Холли дернула плечами. Не то, чтобы она сильно увлекалась рисованием, но мама в свое время почему-то тратила деньги на учителей иностранного языка и рисования. «Может, станешь учительницей, — говорила она. — А может, выйдешь за богатого человека, будешь путешествовать и рисовать». В конце концов, мама хотела бы, чтобы Холли чему-то училась дальше.
— Хорошо. Давай попробуем.
Холли все равно была нужна подработка, и чего она только не делала за это лето! Продавала букетики цветов, снова нанималась официанткой, потом ее взяли билетершей в кинотеатр. Уилл, как и обещал, пробовал объяснять ей технику рисования — правда, она и без него все это помнил — и заставлял рисовать помногу, несмотря на то, что она устала.
— Что же ты сам не попробовал поступить в это училище? — спросила она его однажды.
Уилл слегка покраснел.
— Я хотел лет в семнадцать. Но ведь я в четырнадцать бросил школу, потому что ушел из дома. И вообще… Ну, не вышло. А сейчас я уже староват.
«Понятно, не захотели принимать бездарность». Насколько Холли успела понять, Уилл не обладал и крупицей таланта — любой школьник мог рисовать на его уровне, да и фантазией ее сожитель не блистал, предпочитая только рисовать с натуры.
— А почему ты ушел из дома? — спросила она из вежливости.
— Не поладил с мачехой. Она все твердила отцу, какой я плохой и испорченный. Я, конечно, хулиганил и по заднице получал изрядно, но прибавлять к этому розги по субботам как-то не захотелось.
«И этот человек хочет, чтобы я не обижалась, когда меня ругают? Вот лицемер».
Глава 3
Холли старалась явиться на занятия в училище пораньше, чтобы выбрать лучший мольберт и занять самое удобное место. Хотя в группе их было всего восемь человек, мольбертов почему-то на всех не хватало, а в кабинетах оказывалось до неприличия тесно.
С первых же дней Холли обнаружила, что скучает теперь по многому, что было в школе. Она не подозревала тогда, насколько ей будет не хватать твердых правил и контроля взрослых. Ведь что-что, а исполнять то, что велели (разумеется, достаточно вежливо) она умела и очень любила, когда ее хвалили за пунктуальность и старательность. Хоть в этом она была лучше других. Тут же никто не думал замечать, что она трудится все занятие, пока другие отвлекаются, болтают и бродят по кабинету, никто не хвалил ее за выполненное домашнее задание или за то, что она никогда не прогуливает.
Хвалили нелепую, до глупости улыбчивую Батшебу, хотя она часто опаздывала, на анатомии сидела иссиня-бледная, а рисунки ее казались Холли приторными. Хвалили раздолбая Кита, который или прогуливал, или все занятие отпускал шуточки — зато у него якобы был талант. Наверное, талант был у них всех, раз уж они сюда попали. И как раз Киту и Батшебе похвалы, похоже, были приятны, но не необходимы.
Но не все в этом на них походили. Приглядываясь к однокурсникам, Холли быстро поняла: кое-кто из группы явно рассчитывает на признание — правда, судя по старательности, рассчитывают, что оно упадет с неба.
Мрачный и высокомерный Нокс, похожий на тощего черного страуса, с одинаковым отвращением кривился, если хвалили не его и если ему делали замечания. Так же передергивало и золотоволосую красавицу Лилиан Пэлл, и миниатюрную Эбби Диттишем. Эти две куколки из богатых семей вообще вели между собой войну — и за звание первой модницы, и за внимание мальчиков, особенно одного. Хотя, в общем, в их группе был только один парень, что-то из себя представлявший.
Звали его Лайнелл Ноубл. Рисовал он средне, хотя и держался с претензией, но сам был произведением искусства. Высокий, стройный, тонкокостный, но сильный и грациозный, с удивительными линиями фигуры и бронзового лица, с черными кудрями, небрежно спадавшими на плечи, и глазами поразительной темной синевы, он смотрел так, будто мир то ли принадлежал ему по умолчанию, то ли однажды будет им завоеван, несмотря на любые жертвы. Пусть он дурачился наравне с Китом, соревнуясь с ним в пошлости шуточек — за эти все равно чувствовалось что-то значительное. Может, потому он иногда впадал в мрачную задумчивость?
