Предосторожность казалась разумной: хотя бурных припадков больше не повторялось, Ленор вела себя тихо, но Холли кожей чувствовала тихо закипавший вокруг подруги воздух, точно та была вулканом, в котором лава медленно поднималась к жерлу.
В Суомпинг отправились на машине доктора Стивенсона. Ленор тихим, хрипловатым голосом подсказывала дорогу. Когда въехали, Уилл — они с Холли устроились на заднем сидении — стал иногда осторожно показывать пальцем за окно: многое в этом городе казалось ему живописным. По совести, они такими и были, все эти ивы и развалины на низких речных берегах, домики из грубого камня и нарядные особнячки, сейчас убранные снегом. Неудивительно, что Ленор выросла с таким богатым воображением и чувством красоты.
Церковь, рядом с которой доктор остановил машину, тоже была старинная, нарядная, пряничная. Доктор ввел Ленор под руку, Холли и Уилл вошли следом. Лица подруги Холли не видела, только заметила, что она резко выпрямилась, все линии фигуры стали жестче. Холли украдкой оглянулась: церковь была полна народу, причем явно богатой публики; кто-то не замечал вошедших или сделал вид, что не замечает, но были и те, кто следил за ними ехидно, брезгливо, осуждающе переглядываясь.
— Гадюшник, — шепнул Уилл ей на ухо.
Они сели на скамью, остававшуюся наполовину свободной, рядом с миниатюрной черноволосой женщиной чуть за сорок и пожилым, рослым рыжим мужчиной. Кажется, Ленор тихо обменялась с женщиной парой слов, но мужчина будто бы не заметил ее появления. Чуть дальше сидел Ральф Карпентер, необычайно бледный, а рядом с ним тоже пожилые люди — видимо, его родители.
На возвышении стоял гроб с телом Виолы. Холли видела ее только один раз, и все же странно было понимать, что сейчас выглядевшая такой живой Виола не слышит никого из них, она уже никогда не встанет и нигде ее не будет. Она молчала так, будто узнала какую-то тайну, и казалось невероятным, что эту тайну, как бы ей ни хотелось, она никому уже не расскажет.
Вообще Холли скоро захотелось уйти. Ей живо вспомнились похороны мамы, и пару раз показалось, что сейчас станет дурно. Но она дала доктору слово, что будет сегодня с Ленор. Пусть утешитель из Холли всегда был неважный, она страшно терялась, когда люди, которых она любила за заботу и защиту, вдруг слабели от горя. Но ведь за добрые дела надо платить.
Поразительно, однако, что Ленор вообще выглядела единственным человеком, который искренне горевал. Родители казались напряженными и мрачными, что до Ральфа Карпентера, Холли, посмотрев на него еще несколько раз, поняла: он просто задыхается от страха.
Еще заметнее это стало на кладбище. Холли не знала, случайно ли вышло, что Ленор встала у могилы как раз напротив Ральфа и пристально смотрела на него, пока опускали гроб и засыпали яму. Хотя было холодно, но в бледных лучах солнца на лбу Ральфа блестел пот, а губы тряслись, точно у дряхлого старика. Уилл, склонившись к Холли, прошептал про вдовца кое-что совсем уж грубое.
Когда приглашенные стали расходиться, мать Ленор что-то прошептала дочери. Та едва кивнула, сохраняя напряженную осанку и следя за Ральфом взглядом, полным — только сейчас поняла Холли — клокочущей ярости. Доктор потянул ее к машине, и Холли с Уиллом встали так, чтобы оттеснить Ленор от толпы.
— Ты бы поплакала в машине, — прошептала Холли, пока доктор открывал двери. — Стесняться некого.
— Я поплачу от радости, — тихо ответила Ленор, — когда перережу этой скотине горло. Слушания послезавтра, и если все спишут на несчастный случай…
Она посмотрела вслед Ральфу так, словно прицеливалась.
