— Помогите художникам! Купите рисунки! Совсем недорого!
Холли согласилась немного покричать за них. Чтобы не замерзнуть, она приплясывала, вертясь из стороны в сторону, и не заметила, как рядом с ними остановился какой-то парень. Он молча, с глубокой горечью смотрел на Уилла, а тот будто еще пуще покраснел, хотя и так разрумянился на морозе.
Но поразило Холли совсем не это — такого одухотворенного лица, чистых и добрых глаз она еще не видела. И без того красивый, гармонично сложенный, с изящными чертами, парень казался ангелом, который только из конспирации надел пальто и шляпу.
Холли была так удивлена, что не сразу выдала скороговорку:
— Помогите художникам, купите что-нибудь! А то, — она прибавила с невинным и жалобным видом, — мы замерзнем здесь зря.
Она отогнула циновку, парень слегка наклонился вперед, рассматривая рисунки.
— Которые из них ваши? — он чуть коснулся пальцами подписей.
— Ворон. И мост над Черным каналом. Ворон, кстати, тот самый, из стихотворения.
Это была идея Ленор — проиллюстрировать одно из лучших, как она говорила, стихотворений о потерянной любви. Холли часа два торчала в зоопарке, зарисовывая гигантскую птицу.
— Давайте, пожалуй, ворона, — парень слегка улыбнулся, расплатился и обратился к Шеби. — А что у вас?
У Шеби он купил "Закат над озером", и едва скрылся из виду, Шеби обратилась к Холли и Уиллу, чуть ли не хлопая в ладоши.
— Вы видели? Боже мой! Не думала, что может быть такая красота. Какая лепка лица, а взгляд! Вот с кого рисовать ангела! Интересно, какие у него волосы?
— Думаю, пышные золотистые кудри, — заметил Уилл, перебирая рисунки.
— Идеально, если так!
Уже когда попрощались с Шеби и отправились домой, Уилл пояснил как бы между прочим:
— Это был жених Эстер.
Холли снова разинула рот.
— Вот как... Мне жаль, — она сжала пальцы Уилла, стараясь, чтобы с языка не сорвалась ни одна язвительная фраза. Еще слишком рано ссориться. Но как эта Эстер могла променять такого парня на Уилла, что было у нее в голове? Между тем он продолжал бормотать:
— Наверное, он приехал к дяде, у него вроде дядя в столице какая-то шишка, потому Эстер за него и сватали...
Холли вновь и вновь мысленно воскрешала в памяти лицо жениха Эстер. От одного воспоминания о нем душа — как будто впервые за долгое время — наполнялась чем-то светлым, хотелось быть доброй и чистой. Ее тянуло запечатлеть это лицо на бумаге, чтобы черты не изгладились, но она опасалась, что не сможет — рисуя прежде только казни и наказания — передать торжествующий свет. Но все же тяга была такой сильной, что она решила рискнуть. Она начала набрасывать портрет перед занятиями, а продолжила, когда преподаватель, дав задание, оставил их. Кажется, Лайнелл заметил, что она рисует не на мольберте, а в блокноте, но ей было не до него. И самое радостное, что, когда портрет был закончен, юноша посмотрел с него на Холли, как живой. Почему-то ей это показалось очень добрым знаком.
Какова же была досада Холли, когда, проверяя перед уходом вещи (она всегда так делала), он обнаружила, что потеряла блокнот! Должно быть, оставила его в том же кабинете. Который сейчас был уже заперт. "Придется ждать до завтра". Среди рисунков в блокноте не было компрометирующих, но все же Холли стало неприятно.
Расстроенная, она отправилась домой. Уже через два поворота ей в спину прилетел снежок.
— Уилл? — сердито обернулась Холли, но перед ней оказался Лайнелл.
Его черные волос развалились по плечам, глаза нахально блестели. В руках он держал вишневый плюшевый блокнот — такой же, как у нее. Или...
— Ты, кажется, потеряла?
