сам мир требует и нуждается даже не в подходе, а в исходе из него самого человека. Вот где, возможно признание его в нем!
… Воспоминается доброе (?). Отметается, что противно. С чего это? От того, что не из зла в мире сем, а оттуда-сюда «произошлось, из добра опустилось ко злу». Не оттого ли запоминаются сны оттуда-сюда, но забываются (сны) — почему-то злые, претенциозные — отсюда-туда?!
Добро потому и опущено, что оно не от мира сего. Оно опущено из того, что отпущенно! На испытание, искупление того, что оно должно быть (из вечности), но в чем его нет! И это состояние во сне чего-то уже бывшего?!
… А поэтому-то в целом со «временем оттуда-сюда» дело обстоит так, что в добре оно теряется, в красоте притворяется, в истине используется. А полумерно (лицемерно, своемерно, паллиативно) теряется-тратится, притворяется-подменяется, используется-подчиняется.
Но ключевой (решающий) момент заключен в хронически (бесповоротном) превращении добра из блага в собственность зла. И о времени мы можем догадыватся и чувствовать по несостоятельности добра. И все предлагать очередные утопии и вновь чувственно дерзать. Рационально проваливаясь в ничто и обескураживаясь в образах, но не выбираясь из мира сего ко времени как благу и во благе. И Платон там у себя в нем все молчит!
… Но тут еще «просится» и нужда мира в человеке? Так чтобы он не мог и не должен бы обходится без «двуногого и круглой головой», но обходится и в этом вся проблема?
Бытие из ничто — это вроде и как бы есть «обратное» ко времени самостояние человека. И оно «естественно для души в неестествовании времени». В метафизике времени человек осмысливает и реализует свое предназначение. Но вот обратно ли «бытие из ничто» ко времени? Хотя как «творчество» оно так и трактуется обычно или просто подразумевается таким образом? Но является ли «бытие из ничто» человеческим «плюсом» к «минусу» времени? «Бытие из ничто» — это что же, небывшее, небывалое, не осуществленное бытие? Но возможно ли вообще такое бытие? И в руках ли человека оно находится и рождается? И дополнителен ли человек к миру? Или он наследник мира? И предназначение его в сохранении мира, а не в прибавлении к нему чего-то от себя, еще в нем не имеющего места?
И «бытие из ничто» есть как предназначение, мировое состояние человека. И только таким образом он ответствует времени, а не в обратном отношении к нему. В готовности провалиться со всем этим миром в «тартарары». В разделении своей судьбы со всем, что его окружает. В самоотдаче, самопожертвовании.
Ничто достается именно «в себе и для себя».
Другое дело, что жизнь должна быть положена в изыскании путей и средств, языка для сообщения об этом другим в мире сем. Времена меняются и от поколения к поколению, от века в век и от ареалов мира сего концы света упреждаются степенно и по разному. Но от того предназначение человека не отменяется, а актуализируется, теперь вон и homo sapiens для исполнения его оказывается недостаточным.
Требуется подъем от разума через гармонию междусубъектности к высотам блага. И это требование времени оттуда-сюда.
Быть признанным (в мире сем) и отвечать времени можно, если исходить из мира сего как пропадающего во времени и в этом есть некое оправдание «материализма».
… Да, человек — состояние мира и в исполнении (достижении) этого как предназначения он пространственен и в том же отвечает времени. Из времени ему делается и бросается вызов, на который он может, должен и вынужден быть пространством, т.е. «кривой тесиной» (по Канту). Он даже не отвечает времени, которое подразумеваемо или наоборот сверхрационально, а соответственно — телесно — молчаливо, в немоте, невыразимо — есть в пространстве. Во времени его всегда и актуально нет, в нем он, если даже и есть, то в заведомой обреченности на исчезновение. Впрочем, он в исчезновении и находится в повседневности.
Бытие из небытия — это пространство во времени. Абстрактное бытие показательно, доказательно и конкретно как пространство. И не в пространстве, а как само пространство есть человек. В пространстве он заменимый, представительный индивид, а как пространство есть род людской. «Мы — имярек человечества» пространственно.
