Религиозные войны кончились? Ан нет, наступает сатанизм. То есть дикая воля, выскочившая из традиционного, разделяемого в мировых религиях императива: «Не моя, а Твоя воля, да будет»!
Когда в США в ходе интернет-опроса спросили: «кто из великих личностей в истории самый выдающийся», то им оказался пророк Мухаммед»! Может быть это так и есть. Последний пророк, который от имени Бога возвестил о том, как должен быть устроен мир человеческий. А как быть с экстремизмом, терроризмом, «Исламским Государством», действующим в джихаде от имени Аллаха? Но ведь это было и с «крестоносцами»! Разве что только отсутствует в буддизме.
Извращения в виде «программ» борьбы и догм войны могут быть освящены именем какого угодно пророка, когда конфессия превращается в профессию ее непременных, во чтобы то ни стало, вплоть до расплаты жизнью, исполнителей. И парадокс в том, что это души, а точнее «суверенные духи», которые «рыщут где хощут». И опять-таки, не в глобализации ли тут причина? Негатив тотальный порождает негативы раздробленные, обособленные. Гегель с его «законом отрицания отрицания» в принципе был прав в историческом и логическом плане. Да и «Франкфуртская школа» со своей «негативной диалектикой» (Хоркхаймер, Адорно и др.). Б?л аз?ын?аныма казіргі заманда?! До-негативились! Да и у Маяковского: «Клячу истории загоним... Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой!». Воистину, «благими намерениями устлана дорога в ад»!
Но что же это получается, извращения в религиозных учениях возможны, а «рациональные зерна» не находятся? Думается, что именно в «учениях», претендующих на абсолютную рациональность, находятся иррациональные всходы. Потому что это назидательные системы, адресованные всем и всему без исключения. По Геделю, в любой системе, и в логической тоже, есть «элемент безумия». Потому что система скрывает в себе противоречие, а потому и взрывается. Вопрос только в том, как и когда? Но ответа нет.
Может быть поможет «информационный подход» в современной науке, согласно которому основой мира является «информационное поле». О чем уже как бы догадывались древние в виде «земли», «огня», «воздуха», «воды». Вот тебе и «наивный материализм»! Но по Винеру «информация — степень упорядоченности системы». И хорошо бы, к добру бы было, если эта «степень упорядоченности» учитывала души людские, то есть их топо-хроносы место-именились? Почему же тогда в «души» экстремистов, религиозных фанатиков «информационное поле» не проникает из космического порядка вещей? Потому что они таковы? Но тогда это не космический порядок? «Облегчение» в том, что «дьявол кроется в мелочах». Но тогда почему происходит этот дьявольский размен душ? Соблазны цивилизации? «Культура мертва, мы не хотим жрать труп» (один из лозунгов студенческих демонстраций 1968 года в Европе). «Мы ничего не боимся, у нас есть чем пожертвовать» (там же). А теперь узаконенные однополые браки! И «цивилизация» наступает вплоть до душ. Об этом собственно вещает постмодернизм. «Еле-еле — душа в теле»!
Но значит, религиозный экстремизм уместен, даже оправдан? Да нет конечно. Надобно открытие, раскрытие, утверждение душ. Чтобы, не душа в теле, а тело в душе себя нашло, устроилось. И тут «наши» достижения в психоанализе, правах человека и т.д. пропадают в темноте «внутренней» души человека, т.е. в физиологических механизмах.
Межконфессиональное согласие в нынешние времена имеет место быть, но недостаточно против сатанизма. Нужно со-чувствие душ. Что не может быть декларировано, а что есть в со-вести, со-переживании, со-страдании. А это не есть разум, не есть воля, а сердце, т.е. сердечность, которая языком не проговаривается, что нельзя прописать. И в шутку, и всерьез: «Язык есть мясистый снаряд во рту для подкладывания пищи к зубам» (Козьма Прутков). В этом смысле у сердца нет языка. Хотя тема языка в ХХ веке оказалась такой вспахиваемой. «Язык — дом бытия» (Хайдеггер). Вон О. Сулейменов обещает «1001 слово», дай ему Бог!
