Глава 8
На Рождество приехала Виола. Ленор встречала ее на вокзале, опасаясь, что робкую сестренку затрут в толпе, но кое-как Виола сама выбралась из вагона. Ленор живо схватила ее за руку и вывела к воротам вокзала. Виола заозиралась, ища глазами часы на старинном здании банка. Здание само по себе было прекрасно и куда больше напоминало замок или собор, а огромные круглые часы с позолоченными стрелками и необыкновенно красиво начертанными цифрами привлекали внимание каждого проезжающего.
— Такое чувство, что ты боишься, будто их не украли, — засмеялась Ленор.
— Мне всегда кажется, если посмотрю на часы — это на счастье, — у Виолы был тихий голос, неуверенная улыбка. Пушистая оторочка шапочки как-то особенно подчеркивала, какое у сестры худенькое личико. Цветом глаз, волос и чертами лица Виола походила на Ленор, но была чуть выше ростом и казалась невесомой.
— Мама передала со мной подарок.
Ленор только кивнула. Мать на Рождество неизменно оставалась с отцом, а тот не желал видеть старшую дочь в своем доме. Сама Ленор тоже не горела желанием видеть его, а вот по матери, признаться, скучала и сама порой на себя за это злилась.
До дома, где Ленор снимала квартиру, добрались пешком, обмениваясь забавными историями. Виола рассказывала о старых знакомых из Суомпинга, Ленор — о проделках молодых художников и капризных пациентах Найджела. Попутно зашли в несколько лавок, делая покупки к празднику.
Но все равно управились быстро и час спустя уже пили кофе в квартире, украшенной еловыми ветками, но еще без игрушек, венка и свечей — этим распоряжались всегда вместе. Виола, привыкшая зимой видеть в окно комнаты только занесенный сад, с интересом наблюдала, как во дворе дети лепили снеговика. Ленор, наблюдая за ее движениями, как будто выдающими слабую связь с землей, чувствовала особенно полное спокойствие.
— Тебе, наверное, хорошо здесь рисуется?
— Ты же знаешь, я могу рисовать везде, но тут определенно неплохо. Да, наши умники в мэрии еще не надумали снести тифозные дома? Ты говоришь, они грозились в последнее время.
— Мистер Карпентер снова выступал с планом — на сей раз того, что там можно устроить магазины или склады. Но мама говорила, люди все еще боятся болезни. Папа тоже считает, что строить лучше в другом месте. Он надеется уговорить мистера Карпентера... Ой, прости, — осеклась Виола, решив, видимо, что упоминание этой фамилии должно быть Ленор неприятно. Ведь именно семья Карпентер стала причиной того, что Ленор в свое время ушла из дома.
***
Отец давно вел с Карпентером-старшим какие-то дела. Вроде бы тот занимался строительством, а отец поставлял ему материалы — бизнес никогда не был сильной стороной Ленор. У отца дела шли хорошо, но у Карпентера — гораздо лучше.
Мама старалась поддерживать хорошие отношения с миссис Карпентер, очаровательной моложавой женщиной с манерами девчонки, состояла вместе с ней в благотворительном обществе и часто бывала в гостях, иногда вместе с дочерьми. Порой они заставали дома и красивого смуглого юношу — Ральфа, сына Карпентеров — но тот не обращал внимания на маленьких девочек. А после он и вовсе поступил в университет, затем отправился в путешествие.
Ленор успела забыть о его существовании, когда, отправившись в очередной раз к миссис Карпентер в гости вместе с матерью, она снова не увидела Ральфа там. Теперь это был молодой мужчина, отличавшийся роскошной красотой здорового, породистого животного. Глядя на то, как под пиджаком играют крупные мускулы его плеч, как брюки ловко сидят на узких бедрах, Ленор, признаться, не однажды за вечер вообразила, как рисует его обнаженным.