— Спасибо, — Холл опасливо протянула руку, и Лайнелл вернул блокнот ей.
— Я, кстати, полистал... — при его наглости это неудивительно. — Кто этот красавчик с конфетной коробки? Новый парень?
— Секрет, — улыбнулась Холли, укладывая блокнот в сумку. — Как он тебе, кстати?
— Говорю же, красавчик. Приторный, правда, будто бы его нарисовала наша Шеби. Я думал, тебе нравится другой типаж.
— Да, Уилл на него не похож.
— А я сейчас не Уилла имел в виду.
Опершись на стену, Лайнелл склонился над Холли; его взгляд стал почти ласковым.
— Можешь, конечно, жеманиться и все отрицать, но я вижу, что нравлюсь тебе. И более того: ты мне тоже пришлась по душе. Есть у нас хоть одна причина не гулять друг с другом?
Холли едва устояла на ногах. Неужели он и вправду только что признался в том, что она нравится ему? Он вправду хочет начать с ней роман? Это же не сон, чтобы вдруг сбывались мечты!
Она резко вдохнула, будто в омут бросившись.
— У нас есть причина не гулять на виду у всего училища. Я не хочу стать врагом для всех девушек, которым ты нравишься. И не хочу, чтобы они проболтались Уиллу. Он мне пока нужен.
— Хорошо, — согласился Лайнелл. — На виду мы не будем. Этот город слишком хорош, чтобы нам обжиматься по углам в каком-то убогом домишке. Я покажу тебе этот город, подарю его. Я тут вырос и прекрасно его знаю.
Он привлек ее к себе, даже слегка приподнял, оторвав от земли, и прижался губами к ее губам. Улица завертелась перед глазами Холли бешеной каруселью, стало тепло в груди, по телу разлилось блаженство и приятная истома. Она застонала, отвечая ему.
Лайнелл отстранился, глядя на нее пьяными от счастья глазами.
— Ты восхитительная, — прошептал он хрипло. Холли захотелось себя ущипнуть, но она лишь вновь потянулась к нему.
***
Лайнелл проводил Холли до дома, где жила Ленор: к себе Холли идти побоялась, слишком уж разрывало ее счастье. Да и с Лайнеллом пришлось бы расстаться раньше. А так у них оказались лишние двадцать минут, когда можно было держаться за его сильный локоть, чувствовать, как он своей рукой накрыл твои пальцы — как давно Холли не радовалась чьему-то прикосновению! В мире будто вдвое прибавилось красок, контуры стали пронзительно-четки, звуки слились в музыку большого города. Ей в самом деле казалось, что среди толпы, среди гудков машин слышаться поющие голоса, и хотелось присоединиться.
— Мне кажется, ангелы поют...
— Ты уверена, что это не падшие ангелы? — Лайнелл провел пальцем по ее щеке. — Мы с тобой сейчас почти прелюбодействуем.
Холли пожала плечами.
— Конечно, нет. Я ведь никому не жена.
Лайнелл хмыкнул.
— Что ж, может, ты и права. Когда я спал с чужими женами, ангелы не пели.
— Их много было — чужих жен?
— Достаточно. Ты ревнуешь?
— Нет, — искренне ответила Холли, подставляя лицо посыпавшимся снежинкам. — Я понимаю, что мы с тобой недолго будем вместе. Но пока мы рядом, пожалуйста, сделай меня счастливой.
— С удовольствием. А чего бы ты хотела?
Холли почти не медлила с ответом,точно это всегда просилось на язык:
— Ухаживай красиво. Говори мне комплименты. Удивляй. Только не будь, пожалуйста, грубым мальчишкой со всяким там пивом, футболом, картами и дурацкими шутками. Я хочу чувствовать себя особенной и думать, что ты особенный.
— Ты не упрощаешь мне задачу, — засмеялся Лайнелл. — Но так даже интереснее.