Договориться, конечно, можно. Да и со-гласовать тоже. А что, если теперь самый выразительный язык — это язык террора?! И причем, опять парадокс: у террориста, жертвующего собой, как раз не душа в теле, а тело в душе, которым он распоряжается как ему заблагорассудится. Понятно, что он «продал душу дьяволу». В своей точечности он хочет потрясти мир. Не хочет он быть единичностью, а желает тотальности.
А что, если придерживаться со-чувствия «душе» религиозного экстремиста, т.е. непротивления ему насилием. Это ведь присутствует и в самих религиях? Но не в садомазохистском комплексе, а по-человечески. Последователь Л. Толстого Махатма Ганди был «великой душой» индийского народа.
Писатель предупреждает! Но все напрасно. Он чувствует, а эти знают — тут что-то скрывается? Неизвестное тем самым прорывается. И кто прав? Никто или те, кто приобрели власть. На такую прозу обрекает жизнь. Кто такой писателъ? Языковед? Нет. Кажется, у Горького: «инженер душ»! Выразимся по-другому «сочувствитель душ»! Да ведь даже смотря по «ящику» детективы, хочется, чтобы преступник смог удрать!?
А еще шире по «территории заблуждений» в связи с «тайнами мира» — может зеркала мира отражаются друг от друга? Мы не знаем и знать этого не можем, но воспринимаем или даже ощущаем, а подняться от этого до «абстрактного мышления» не можем, потому что с «инопланетянами» слишком «кровнородственно», генетически связаны. Аргумент от того, что они превосходят, тут работает. Зачем им встречаться с нами. Но что-то вроде происходит.
Но вселенная познается нашей «вселенскостью». Откуда мы можем догадываться о существовании внеземных цивилизаций, если в себе необъемлем, не обладаем возможностями того, что допускаем существование иных разумных существ. Правда, каких иных? Может «внутренний мир» человека — это то, что отвечает «черным дырам» космоса, и именно они коррелируют друг с другом?! Большая «черная дыра» и «внутренний мир» человека, который вроде точечен, перекликаются друг с другом? Это взялось оттуда?! Это сообщается с тем?!
Человек космополит, никуда от этого не деться. Человек как «промежуточное существо» и снует (если думает и ищет себя) в прошлом и теперь — между Богом и дьяволом. Но почему тогда не пишется? Все известно, все понято, открыто... И/или была компиляция, а не какое-то открытие сокрытого?
Отчего писалось? От Иного, наверное. И что теперь? Теперь все — умереть! «Все, приехали»! А может силенки стали слабы, что «не держат руки перо», да и не хочется (почему?). Не о чем писать, все известно. Вот тебе постмодерн! Процесс кончился, теперь со-стояние. А как его выразить? В нем можно только пребывать. А выйти нельзя… Вся жизнь в заблуждении... Но, правда, откуда это знаем?
Но может не пишется, потому что мыслится. Все мыслится. По-мыслие — из информативности. Мысль всегда подозрительна. Откуда она берется?! Или не берется, а присутствует и действует? Почему? По-чему? Почему она не всегда в нас? В нас всегда чувства, но мысли прерывны — почему? Декарт тут не помогает. Потому что мы существуем. И не существуем. В самом существовании. А может и отвращаемся от него?! Ничего не подсказывает. Но мысль приходит и уходит. В чем дело? Человек — Мир? Их взаимообращения? Ну и что? Что это они взаимообращаются? Они помнят друг друга как ум и noos.
Но памяти нельзя доверяться... теряется. Манкуртизм существует, но это феномен цивильности. А у Гегеля: «память — это виселица, на которой болтаются греческие боги»! Потому что в многобожии вера не выдерживается, а скорее по Гегелю это не рационально, не разумно.