Смерть Виолы признали несчастным случаем. Иначе и быть не могло в этом городке, где правили бал несколько влиятельных семейств, и если бы жертвой не была сестра Ленор, Найджел Стивенсон пожал бы плечами. И не будь Ленор собой, нуждайся она сейчас только в его утешении и поддержке, он, конечно, проявил бы их, ну а историю бедняжки Виолы потом, не называя имен, рассказывал бы пациентам и друзьям. В конце концов, их, как и его, искренне возмущала всеобщая продажность в провинции. Но перед ним была именно Ленор, и она меньше всего хотела, чтобы он позволил ей выплакаться у него на плече и увез в санаторий.
Она хотела мести.
Пораженный ее припадком ярости при известии о смерти сестры — такое он видел только раз, когда еще стажером сообщил женщине с южными корнями о смерти ее ребенка — Найджел ждал результатов слушания, как вестей с фронта. Не приходилось тешить себя надеждой, что удастся как-то отговорить Ленор от расправы. А это значило угрозу разоблачения и наказания за убийство или для нее одной, или для них обоих — ведь он, конечно, первый, к кому она обратится за помощью. Больше ей попросту не к кому.
С Джессикой у нее отношения теплые, но не настолько, чтобы попросить о соучастии в преступлении — да дочь бы на это и не пошла. Малышку Холли и ее приятеля Ленор сама не втянет ни во что, она бережет эту девочку. А между ним и Ленор с самых первых дней установилось особое доверие — может, как раз благодаря тому, что просила она редко и лишь о чем-то очень необходимом, даже в кафе пыталась, будучи еще нищей уличной портретисткой, платить за себя.
Как хороша она была, как умна и наблюдательна при юношеском пыле, каким обладала вкусом! Конечно, тогда это был только бутон, и Найджел немало гордился, что с правильным подходом позволил прекрасной розе расцвести, нанес, так сказать, последние мазки на прекрасную картину! И при этом, хотя он ждал сначала, с некоторой досадой, что она влюбится в него из благодарности, начнутся сцены ревности, щенячьи глазки и поиск способа женить его на себе. Не сосчитать, сколько раз такое было, Найджел с юности нравился женщинам. И все-таки, хоть и не торопился с выбором, но хорошие отношения с женой и дочерью смог сохранить только потому, что вовремя развелся. Вот с сыном и это не помогло: очевидно, Найджелу не стоило лезть к жене пьяным.
Так вот, Ленор не ловила с придыханием каждое его слово, не просила денег, не намекала на свадьбу — вообще предоставляла полную свободу. И удивительное дело: это скоро стало раздражать не меньше, хотя и в другом роде. Найджел стал задумываться, только ли ум и такт мешают Ленор вести себя, как все его предыдущие любовницы. Или он попросту ей… не так уж интересен? Он — красавец, эрудит, такой искушенный — может быть не интересен девочке, которой тогда и двадцати не было?
Смешно вспоминать, но он так вскипел, что едва не наделал глупостей, едва не принялся составлять план, как по-настоящему влюбить ее в себя. Мог бы из глупого самолюбия разрушить устоявшиеся, такие удобные обоим отношения.
Он и сам не заметил, как удобными они быть перестали. Просто наступил миг, когда Ленор, лежа с ним в одной постели, попросила, твердо глядя в глаза:
— Обеспечь мне алиби.
Он нервно сглотнул. Она мило повела округлым плечом. И Найджелу вдруг представилось, как нож в этой маленькой руке с такой же легкостью входит в грудь Ральфа Карпентера, как входил в пропеченную индейку. «О Боже».
Он точно увидел собственными глазами потоки темной крови и плоть, висящую клочьями. и это было отвратительно. Потому что это было преступление, за которое могут казнить. Потому что Ральф Карпентер мог быть последней скотиной, но все-таки оставался человеком.
Найджел невольно отодвинулся от Ленор. Но все же скрыться от нее он не мог, он знал: сейчас тот случай, когда отказ будет значить разрыв отношений. А рвать с ней он не хотел тоже. Она толкала его на преступление, но оставалась желанной, как ни одна женщина прежде.