И сами странности человека в том, что он есть из времени в пространстве как успокоенная беспокойность, временное затишье. Но он полностью не время, а полностью пространство, хотя это максима состоятельности, а так обычно, не полностью время, а полностью (степенно) пространство. Так сказать, «щепотка времени в растворе пространства». «Еще не…», но «уже и все же», есть в том, в чем не есть. И это-то и есть воля, которая опережает само воображение…
… Пространство человека поперек времени. Так что, в нем он поднимается к небу и опускается к долу. Взлетает на крыльях надежд и отпадает в суете повседневности, расплющивается и распадается до червя ползущего в темноте сего мира. А то и распинается в междумирье на кресте.
Но все, что представлено (ухвачено) в пространстве человека, символично относительно времени его превышающего. И все, что мы знаем о времени — это пространные намеки о нем. В пространстве говорит время. О нем самом мы можем лишь догадыватся, подозревать, прозревать, чувствовать и переживать из опыта пространственного обхождения с собой и другими. Кстати, фигура Другого изначальна, распространяясь затем (экстраполируясь) на весь окружающий мир для самосознания. И в просвете ее появляется Я в мире сем.
Постмодернистская вездесущая «текстуальность» и есть пространство во времени. Она доступна в оттуда-сюда, чему не требуется отчета, что не рефлексивно — «все есть текст и баста»! Почему — не спрашивается? Можно даже не упоминать о «текстуальности» как таковой, но все же полагать, что «все есть». Сказать, что «все есть» и этого будет достаточно.
… И все же, червь сомнения гложет человека в пространственной самодостаточности. Он живая недостаточность даже в совершенной любви (гармонии в мире сем)? А может даже зов оттуда-сюда и испытывается именно как его временная недостаточность во пространственной достаточности, обоснованности как во истину запутанности, сплетенности оттуда-сюда. Любовь — пространственный самообман человека. Победа пространства над временем, временное самозабвение. Недостаток в человеке торжествует. Он демонстрируется и ограниченность выступает достоинством, отдельное как общее.
… Да, человек конечно есть пространство из времени. Время в душе (заботой как работой души) представляется телесно, выставляется в пространстве, переводится внешним образом. Так что, тут между временем и пространством есть и душевно-духовное перепутье и по пространству гуляет дух человека, отпавший от души. И в этом несчастье, что человек есть тело. Несчастье для души, которая (бедная) сминается в нем и дрожит в потугах безудержного духа — успеть побывать повсюду в мире и в вещах, и в других душах. Вообще, если душа в теле, то и дух вне души как и тело в самостийности.
… И все же, человеком на вызов времени конечно отзывается свободой в пространстве, так что он не есть лишь отпадение, а померный отзыв на вызов и в этом-то его ответственность, смысл предназначения. А свобода как пространство есть все, что характеризует человека в субъект-субстанциальности, от малого до великого в культуре, вмещая и предпосылая здесь же и цивилизацию. Вся писаная и неписаная история демонстрирует свободу как пространство, сотворенное и установленное человеком в человечестве. И критерий истории есть как раз свобода по мере ее осуществления из миро-космической необходимости в мире сем.
Та самая определенность, которая выдает человека по человечеству и есть актуальное состояние в пространстве, т.е. свобода «здесь» по необходимости «оттуда». Именно в самом плену у времени человек находит свободу, что значит находит себя, должен и может находит-ся в себе и для себя, быть из небытия.
… Но пространство не исчерпывается свободой, лишь в воле оно достается (достигается и постигается) как бытие из ничто. Потому что свобода отвечает необходимости, а воля иррациональна, т.е. и доразумна и сверхразумна. Она саму свободу берет в хроно-топические клещи, но конечно в проспекте необходимости. И в воле же Я есть Мы, Я состоятельно как Мы.
… (Сон на 1.06.2020. Принимаются на конкурс работы. Идет обсуждение требований. Председатель комиссии — «работы будут оцениватся на мировоззренческом основании». Началась дискуссия о свободе мнений, плюрализме истины. Постепенно стали приходить к согласию друг с другом. Самые разные позиции, мол, допустимы. И председатель тоже пошел на уступки, признавая, что менторство, контроль, отбор по заранее принятым критериям он теперь не признает. Стали обмениватся оживленно исключительными подходами, трактовками с выдерживанием собственных концепций. Возникали знакомства. Я защищал и оправдывал позицию одной женщины, что она «душой болеет за свободу». Все, что ни предлагается в решении проблем в этом мире уместно).