Он сразу выделил Эбби, но иногда в одинаковой снисходительной манере замечал и Лилиан, что подливало масла в огонь их склок.
Холли его, кажется, совершенно не интересовала, и она сама не знала, рада этому или сердится. С одной стороны, Лайнелл был необыкновенным, о каком можно только мечтать, и было бы невероятно здорово, если бы он выделил ее, поставив выше, чем Лилиан и Эбби. С другой, в нем ощущалась какая-то жестокость, какой-то чрезмерный напор, и Холли догадывалась, что не попадать в его поле зрения спокойнее. Однако все-таки попала, и самым нежелательным образом.
Анатомию у них вел очень желчный старик, мистер Фрейзер, откровенно их презиравший. Он с неподдельным удовольствием выбирал для них все новые оскорбления и пару раз пожалел, что к ним нельзя применять розги. Холли, конечно, учила ему материал буквально наизусть — поэтому ее он хотя бы не трогал. А вот прочих не щадил, и как-то в середине сентября досталось Эбби.
Досталось за дело: в своем ответе она спутала буквально все, что только можно было спутать. Мистер Фрейзер с минуту смотрел на нее, склонив голову набок. а затем проскрипел:
— Значит, юная леди, вы брезгуете знать, как мышцы человека крепятся к костям? Полагаете, вам все рано и без того признают дипломированной художницей? Спешу разочаровать: ваш отец купил не весь мир и даже не его часть, и никакие деньги вам не купят ни талант, ни старание. Не занимали бы вы место здесь, право слово, вы не станете лучше как жена и мать от того, что потолкаетесь четыре года среди самых распущенных юнцов столицы. Хорошо. Пусть то, что вы побрезговали, полагаю, выучить, нам расскажет мисс Корнфлау.
Холли, конечно, ответила без запинки, и мистер Фрейзер, удовлетворенно кивнув, указал на нее:
— Вот! Это называется — человек умеет учиться!
— Зато рисовать не умеет, — прошипела Эбби, судорожно хлопая влажными ресницами.
Мистер Фрейзер пристально на нее посмотрел.
— Главной бездарностью в новой группе называют именно вас. Так что поостерегитесь.
Эбби побелела и какое-то время смотрела в одну точку. Потом Лайнелл написал записку, сунул ее своему вечному подпевале Джиму, тот пустил к ногам Эбби самолетик. Та лихорадочно написала ответ. Выходя после того, как их отпустили, Эбби толкнула Холли и прошипела:
— Тебе конец, тварь!
Холли похолодела. Она успела подзабыть, чем оборачивается похвала учителей, если у тебя нет друзей. Особенно, если при этом унизили того, у кого друзья есть. Она застыла, не желая покидать кабинет, но Фрейзер собрался запирать двери, и пришлось выйти.
Лайнелл, Джим и Кит тут же окружили ее, не давая ступить шагу. Холли показалось. в коридоре повисла тревожная тишина. Едва Фрейзер скрылся из виду, Лайнелл и Джимми подхватили Холли под руки и закинули в какой-то чулан, дверь которого услужливо распахнул Кит. Холли упала на пол и услышала звонкий смех Эбби, потом дверь захлопнулась.
Холли понимала: они ждут, пока она начнет стучаться и просить выпустить ее. Это позабавило бы их и позволило поупражняться в остроумии, отвечая. В школе Холли проходила все это. Нет уж, дополнительного удовольствия она им не доставит.
Вместо этого Холли очень тихо подкралась к двери и прислушалась. К ее удивлению, Батшеба гневно требовала открыть дверь, и Лилиан присоединилась к ней, пусть и в своей обычной кокетливой манере. Лайнелл молчал, зато Эбби ответила журчащим голоском:
— Ну что вы, ведь нашей Холли нравятся все эти ужасы — кости, мышцы. Вот пусть и побудет в их компании!