Он отпил воды из стакана на тумбочке и хрипло ответил:
— У меня другое предложение, дорогая.
Ему часто приходилось соображать очень быстро, и сейчас решение пришло словно бы само. На вопросительный взгляд Ленор он пояснил:
— Ты говорила, он водит, как сумасшедший? Знаешь, есть препараты, которые не рекомендуют принимать водителям — от них слишком уж расслабляешься. То, что безутешный вдовец попал в аварию, никого не удивит, правда ведь?
Какая-то тень пробежала по лицу Ленор, но затем она одарила его довольной улыбкой, влажно блеснув зубами. И тут же стала серьезной:
— Но ведь он может сбить кого-то. Надо подумать.
Она была, конечно, права, но т такого внезапного перехода хотелось хлопнуть себя по лбу.
Неделю спустя.
В баре играли гнусавый джаз. Полумрак был гуще от сигаретного дыма. Да, все играло Лайнеллу на руку. На всякий случай, конечно, он нацепил шляпу и накладные усы, но сам смеялся и досадовал на эту предосторожность.
Карпентер мало что замечал с высоты своего положения. Пять дней Лайнелл следил за ним, а он и внимания не обратил. Вряд ли он вспомнил бы какого-то парня, болтавшего с его женой.
— Свободно? — Лайнелл подсел к нему, мрачно нависавшему над стойкой. Карпентер вяло кивнул.
— Два джина! Угощаю, — Лайнелл широко улыбнулся Карпентеру, как оскалился. Тот чуть подобрался, но кивнул.
— Старый добрый джин, — крякнул Лайнелл, промочив горло. Карпентер выпил залпом. Видимо, порошок, который перед отъездом вручила Ленор, на вкус не влиял.
— Два года тут не был. Приятно знать, что джин здесь подают все такой же.
— Я тебя не помню, — усмехнулся Карпентер.
— Не замечал, должно быть. Не твоего я полета птица. Еще по одной?
— Погоди, плачу я!
Почему бы и не выпить за счет собственной жертвы? Это было очень смешно — даже смешнее, чем когда угощал Уилл или любой другой рогоносец.
— Я вообще-то хотел сам угощать сегодня. Отличную машину купил, просто зверь.
Не купил, а угнал в Кингсити, но машина действительно была неплохая. Карпентер, прищурившись, спросил марку и модель, Ланйелл назвал, и тот фыркнул:
— Тоже мне! Ширпотреб для нищих.
— Да, досталась недорого, но я-то сумею выжать из нее все соки. Я уже добрался на ней из Грейли за каких-то полчаса.
— Нашел чем хвастать! Ты просто черепаха. Я на своей был бы там за двадцать минут, если бы захотел.
— Ну это уж ты, приятель, даешь. Никогда не поверю. Машина у тебя, судя по твоему костюму, недешевая, но не переплатил ли ты?
— Ну давай проверим! — Карпентер хлопнул рукой по столу. — Еще два! И пошли.
— Пошли, только это все зря. Я знаю таких, как ты. Вы водите осторожно, боитесь запачкаться или помяться. Ведь ремонт выйдет влетит в копеечку.
— Да откуда ты на можешь знать?! Все, не рассиживайся тут, как старая баба. Садись в свою колымагу, а я в свою ласточку.
Недавно прошел дождь со снегом, дорога блестела, совершенно безлюдная. Стартовать хорошо, сначала прямой участок, а потом путь начинает петлять, к тому же в одном месте кювет. Если Лайнелл рассчитал все правильно, на подъезде к нему у Карпентера уже будет все плыть перед глазами.
Они оба сели в машины, надавили на газ. Лайнелл позволил Карпентеру слегка вырваться вперед и не спеша начал идти на обгон. Проезжая мимо, посигналил и постучал в стекло. Жаль, в темноте не было видно налившихся кровью глаз противника.