Писать, записывать, и чтобы писалось — хотеть, вот что надо. Не «лыко в строку», а то, что просится к обозначению души. Память пряма, а может быть и тупа, мысль же крива как рефлексия, иначе это и не мысль. Она ведь дьявольщина, которая посещает человека. «Разум — шлюха дьявола» (М. Лютер). Искушение во-истину... Но к праведности, не так ли? Проба согрешения, чтобы искупится?! Действовать — значит грешить!
Когда есть проблема, которой озадачен, даже в конъюнктуре — работается. А так повторы одного и того же, какие-то из опыта сентенции ли, рифмы ли... Все нудится и нудится. Повседневность, обыденность озвучивается монотонно в каком-то случайном мотиве, говоре, образе и, бог его знает, в чем только не бывает, навязчиво...
Что это, психическое состояние выдохшегося в поисках истины и себя человека или перепутье, философски обозначаемое как кризис и требующее своего разрешения? Или это наступающий при жизни сон перед смертью? Начинает сниться, перестает житься? А это сродни с повседневностью? С кажимостью жизни? То есть даже не с существованием, а с пресуществлением? Так что жизнь заканчивается до наступления смерти. Между ними нет мгновенного перехода (за исключением катастроф). То есть жизнь начинает нудиться в существовании, рутинеет в пресуществлении (или как это еще выразиться?) в наступающей смертности. Мы теряем лицо, личность, самость, хотя кажется и «живем»!
Но к тому же... Что было, то прошло, зачем возвращаться к прошлому? А возвращается. Почему? Привычка? Надо отвыкать. Глядеть внове. Вот теперь, сейчас! Точнее, слушать, слышать голоса прошлого. Быть со-временным, не это ли предназначение, которое не исполняется в смотрении на настоящее. Обратная проблема: информация — знание — мудрость? Да, можно не возвращаться. Но я жалею «старые вещи», которые были в употреблении, но вышли из моды, практики. Ведь в них было что-то звучащее, но в свое время лишь видимое. Зачем выбрасывать?
Надо все время поправлять, ладить. Откуда, что возьмется иначе? Может даже подправлять то, что было в так называемой «духовной жизни». Но что там собственно было? Не слишком ли все дыряво? И звучат «иерихонские трубы». Например, от экзистенции к постмодерну — ну и что? Что изменится? Сама жизнь или «образ жизни» как раньше говаривали? Да, со-временность! Да, но в чем и где к ней находиться — в позиции или оппозиции? Как вообще быть? Жизнь, положенная за истину? Где она? А что там было все-таки? Что может быть теперь? И было ли? Смутное ощущение. Чего? И возможно: хочется все еще от того, что можется. Испытаний, которых не довелось испробовать. Все еще не то. А что же еще? Что? Куда? Да и откуда? Странно? Вырвалось ли человечество из объятий «идолов» Ф. Бэкона? Например, Америка — «вымышленная страна»! Дутая демократия! И что из этого получилось?! Бомбят, где «по-ихнему» не то. Поклонение вымыслу — как «коммунизму»? Все вопросы, а ответов нет. К тому же те «индейцы», которых не было, но их обозначили?!
И все еще мысли невольно вращаются вокруг «особы» человека — будь то «несказaнность» его или теперь «космополитство». А где реальность? Какая-то обреченность в протагоровском тезисе: человек — мера всех вещей... Трактуй его или переосмысливай в трагическом или мифическом ключе. Но все равно — упертость в человека. Неизбавленность от антропоцентризма. И неужто философия только этим и ограничена, в отличие от других социально-гуманитарных дисциплин, в которых хоть как-то схватывается реальность, разрабатываются программы и т.д.
