Это ничто нужно допустить, если мы только признаем человека за вселенское существо. В этом континууме и происходит творчество — становление его.
Абсолютное движение становления не имеет исходных предпосылок в абсолютном смысле. Значит тем более нужно признать ничто в человеке. Это и душевно-духовное измерение человека. «Куда бы ты ни пошел, границ психеи не найдёшь, так глубок ее логос» (Гераклит). Мистификации с духом в идеализме. Это и свобода человека. Но здесь нужно подумать — не тождественно ли ничто самой свободе человека? Нет, все-таки свобода не абсолютна, а ничто именно абсолютно (?).
Да, но это ничто есть точечность бытия человека. Следовательно, точечность никогда не может быть преодолена, так как за ней страшная глубина ничто. Но и кроме того, точечность позитивна или ценностна, так как получается — от нее мы приобщаемся к беспредельной объективной диалектике. Но тогда оправдывается и антропоцентризм и т.п.?
Ну хорошо, в эгоцентрическом поведении человека в активизме в ничто превращается природа, а тем самым и человек. Это не преодоление ничто, а его утверждение. Следовательно, ничто нужно признать только в негативном плане, то есть как того атрибута, который должен преодолеваться в перспективе беспредельной объективной диалектики и это касается в первую очередь наличного бытия — ничто, то есть редуцированной к объектно-вещному состоянию социальной субстанции, а затем и внутренне-субъектного виртуального состояния человека. В обоих мирах нет человека, он жив только становлением: из ничто через нечто в беспредельной объективной диалектике.
Можно, конечно, человека поставить и в центре (?) беспредельной объективной диалектики, но и тогда за ним нужно признать ничто.
Само становление, в его незавершимости, абсолютности говорит о ретроспективе ничто в перспективе беспредельной объективной диалектики. Борьба с ничто (спасение из него) и приобщение к беспредельной объективной диалектике это и есть назначение человека. Но это борьба нескончаема, так как человек несет в себе ничто (?) как вселенское существо.
Ничто преодолевается лишь в творчестве, порождаясь непрерывно точечным бытием человека, всей его конечной жизнью, а не только преходящим активизмом, отчуждением и овещнением. В общем перед нами мотив самодвижения человека, его внутреннее противоречие, многократно и многообразно воспроизведенное в различных областях культуры. Божественное и сатанинское, доброе и злое, истинное и ложное, светлое и темное и т.д. в человеке. По существу все это сводится к человеческому и не человеческому в человеке.
Механизм разрешения этого противоречия в социально-историческом плане заключается в том, что конкретные возможности общественного развития реализуются через осуществление синкретичных свобод индивидов, то есть через преодоление ничто в их виртуальных возможностях или уничтожение ничтожности человека в массовом порядке. Или идеальное осуществляется в реальности через преодоление человеком своей ничтожности (и разумеется от идеального тянутся связи, проекции на беспредельную объективную диалектику) и утверждение себя как душевно-духовного существа.
Не непосредственно виртуальные возможности осуществляются, а преодолевается то, во что они проваливаются (и внешне и внутренне для человека), само точечное бытие, сам субъект-ничто. И только через преодоление ничто, разумеется, можно приобщаться к беспредельной объективной диалектике.
Единство многообразия разрешается как многообразие единства, субстанция-субъект как субъект-субстанция. На уровне единства субстанциального разрешается в своем творчестве общественный человек. А виртуальность его что при этом?
Но общественный человек (к с. 332) преодолевает ничто и за счет жертвовании ему себя в качестве субъекта. Начиная с одиночества психологического, ценностного и кончая одиноким провалом в смерть-подвиг ради других.
Надо платить ничто собою за творчество-становление.
Превосходно (с. 364) на счет «совести» и о вселенности в человеке.
Но он имеет в виду (с. 336) не столько «ничто», а сколько универсальную преемственность в культуре, чтобы приобщаться к беспредельной объективной диалектике (см. выше). Но это ведь одно и то же, поскольку через преемственность снимается (отставляется) ничто, и человек как реальное существо сплавляется с беспредельной объективной диалектикой.