А дальше — прибавить скорость и крутить руль на поворотах. Сердце привычно забилось быстрее и радостней. Карпентер шел за ним с небольшим отрывом — Лайнелл по себе знал, как это дразнит, когда догнать вроде бы просто, но не получается. Должно быть, Карпентер уже пену роняет от ярости. В зеркале заднего вида фары еще виднелись, но один раз, кажется, соперник вывернул просто чудом.
Вот и кювет показался. Лайнелл прибавил скорость. У самого захватило дух, когда он пронесся над черным провалом. Для таких моментов он и жил — когда власть кажется абсолютной, а он себе — всемогущим, как будто правил вселенной. Это пьянило сильнее вина, сильнее женщины.
Он рассчитывал, что Карпентер с досады утратит осторожность, как раз когда она нужна — это и так было бы смерти подобно, но порошок для верности пригодится. Так и вышло. Оставив кювет позади, Лайнелл услышал грохот.
Он плавно затормозил, вышел из машины и вернулся назад. В темноте видно было плохо, но все-таки он различил внизу очертания упавшего автомобиля. Дело было сделано, добивать не просили. Оставалось избавиться от собственной машины и вернуться в Кингсити.
Лайнелл сделал вдох и не спеша пошел по дороге, поставляя лицо сырому ветру. Он был собой доволен, как охотник, подстреливший крупную дичь.
— О-о-о… У-у-у… Как… А-а-а…
Найджел, кажется, за всю жизнь не испытал такого. Ему казалось, он все знал о чувственности Ленор, но не представлял, какой порочной и ненасытной она способна быть. Удовлетворение самых бесстыдных желаний, самые распаляющие ласки — в ту ночь они изведали все. Это был дикий угар страсти, точно весь мир сжался в два их слившихся тела.
Под конец Найджел обессилел. Даже пришлось принять капли, чтобы пульс пришел в норму. И самое жуткое, глазки Ленор блестели так плотоядно, словно ее останавливало только то, что он выдохся.
— Ах ты тигрица, — пошутил он, возвращаясь в спальню. — Я пожалуй, устроюсь на диване в гостиной. Все-таки хочется дожить до утра.
Ленор потянулась и мурлыкнула. Он лег на диван, расслабившись. Мысли свободно блуждали, на душе было невероятно легко.
Вот так нежданно-негаданно выпадает лучшая в жизни ночь с женщиной. А ведь день был самый обычный — ну, чуть лучше всех последних. У Найджела был выходной, он отправился к любовнице на квартиру. В обед Ленор встретилась где-то в переулках с исполнителем убийства и расплатилась с ним — уже от него она вернулась взбодрившаяся. А через пару часов, когда они собирались гулять, ей позвонила мать и сообщила, что Ральф Карпентер ночью попал в страшную аварию. Он сел за руль пьяным и слетел в кювет. Чудо, что он вообще выжил, но врачи сходились во мнении, что ходить он больше не сможет.
Ну что ж, Найджел был рад, если все сочли, что авария случилась исключительно по вине самого Ральфа. До звонка матери Ленор пришлось слегка понервничать, но видно, все прошло, как по маслу. Найджел тогда не обратил внимания, что Ленор сразу изменилась: остаток дня не прекращала улыбаться, движения стали величавее, чем прежде. Так получается, она радовалась тому, что им удалось покалечить человека?
Найджел резко сел на диване. В окна глядела тьма. В открытую дверь спальни он видел Ленор, свернувшуюся клубком, точно большая кошка. Ему стало жутко.
«Дождись меня после занятий». Записка, нацарапанная крупными косыми буквами, была без подписи, но подбросить ее мог только один человек. Холли удивленно взглянула на Лайнелла: уже не подменили ли его за ту неделю, когда он не появлялся в училище? Раньше к запискам он не прибегал.