Ведь мало говорить о бездуховности, надо быть алармистом. Не только «кто виноват», но и «что делать»? Нет, мы не знаем еще человека, а лишь редуцируем его к чему-то единичному. И это происходит неумолимо, механистически или даже рационально-логически в описаниях того, что есть человек. Говоря «человек», я его уже убиваю: человек больше чем обстоятельства, среда, общество и даже мир. Он космополит. Мир его укладывает в свои порядки, т.е. ограничивает, а он не укладывается, не ограничен миром. Человек не есть «человек», он сверхчеловечен, т.е. превышает все, в чем себя находит. Это и есть сверхчеловечность. Что-то понимается из не-понимания, мы находимся во вне-находимости. Нужна не объективность, она вполне достижима. В принципе в мире все устраивается по-человечески; эволюционно, революционно; технически, технологически; экономически, политически; цивилизационно, культурно... И во всем этом распростерт именно человек. И его-то мы и схватываем в этой мировой охваченности. Но откуда, почему — не знаем? От Бога в дьявольщине? Возможно. Но неужто нет другой возможности? Чтобы знать все существующее как человеческое или, наоборот, все человеческое как доступную реальность? И может статься, это знание из не-знания, но которое не предшествует знанию, а упреждает его. Не-знание, в котором мы сверхреальны, позволяет реальности быть в познании. Но опять же экзотерическое из эзотерического, явное из мистического и т.д. Все это уже прописано, обозначено, изображено. Намеков на это в психологии, религии, искусствах предостаточно. Но в этом ли только и дело? Понятно, что живем мы в мире несовершенном и все ищем и ищем, а находя нечто, затем от него отворачиваемся непременно. Оно оказывается иллюзией, «слишком человеческим».
А если не человек в сверхреальности, а сама реальность, оказавшись человеческой, превращается в ирреальность, то реальность всегда сверхреальна? А человек есть существо челночное, снующее между ними как паук в паутине. И сверхчеловека нет, но сверхчеловеческое есть…
Борьба за существование продолжается. Как между цивилизациями, так и между людьми вплоть до семьи... Тяга к власти так велика, что и не уразуметь еще. Вплоть до интимнейших отношений. Почему? Природа!
Просвещение?! Очередная глупость и продолжающаяся тупость. Гоббс был прав: «человек человеку волк!»
Межконфессиональное согласие? Меж...? Между… что творилось? Не с кем-то, а между? И почему творится? Власть, богатство, стремление к вечности…? Последнее особенно подозрительно! Что там, за гори-зонтом? Может быль «звездное небо над головой» должно обернуться «нравственным законом во мне» на земном шаре? Две вещи, которые волновали И. Канта! И откуда я могу знать об этом? Скорее знать я не могу, но в душе чувствую и баста.
Межконфессиональное согласие долженствует про-светом со-чувствия душ. И тогда «свет человеков во тьме светит, и тьма не объяла его». Этот про-свет нынче почти не пробивается во тьме отчуждения человеков и самоотчуждения человека. До-йдется ли, до-станется ли до человека? И в этом опусе (имярек автора) не очередная ли «безродная» потуга?! Да, сочувствие душ не психологическая подпорка меж-конфессионального согласия, даже не дополнение к нему, что можно было бы спокойно допустить. Сошлюсь на авторитеты. «Верую, ибо абсурдно» (Тертуллиан). У Серена Кьеркегора: «Феномен веры — в превышении общего единичным».
У К. Ясперса утверждается «философская вера». «Галилей знает, Бруно верит». Первый под давлением инквизиции отрекается от своей теории. Второй идет на костер по убеждению в существовании множества миров.
Вот так, наверное, «работает» религиозный фактор духовности. В связках, увязках, эмпатиях множества душ предстает не трансцендентный дух, а трансцендентальная духовность человека.
… Что же касается «между» (философская категория М. Бубера, на которой строил свою философскую поэтику Бахтин), то она отличается тем, что никогда не бывает предметом? Не бывает артефактом, пусть даже «когнитивным». Это значит, что никакой текст и никакой автор не смогут заполнить собою «между». Все, что он сможет сделать — это инициировать диалогический процесс, а заполнять будет читатель.