...Холли легко взбежала по лестнице до квартиры Ленор, и когда та открыла, обняла и поцеловала ее. Потом, за кофе, долго, сбивчиво, взахлеб рассказывала:
— Это необычайно, необыкновенно, понимаешь? Я никогда не думала... Я так счастлива! Как будто фейерверк в голове.
— Хорошо, что у тебя это есть, — заметила Ленор со светлой грустью. — У меня пока не случилось.
Холли осеклась, на секунду растерявшись.
— А доктор Стивенсон...
— Я понадеялась было. Но все-таки нет. Мы лучшие друзья, он очень помог мне в свое время, поддерживал меня. А я старалась поддерживать его. Нам всегда приятно быть вместе... Но мы все же не сгораем, как ракеты. И что еще важнее — не стремимся соединиться полностью, совершенно открыться друг другу.
— И ни с кем... Ни с кем не было, чтобы сгорали и открывались?
— Сгорали — было, но это и держится, как фейерверк в небе. А открыться... Нет, никому я не открывалась.
Холли понадобилось чуть-чуть подумать, чтобы она поняла, что это значит.
— Получается, вы с доктором живете... Как мы с Уиллом?
— В какой-то мере да. Правда, Найджел любит меня и ценит, так что мне очень неловко порой. Он ведь ждет, что однажды я решу навсегда остаться рядом. Но его мир... Он кипит энергией, но по-своему увлекателен, но это не мой мир.
Она провела рукой по лицу, словно стирая печаль.
— Ничего, это пустяки. Я еще не видела тебя такой счастливой. Пожалуй, останься-ка у меня на ночь. Немного успокоишься и заодно еще раз расскажешь мне все в подробностях
Глава 10
Приближение весны почувствовалось с начала февраля и с каждым днем ощущалось сильнее — в солнце, блестевшем все ярче, во влажном ветре и прозрачных сумерках. Конечно, немного досадно наблюдать, как проходит день, только из окна рабочего кабинета, но Чарли не унывал. Они с сослуживцами при первой возможности открывали фрамугу и вдыхали прохладный воздух, а солнце било прямо в висевший на стене «Закат над озером», делая розоватый тон картины еще ярче.
Сперва Чарли чуть не избавился от обоих рисунков. При одном взгляде на них охватывал тот же стыд, то же отвращение, та же боль, как в ту минуту, когда он снова увидел любовника Эстер. Но как Чарли не смог заставить себя не класть в чемодан ее фотографию, так не сумел и теперь выбросить рисунки. В конце концов, у него не было причин злиться на девушек и так неуважительно обращаться с их трудом. А поработали они хорошо — «Закат» был очарователен со своими чистыми красками, а у мрачного ворона прорисовано каждое перышко. Итак, «Закат» отправился в кабинет в департаменте, чтобы там было немного уютнее, а к ворону Чарли так привык, что порой разговаривал с ни. Тот косил блестящим глазом и многозначительно молчал. И Эстер в траурной рамке молчала, победительно улыбаясь, запрокинув гордую головку в огромной шляпе. Светлый костюм ловко облегал ее тонкую фигурку, в которой ощущалось стремление ввысь, к солнцу, как у цветов.
Она всегда напоминала Чарльзу белую розу — белокожая, с короной пепельных шелковистых волос, с горделивой осанкой. Они были знакомы с детства, но общались редко — только иногда, случайно встречаясь в гостях, Чарли любовался ею. Отец как-то поймал его взгляд и полушутя полусерьезно шепнул:
— Потерпи. Твое от тебя не уйдет, — и добавил, когда сын посмотрел с недоумением. — Мы обо всем уже договорились с ее родителями. Это твоя будущая жена.
Тогда-то впервые екнуло сердце. Эстер, получается, не была недоступной звездой, а предназначалась ему и однажды будет принадлежать? Чарли почувствовал себя нищим, на которого свалилось миллионное наследство. Или нет, пожалуй… Это было куда лучше. Такой упоенный восторг никакие деньги не подарят.