Конечно, она дождалась, и они, делая вид, что не замечают друг друга, в вестибюле надели пальто и вышли. Пошли по разным сторонам улицы, только через два перекрестка Лайнелл перешел к ней.
В Суомпинг отправились на машине доктора Стивенсона. Ленор тихим, хрипловатым голосом подсказывала дорогу. Когда въехали, Уилл — они с Холли устроились на заднем сидении — стал иногда осторожно показывать пальцем за окно: многое в этом городе казалось ему живописным. По совести, они такими и были, все эти ивы и развалины на низких речных берегах, домики из грубого камня и нарядные особнячки, сейчас убранные снегом. Неудивительно, что Ленор выросла с таким богатым воображением и чувством красоты.
Церковь, рядом с которой доктор остановил машину, тоже была старинная, нарядная, пряничная. Доктор ввел Ленор под руку, Холли и Уилл вошли следом. Лица подруги Холли не видела, только заметила, что она резко выпрямилась, все линии фигуры стали жестче. Холли украдкой оглянулась: церковь была полна народу, причем явно богатой публики; кто-то не замечал вошедших или сделал вид, что не замечает, но были и те, кто следил за ними ехидно, брезгливо, осуждающе переглядываясь.
— Гадюшник, — шепнул Уилл ей на ухо.
Они сели на скамью, остававшуюся наполовину свободной, рядом с миниатюрной черноволосой женщиной чуть за сорок и пожилым, рослым рыжим мужчиной. Кажется, Ленор тихо обменялась с женщиной парой слов, но мужчина будто бы не заметил ее появления. Чуть дальше сидел Ральф Карпентер, необычайно бледный, а рядом с ним тоже пожилые люди — видимо, его родители.
На возвышении стоял гроб с телом Виолы. Холли видела ее только один раз, и все же странно было понимать, что сейчас выглядевшая такой живой Виола не слышит никого из них, она уже никогда не встанет и нигде ее не будет. Она молчала так, будто узнала какую-то тайну, и казалось невероятным, что эту тайну, как бы ей ни хотелось, она никому уже не расскажет.
Вообще Холли скоро захотелось уйти. Ей живо вспомнились похороны мамы, и пару раз показалось, что сейчас станет дурно. Но она дала доктору слово, что будет сегодня с Ленор. Пусть утешитель из Холли всегда был неважный, она страшно терялась, когда люди, которых она любила за заботу и защиту, вдруг слабели от горя. Но ведь за добрые дела надо платить.
Поразительно, однако, что Ленор вообще выглядела единственным человеком, который искренне горевал. Родители казались напряженными и мрачными, что до Ральфа Карпентера, Холли, посмотрев на него еще несколько раз, поняла: он просто задыхается от страха.
Еще заметнее это стало на кладбище. Холли не знала, случайно ли вышло, что Ленор встала у могилы как раз напротив Ральфа и пристально смотрела на него, пока опускали гроб и засыпали яму. Хотя было холодно, но в бледных лучах солнца на лбу Ральфа блестел пот, а губы тряслись, точно у дряхлого старика. Уилл, склонившись к Холли, прошептал про вдовца кое-что совсем уж грубое.
Когда приглашенные стали расходиться, мать Ленор что-то прошептала дочери. Та едва кивнула, сохраняя напряженную осанку и следя за Ральфом взглядом, полным — только сейчас поняла Холли — клокочущей ярости. Доктор потянул ее к машине, и Холли с Уиллом встали так, чтобы оттеснить Ленор от толпы.
— Ты бы поплакала в машине, — прошептала Холли, пока доктор открывал двери. — Стесняться некого.
— Я поплачу от радости, — тихо ответила Ленор, — когда перережу этой скотине горло. Слушания послезавтра, и если все спишут на несчастный случай…
Она посмотрела вслед Ральфу так, словно прицеливалась.