Когда в США в ходе интернет-опроса спросили: «кто из великих личностей в истории самый выдающийся», то им оказался пророк Мухаммед»! Может быть это так и есть. Последний пророк, который от имени Бога возвестил о том, как должен быть устроен мир человеческий. А как быть с экстремизмом, терроризмом, «Исламским Государством», действующим в джихаде от имени Аллаха? Но ведь это было и с «крестоносцами»! Разве что только отсутствует в буддизме.
Извращения в виде «программ» борьбы и догм войны могут быть освящены именем какого угодно пророка, когда конфессия превращается в профессию ее непременных, во чтобы то ни стало, вплоть до расплаты жизнью, исполнителей. И парадокс в том, что это души, а точнее «суверенные духи», которые «рыщут где хощут». И опять-таки, не в глобализации ли тут причина? Негатив тотальный порождает негативы раздробленные, обособленные. Гегель с его «законом отрицания отрицания» в принципе был прав в историческом и логическом плане. Да и «Франкфуртская школа» со своей «негативной диалектикой» (Хоркхаймер, Адорно и др.). Б?л аз?ын?аныма казіргі заманда?! До-негативились! Да и у Маяковского: «Клячу истории загоним... Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой!». Воистину, «благими намерениями устлана дорога в ад»!
Но что же это получается, извращения в религиозных учениях возможны, а «рациональные зерна» не находятся? Думается, что именно в «учениях», претендующих на абсолютную рациональность, находятся иррациональные всходы. Потому что это назидательные системы, адресованные всем и всему без исключения. По Геделю, в любой системе, и в логической тоже, есть «элемент безумия». Потому что система скрывает в себе противоречие, а потому и взрывается. Вопрос только в том, как и когда? Но ответа нет.
Может быть поможет «информационный подход» в современной науке, согласно которому основой мира является «информационное поле». О чем уже как бы догадывались древние в виде «земли», «огня», «воздуха», «воды». Вот тебе и «наивный материализм»! Но по Винеру «информация — степень упорядоченности системы». И хорошо бы, к добру бы было, если эта «степень упорядоченности» учитывала души людские, то есть их топо-хроносы место-именились? Почему же тогда в «души» экстремистов, религиозных фанатиков «информационное поле» не проникает из космического порядка вещей? Потому что они таковы? Но тогда это не космический порядок? «Облегчение» в том, что «дьявол кроется в мелочах». Но тогда почему происходит этот дьявольский размен душ? Соблазны цивилизации? «Культура мертва, мы не хотим жрать труп» (один из лозунгов студенческих демонстраций 1968 года в Европе). «Мы ничего не боимся, у нас есть чем пожертвовать» (там же). А теперь узаконенные однополые браки! И «цивилизация» наступает вплоть до душ. Об этом собственно вещает постмодернизм. «Еле-еле — душа в теле»!
Но значит, религиозный экстремизм уместен, даже оправдан? Да нет конечно. Надобно открытие, раскрытие, утверждение душ. Чтобы, не душа в теле, а тело в душе себя нашло, устроилось. И тут «наши» достижения в психоанализе, правах человека и т.д. пропадают в темноте «внутренней» души человека, т.е. в физиологических механизмах.
Межконфессиональное согласие в нынешние времена имеет место быть, но недостаточно против сатанизма. Нужно со-чувствие душ. Что не может быть декларировано, а что есть в со-вести, со-переживании, со-страдании. А это не есть разум, не есть воля, а сердце, т.е. сердечность, которая языком не проговаривается, что нельзя прописать. И в шутку, и всерьез: «Язык есть мясистый снаряд во рту для подкладывания пищи к зубам» (Козьма Прутков). В этом смысле у сердца нет языка. Хотя тема языка в ХХ веке оказалась такой вспахиваемой. «Язык — дом бытия» (Хайдеггер). Вон О. Сулейменов обещает «1001 слово», дай ему Бог!