Накануне соображения об «иррациональности воли». И в том «бытие из ничто» непосредственно в мире для человека возможно. Может быть, разум редуцируясь к ничто в познании мира и держит человека в самозаблуждении и только в воле он преодолевается как бытии из этого самого «ничто», к которому сводится человек, но не сам по себе, а по человечеству? И сумасшествие отдельного человека исключение, а человечества — правило?
… Может быть, концы времени своими хвостами откладываются в пространстве возможностями свободы (вбираясь человечеством межчеловечески)? И это постигнутое время показательно (достижительно) не в допустимой (ограниченной) свободе индивидов, а в свободе воли, в которой-то человек вырывается и перебивает человечество?!
Щель свободы в пространстве раскрывается всем пространством для свободы воли.
А потому сон этот и вещает о вседозволенности для человека по человечеству. И он не приходится к сему миру, а выбирается из него как круга человечества.
За плюрализмом «истины» таится: монадология предустановленной гармонии, свобода воли из времени в пространстве, бытие из ничто в мире сем.
Не иррационализм как учение, а иррациональность воли как единственная для человека возможность быть из мира сего, превышая его. К тому же, в ней мир и подвергается аннигиляции. Это не проба творчества, не опыт трансценденции, а как само воление, бытие из ничто! Из «собственного есть» не есть. Так что, бытие из ничто — это небытие в бытии как длящемся, повторимом существовании, выбор себя из отчуждения и в том же отвергающее преодоление в утверждении как предложении миру.
Воление — продолжающееся рождение наперекор длящемуся существованию.
То что не повторить не столько другим, а по существу в (душе) себе. Потому воление неописуемо, оно не подразумеваемо, а впрочем в этом все и дело, что оно именно под-разумеваемо, что было уже прикинуто как подсознательное вплоть до бессознательного (либидо и т.д.).
Разум всегда содержал, а ныне все в большей мере содержит и в том начинает страдать и болеть умом человек, трещать по швам ничто. В этом к нему были уже придирки в иррационализме, но ничто, так сказать, нормально и по правилам подразумеваемо. Оно из него не вышелушивается бытием, а если даже и выщелкивается таким образом, то вместе с этим становится сообразно померным с самим разумом. Это и есть мыльный пузырь субъекта как субстанции. А в действительности все учащающиеся и неожиданно случающиеся провалы в междусубъектности.
Технически развитие идет не от простого к сложному, а от родового — единого ко сложенно-сочтенному. Собственно, от единого ко многому, от человека к индивидам.
… Да, но такое упрощение идет и от бога к тварям им создаваемым, и от времени оттуда-сюда в отсюда-туда, в распылении к пространству? Так что, обратно вполне укладывается как в представлении из многого в едином?
… Из предустановленной гармонии многообразие монад вывести можно, но оно в ней обратно уже не укладывается из прямой противоположности, потому что кроме пространства при этом есть и время, в котором монады рассеиваются (в деклинации). И не в прямом (порозненном) возвращении, а через обращение монад друг к другу они предстают в самодостаточности из того, что они произошли.
Отдельное представляется общим, будучи в памяти о своем происхождении. Сложное во времени упрощенно в пространстве. Но все же неравно. Время вообще пространно, но в том же оно в себе не укладывается. Это не тривиальная неповторимость, а пространственная необходимость времени, как бы даже его пространственная обреченность. Время в пространстве всемерно теряется, а пространство дольно входит во время.
В пространстве времени уже нет, а во времени пространство всегда есть. Потому что оно оконечено и повторимо (сравнимо, дублируемо, экземплярно) и даже трансцендентально, а потому и представительно.
Да, но (при этом) пространство и есть в конце-концов сфера свобод. Не тут же, а в конечном счете, в «моем» отношении ко времени из вечности пространство и есть свобода человека.
А потому свобода и непредставима как обретаемое в пространстве время. Она не представима, а испытываема как воля и улавливаема душой, в которой и внимается время.
… Исторически, межпоколенно прошлое (принимается) понимается, а последующее (от себя) отвращает эсхатологически вплоть до ничто. Прошлое не умещается в будущее, а вовсе не превышается в нем. Прошлое постигается субъект-субстанциально, а будущее разваливается субстанциально в субъектности. Вообще история понимается, оттого она и занимательна, а логика рассудочна, потому и легко рассыпается.