Глаза привыкали к темноте, Холли начала различать вокруг себя анатомические макеты. Она не испугалась, но стало муторно оттого, что Лайнелл, о внимании которого она мечтала, так обошелся с ней по приказу Эбби. И почему таким, как эта Эбби, дается все лучшее? А Холли даже утешить некому. Уилл ведь сам — он рассказывал — в школе обижал одноклассников. если Холли ему пожалуется, он только посмеется и скажет, что глупо расстраиваться из-за шутки. удивительно, насколько он не видит в других людей, не понимает человеческого достоинства.
Вдруг Холли услышала еще один голос — женский, низкий, с пряной хрипотцой. Она не разобрала слов, но Лайнелл воскликнул:
— Ну только ради великой Ленор! На выход, свинка!
Дверь распахнулась. «Если выйду сейчас, быть мне свинкой до выпускного».
— Свиней тут нет, — Холли скрестила руки на груди. — А я никуда не пойду, покуда как следует не попросишь.
— Вот как мы запели? А может, тебе ручку поцеловать и на руках вынести?
«Смелее».
— Было бы неплохо.
Лайнелл лукаво улыбнулся — Холли ответила ему тем же. И он вдруг склонился и поцеловал ей запястье, а потом подхватил на руки, перенес через порог и аккуратно поставил на ноги. Не успела Холли насладиться обескураженным лицом Эбби, как услышала рядом мелодичный смех и аплодисменты. Смеялась и хлопала девушка чуть старше их, невысокая, с сочной фигурой и красиво уложенными темно-рыжими волосами.
— Так и надо с мужчинами, — она протянула Холли руку. - Элеонора Найтли. Для друзей просто Ленор.
Глава 4
Холли уже слышала про Ленор Найтли. Она училась на третьем, кажется, курсе, ее упоминали как лучшую, самую талантливую студентку в училище. Вроде она уже даже довольно выгодно продавала что-то из своих картин.
Конечно, Холли не думала, что ее знакомство с Ленор продолжится. Пусть молодой, но состоявшейся, талантливой художнице не могла быть интересна серая зубрилка. Однако Ленор при следующих случайных встречах приветливо здоровалась, расспрашивала о делах, однажды подсела к Холли за столик.
Это выглядело довольно странно, даже, пожалуй, пугающе. С Ленор было приятно общаться, но Холли решительно не понимала, зачем человеку, стоящему выше, до кого-то снисходить. Приглядываться было бесполезно: матовые синие глаза и легкая полуулыбка Ленор скрывали чувства не хуже маски. «Да какая разница? — решила Холли в конце концов. — Хорошее знакомство не лишнее».
И в тот день она вдруг осознала, что ее дела в училище не так плохи. Кроме Ленор, с ней часто очень мило болтали Лилиан и Батшеба, которая попросила называть ее просто Шеби; что до парней, они снова не обращали на Холли внимания, и это уже можно было посчитать хорошим знаком. Единственной, кто уже открыто ненавидел Холли, был Эбби, но она после случая с чуланом совершила ошибку, закатив Лайнеллу скандал, и теперь осталась без его поддержки. Так что Эбби оставалось только бросать вокруг злющие взгляды.
Ну что ж, училище стало убежищем и отдушиной по сравнению с тем, что приходилось терпеть дома.
Холли не осмеливалась хоть как-то выражать свои чувства: ведь теперь, когда она из-за учебы не могла работать, все деньги в дом приносил Уилл. Он устроился в фирму, рисовавшую вывески, а по выходным пытался на Королевской площади продать свои рисунки и рисунки Холли. Сама она, один раз там постояв, подхватила простуду.