Глава 18
Смерть Виолы признали несчастным случаем. Иначе и быть не могло в этом городке, где правили бал несколько влиятельных семейств, и если бы жертвой не была сестра Ленор, Найджел Стивенсон пожал бы плечами. И не будь Ленор собой, нуждайся она сейчас только в его утешении и поддержке, он, конечно, проявил бы их, ну а историю бедняжки Виолы потом, не называя имен, рассказывал бы пациентам и друзьям. В конце концов, их, как и его, искренне возмущала всеобщая продажность в провинции. Но перед ним была именно Ленор, и она меньше всего хотела, чтобы он позволил ей выплакаться у него на плече и увез в санаторий.
Она хотела мести.
Пораженный ее припадком ярости при известии о смерти сестры — такое он видел только раз, когда еще стажером сообщил женщине с южными корнями о смерти ее ребенка — Найджел ждал результатов слушания, как вестей с фронта. Не приходилось тешить себя надеждой, что удастся как-то отговорить Ленор от расправы. А это значило угрозу разоблачения и наказания за убийство или для нее одной, или для них обоих — ведь он, конечно, первый, к кому она обратится за помощью. Больше ей попросту не к кому.
С Джессикой у нее отношения теплые, но не настолько, чтобы попросить о соучастии в преступлении — да дочь бы на это и не пошла. Малышку Холли и ее приятеля Ленор сама не втянет ни во что, она бережет эту девочку. А между ним и Ленор с самых первых дней установилось особое доверие — может, как раз благодаря тому, что просила она редко и лишь о чем-то очень необходимом, даже в кафе пыталась, будучи еще нищей уличной портретисткой, платить за себя.
Как хороша она была, как умна и наблюдательна при юношеском пыле, каким обладала вкусом! Конечно, тогда это был только бутон, и Найджел немало гордился, что с правильным подходом позволил прекрасной розе расцвести, нанес, так сказать, последние мазки на прекрасную картину! И при этом, хотя он ждал сначала, с некоторой досадой, что она влюбится в него из благодарности, начнутся сцены ревности, щенячьи глазки и поиск способа женить его на себе. Не сосчитать, сколько раз такое было, Найджел с юности нравился женщинам. И все-таки, хоть и не торопился с выбором, но хорошие отношения с женой и дочерью смог сохранить только потому, что вовремя развелся. Вот с сыном и это не помогло: очевидно, Найджелу не стоило лезть к жене пьяным.
Так вот, Ленор не ловила с придыханием каждое его слово, не просила денег, не намекала на свадьбу — вообще предоставляла полную свободу. И удивительное дело: это скоро стало раздражать не меньше, хотя и в другом роде. Найджел стал задумываться, только ли ум и такт мешают Ленор вести себя, как все его предыдущие любовницы. Или он попросту ей… не так уж интересен? Он — красавец, эрудит, такой искушенный — может быть не интересен девочке, которой тогда и двадцати не было?
Смешно вспоминать, но он так вскипел, что едва не наделал глупостей, едва не принялся составлять план, как по-настоящему влюбить ее в себя. Мог бы из глупого самолюбия разрушить устоявшиеся, такие удобные обоим отношения.
Он и сам не заметил, как удобными они быть перестали. Просто наступил миг, когда Ленор, лежа с ним в одной постели, попросила, твердо глядя в глаза:
— Обеспечь мне алиби.
Он нервно сглотнул. Она мило повела округлым плечом. И Найджелу вдруг представилось, как нож в этой маленькой руке с такой же легкостью входит в грудь Ральфа Карпентера, как входил в пропеченную индейку. «О Боже».
Он точно увидел собственными глазами потоки темной крови и плоть, висящую клочьями. и это было отвратительно. Потому что это было преступление, за которое могут казнить. Потому что Ральф Карпентер мог быть последней скотиной, но все-таки оставался человеком.
Найджел невольно отодвинулся от Ленор. Но все же скрыться от нее он не мог, он знал: сейчас тот случай, когда отказ будет значить разрыв отношений. А рвать с ней он не хотел тоже. Она толкала его на преступление, но оставалась желанной, как ни одна женщина прежде.