Договориться, конечно, можно. Да и со-гласовать тоже. А что, если теперь самый выразительный язык — это язык террора?! И причем, опять парадокс: у террориста, жертвующего собой, как раз не душа в теле, а тело в душе, которым он распоряжается как ему заблагорассудится. Понятно, что он «продал душу дьяволу». В своей точечности он хочет потрясти мир. Не хочет он быть единичностью, а желает тотальности.
А что, если придерживаться со-чувствия «душе» религиозного экстремиста, т.е. непротивления ему насилием. Это ведь присутствует и в самих религиях? Но не в садомазохистском комплексе, а по-человечески. Последователь Л. Толстого Махатма Ганди был «великой душой» индийского народа.
Писатель предупреждает! Но все напрасно. Он чувствует, а эти знают — тут что-то скрывается? Неизвестное тем самым прорывается. И кто прав? Никто или те, кто приобрели власть. На такую прозу обрекает жизнь. Кто такой писателъ? Языковед? Нет. Кажется, у Горького: «инженер душ»! Выразимся по-другому «сочувствитель душ»! Да ведь даже смотря по «ящику» детективы, хочется, чтобы преступник смог удрать!?
А еще шире по «территории заблуждений» в связи с «тайнами мира» — может зеркала мира отражаются друг от друга? Мы не знаем и знать этого не можем, но воспринимаем или даже ощущаем, а подняться от этого до «абстрактного мышления» не можем, потому что с «инопланетянами» слишком «кровнородственно», генетически связаны. Аргумент от того, что они превосходят, тут работает. Зачем им встречаться с нами. Но что-то вроде происходит.
Но вселенная познается нашей «вселенскостью». Откуда мы можем догадываться о существовании внеземных цивилизаций, если в себе необъемлем, не обладаем возможностями того, что допускаем существование иных разумных существ. Правда, каких иных? Может «внутренний мир» человека — это то, что отвечает «черным дырам» космоса, и именно они коррелируют друг с другом?! Большая «черная дыра» и «внутренний мир» человека, который вроде точечен, перекликаются друг с другом? Это взялось оттуда?! Это сообщается с тем?!
Человек космополит, никуда от этого не деться. Человек как «промежуточное существо» и снует (если думает и ищет себя) в прошлом и теперь — между Богом и дьяволом. Но почему тогда не пишется? Все известно, все понято, открыто... И/или была компиляция, а не какое-то открытие сокрытого?
Отчего писалось? От Иного, наверное. И что теперь? Теперь все — умереть! «Все, приехали»! А может силенки стали слабы, что «не держат руки перо», да и не хочется (почему?). Не о чем писать, все известно. Вот тебе постмодерн! Процесс кончился, теперь со-стояние. А как его выразить? В нем можно только пребывать. А выйти нельзя… Вся жизнь в заблуждении... Но, правда, откуда это знаем?
Но может не пишется, потому что мыслится. Все мыслится. По-мыслие — из информативности. Мысль всегда подозрительна. Откуда она берется?! Или не берется, а присутствует и действует? Почему? По-чему? Почему она не всегда в нас? В нас всегда чувства, но мысли прерывны — почему? Декарт тут не помогает. Потому что мы существуем. И не существуем. В самом существовании. А может и отвращаемся от него?! Ничего не подсказывает. Но мысль приходит и уходит. В чем дело? Человек — Мир? Их взаимообращения? Ну и что? Что это они взаимообращаются? Они помнят друг друга как ум и noos.
Но памяти нельзя доверяться... теряется. Манкуртизм существует, но это феномен цивильности. А у Гегеля: «память — это виселица, на которой болтаются греческие боги»! Потому что в многобожии вера не выдерживается, а скорее по Гегелю это не рационально, не разумно.