И Ральф явно обратил на нее особенное внимание: взгляд черных глаз из-под длинных ресниц, кажется, мог бы оставить ожог на ее нежной коже. Уже год, как Ленор за одну весну вдруг необыкновенно развилась, так что даже стеснялась пышной груди и широких бедер, хоть одновременно и гордилась ими, ощущая на себе совсем новые, жадные и тоскующие взгляды мужчин. Но пока это были только пожилые знакомые родителей, стажеры в клинике, куда мать раз в год водила осмотреть "на всякий случай", да разные рабочие мальчишки. Ничего, кроме взглядов, они себе и не позволяли.
Ральф стал ухаживать за ней с дня новой встречи напористо и бескомпромиссно. Он "как бы случайно" появлялся у ее дома, через мать приглашал Ленор в гости, где старался завязать разговор. Потом Дейзи, его троюродная сестра, когда-то учившаяся двумя годами старше Ленор в той же школе, вдруг стала звать ее на прогулки со соей компанией, среди которой теперь неизменно был Ральф. Через месяц он уже осмелел достаточно, чтобы делать небольшие подарки — книги, конфеты — и вслух сожалеть, что пока не вправе позволить большее.
— Например? — однажды спросила Ленор из одного кокетства.
Он самодовольно улыбнулся.
— А как вы смотрите на то, чтобы украсить вашу шейку колье? Или искупать в лепестках роз?
Мама не секретничала с дочерьми так, как считалось нужным в их кругу, и намеки Ральфа Ленор поняла хорошо. Будь она бедной девушкой, ей бы просто пришлось опасаться за свою честь. Но она была ему ровней, а значит...
Наверное, кто угодно на ее месте обрадовался бы. Но за время, проведенное в одной компании с Ральфом, Ленор успела заметить в нем кое-что неприятное. Он не терпел, когда кто-то превосходил его. Если, например, он проигрывал в картах или кто-то обгонял его на дороге, он мгновенно впадал в ярость и начинал безумно гнать или судорожно отыгрываться. Он не признавал отказов и настаивал все более властным тоном, покуда не добивался своего. Он с презрением высказывался обо всем, в чем, видимо, мало понимал — от искусства до любовных историй, а по отношению к беднякам не скупился на циничные и злые шутки. И довольно грубо разговаривал со слугами в своем доме.
Но особенно Ленор раздражала и пугала его ревнивость. На прогулках компанией он тут же оказывался рядом, стоило ей заговорить с каким-нибудь парнем, даже самым невзрачным, и кажется, едва сдерживал гнев. Однажды, на дне рождения Дейзи, Ральф отвлекся и упустил Ленор из виду. Она разговорилась со смешным рыжим фотографом, которого тогда специально позвали запечатлеть всю компанию. Они и не заметили, как Ральф казался рядом.
Он грубо толкнул парня в плечо; ноздри у него раздувались, и он наклонял голову, будто собирался бодаться.
— Тебя наняли фотографировать, а не трепать языком! Иди работай!
Парень, насупившись, отошел, а Ральф повернулся к Ленор и так на нее посмотрел, будто хотел раздавить. Ничего, правда, не сказал и постепенно успокоился, но осадок у нее остался крайне неприятный.
Словом, его внимание становилось Ленор все тяжелее, а после того признания она и вовсе стала подумывать, как бы отделаться от него. И буквально через день к ней зашла мать.
— Отец прислал меня с тобой поговорить. Прошу, отнесись к моим словам серьезно. В этом году ты заканчиваешь школу, и нужно подумать о будущем.
— Я давно о нем подумала. — Ленор насторожилась, пока бессознательно. — Я буду поступать в художественное училище.
Мать вздохнула.
— Мне жаль, что я никогда не препятствовала тебе мечтать о этом, но пришла пора говорить честно. Это не лучший выбор для девушки твоего круга, да и вообще для любой порядочной девушки. Художники, как и прочие творческие люди, славятся своей безнравственностью. Откровенно говоря, поступив туда, уехав жить одна, ты поставишь свою репутацию под сомнение. Между тем это совсем не обязательная жертва с твоей стороны. Ты можешь рисовать для души, как делают многие приличные замужние женщины.