Он отпил воды из стакана на тумбочке и хрипло ответил:
— У меня другое предложение, дорогая.
Ему часто приходилось соображать очень быстро, и сейчас решение пришло словно бы само. На вопросительный взгляд Ленор он пояснил:
— Ты говорила, он водит, как сумасшедший? Знаешь, есть препараты, которые не рекомендуют принимать водителям — от них слишком уж расслабляешься. То, что безутешный вдовец попал в аварию, никого не удивит, правда ведь?
Какая-то тень пробежала по лицу Ленор, но затем она одарила его довольной улыбкой, влажно блеснув зубами. И тут же стала серьезной:
— Но ведь он может сбить кого-то. Надо подумать.
Она была, конечно, права, но т такого внезапного перехода хотелось хлопнуть себя по лбу.
***
Неделю спустя.
В баре играли гнусавый джаз. Полумрак был гуще от сигаретного дыма. Да, все играло Лайнеллу на руку. На всякий случай, конечно, он нацепил шляпу и накладные усы, но сам смеялся и досадовал на эту предосторожность.
Карпентер мало что замечал с высоты своего положения. Пять дней Лайнелл следил за ним, а он и внимания не обратил. Вряд ли он вспомнил бы какого-то парня, болтавшего с его женой.
— Свободно? — Лайнелл подсел к нему, мрачно нависавшему над стойкой. Карпентер вяло кивнул.
— Два джина! Угощаю, — Лайнелл широко улыбнулся Карпентеру, как оскалился. Тот чуть подобрался, но кивнул.
— Старый добрый джин, — крякнул Лайнелл, промочив горло. Карпентер выпил залпом. Видимо, порошок, который перед отъездом вручила Ленор, на вкус не влиял.
— Два года тут не был. Приятно знать, что джин здесь подают все такой же.
— Я тебя не помню, — усмехнулся Карпентер.
— Не замечал, должно быть. Не твоего я полета птица. Еще по одной?
— Погоди, плачу я!
Почему бы и не выпить за счет собственной жертвы? Это было очень смешно — даже смешнее, чем когда угощал Уилл или любой другой рогоносец.
— Я вообще-то хотел сам угощать сегодня. Отличную машину купил, просто зверь.
Не купил, а угнал в Кингсити, но машина действительно была неплохая. Карпентер, прищурившись, спросил марку и модель, Ланйелл назвал, и тот фыркнул:
— Тоже мне! Ширпотреб для нищих.
— Да, досталась недорого, но я-то сумею выжать из нее все соки. Я уже добрался на ней из Грейли за каких-то полчаса.
— Нашел чем хвастать! Ты просто черепаха. Я на своей был бы там за двадцать минут, если бы захотел.
— Ну это уж ты, приятель, даешь. Никогда не поверю. Машина у тебя, судя по твоему костюму, недешевая, но не переплатил ли ты?
— Ну давай проверим! — Карпентер хлопнул рукой по столу. — Еще два! И пошли.
— Пошли, только это все зря. Я знаю таких, как ты. Вы водите осторожно, боитесь запачкаться или помяться. Ведь ремонт выйдет влетит в копеечку.
— Да откуда ты на можешь знать?! Все, не рассиживайся тут, как старая баба. Садись в свою колымагу, а я в свою ласточку.
Недавно прошел дождь со снегом, дорога блестела, совершенно безлюдная. Стартовать хорошо, сначала прямой участок, а потом путь начинает петлять, к тому же в одном месте кювет. Если Лайнелл рассчитал все правильно, на подъезде к нему у Карпентера уже будет все плыть перед глазами.
Они оба сели в машины, надавили на газ. Лайнелл позволил Карпентеру слегка вырваться вперед и не спеша начал идти на обгон. Проезжая мимо, посигналил и постучал в стекло. Жаль, в темноте не было видно налившихся кровью глаз противника.