Надо пойти дальше по этому пути. Иного выхода нет. Дальше и глубже…
«Диалектика творчества» — взаимопроникновение творческого наследования и наследующего творчества.
«Страна детства» — междусубъектность (гармонические отношения) — беспредельная объективная диалектика. Вот векторы творчества. В точечном бытии человек или вселенную превращает в ничто, или себя — в ничто. Причем одновременно это происходит.
(К с. 382) Так и есть … субстанциалистически ориентированная объектно-вещная активность есть самоаннигиляция человека.
Свобода у Бердяева Н.А. (с. 415) равна небытию. «Творчество из ничего, то есть из свободы».
Однако необходимо уничтожить уничтоженное, а не выламываться из ничего.
Но (к своему) ни о каком взаимопроникновении субъектов не может быть и речи, если эти субъекты являются ничтожными. Они тогда сливаются в монотонное, абстрактное, одинокое «Я» во вселенной и навсегда будут отдалены от нее или наоборот исчезать в ней? Но речь идет именно о взаимности, а не об абсолютном слиянии субъектов. Беспредпосылочность субъектов в общении и творчестве не в том смысле, что у них «за душой ничего нет», а в приобщении к беспредельной объективной диалектике на уровне неограниченного наследования культурно-исторического мира. «Творческое наследование» и «наследующее творчество» — говорит автор. Собственно, перед нами особенный культуро-исторический субъект творчества во всей своей особенности признающий междусубъектные узы.
(К своему) в ничто ввергается человек, если его непосредственно сталкивать с беспредельной объективной диалектикой. Или статичное состояние человека во вселенной равно субъекту — ничто. В промежутке между ничто и вселенной человек сам есть ничтожество. Становлением жив человек, от него отвращается ничто до пустой абстракции и открывается вселенная. Но и ничто реально перед вселенной, хотя оно отбрасывается далеко назад, в необозримую ретроспективу, неживую интенцию. Приход из ничто в мир совершился. Это и есть вселенная, из которой человек вышел, но к которой кажется нет возврата в беспредельной объективной диалектике. Но тогда человек несет с собой беспредельную объективную диалектику, отвергая ничто? Или убегая от него? Держась от него всегда на дистанции? Приобщаясь к беспредельной объективной диалектике, он держит ничто на расстоянии и во времени от себя. Или приобщаясь к беспредельной объективной диалектике во времени, он держит на расстоянии от себя небытие.
Хотя небытие и достает нас в качестве точечных, смертных существ. Да и в прижизненном, неблагодарном природе активизме догоняет в виде духовной самоаннигиляции. Так что ничто (небытие) и ирреально далеко в становлении и реально близко в самоуверенном, антропотеистском бытии.
Но не за счет него мы приобщаемся к беспредельной объективной диалектике. За счет него мы можем только проваливаться в бездну вселенной.
Но (к своему) ничто будет сопровождать нас постоянно, если мы все-таки не избавимся от центризма. А возможно ли это, вот в чем вопрос?
Человек ни совмещает в себе ничто и вселенную, ни держит их в равном отдалении от себя. Он или превращается в точечном бытии в субъект — ничто или живет в приобщении к беспредельной объективной диалектике в творчестве. Точнее, совмещая ничто и вселенную в точечном бытии, проваливается в ничто. «Нельзя объять необъятное», нельзя покорить вселенную, завоевать ее в одностороннем активизме. Приобщение к беспредельной объективной диалектике есть в то же время покорение именно ничто, овладение небытием, борьба с ограниченностью себя человека.
Но не за счет покорения природы, неудержимой экспансии во вселенную, как вширь так и ввысь и вглубь ее, а за счет взаимности, сопричастности с ней, универсального наследования в субстанции культуры беспредельной объективной диалектики, за счет утверждения гармонических отношений, абсолютного движения становления. Уравновешивать вселенную с ничто в человеке — это вычеркивать историю, отвергать междусубъектный мир, вообще отвернуться от реальности человека…
Ну, а если все-таки человек сам «еще не ставшее существо»?