… (В ночь на 15.05.2020. Сон об «идеальном» по Э. Ильенкову. Пытаюсь его донести до других на обсуждении, в понимании своем, ссылаясь на свою статью. Накануне — мысль о том, что «самостояние человека» и вообще «время оттуда-сюда» должно сообщать определенность сему миру. Хотя обязательно ли, чтобы была определенность оттуда-сюда в отсюда-туда? Т.е. это была мысль с сомнением?
А Ильенков Э. с его «идеальным» был в свое время приведен как аргумент-ссылка в статье на то, что в мире для познающего субъекта (человека) должно уже наличествовать нечто его опосредующее. Это и есть идеальное в реальности. В котором человек упрежден и ожидаем… Так что, субъект выступает благодаря «идеальному» как субстанция.
Неужто этот сон — напоминание о том, что вообще возможно опосредование, но оно должно быть уже не в отношении субъекта к объекту в качестве предмета и его распредмечивания в дольно-горизонтном активизме, а в вертикали бытия.
… Сон этот и говорит о том, что «столп истины» ожидает своего часа, чтобы выговориться и утвердиться окончательно в преодолении эксцентричной и односторонней субъективности. Что истина посередине. До нее еще нужно добиратся, чтобы всецело от нее отправлятся, чего еще видимо не случилось.
Опосредованность человека миром должна и может обернутся опосредованностью мира человеком, т.е требуется «опосредование опосредованного», заявленное в «Третьем человеке»! Что и значит, «человек больше чем общество»!
К миру и нельзя, если по-человечески, вообще подходить сбоку, что и есть «объективность в субъективности». И сам мир требует и нуждается даже не в подходе, а в исходе из него самого человека. Вот где, возможно признание его в нем!
… Воспоминается доброе (?). Отметается, что противно. С чего это? От того, что не из зла в мире сем, а оттуда-сюда «произошлось, из добра опустилось ко злу». Не оттого ли запоминаются сны оттуда-сюда, но забываются (сны) — почему-то злые, претенциозные — отсюда-туда?!
Добро потому и опущено, что оно не от мира сего. Оно опущено из того, что отпущенно! На испытание, искупление того, что оно должно быть (из вечности), но в чем его нет! И это состояние во сне чего-то уже бывшего?!
… А поэтому-то в целом со «временем оттуда-сюда» дело обстоит так, что в добре оно теряется, в красоте притворяется, в истине используется. А полумерно (лицемерно, своемерно, паллиативно) теряется-тратится, притворяется-подменяется, используется-подчиняется.
Но ключевой (решающий) момент заключен в хронически (бесповоротном) превращении добра из блага в собственность зла. И о времени мы можем догадыватся и чувствовать по несостоятельности добра. И все предлагать очередные утопии и вновь чувственно дерзать. Рационально проваливаясь в ничто и обескураживаясь в образах, но не выбираясь из мира сего ко времени как благу и во благе. И Платон там у себя в нем все молчит!
… Но тут еще «просится» и нужда мира в человеке? Так чтобы он не мог и не должен бы обходится без «двуногого и круглой головой», но обходится и в этом вся проблема?
Бытие из ничто — это вроде и как бы есть «обратное» ко времени самостояние человека. И оно «естественно для души в неестествовании времени». В метафизике времени человек осмысливает и реализует свое предназначение. Но вот обратно ли «бытие из ничто» ко времени? Хотя как «творчество» оно так и трактуется обычно или просто подразумевается таким образом? Но является ли «бытие из ничто» человеческим «плюсом» к «минусу» времени? «Бытие из ничто» — это что же, небывшее, небывалое, не осуществленное бытие? Но возможно ли вообще такое бытие? И в руках ли человека оно находится и рождается? И дополнителен ли человек к миру? Или он наследник мира? И предназначение его в сохранении мира, а не в прибавлении к нему чего-то от себя, еще в нем не имеющего места?
И «бытие из ничто» есть как предназначение, мировое состояние человека. И только таким образом он ответствует времени, а не в обратном отношении к нему. В готовности провалиться со всем этим миром в «тартарары». В разделении своей судьбы со всем, что его окружает. В самоотдаче, самопожертвовании.