Денег им едва хватало. Уилл еще пытался, как он пояснял, подзаработать карточной игрой, но только проигрался, и тогда они недели две жили впроголодь — но Холли побоялась его упрекнуть, хотя, как ей казалось, Уиллу просто нравилось играть. Еще он как-то дал в долг соседу, и тот не вернул, а однажды занял сам и тоже не возвращал — как говорил потом, просто забыл — пока его не избили.
Порой он удивлял Холли тем, что вел себя, как мальчишка: гонял с подростками мяч, хрустел в кино жареной кукурузой, гоготал над пошлыми или глупыми шутками, передразнивал за глаза соседей и босса, да и саму Холли так и норовил уколоть за ее серьезность и ответственность. Особенно громко он хохотал, когда она в первый раз села выполнять то, что в училище задали на дом.
— Ты понимаешь, что будешь там такая одна?
Ошибся: по крайней мере на их курсе Шеби и Нокс домашнее задание делали, да и Ленор призналась, что занимается регулярно. Не стоит, сказала она, полагаться только на свое чутье.
Еще Уилл порой приводил домой каких-то людей, которых Холли видела впервые — как правило, он тоже — потому что «им надо где-нибудь переночевать». Впрочем, в их присутствии был хотя бы тот плюс, что он не лез к ней при посторонних.
Еще как-то он признался, что раньше любил на крышах наблюдать закат, и предложил Холли однажды сделать это. Когда они влезли на чердак, наткнулись, к ужасу Холли, на полуразложившегося голубя, которого Уилл отодвинул в сторону носком ботинка (Холли едва не стошнило при мысли о том, как она будет в следующий раз мыть обувь). На крыше у нее закружилась голова, и им пришлось вернуться.
Уилл обожал пиво, много курил, еле сдерживал зевоту, когда Холли читала вслух, и сам не взял при ней в руки ни одной книжки. Поездил он, правда, много, знал довольно историй и рассказывал их с живостью. У Холли не всегда было настроение его слушать, однако и тут приходилось притворяться.
Но одну историю она выслушала с немалым интересом. Больше того, сама попросила ее рассказать.
Однажды в воскресение Холли проснулась рано, еще до рассвета. За окном стучал в окна дождь, прозвенел и прогромыхал первый трамвай. Лицо спящего Уилла дернулось, и он пробормотал:
— Эстер…
У Холли перехватило дыхание. Да, близость с Уиллом была отвратительной. Да, она давно уяснила для себя крайне оскорбительный факт: Уилл нисколько не любит ее. Он не смотрел, как влюбленный, не говорил с ней, как влюбленный — она ведь наблюдала за одноклассниками и хорошо знала повадки влюбившихся. И все же мысль, что она у него не одна, поразила до глубины души. Холли не хотела еще и такого унижения — даже для этого жалкого животного быть одной из многих. Ей захотелось прямо сейчас разбудить его пощечинами и прокричать в лицо все, что она думает о нем и его шлюхе, но, конечно, разум возобладал и Холли сдержалась. Ей удалось дождаться завтрака, но тогда уж кусок не полез в горло, и она все-таки спросила, отодвинув гренки:
— Кто такая Эстер? Ты звал ее во сне.
Холли задала вопрос максимально непринужденно, но бросила на Уилла быстрый взгляд. Он не испугался, но погрустнел: плечи опустились, лоб перерезала тяжелая морщина. Потом подпер рукой подбородок и какое-то время молчал. Наконец заговорил:
— Три года назад я жил в Уайтривер — на западе, знаешь?
Холли нетерпеливо кивнула. У него стал странный взгляд — будто ушедший в себя.
— Там я познакомился с Эстер. Она была… — он точно что-то проглотил, потер переносицу. — У нее была, знаешь, старомодная семья… Они будто не понимали, как мир изменился! Решали за нее, как ей жить, шагу ступить не давали! Ну, мы с ней решили сбежать. Однажды вечером она поехала якобы к подруге, а на самом деле — на вокзал, и там я ждал ее. Мы сели на поезд до столицы, но… Ты слышала, что тогда случилось? Крушение поезда?