Да, отодвигать или преодолевать ничто точечного бытия можно не в непосредственном приобщении к беспредельной объективной диалектике, а в установлении гармонических междусубъектных связей, отношений со-причастия многообразия индивидов и становление — творчество в этих условиях общительности, а, следовательно, в приобщении к беспредельной объективной диалектике, которая освящает эту междусубъектность. Представление о непосредственной совместности беспредельной объективной диалектики и ничто в человеке возникает из того, что у автора гармонические, междусубъектные общительные связи еще не развернуты до действительности человека (см. выше о «коммунистических идеях»). Хотя он подчеркивает незавершимость, абсолютность становления человека в этом промежутке. Но без определения реальных, конкретно-исторических возможностей дальнейшего прогресса само это становление превращается в неуловимый текущий момент актуальности человека. Гармонические отношения (повторяюсь) лишь намечены негативно к органическим, атомистическим отношениям. Без их дальнейшей конкретизации вселенская идея человека может повиснуть в воздухе. Тем не менее автор уже расчистил путь для этой идеи.
Нынешним же политикам и в голову не приходит, что управлять общественными делами нужно из космоса. Возможно они держатся Аристотеля, избегая Платона?! Возможно в творчестве мы пропускаем через себя ничто; самозабвение, самоотвержение, реализация через себя «третьего» или диктат над собой третьего существа, субъекта единства — во всем этом проявляется (психологически ничто) или в творчестве мы впадаем в небытие (см. Гулыгу «о сне» …)
Но разве возможно преодоление самого ничто? Ведь в душевно-духовном бытии не ничто преодолевается, а нечто превращается в ничто, превозмогая ограниченность, тупик ничто предупреждается. В творчестве тоже есть хитрость! Да и само нечто не превращается в ничто, а отвращается от него: во времени, в пространстве. Но это не реальное время и пространство, а возможное время и пространство. Поэтому в духе человек уже находится в соприкосновении с ничто, дух во всех своих измерениях негативно описывает ничто, то есть то, куда ходить уже нельзя, откуда нет возврата.
Поэтому нельзя говорить ни о продолжении ничто, ни об определении его, ни о превращении нечто в ничто. Хотя и говорится! Точнее, последнее происходит с человеком, но только с человеком как душевно-духовным субъектом. Это факт отчуждения, овещнения человека, это и физическая смерть.
Но даже и в этой ситуации нельзя душевно-духовно возродить человека превращением его как точечного субъекта в ничто. Лозунг «смерть убийцам природы» или «смерть самоубийцам» не годится.
Иначе все было бы слишком просто: стоит человеку обнаружить всю ничтожность точечного, своецентричного перед беспредельной объективной диалектикой бытия, как она будет преодолена в многомерном душевно-духовном бытии? Своецентричность тут же уничтожится и на месте ее установится человек как вселенское существо!
Видимо не через уничтожение ничто или преодоление ничто непосредственно возможно творчество. Да и глупо это — непосредственно бороться с ничто, или преодолевать ничто, или творить из ничто! Да и жертвы здесь недопустимы, тем более нельзя жертвовать другими, даже во всей их ограниченности даже если преформируют в субъекта-ничто. Это будет значить — «подтолкни падающего!», на что соблазнялся Ф. Ницше.
То есть по существу логически получается: последовать всему за человеком в его самоаннигиляции, чтобы утвердить его в качестве душевно-духовного существа. Логически повторить грехопадение, чтобы спасти человека. Вряд ли такой подход годится? Ничего иного «аннигиляция самоаннигилизирующего существа» означать не может? Но иначе как можно преодолеть своецентричность человека, активизм его и т.д.? Какой иной способ есть для преодоления точечного бытия кроме того, чтобы оно само превращалось в небытие?
Но ведь это духовное небытие своецентричного существа? Точечный субъект как таковой не ввергает себя в небытие, а утверждает в активизме. Речь идет о преодолении именно духовного небытия. То есть как вселенское существо человек должен не впадать в субстанциальный провал во вселенной, а обладать своим миром в незавершимом становлении. Субъект должен быть на уровне субстанции, а не заглатываться ею в овешнении, отчуждении. Человек должен не вывернуться из мира, а вернуть себе мир, а это возможно только в душевно-духовном бытии и приобщении к беспредельной объективной диалектике.