Отец сказал это, когда Чарли было девятнадцать, а Эстер — четырнадцать. Когда ей исполнилось семнадцать, их помолвку огласили, и за ней стало можно ухаживать. И Чарли постарался каждую свободную минуту проводить рядом с ней, но по правде говоря, страшно смущался. Близость Эстер буквально лишала его дара речи, у него немели руки и ноги, не было ни единой мысли в голове. Он злился на себя, но с трудом преодолевал робость.
Тогда он думал, что Эстер тоже смущается. По крайней мере, так ему говорили, и это объясняло, почему в его присутствии она, обычно непосредственная, острая на язык, становилась молчаливой, скованной, грустной.
Но он ни о чем не подозревал до того момента, как однажды, летним вечером, придя со службы, нашел в кабинете письмо от нее. Эстер объясняла, что никогда не любила его, но молчала из-за родных, которые хотели их брака; теперь она встретила человека, которого действительно полюбила, и сегодня сбежит с ним. «Когда ты получишь это письмо, в городе меня уже не будет». Убедительно просила не выдавать ее семье и не искать самому.
Сказать, что Чарли был убит этим известием — значит не сказать ничего. Ему хотелось немедленно найти Эстер, кричать ей, что он любит ее, молить, чтобы остановилась, требовать ответ, что она нашла в том, другом, чем он оказался лучше. Потом его поразила другая мысль: ведь он никогда и не думал о том, любит ли его Эстер. Он радовался ей, как подаренной игрушке, а у нее были свои чувства. Он сам виноват и не вправе сердиться на нее. «Да и кто бы смог тебя полюбить, такого косноязычного дурака…» Постыдная слабость — но тогда он разрыдался над ее письмом, как ребенок. Между тем настоящее горе ему только предстояло.
Чарли решил, что должен выполнить просьбу Эстер, и ничего никому не сказал. Вечером оставался в комнате, сославшись на головную боль, утром пораньше шел на службу. А сам, как смертного приговора, ждал приглашения от родителей Эстер — ему страшно было представлять, как придется лгать им. Хотя он бы мог прояснить немногое.
Он почти пропустил мимо ушей новость о крушении поезда, которую обсуждали в буфете. И был уже поздний вечер, когда к ним прибежала мать Эстер с телеграммой от какого-то Уилла Джонса, о котором никто из них ничего не знал. «Эстер погибла в крушении, она в Клейфорде».
…Чарли отправился в Клейфорд забирать тело. Нашел невесту в городском морге. Сначала он даже не узнал ее, прикрытую только клеенкой, с восковой кожей и какими-то погрубевшими волосами, свесившимися до пола. В отличие от многих погибших, она не была изуродована.
Почему — ему объяснил Уилл Джонс, ее любовник. Чарли зашел к нему в палату после того, как договорился с работниками морга. И сам не знал, зачем — что хотел увидеть? Услышать? Перед ним оказался самый обычный парень, каких полно среди прохожих. Может, в обычное время он вел себя развязно, но сейчас выглядел больным и подавленным. Недоумение и какое-то разочарование даже подавили на время в Чарли злость и гнев.
— Как умерла Эстер? — только и смог он спросить. Джонс стал рассказывать, как их выбросило из окна, она неудачно упала и сломала шею. В какой-то момент, забыв про манеры, Чарли поднялся, не в силах больше слушать, кинул на прикроватную тумбочку две купюры, буркнул: «Это тебе на лечение» и выбежал вон. Джонс запротестовал, пытался догнать и вернуть деньги, но медсестра перехватила его и затолкала обратно в палату.
А дальше… Из жизни вынули стержень. Не на чем стало держаться, пропал всякий смысл. Чарли заставлял себя не раскисать, топил в работе, но кончилось тем, что от пустякового выговора схлопотал нервную горячку. После этого родители настояли, чтобы он уехал путешествовать.
Не то, чтобы смена мест помогла развеяться — и в других городах, и даже в других странах Чарли ничего не замечал вокруг себя. Должно быть, родители это слишком хорошо понимали, потому что из их последних писем он понял, что они подыскивают ему новую невесту.