А дальше — прибавить скорость и крутить руль на поворотах. Сердце привычно забилось быстрее и радостней. Карпентер шел за ним с небольшим отрывом — Лайнелл по себе знал, как это дразнит, когда догнать вроде бы просто, но не получается. Должно быть, Карпентер уже пену роняет от ярости. В зеркале заднего вида фары еще виднелись, но один раз, кажется, соперник вывернул просто чудом.
Вот и кювет показался. Лайнелл прибавил скорость. У самого захватило дух, когда он пронесся над черным провалом. Для таких моментов он и жил — когда власть кажется абсолютной, а он себе — всемогущим, как будто правил вселенной. Это пьянило сильнее вина, сильнее женщины.
Он рассчитывал, что Карпентер с досады утратит осторожность, как раз когда она нужна — это и так было бы смерти подобно, но порошок для верности пригодится. Так и вышло. Оставив кювет позади, Лайнелл услышал грохот.
Он плавно затормозил, вышел из машины и вернулся назад. В темноте видно было плохо, но все-таки он различил внизу очертания упавшего автомобиля. Дело было сделано, добивать не просили. Оставалось избавиться от собственной машины и вернуться в Кингсити.
Лайнелл сделал вдох и не спеша пошел по дороге, поставляя лицо сырому ветру. Он был собой доволен, как охотник, подстреливший крупную дичь.
***
— О-о-о… У-у-у… Как… А-а-а…
Найджел, кажется, за всю жизнь не испытал такого. Ему казалось, он все знал о чувственности Ленор, но не представлял, какой порочной и ненасытной она способна быть. Удовлетворение самых бесстыдных желаний, самые распаляющие ласки — в ту ночь они изведали все. Это был дикий угар страсти, точно весь мир сжался в два их слившихся тела.
Под конец Найджел обессилел. Даже пришлось принять капли, чтобы пульс пришел в норму. И самое жуткое, глазки Ленор блестели так плотоядно, словно ее останавливало только то, что он выдохся.
— Ах ты тигрица, — пошутил он, возвращаясь в спальню. — Я пожалуй, устроюсь на диване в гостиной. Все-таки хочется дожить до утра.
Ленор потянулась и мурлыкнула. Он лег на диван, расслабившись. Мысли свободно блуждали, на душе было невероятно легко.
Вот так нежданно-негаданно выпадает лучшая в жизни ночь с женщиной. А ведь день был самый обычный — ну, чуть лучше всех последних. У Найджела был выходной, он отправился к любовнице на квартиру. В обед Ленор встретилась где-то в переулках с исполнителем убийства и расплатилась с ним — уже от него она вернулась взбодрившаяся. А через пару часов, когда они собирались гулять, ей позвонила мать и сообщила, что Ральф Карпентер ночью попал в страшную аварию. Он сел за руль пьяным и слетел в кювет. Чудо, что он вообще выжил, но врачи сходились во мнении, что ходить он больше не сможет.
Ну что ж, Найджел был рад, если все сочли, что авария случилась исключительно по вине самого Ральфа. До звонка матери Ленор пришлось слегка понервничать, но видно, все прошло, как по маслу. Найджел тогда не обратил внимания, что Ленор сразу изменилась: остаток дня не прекращала улыбаться, движения стали величавее, чем прежде. Так получается, она радовалась тому, что им удалось покалечить человека?
Найджел резко сел на диване. В окна глядела тьма. В открытую дверь спальни он видел Ленор, свернувшуюся клубком, точно большая кошка. Ему стало жутко.
Глава 19
«Дождись меня после занятий». Записка, нацарапанная крупными косыми буквами, была без подписи, но подбросить ее мог только один человек. Холли удивленно взглянула на Лайнелла: уже не подменили ли его за ту неделю, когда он не появлялся в училище? Раньше к запискам он не прибегал.
Конечно, она дождалась, и они, делая вид, что не замечают друг друга, в вестибюле надели пальто и вышли. Пошли по разным сторонам улицы, только через два перекрестка Лайнелл перешел к ней.