Тут есть какая-то недоговоренность у нас (меня)? Почему именно душевно-духовное бытие есть возвращение человека из небытия? Или почему в центробежном активизме человек впадает в духовное небытие? И почему в душевно-духовном бытии человек есть космическое существо? Может быть незавершимое становление и есть актуально душевно-духовное бытие человека? И именно на этот уровень нужно поднимать человека. Быть открытым в общении и не замкнутым на уровне субстанции, а, следовательно, и творить из виртуальности, и приобщаться к беспредельной объективной диалектике человек может только как душевно-духовный субъект. Это, пожалуй, так.
Как виртуально и потенциально вселенское существо человек устремлен и актуально есть душевно-духовный субъект. Допустимо. Духовное небытие его — это односторонность, центричность в воздействии на природу. Многомерность он обретает в общении и в нем же субъектно-субстанциален, то есть душевно-духовен, если иметь в виду его космическое назначение, незавершимость, абсолютность становления.
Значит не «подтолкни падающего», а сообщи ему душевно-духовную, внутренне-внешнюю устремленность, выведи его из тупика внутренней безысходности и возможного всеобщего апокалипсиса. Это возможно не в жертвовании точечным субъектом (будь он неладен) или бегстве от действительности, не в подчинении миру внешнему или в уходе во внутренний мир. Не в квиетистском субстанциализме или эскапистском субъективизме нужно искать выходы. Тем более эти крайности исключают, а, следовательно, предполагают друг друга. В разрозненном виде они наличествуют в действительности и пока уравновешивают друг друга. Человек впадает, то в одну, то в другую из этих крайностей, балансирует… Но в душевно-духовном бытии человек не в разное время и в не разных отношениях, а в одно и то же время, в одних и тех же отношениях открыт и внутренне, и внешне. Это и есть ойкумена творчества.
В одномерном бытии он может быть открыт внешне, но закрыт внутренне, открыт внутренне, но закрыт внешне; может «обладать» духом, но терять душу, и иметь душу, но не быть в духе. Интеллигентность и образованность, культурность и специализированность, нравственность и научность и т.д.
Причем, все дело в единстве душевно-духовного бытия.
Абсолютное движение становления не имеет исходных предпосылок в абсолютном смысле. Значит тем более нужно признать ничто в человеке. Это и душевно-духовное измерение человека. «Куда бы ты ни пошел, границ психеи не найдёшь, так глубок ее логос» (Гераклит). Мистификации с духом в идеализме. Это и свобода человека. Но здесь нужно подумать — не тождественно ли ничто самой свободе человека? Нет, все-таки свобода не абсолютна, а ничто именно абсолютно (?).
Да, но это ничто есть точечность бытия человека. Следовательно, точечность никогда не может быть преодолена, так как за ней страшная глубина ничто. Но и кроме того, точечность позитивна или ценностна, так как получается — от нее мы приобщаемся к беспредельной объективной диалектике. Но тогда оправдывается и антропоцентризм и т.п.?
Ну хорошо, в эгоцентрическом поведении человека в активизме в ничто превращается природа, а тем самым и человек. Это не преодоление ничто, а его утверждение. Следовательно, ничто нужно признать только в негативном плане, то есть как того атрибута, который должен преодолеваться в перспективе беспредельной объективной диалектики и это касается в первую очередь наличного бытия — ничто, то есть редуцированной к объектно-вещному состоянию социальной субстанции, а затем и внутренне-субъектного виртуального состояния человека. В обоих мирах нет человека, он жив только становлением: из ничто через нечто в беспредельной объективной диалектике.
Можно, конечно, человека поставить и в центре (?) беспредельной объективной диалектики, но и тогда за ним нужно признать ничто.
Само становление, в его незавершимости, абсолютности говорит о ретроспективе ничто в перспективе беспредельной объективной диалектики. Борьба с ничто (спасение из него) и приобщение к беспредельной объективной диалектике это и есть назначение человека. Но это борьба нескончаема, так как человек несет в себе ничто (?) как вселенское существо.