Писать, записывать, и чтобы писалось — хотеть, вот что надо. Не «лыко в строку», а то, что просится к обозначению души. Память пряма, а может быть и тупа, мысль же крива как рефлексия, иначе это и не мысль. Она ведь дьявольщина, которая посещает человека. «Разум — шлюха дьявола» (М. Лютер). Искушение во-истину... Но к праведности, не так ли? Проба согрешения, чтобы искупится?! Действовать — значит грешить!
Когда есть проблема, которой озадачен, даже в конъюнктуре — работается. А так повторы одного и того же, какие-то из опыта сентенции ли, рифмы ли... Все нудится и нудится. Повседневность, обыденность озвучивается монотонно в каком-то случайном мотиве, говоре, образе и, бог его знает, в чем только не бывает, навязчиво...
Что это, психическое состояние выдохшегося в поисках истины и себя человека или перепутье, философски обозначаемое как кризис и требующее своего разрешения? Или это наступающий при жизни сон перед смертью? Начинает сниться, перестает житься? А это сродни с повседневностью? С кажимостью жизни? То есть даже не с существованием, а с пресуществлением? Так что жизнь заканчивается до наступления смерти. Между ними нет мгновенного перехода (за исключением катастроф). То есть жизнь начинает нудиться в существовании, рутинеет в пресуществлении (или как это еще выразиться?) в наступающей смертности. Мы теряем лицо, личность, самость, хотя кажется и «живем»!
Но к тому же... Что было, то прошло, зачем возвращаться к прошлому? А возвращается. Почему? Привычка? Надо отвыкать. Глядеть внове. Вот теперь, сейчас! Точнее, слушать, слышать голоса прошлого. Быть со-временным, не это ли предназначение, которое не исполняется в смотрении на настоящее. Обратная проблема: информация — знание — мудрость? Да, можно не возвращаться. Но я жалею «старые вещи», которые были в употреблении, но вышли из моды, практики. Ведь в них было что-то звучащее, но в свое время лишь видимое. Зачем выбрасывать?
Надо все время поправлять, ладить. Откуда, что возьмется иначе? Может даже подправлять то, что было в так называемой «духовной жизни». Но что там собственно было? Не слишком ли все дыряво? И звучат «иерихонские трубы». Например, от экзистенции к постмодерну — ну и что? Что изменится? Сама жизнь или «образ жизни» как раньше говаривали? Да, со-временность! Да, но в чем и где к ней находиться — в позиции или оппозиции? Как вообще быть? Жизнь, положенная за истину? Где она? А что там было все-таки? Что может быть теперь? И было ли? Смутное ощущение. Чего? И возможно: хочется все еще от того, что можется. Испытаний, которых не довелось испробовать. Все еще не то. А что же еще? Что? Куда? Да и откуда? Странно? Вырвалось ли человечество из объятий «идолов» Ф. Бэкона? Например, Америка — «вымышленная страна»! Дутая демократия! И что из этого получилось?! Бомбят, где «по-ихнему» не то. Поклонение вымыслу — как «коммунизму»? Все вопросы, а ответов нет. К тому же те «индейцы», которых не было, но их обозначили?!
И все еще мысли невольно вращаются вокруг «особы» человека — будь то «несказaнность» его или теперь «космополитство». А где реальность? Какая-то обреченность в протагоровском тезисе: человек — мера всех вещей... Трактуй его или переосмысливай в трагическом или мифическом ключе. Но все равно — упертость в человека. Неизбавленность от антропоцентризма. И неужто философия только этим и ограничена, в отличие от других социально-гуманитарных дисциплин, в которых хоть как-то схватывается реальность, разрабатываются программы и т.д.
Ведь мало говорить о бездуховности, надо быть алармистом. Не только «кто виноват», но и «что делать»? Нет, мы не знаем еще человека, а лишь редуцируем его к чему-то единичному. И это происходит неумолимо, механистически или даже рационально-логически в описаниях того, что есть человек. Говоря «человек», я его уже убиваю: человек больше чем обстоятельства, среда, общество и даже мир. Он космополит. Мир его укладывает в свои порядки, т.е. ограничивает, а он не укладывается, не ограничен миром. Человек не есть «человек», он сверхчеловечен, т.е. превышает все, в чем себя находит. Это и есть сверхчеловечность. Что-то понимается из не-понимания, мы находимся во вне-находимости. Нужна не объективность, она вполне достижима. В принципе в мире все устраивается по-человечески; эволюционно, революционно; технически, технологически; экономически, политически; цивилизационно, культурно... И во всем этом распростерт именно человек. И его-то мы и схватываем в этой мировой охваченности. Но откуда, почему — не знаем? От Бога в дьявольщине? Возможно. Но неужто нет другой возможности? Чтобы знать все существующее как человеческое или, наоборот, все человеческое как доступную реальность? И может статься, это знание из не-знания, но которое не предшествует знанию, а упреждает его. Не-знание, в котором мы сверхреальны, позволяет реальности быть в познании. Но опять же экзотерическое из эзотерического, явное из мистического и т.д. Все это уже прописано, обозначено, изображено. Намеков на это в психологии, религии, искусствах предостаточно. Но в этом ли только и дело? Понятно, что живем мы в мире несовершенном и все ищем и ищем, а находя нечто, затем от него отворачиваемся непременно. Оно оказывается иллюзией, «слишком человеческим».
А если не человек в сверхреальности, а сама реальность, оказавшись человеческой, превращается в ирреальность, то реальность всегда сверхреальна? А человек есть существо челночное, снующее между ними как паук в паутине. И сверхчеловека нет, но сверхчеловеческое есть…
Борьба за существование продолжается. Как между цивилизациями, так и между людьми вплоть до семьи... Тяга к власти так велика, что и не уразуметь еще. Вплоть до интимнейших отношений. Почему? Природа!
Просвещение?! Очередная глупость и продолжающаяся тупость. Гоббс был прав: «человек человеку волк!»
Межконфессиональное согласие? Меж...? Между… что творилось? Не с кем-то, а между? И почему творится? Власть, богатство, стремление к вечности…? Последнее особенно подозрительно! Что там, за гори-зонтом? Может быль «звездное небо над головой» должно обернуться «нравственным законом во мне» на земном шаре? Две вещи, которые волновали И. Канта! И откуда я могу знать об этом? Скорее знать я не могу, но в душе чувствую и баста.
Межконфессиональное согласие долженствует про-светом со-чувствия душ. И тогда «свет человеков во тьме светит, и тьма не объяла его». Этот про-свет нынче почти не пробивается во тьме отчуждения человеков и самоотчуждения человека. До-йдется ли, до-станется ли до человека? И в этом опусе (имярек автора) не очередная ли «безродная» потуга?! Да, сочувствие душ не психологическая подпорка меж-конфессионального согласия, даже не дополнение к нему, что можно было бы спокойно допустить. Сошлюсь на авторитеты. «Верую, ибо абсурдно» (Тертуллиан). У Серена Кьеркегора: «Феномен веры — в превышении общего единичным».
У К. Ясперса утверждается «философская вера». «Галилей знает, Бруно верит». Первый под давлением инквизиции отрекается от своей теории. Второй идет на костер по убеждению в существовании множества миров.
Вот так, наверное, «работает» религиозный фактор духовности. В связках, увязках, эмпатиях множества душ предстает не трансцендентный дух, а трансцендентальная духовность человека.
… Что же касается «между» (философская категория М. Бубера, на которой строил свою философскую поэтику Бахтин), то она отличается тем, что никогда не бывает предметом? Не бывает артефактом, пусть даже «когнитивным». Это значит, что никакой текст и никакой автор не смогут заполнить собою «между». Все, что он сможет сделать — это инициировать диалогический процесс, а заполнять будет читатель.