Ничто достается именно «в себе и для себя».
Другое дело, что жизнь должна быть положена в изыскании путей и средств, языка для сообщения об этом другим в мире сем. Времена меняются и от поколения к поколению, от века в век и от ареалов мира сего концы света упреждаются степенно и по разному. Но от того предназначение человека не отменяется, а актуализируется, теперь вон и homo sapiens для исполнения его оказывается недостаточным.
Требуется подъем от разума через гармонию междусубъектности к высотам блага. И это требование времени оттуда-сюда.
Быть признанным (в мире сем) и отвечать времени можно, если исходить из мира сего как пропадающего во времени и в этом есть некое оправдание «материализма».
… Да, человек — состояние мира и в исполнении (достижении) этого как предназначения он пространственен и в том же отвечает времени. Из времени ему делается и бросается вызов, на который он может, должен и вынужден быть пространством, т.е. «кривой тесиной» (по Канту). Он даже не отвечает времени, которое подразумеваемо или наоборот сверхрационально, а соответственно — телесно — молчаливо, в немоте, невыразимо — есть в пространстве. Во времени его всегда и актуально нет, в нем он, если даже и есть, то в заведомой обреченности на исчезновение. Впрочем, он в исчезновении и находится в повседневности.
Бытие из небытия — это пространство во времени. Абстрактное бытие показательно, доказательно и конкретно как пространство. И не в пространстве, а как само пространство есть человек. В пространстве он заменимый, представительный индивид, а как пространство есть род людской. «Мы — имярек человечества» пространственно.
И сами странности человека в том, что он есть из времени в пространстве как успокоенная беспокойность, временное затишье. Но он полностью не время, а полностью пространство, хотя это максима состоятельности, а так обычно, не полностью время, а полностью (степенно) пространство. Так сказать, «щепотка времени в растворе пространства». «Еще не…», но «уже и все же», есть в том, в чем не есть. И это-то и есть воля, которая опережает само воображение…
… Пространство человека поперек времени. Так что, в нем он поднимается к небу и опускается к долу. Взлетает на крыльях надежд и отпадает в суете повседневности, расплющивается и распадается до червя ползущего в темноте сего мира. А то и распинается в междумирье на кресте.
Но все, что представлено (ухвачено) в пространстве человека, символично относительно времени его превышающего. И все, что мы знаем о времени — это пространные намеки о нем. В пространстве говорит время. О нем самом мы можем лишь догадыватся, подозревать, прозревать, чувствовать и переживать из опыта пространственного обхождения с собой и другими. Кстати, фигура Другого изначальна, распространяясь затем (экстраполируясь) на весь окружающий мир для самосознания. И в просвете ее появляется Я в мире сем.
Постмодернистская вездесущая «текстуальность» и есть пространство во времени. Она доступна в оттуда-сюда, чему не требуется отчета, что не рефлексивно — «все есть текст и баста»! Почему — не спрашивается? Можно даже не упоминать о «текстуальности» как таковой, но все же полагать, что «все есть». Сказать, что «все есть» и этого будет достаточно.
… И все же, червь сомнения гложет человека в пространственной самодостаточности. Он живая недостаточность даже в совершенной любви (гармонии в мире сем)? А может даже зов оттуда-сюда и испытывается именно как его временная недостаточность во пространственной достаточности, обоснованности как во истину запутанности, сплетенности оттуда-сюда. Любовь — пространственный самообман человека. Победа пространства над временем, временное самозабвение. Недостаток в человеке торжествует. Он демонстрируется и ограниченность выступает достоинством, отдельное как общее.
… Да, человек конечно есть пространство из времени. Время в душе (заботой как работой души) представляется телесно, выставляется в пространстве, переводится внешним образом. Так что, тут между временем и пространством есть и душевно-духовное перепутье и по пространству гуляет дух человека, отпавший от души. И в этом несчастье, что человек есть тело. Несчастье для души, которая (бедная) сминается в нем и дрожит в потугах безудержного духа — успеть побывать повсюду в мире и в вещах, и в других душах. Вообще, если душа в теле, то и дух вне души как и тело в самостийности.
… И все же, человеком на вызов времени конечно отзывается свободой в пространстве, так что он не есть лишь отпадение, а померный отзыв на вызов и в этом-то его ответственность, смысл предназначения. А свобода как пространство есть все, что характеризует человека в субъект-субстанциальности, от малого до великого в культуре, вмещая и предпосылая здесь же и цивилизацию. Вся писаная и неписаная история демонстрирует свободу как пространство, сотворенное и установленное человеком в человечестве. И критерий истории есть как раз свобода по мере ее осуществления из миро-космической необходимости в мире сем.
Та самая определенность, которая выдает человека по человечеству и есть актуальное состояние в пространстве, т.е. свобода «здесь» по необходимости «оттуда». Именно в самом плену у времени человек находит свободу, что значит находит себя, должен и может находит-ся в себе и для себя, быть из небытия.
… Но пространство не исчерпывается свободой, лишь в воле оно достается (достигается и постигается) как бытие из ничто. Потому что свобода отвечает необходимости, а воля иррациональна, т.е. и доразумна и сверхразумна. Она саму свободу берет в хроно-топические клещи, но конечно в проспекте необходимости. И в воле же Я есть Мы, Я состоятельно как Мы.
… (Сон на 1.06.2020. Принимаются на конкурс работы. Идет обсуждение требований. Председатель комиссии — «работы будут оцениватся на мировоззренческом основании». Началась дискуссия о свободе мнений, плюрализме истины. Постепенно стали приходить к согласию друг с другом. Самые разные позиции, мол, допустимы. И председатель тоже пошел на уступки, признавая, что менторство, контроль, отбор по заранее принятым критериям он теперь не признает. Стали обмениватся оживленно исключительными подходами, трактовками с выдерживанием собственных концепций. Возникали знакомства. Я защищал и оправдывал позицию одной женщины, что она «душой болеет за свободу». Все, что ни предлагается в решении проблем в этом мире уместно).
Накануне соображения об «иррациональности воли». И в том «бытие из ничто» непосредственно в мире для человека возможно. Может быть, разум редуцируясь к ничто в познании мира и держит человека в самозаблуждении и только в воле он преодолевается как бытии из этого самого «ничто», к которому сводится человек, но не сам по себе, а по человечеству? И сумасшествие отдельного человека исключение, а человечества — правило?
… Может быть, концы времени своими хвостами откладываются в пространстве возможностями свободы (вбираясь человечеством межчеловечески)? И это постигнутое время показательно (достижительно) не в допустимой (ограниченной) свободе индивидов, а в свободе воли, в которой-то человек вырывается и перебивает человечество?!
Щель свободы в пространстве раскрывается всем пространством для свободы воли.
А потому сон этот и вещает о вседозволенности для человека по человечеству. И он не приходится к сему миру, а выбирается из него как круга человечества.
За плюрализмом «истины» таится: монадология предустановленной гармонии, свобода воли из времени в пространстве, бытие из ничто в мире сем.
Не иррационализм как учение, а иррациональность воли как единственная для человека возможность быть из мира сего, превышая его. К тому же, в ней мир и подвергается аннигиляции. Это не проба творчества, не опыт трансценденции, а как само воление, бытие из ничто! Из «собственного есть» не есть. Так что, бытие из ничто — это небытие в бытии как длящемся, повторимом существовании, выбор себя из отчуждения и в том же отвергающее преодоление в утверждении как предложении миру.
Воление — продолжающееся рождение наперекор длящемуся существованию.
То что не повторить не столько другим, а по существу в (душе) себе. Потому воление неописуемо, оно не подразумеваемо, а впрочем в этом все и дело, что оно именно под-разумеваемо, что было уже прикинуто как подсознательное вплоть до бессознательного (либидо и т.д.).
Разум всегда содержал, а ныне все в большей мере содержит и в том начинает страдать и болеть умом человек, трещать по швам ничто. В этом к нему были уже придирки в иррационализме, но ничто, так сказать, нормально и по правилам подразумеваемо. Оно из него не вышелушивается бытием, а если даже и выщелкивается таким образом, то вместе с этим становится сообразно померным с самим разумом. Это и есть мыльный пузырь субъекта как субстанции. А в действительности все учащающиеся и неожиданно случающиеся провалы в междусубъектности.