Ничто преодолевается лишь в творчестве, порождаясь непрерывно точечным бытием человека, всей его конечной жизнью, а не только преходящим активизмом, отчуждением и овещнением. В общем перед нами мотив самодвижения человека, его внутреннее противоречие, многократно и многообразно воспроизведенное в различных областях культуры. Божественное и сатанинское, доброе и злое, истинное и ложное, светлое и темное и т.д. в человеке. По существу все это сводится к человеческому и не человеческому в человеке.
Механизм разрешения этого противоречия в социально-историческом плане заключается в том, что конкретные возможности общественного развития реализуются через осуществление синкретичных свобод индивидов, то есть через преодоление ничто в их виртуальных возможностях или уничтожение ничтожности человека в массовом порядке. Или идеальное осуществляется в реальности через преодоление человеком своей ничтожности (и разумеется от идеального тянутся связи, проекции на беспредельную объективную диалектику) и утверждение себя как душевно-духовного существа.
Не непосредственно виртуальные возможности осуществляются, а преодолевается то, во что они проваливаются (и внешне и внутренне для человека), само точечное бытие, сам субъект-ничто. И только через преодоление ничто, разумеется, можно приобщаться к беспредельной объективной диалектике.
Единство многообразия разрешается как многообразие единства, субстанция-субъект как субъект-субстанция. На уровне единства субстанциального разрешается в своем творчестве общественный человек. А виртуальность его что при этом?
Но общественный человек (к с. 332) преодолевает ничто и за счет жертвовании ему себя в качестве субъекта. Начиная с одиночества психологического, ценностного и кончая одиноким провалом в смерть-подвиг ради других.
Надо платить ничто собою за творчество-становление.
Превосходно (с. 364) на счет «совести» и о вселенности в человеке.
Но он имеет в виду (с. 336) не столько «ничто», а сколько универсальную преемственность в культуре, чтобы приобщаться к беспредельной объективной диалектике (см. выше). Но это ведь одно и то же, поскольку через преемственность снимается (отставляется) ничто, и человек как реальное существо сплавляется с беспредельной объективной диалектикой.
Надо пойти дальше по этому пути. Иного выхода нет. Дальше и глубже…
«Диалектика творчества» — взаимопроникновение творческого наследования и наследующего творчества.
«Страна детства» — междусубъектность (гармонические отношения) — беспредельная объективная диалектика. Вот векторы творчества. В точечном бытии человек или вселенную превращает в ничто, или себя — в ничто. Причем одновременно это происходит.
(К с. 382) Так и есть … субстанциалистически ориентированная объектно-вещная активность есть самоаннигиляция человека.
Свобода у Бердяева Н.А. (с. 415) равна небытию. «Творчество из ничего, то есть из свободы».
Однако необходимо уничтожить уничтоженное, а не выламываться из ничего.
Но (к своему) ни о каком взаимопроникновении субъектов не может быть и речи, если эти субъекты являются ничтожными. Они тогда сливаются в монотонное, абстрактное, одинокое «Я» во вселенной и навсегда будут отдалены от нее или наоборот исчезать в ней? Но речь идет именно о взаимности, а не об абсолютном слиянии субъектов. Беспредпосылочность субъектов в общении и творчестве не в том смысле, что у них «за душой ничего нет», а в приобщении к беспредельной объективной диалектике на уровне неограниченного наследования культурно-исторического мира. «Творческое наследование» и «наследующее творчество» — говорит автор. Собственно, перед нами особенный культуро-исторический субъект творчества во всей своей особенности признающий междусубъектные узы.
(К своему) в ничто ввергается человек, если его непосредственно сталкивать с беспредельной объективной диалектикой. Или статичное состояние человека во вселенной равно субъекту — ничто. В промежутке между ничто и вселенной человек сам есть ничтожество. Становлением жив человек, от него отвращается ничто до пустой абстракции и открывается вселенная. Но и ничто реально перед вселенной, хотя оно отбрасывается далеко назад, в необозримую ретроспективу, неживую интенцию. Приход из ничто в мир совершился. Это и есть вселенная, из которой человек вышел, но к которой кажется нет возврата в беспредельной объективной диалектике. Но тогда человек несет с собой беспредельную объективную диалектику, отвергая ничто? Или убегая от него? Держась от него всегда на дистанции? Приобщаясь к беспредельной объективной диалектике, он держит ничто на расстоянии и во времени от себя. Или приобщаясь к беспредельной объективной диалектике во времени, он держит на расстоянии от себя небытие.
Хотя небытие и достает нас в качестве точечных, смертных существ. Да и в прижизненном, неблагодарном природе активизме догоняет в виде духовной самоаннигиляции. Так что ничто (небытие) и ирреально далеко в становлении и реально близко в самоуверенном, антропотеистском бытии.
Но не за счет него мы приобщаемся к беспредельной объективной диалектике. За счет него мы можем только проваливаться в бездну вселенной.
Но (к своему) ничто будет сопровождать нас постоянно, если мы все-таки не избавимся от центризма. А возможно ли это, вот в чем вопрос?
Человек ни совмещает в себе ничто и вселенную, ни держит их в равном отдалении от себя. Он или превращается в точечном бытии в субъект — ничто или живет в приобщении к беспредельной объективной диалектике в творчестве. Точнее, совмещая ничто и вселенную в точечном бытии, проваливается в ничто. «Нельзя объять необъятное», нельзя покорить вселенную, завоевать ее в одностороннем активизме. Приобщение к беспредельной объективной диалектике есть в то же время покорение именно ничто, овладение небытием, борьба с ограниченностью себя человека.
Но не за счет покорения природы, неудержимой экспансии во вселенную, как вширь так и ввысь и вглубь ее, а за счет взаимности, сопричастности с ней, универсального наследования в субстанции культуры беспредельной объективной диалектики, за счет утверждения гармонических отношений, абсолютного движения становления. Уравновешивать вселенную с ничто в человеке — это вычеркивать историю, отвергать междусубъектный мир, вообще отвернуться от реальности человека…
Ну, а если все-таки человек сам «еще не ставшее существо»?
Да, отодвигать или преодолевать ничто точечного бытия можно не в непосредственном приобщении к беспредельной объективной диалектике, а в установлении гармонических междусубъектных связей, отношений со-причастия многообразия индивидов и становление — творчество в этих условиях общительности, а, следовательно, в приобщении к беспредельной объективной диалектике, которая освящает эту междусубъектность. Представление о непосредственной совместности беспредельной объективной диалектики и ничто в человеке возникает из того, что у автора гармонические, междусубъектные общительные связи еще не развернуты до действительности человека (см. выше о «коммунистических идеях»). Хотя он подчеркивает незавершимость, абсолютность становления человека в этом промежутке. Но без определения реальных, конкретно-исторических возможностей дальнейшего прогресса само это становление превращается в неуловимый текущий момент актуальности человека. Гармонические отношения (повторяюсь) лишь намечены негативно к органическим, атомистическим отношениям. Без их дальнейшей конкретизации вселенская идея человека может повиснуть в воздухе. Тем не менее автор уже расчистил путь для этой идеи.
Нынешним же политикам и в голову не приходит, что управлять общественными делами нужно из космоса. Возможно они держатся Аристотеля, избегая Платона?! Возможно в творчестве мы пропускаем через себя ничто; самозабвение, самоотвержение, реализация через себя «третьего» или диктат над собой третьего существа, субъекта единства — во всем этом проявляется (психологически ничто) или в творчестве мы впадаем в небытие (см. Гулыгу «о сне» …)
Но разве возможно преодоление самого ничто? Ведь в душевно-духовном бытии не ничто преодолевается, а нечто превращается в ничто, превозмогая ограниченность, тупик ничто предупреждается. В творчестве тоже есть хитрость! Да и само нечто не превращается в ничто, а отвращается от него: во времени, в пространстве. Но это не реальное время и пространство, а возможное время и пространство. Поэтому в духе человек уже находится в соприкосновении с ничто, дух во всех своих измерениях негативно описывает ничто, то есть то, куда ходить уже нельзя, откуда нет возврата.
Поэтому нельзя говорить ни о продолжении ничто, ни об определении его, ни о превращении нечто в ничто. Хотя и говорится! Точнее, последнее происходит с человеком, но только с человеком как душевно-духовным субъектом. Это факт отчуждения, овещнения человека, это и физическая смерть.
Но даже и в этой ситуации нельзя душевно-духовно возродить человека превращением его как точечного субъекта в ничто. Лозунг «смерть убийцам природы» или «смерть самоубийцам» не годится.
Иначе все было бы слишком просто: стоит человеку обнаружить всю ничтожность точечного, своецентричного перед беспредельной объективной диалектикой бытия, как она будет преодолена в многомерном душевно-духовном бытии? Своецентричность тут же уничтожится и на месте ее установится человек как вселенское существо!
Видимо не через уничтожение ничто или преодоление ничто непосредственно возможно творчество. Да и глупо это — непосредственно бороться с ничто, или преодолевать ничто, или творить из ничто! Да и жертвы здесь недопустимы, тем более нельзя жертвовать другими, даже во всей их ограниченности даже если преформируют в субъекта-ничто. Это будет значить — «подтолкни падающего!», на что соблазнялся Ф. Ницше.
То есть по существу логически получается: последовать всему за человеком в его самоаннигиляции, чтобы утвердить его в качестве душевно-духовного существа. Логически повторить грехопадение, чтобы спасти человека. Вряд ли такой подход годится? Ничего иного «аннигиляция самоаннигилизирующего существа» означать не может? Но иначе как можно преодолеть своецентричность человека, активизм его и т.д.? Какой иной способ есть для преодоления точечного бытия кроме того, чтобы оно само превращалось в небытие?
Но ведь это духовное небытие своецентричного существа? Точечный субъект как таковой не ввергает себя в небытие, а утверждает в активизме. Речь идет о преодолении именно духовного небытия. То есть как вселенское существо человек должен не впадать в субстанциальный провал во вселенной, а обладать своим миром в незавершимом становлении. Субъект должен быть на уровне субстанции, а не заглатываться ею в овешнении, отчуждении. Человек должен не вывернуться из мира, а вернуть себе мир, а это возможно только в душевно-духовном бытии и приобщении к беспредельной объективной диалектике.
Тут есть какая-то недоговоренность у нас (меня)? Почему именно душевно-духовное бытие есть возвращение человека из небытия? Или почему в центробежном активизме человек впадает в духовное небытие? И почему в душевно-духовном бытии человек есть космическое существо? Может быть незавершимое становление и есть актуально душевно-духовное бытие человека? И именно на этот уровень нужно поднимать человека. Быть открытым в общении и не замкнутым на уровне субстанции, а, следовательно, и творить из виртуальности, и приобщаться к беспредельной объективной диалектике человек может только как душевно-духовный субъект. Это, пожалуй, так.
Как виртуально и потенциально вселенское существо человек устремлен и актуально есть душевно-духовный субъект. Допустимо. Духовное небытие его — это односторонность, центричность в воздействии на природу. Многомерность он обретает в общении и в нем же субъектно-субстанциален, то есть душевно-духовен, если иметь в виду его космическое назначение, незавершимость, абсолютность становления.
Значит не «подтолкни падающего», а сообщи ему душевно-духовную, внутренне-внешнюю устремленность, выведи его из тупика внутренней безысходности и возможного всеобщего апокалипсиса. Это возможно не в жертвовании точечным субъектом (будь он неладен) или бегстве от действительности, не в подчинении миру внешнему или в уходе во внутренний мир. Не в квиетистском субстанциализме или эскапистском субъективизме нужно искать выходы. Тем более эти крайности исключают, а, следовательно, предполагают друг друга. В разрозненном виде они наличествуют в действительности и пока уравновешивают друг друга. Человек впадает, то в одну, то в другую из этих крайностей, балансирует… Но в душевно-духовном бытии человек не в разное время и в не разных отношениях, а в одно и то же время, в одних и тех же отношениях открыт и внутренне, и внешне. Это и есть ойкумена творчества.
В одномерном бытии он может быть открыт внешне, но закрыт внутренне, открыт внутренне, но закрыт внешне; может «обладать» духом, но терять душу, и иметь душу, но не быть в духе. Интеллигентность и образованность, культурность и специализированность, нравственность и научность и т.д.
Причем, все дело в единстве душевно-духовного бытия.