— Замужние? — Ленор почти поняла, в чем дело, и у нее застучало сердце. — И кому же отец решил меня продать?
Мать покривилась, но даже не стала спорить.
— Ральфу Карпентеру.
— Я за него не выйду, — отрезала Ленор.
— Почему? — спокойно спросила мать. — Я не замечала, чтобы тебе кто-то нравился.
— Мне не нравится Ральф Карпентер, вот почему. Мне не нравится человек, которому хочется контролировать каждый мой шаг. Мне не нравится мужчина, готовый крушить все вокруг, если у него хоть что-то идет не так. Да я боюсь его!
"И себя..." Бешеный гнев Ральфа каждый раз отзывался гневом в Ленор; готовясь подсознательно к удару, она сама закипала.
Мать немного задумалась.
— Да, Ральф несколько вспыльчив. Но ты же женщина, и ты моя дочь. Это одно из главных наших умений — успокаивать гнев мужчины.
— Если успеем прежде, чем он нас убьет.
— Ральф — приличный человек, о таком по отношению к нему не стоит даже думать. Ты видишь его в черном свете, но если посмотреть трезво, это лучший жених в городе. Любая была бы счастлива выйти за него.
— Ну так я осчастливлю эту бедную любую и уступлю его ей! Думаю, на этом все, да? Ты меня услышала?
Ленор позволила себе довольно наглый тон, и в ней шевельнулось привычное предвкушение, но мать не заметила вообще ничего.
— Боюсь, ты не вполне понимаешь. Вопрос о твоем браке с Ральфом уже решен. Ральф был сегодня у отца на работе, и там отец сказал, что на все согласен. С мистером Карпентером они это тоже обсудили по телефону и завтра встречаются на ужине.
— По телефону?! — Ленор затрясло. — На ужине?! Да я им что — тачка кирпичей? Почему отец решил, что может меня продать?! Да хоть бы сказал мне сам — даже до этого не снизошел!
— Он думал, я лучше сумею тебя подготовить. Отцу в самом деле очень важен ваш брак: мистер Карпентер не спешит объединять с ним бизнес, а теперь ты бы в случае чего могла влиять на его наследника. Подумай о своем долге, девочка: всем, что у тебя есть, ты обязана отцу. Не будь неблагодарной.
— Я хочу сама с ними поговорить, — у Ленор сбился голос.
— Отец в кабинете. Но я не думаю, чтобы это принесло результат. Послушай...
Но Ленор уже выскочила из спальни, захлопнув дверь.
Она добежала до кабинета отца и там за миг до того, как ворваться, приказала себе опомниться. В конце концов, истерикой она ничего не докажет. Отца не задевало, когда она грубила, и не трогало, если дарила рисунки и пыталась поцеловать. Может, если сохранять спокойствие, он скорее ее услышит?
Когда она вошла, отец едва поднял голову, мазнул по ней привычным пустым взглядом и снова погрузился в какие-то подсчеты — каменная глыба с рыжей головой. Утес, верх которого порос кустарником в осенней листве. Мало у кого рыжий цвет волос был бы столь неуместен.
— Что нужно? — буркнул он, уже не отвлекаясь.
— Отец, я узнала о твоих планах относительно моего брак с Ральфом Карпентером. И пришла сказать, что этот брак никогда не состоится.
— Состоится, — бросил отец равнодушно.
— Нет. У меня другие планы на жизнь. Мы не голодаем и без того, чтобы ты прибрал к рукам деньги Карпентеров. Я, конечно, благодарна тебе за все, что ты для меня сделал, я никогда не откажу тебе или маме в помощи, но ломать себе жизнь, чтобы у тебя было просто еще больше денег, я не буду. Уже из-за того, что Ральф не стал со мной даже говорить, а сразу пошел к тебе, он мне противнее, чем был, в сотню раз. Мы никогда не будем счастливы — ты подумал об этом? Ты можешь на меня хотя бы посмотреть? — она снова стала терять терпение, потому что отец обращал на нее внимания не больше, чем на чириканье синиц в саду. И дальше явно не собирался отвлекаться.
— Я хочу, чтобы ты вышла за этого парня, и ты за него выйдешь. Если у тебя истерика, выпей капель и не мешай мне работать.
С диким криком Ленор схватила пресс-папье и швырнула в отца. Оно пролетело мимо и врезалось в стену. Тогда отец наконец приподнялся и процедил:
— Пошла вон, дура.
— Идол ты каменный! Ты вообще меня слышишь? Ты помнишь, что я живой человек? Ты... пусти!
Отец обхватил ее и попытался закинуть на плечо. Ленор, отбиваясь, со злостью укусила его за палец, но хватка у отца была железная, и он только встряхнул ее. Злость смешалась с предвкушением, Ленор ногтями полоснула отца по лицу, старясь задеть глаз.
— Сука!
Он отпихнул ее так, что она упала, и стал рыться в ящике стола. Ленор приподнялась — и встретилась глазами с направленным на нее револьвером.
— Шевельнешься — мозги последние вынесу, помазилка чокнутая. Забыла, чей хлеб жрешь? Или ноги будешь раздвигать перед Карпентером, или перед первым встречным на панели.
— С твоего позволения, второй вариант, — фыркнула Ленор.
Тут застучали каблуки, в кабинет ворвались мать и Виола. Сестра кинулась к Ленор, вся дрожа, мать — к отцу, на ходу бросив дочерям:
— Выйдите.
Виола, приобняв Ленор за плечи, вывела ее в коридор. На ту напал нервный смех, и она, прислонившись к стене, согнулась пополам и застонала, захлебываясь:
— Представляешь, я... Я боялась, что зуб сломаю! И ноготь тоже, а-ха-ха! Но нет. Все-таки каменное у папаши только сердце, а в остальном он все же из плоти и крови. Это на будущее.
— Что случилось? — в ужасе спросила Виола; видимо, она еще ничего не успела узнать. Пока Ленор объясняла, в чем дело, отец за дверью возмущенно что-то бормотал матери, она его явно уговаривала. Наконец дверь открылась, к ногам Ленор упал какой-то лист и одна купюра.
— Сроку тебе подумать — до завтра, — процедил отец. — Тут твоя метрика и деньги на билет куда угодно. Не пойдешь за Карпентера — собирай чемодан и проваливай на все четыре стороны.
— Джордж!
— Молчи, Айви. Слышала, что я сказал? Все, разговор окончен. Увижу тебя в моем кабинете — вызову санитаров, и окажешься в психушке.
Сутки спустя Ленор уже искала в столице ночлег.
Глава 9.
Воспоминание о встрече на катке согревало все зимние каникулы, а после закружили новые заботы. Холли рискнула обратиться в агентство трудоустройства, и скоро ей предложили давать уроки рисования детям одного чиновника. Семейство оказалось очень кислое: небедное, но явно скупое; у сухопарого господина и его пышнотелой красавицы-жены были одинаковые снулые глаза, и такие же — у их сына и дочери. Зачем им только сдалось рисование? И тут-то нашли учительницу, которой можно платить самую малость. Но что для них малость — для Холли уже средства. Она стала откладывать чуть больше, купила дешевую помаду и тушь.
Лайнелл после каникул стал куда чаще с ней заговаривать, но она очень редко позволяла себе что-то, похожее на кокетство или заинтересованность; чаще была просто вежлива. Все-таки ей и с Лилиан не хотелось ссориться, а у той еще не прошла обида.
Шеби по-прежнему торговала во выходным рисунками на Королевской площади, вместе с Уиллом. Однажды, прогуливаясь, Холли вдруг решила навестить их.
Дела у них в тот день шли как обычно, то есть очень неважно. Рисунки приходилось держать под циновкой, отдергивая ее только перед покупателями; а чтобы хоть кто-то подходил, время от времени Шеби и Уилл по очереди кричали:
