Но тут налетел медведь.
Огромный Тоша Иванович с хвостиком на макушке. Трэш тоже с хвостиком.
Я рассмеялась. Медведь и медвежонок.
Появился надёжный охранник. Я куда-то падала, прямо на пол. Куча каблуков и ботинки, а потом рядом рухнул Макс Котов со сломанным носом и выбитыми зубами. Он чавкал своей кровью, и его глаза говорили мне, что он сожалеет.
Меня дёрнули вверх и мир опять исчез.
Машина.
Орущий Трэш, прижимающий меня к себе. Рот открывал, но звуков я не слышала. Видела только ожесточённое лицо и вздёрнутые в боли брови.
Я трогала его лицо, но не чувствовала прикосновений, поэтому стала нажимать с силой, поцарапав парня своими острыми ногтями.
Много огней. Это город.
Человек в белом халате. Мне в вену вставляли иглу. Я резко отвернулась и уткнулась носом в толстовку Трэша.
Мир крутился, переворачивался с ног на голову. И только моё маленькое убежище мелькало рядом. Я пыталась за него зацепиться, спрятаться в объятиях Савинова, но не получалось.
В горло что-то запихали. Похоже, промывали желудок через зонд. Это самое отвратительное, что происходило в моей жизни.
Звуки появились, когда я лежала на кушетке в палате, вывернув всё содержимое желудка.
Было шумно. Много голосов доносилось из коридора.
Пахло хлоркой и больницей. Палата была выложена белой плиткой, рядом с кушеткой стояла капельница.
– Не бойся, Киска, я уже наорался, больше не буду ругать.
Трэш присел рядом. Гладил меня по волосам. На его плечи был накинут белый халат.
Его лицо напротив моего.
– Тебе лучше? – с тревогой спросил он.
Я протянула к нему слабую руку. Прикоснулась к любимым губам. Мягким и нежным. Так мне нужным. Проехалась по синяку на скуле, едва касаясь подушечками пальцев. Тронула прямой нос и широкие брови. Почувствовала его.
Как же я тебя люблю!
– Спасибо, – выдохнула я.
Вот это я отметила совершеннолетие!
Мы стояли в широком коридоре больницы скорой медицинской помощи. Двери всё время открывались. Ввозили больных, выкатывали на каталках. Бегал медперсонал. Жизнь била ключом.
Трэш кутал меня в белую дублёнку и прижимал к стене. Отошёл от меня только тогда, когда появился Антон Иванович в обществе молодого полицейского.
Тоша конечно с иголочки. Модная куртка на меху, джинсы, свитер тонкий. Прямо Сонькина мечта.
– Екатерина Николаевна, – обратился ко мне полицейский. – Подпишите.
Мне сунули в руку ручку.
– Что это? – ошарашенно спросила я.
– Это заявление. Вас пытались изнасиловать.
– Я не хочу, – заныла я, в надежде глядя на Антона Ивановича.
На Трэша смотреть было бесполезно, он за то, чтобы Котову досталось.
– Катя, – Тоша посмотрел на меня печальными глазами. – У Максима Котова уже есть судимость. В школе говорят, что за воровство, но на самом деле… За участие в групповом изнасиловании. Он получил условно, потому что был самый младший из участников и был несовершеннолетним.
– Она? – испуганно посмотрела я на Трэша.
– Нет, – Никита понял, о ком я говорю.
Не Сонька, и то хорошо.
– Это заявление необходимо, чтобы припугнуть его, – пояснил Антон Иванович.
– Он не хотел…
– Киса! – зарычал Трэш.
– Я правду говорю, он просил тех мужчин! Это они мне коктейль дали.
– Ты сможешь забрать заявление, но его должен увидеть отец Максима, – объяснял биолог. – Пойми, отец его оберегает. Он сможет Максиму помочь. Ещё не поздно вытащить парня из этого.
Я взяла ручку и потянулась к папочке, на которой лежало заявление. Я даже читать не стала. Так глянула, что есть результаты анализов и показания свидетелей.
– Постойте здесь, я сейчас, – сказал Тоха и отошёл вместе с полицейским в сторону.
Они разговаривали и даже обнимались. Были друзьями.
– Тоха наш крутой мужик, – сказал Трэш, тоже глядя на старых друзей. – Его здесь все знают.
Никита посмотрел на меня и опять встал рядом, закрыв меня от коридора.
– Маленькая, глупая Киса, – сказал он и очень нежно улыбался. – Совсем маленькая, не совсем глупая.
– Ты меня не знаешь, – посмотрела в его тёмно-синие глаза.
– Я всё о тебе знаю, – гордо заявил он.
– Да? – с подозрением натянула улыбку. – И какие мои любимые конфеты?
– Молочный шоколад, ассорти.
– Откуда? – ошарашенно удивилась я.
– Ты в первый день к нам пришла, одна на задней парте целую коробку слопала.
– Ни одна, Куча воровала, – оболдеть… Он знает! – А какие мои любимые цветы?
– Пионы. Они у тебя на заставке в телефоне.
– Точно, – он не перестанет удивлять. – Что ещё знаешь обо мне?
– Ты любишь виноградный сок. Мы на реку ходили, я разные купил, ты выбрала именно виноградный.
– Ещё, – требовала я, понимая, что он… Я ему небезразлична, он очень внимательно ко мне присматривался.
– Ты не красишь ногти, но они у тебя ухоженные и покрыты бесцветным лаком. Ты в одежде выбираешь неброские цвета, но нижнее бельё у тебя всегда яркой расцветки.
– Откуда?! – возмутилась я.
– Дырка в стене между мужской и женской раздевалкой, в спортзале, – он довольно улыбался.
А Сонька ещё у раковины по пояс раздевается каждый раз. Вот обрадуется, когда узнает.
Я тихо рассмеялась и, ткнув его слабым кулаком, уткнулась носом в его плечо.
Запах. Его любимый, терпкий запах.
– Ещё что знаешь?
– Что ты меня любишь, как и я тебя. Но я сильнее, Киска. Я походу помешался на тебе.
Он крепко меня обнял. Мне ничего не было нужно. Я готова была так стоять всю ночь до утра.
– Но я не знал, когда тебе день рождения, – он залез в карман своей старой куртки и показал мне странное украшение. – Ты когда к нам в класс пришла и улыбнулась… Я в тот же вечер вырезал тебе подарок на день рождение.
На чёрном кожаном шнурке висела деревянная подвеска. Это была кошечка. Просто силуэт, но миленький, потому что котёнок.
До слёз!
– Никита, – выдохнула я.
Он надел на меня подарок. Кошечка висела выше подвески с бриллиантами, прямо на груди.
Трэш припал губами к моей шее, и я чуть не задохнулась от волнения. Задрожала всем телом. Это было умопомрачительно, сногсшибательно! От его губ шло невероятное тепло, укрывающее меня с ног до головы мягким пологом. И я попадала в невероятное томление и желание, чтобы это не кончалось.
– Киска, – прошептал мне в ухо. – Выходи за меня замуж.
Шлагбаумом меня по голове.
Если бы не Тоша Иванов, я бы испортила с Трэшем отношения неудержимым смехом.
Мы ехали в Тохиной машине обратно в посёлок. Трэш обнимал меня, а я думала, почему предложение выйти замуж меня так рассмешило. Ведь с милым рай в шалаше. Или не так? Я не воспринимала его всерьёз? Я не любила его? Любила, но не так как он меня. В этом Трэш прав.
– Нам надо поговорить будет, – предложила я.
– Завтра в школу придёшь?
– Я на больничном. В пятницу на приём.
– Звони. Ты позвонишь мне? Я сам тебе позвоню.
– Молодец, Никита, что ко мне обратился, – Тошу пробило на разговоры. Решил, что мы начнём безобразничать на его заднем сиденье. – Оперативно всё сделали.
– Уродам мало досталось, – разозлился Трэш и ввязался в разговор с биологом.
А я смотрела в окно на освещённую трассу и пролетающий чёрный лес. И думала о том, что Светкина меркантильность мне жизнь может испортить.
Не подходит мне жених. Нищий, да маленький.
Я подняла голову, чтобы увидеть чёрное небо над лесом. Где-то там, наверху был мой папа. Он смотрит на меня с небес и может помочь. Папа точно не стал бы смотреть на благосостояние человека, ему интересна сама личность.
Позвонил Егор, спросил, где я шляюсь. Я ответила, что в городе была и уже домой еду.
Тоша довёз меня до дома, а Трэш выбежал меня провожать.
Глубокой ночью под светом звёзд мы стояли у нашей калитки, прикоснувшись лбами.
– Ты серьёзно, предложил? – тихо спросила я.
– Замуж? Конечно.
– Я бесприданница, – тихо усмехнулась я.
– А я приданница? У меня есть комната, руки, ноги, голова. И ты! Ты - самое важное. Для тебя Кис, я всё сделаю.
– Нам нельзя, Трэш. Пока в школе учимся.
– Жить всё равно вместе будем. Вот увидишь, я тебя добьюсь.
– Откуда ты такой взялся? – рассмеялась я и пошла домой.
Егор не спал. Уже сгонял, посмотрел, кто меня привёз. Замер в прихожей, сложив руки на груди. Вид у меня был не очень.
– Я хочу тебе кое-что рассказать, – Я расстегнула сапоги и с трудом их стащила. Они, похоже, влились в мои ноги. – Только обещай Свете не говорить.
– Когда это ты мать по имени называть стала?
А я даже не заметила. Вот так вот теряешь родственников.
– Влетела. Да?
– Не совсем.
Я рассказала отчиму, что случилось. Он долго думал, как из этого можно найти выгоду. Ничего в его ушлую голову не пришло, и он спокойно отправился спать.
Приняв душ, я тоже поплелась наверх, где рухнула на кровать.
Рядом с подушкой засиял мой телефон. На экране появились бело-сиреневые пионы.
Надо же! Заметил!
Высветился номер под названием «Трэшняк».
– Киса, приходи завтра на биологическую станцию, будем целоваться. Тоха меня с собой берёт на катере. Придёшь, селянка?
– Во сколько? – усмехнулась я.
– В четыре часа. Лядь, конечно, увяжется, она в Тоху вляпалась по самые уши.
– Это секрет.
– Кис, переезжай ко мне.
Меня пробил смех. Точно Трэш одержимый. Только это быстро проходит.
– Я серьёзно. Тебе пилить десять километров до школы. А снег выпадет?
– На лыжах, – ответила я глядя в темноту окна.
– Я даже постельное бельё постирал, ради такого случая.
Больной! С чего он решил, что я к нему переду?
Постирал бельё? То есть у него нет стиральной машины! И по рассказам, там бомжатня. Насколько сильна моя любовь, чтобы бросить этот уютный уголок на чердаке и свалить в притон? Стирать вручную постельное бельё и носки Трэша. Ходить, пи?сать под его присмотром, чтобы никто не тронул. Не спать, потому что кругом пьяные. Вздрагивать, когда бьются в дверь комнаты.
Что это, безрассудство? Глупость и неразумность? Детство в попе заиграло, что вот так в омут с головой? Трэш уже нырнул, и меня тянет на дно. И как спасательный буёк болтается на поверхности - Света, засадившая в мою голову тягу к прекрасной и сытой жизни.
– Перееду, если поклянёшься, что у нас ничего не будет в постели, – сказала я.
– Опа! Попадос! А с чего это вдруг? – возмущённый голос Трэша немного разочаровал.
– Когда тебе день рождение?
– Девятого мая, не забудешь.
– До девятого мая ничего не будет, – я его испытывала. – Трэш, я на всю жизнь хочу. Если мы не притрёмся…
– Ты меня не любишь.
– О, началось, – скривилась я, и даже было желание отключить звонок. – Живи тогда один.
– Ладно, ладно, – выпалил он. – Будем ждать до моего развращения… э-э-э, до моего дня рождения.
– Спи, давай, – тихо посмеялась я.
Анечка была в шоке, когда мы пришли на биологическую станцию, а там Трэш и Сонька таскают сено в кормушки.
Одноклассники отделились от нашего ботаника и рванули тискать весёлую Бахрю. Это Анечку вообще смутило. Он с отвращением смотрела на Трэша, на телефон Соньки. Пыталась щенка дёрнуть за поводок и спрятать за своей спиной.
Она расстроилась. Мало того, что меня приходилось делить. Я ещё рассказала Соньке, как она выразилась про «наше место». И Бахря оказывается всем понравилась.
Щенка вместе с Анькой пришлось закрыть в домике. Потому что Бахря не пережила появление оленей, они тоже были не рады от наличия собачки. Вылупили огромные глазища на тявкающее существо.
Отпустили пленников, когда все прикормыши разошлись. Аня села рядом со мной на бревно у костра.
Над костром в алюминиевом котелке мы готовили гречневую кашу с тушёнкой.
С другой стороны ко мне присоседился Трэш и обнял. Это совсем Анечку смутило, и она перебралась напротив нас, волоча за собой Бахрю.
– Что Белая Плесень, не видала любовников? – ляпнул Трэш и тут же понял, что сморозил глупость. Понуро поднял на меня виноватые глаза, продолжая палочкой поправлять дровишки в костре. – Кис, не пугай меня.
– Для начала, Никита, у неё есть имя, – раздражённо прошептала я.
– Серьёзно? – выпрямился клоун. – И как её зовут?
– Аня. Во-вторых…
– Аня Плесень, что ты так пялишься на меня?
– Во-вторых, мы не любовники. Ты что всем это рассказываешь?!
– Нет, – растерянно оправдался Трэш. – Ничего ни кому. Только сейчас. Но Аньке же можно знать.
– Трэш, мы не любовники! – возмутилась я, как он может не понимать, что такое не треплят.
Где-то, в стороне хихикнула Лядина.
До него что, не доходило? Я только к нему лицом повернулась, а он уже на всё село растрындел того, чего нет.
Я встала и решила уйти.
Какая же я глупая! Уже на полном серьёзе думала к нему переехать, потому что он мне можно сказать жизнь спас, а Трэш продолжал устраивать трэш в моей жизни, распуская слухи.
– Прав был Котов, ты трепло, – шла твёрдым шагом от домика среди деревьев.
– Опять он, – Трэш силой развернул меня к себе лицом. – Тебе никогда одного моего слова не хватало. Я же сказал: «Нет!». Никому не говорил такого, слухи сами поползут. Нет! Я никому не скажу про «Дали»! Нет! Я никогда не прикоснусь к другой! Нет! Я тебя не обижу! Нет! Я не дам, мелкой, глупой кошке испортить наши отношения. Да! Я безумно люблю тебя!
Трэш с силой обнял меня. И вся моя спесь слетела мигом. Бешено стучало его сердце. Он пах потом и дымом костра, по-родному.
– Прости, – прошептала я. – Просто я на пороге таких решений, что вся жизнь перевернётся. И… Я стараюсь понять тебя.
– Кать, я не тороплю. Только вот таких, как ты, мелкими расхватывают и при себе всю оставшуюся жизнь держат. Тебе только из школы выпуститься, и сразу сцапают. А мне потом всю жизнь мучатся без тебя. Такой шанс застолбить настоящую девушку, я для этого всё сделаю. – Он отпрянул и чуть нагнулся, чтобы заглянуть мне в глаза. – Я для тебя всё сделаю. Пойми, я боюсь. У меня ничего за душой и живу я среди алкоголиков в разбитой квартире. Ты можешь не выдержать и сбежать. Ты говоришь, что мы спать не будем. А я бы тебе даже ребёнка сделал, чтобы хоть как-то рядом удержать.
– Очень много противников раннего брака, – я растерянно опустила глаза и стала тараторить, – отсутствие материальной базы, образования, идеализация отношения, впоследствии разочарование, а дети вообще могут остаться в неполной семье…
– А плюсы? Киса ты, перечитала всякой фигни. Плюсы мне назови.
Я шмыгнула носом. В современном мире плюсов для раннего брака почти не найти.
– Сильные чувства, гибкость нервной системы и способность адаптироваться к партнёру, чего к тридцати годам у людей не остаётся, и они хуже притираются. – Я опять посмотрела в его красивейшие синие глаза. – Трэш, это большая ответственность. Жизнь не сказка.
– Мне об этом не рассказывай, – зло хмыкнул он.
– Ты меня пугаешь своими заскоками. Ты, как шут иногда ведёшь себя.
– Что там, – он провёл руками по моей фигуре. – Гибкость и притирание? Вот чего нам не хватает. Притирайся, моя гибкая. Обо всём остальном, я позабочусь.
– И это говорит семнадцатилетний, – я постаралась выглядеть строгой.
Ладно, что лукавить. Не видала я таких парней в семнадцать лет. Ну, не существует вот таких, как Трэш. Они где-то водятся, я нарвалась на представителя исчезающего вида под названием «настоящий мужчина». Молодняком они выглядят приблизительно так.
Мало того что это сильная личность, он ещё и милосердия не лишён. Трэш надёжно прячет Никиту Савинова, который отличный друг, надёжный товарищ и я не сомневаюсь, что он станет верным, любящим мужем.
Огромный Тоша Иванович с хвостиком на макушке. Трэш тоже с хвостиком.
Я рассмеялась. Медведь и медвежонок.
Появился надёжный охранник. Я куда-то падала, прямо на пол. Куча каблуков и ботинки, а потом рядом рухнул Макс Котов со сломанным носом и выбитыми зубами. Он чавкал своей кровью, и его глаза говорили мне, что он сожалеет.
Меня дёрнули вверх и мир опять исчез.
Машина.
Орущий Трэш, прижимающий меня к себе. Рот открывал, но звуков я не слышала. Видела только ожесточённое лицо и вздёрнутые в боли брови.
Я трогала его лицо, но не чувствовала прикосновений, поэтому стала нажимать с силой, поцарапав парня своими острыми ногтями.
Много огней. Это город.
Человек в белом халате. Мне в вену вставляли иглу. Я резко отвернулась и уткнулась носом в толстовку Трэша.
Мир крутился, переворачивался с ног на голову. И только моё маленькое убежище мелькало рядом. Я пыталась за него зацепиться, спрятаться в объятиях Савинова, но не получалось.
В горло что-то запихали. Похоже, промывали желудок через зонд. Это самое отвратительное, что происходило в моей жизни.
Звуки появились, когда я лежала на кушетке в палате, вывернув всё содержимое желудка.
Было шумно. Много голосов доносилось из коридора.
Пахло хлоркой и больницей. Палата была выложена белой плиткой, рядом с кушеткой стояла капельница.
– Не бойся, Киска, я уже наорался, больше не буду ругать.
Трэш присел рядом. Гладил меня по волосам. На его плечи был накинут белый халат.
Его лицо напротив моего.
– Тебе лучше? – с тревогой спросил он.
Я протянула к нему слабую руку. Прикоснулась к любимым губам. Мягким и нежным. Так мне нужным. Проехалась по синяку на скуле, едва касаясь подушечками пальцев. Тронула прямой нос и широкие брови. Почувствовала его.
Как же я тебя люблю!
– Спасибо, – выдохнула я.
Вот это я отметила совершеннолетие!
*****
Мы стояли в широком коридоре больницы скорой медицинской помощи. Двери всё время открывались. Ввозили больных, выкатывали на каталках. Бегал медперсонал. Жизнь била ключом.
Трэш кутал меня в белую дублёнку и прижимал к стене. Отошёл от меня только тогда, когда появился Антон Иванович в обществе молодого полицейского.
Тоша конечно с иголочки. Модная куртка на меху, джинсы, свитер тонкий. Прямо Сонькина мечта.
– Екатерина Николаевна, – обратился ко мне полицейский. – Подпишите.
Мне сунули в руку ручку.
– Что это? – ошарашенно спросила я.
– Это заявление. Вас пытались изнасиловать.
– Я не хочу, – заныла я, в надежде глядя на Антона Ивановича.
На Трэша смотреть было бесполезно, он за то, чтобы Котову досталось.
– Катя, – Тоша посмотрел на меня печальными глазами. – У Максима Котова уже есть судимость. В школе говорят, что за воровство, но на самом деле… За участие в групповом изнасиловании. Он получил условно, потому что был самый младший из участников и был несовершеннолетним.
– Она? – испуганно посмотрела я на Трэша.
– Нет, – Никита понял, о ком я говорю.
Не Сонька, и то хорошо.
– Это заявление необходимо, чтобы припугнуть его, – пояснил Антон Иванович.
– Он не хотел…
– Киса! – зарычал Трэш.
– Я правду говорю, он просил тех мужчин! Это они мне коктейль дали.
– Ты сможешь забрать заявление, но его должен увидеть отец Максима, – объяснял биолог. – Пойми, отец его оберегает. Он сможет Максиму помочь. Ещё не поздно вытащить парня из этого.
Я взяла ручку и потянулась к папочке, на которой лежало заявление. Я даже читать не стала. Так глянула, что есть результаты анализов и показания свидетелей.
– Постойте здесь, я сейчас, – сказал Тоха и отошёл вместе с полицейским в сторону.
Они разговаривали и даже обнимались. Были друзьями.
– Тоха наш крутой мужик, – сказал Трэш, тоже глядя на старых друзей. – Его здесь все знают.
Никита посмотрел на меня и опять встал рядом, закрыв меня от коридора.
– Маленькая, глупая Киса, – сказал он и очень нежно улыбался. – Совсем маленькая, не совсем глупая.
– Ты меня не знаешь, – посмотрела в его тёмно-синие глаза.
– Я всё о тебе знаю, – гордо заявил он.
– Да? – с подозрением натянула улыбку. – И какие мои любимые конфеты?
– Молочный шоколад, ассорти.
– Откуда? – ошарашенно удивилась я.
– Ты в первый день к нам пришла, одна на задней парте целую коробку слопала.
– Ни одна, Куча воровала, – оболдеть… Он знает! – А какие мои любимые цветы?
– Пионы. Они у тебя на заставке в телефоне.
– Точно, – он не перестанет удивлять. – Что ещё знаешь обо мне?
– Ты любишь виноградный сок. Мы на реку ходили, я разные купил, ты выбрала именно виноградный.
– Ещё, – требовала я, понимая, что он… Я ему небезразлична, он очень внимательно ко мне присматривался.
– Ты не красишь ногти, но они у тебя ухоженные и покрыты бесцветным лаком. Ты в одежде выбираешь неброские цвета, но нижнее бельё у тебя всегда яркой расцветки.
– Откуда?! – возмутилась я.
– Дырка в стене между мужской и женской раздевалкой, в спортзале, – он довольно улыбался.
А Сонька ещё у раковины по пояс раздевается каждый раз. Вот обрадуется, когда узнает.
Я тихо рассмеялась и, ткнув его слабым кулаком, уткнулась носом в его плечо.
Запах. Его любимый, терпкий запах.
– Ещё что знаешь?
– Что ты меня любишь, как и я тебя. Но я сильнее, Киска. Я походу помешался на тебе.
Он крепко меня обнял. Мне ничего не было нужно. Я готова была так стоять всю ночь до утра.
– Но я не знал, когда тебе день рождения, – он залез в карман своей старой куртки и показал мне странное украшение. – Ты когда к нам в класс пришла и улыбнулась… Я в тот же вечер вырезал тебе подарок на день рождение.
На чёрном кожаном шнурке висела деревянная подвеска. Это была кошечка. Просто силуэт, но миленький, потому что котёнок.
До слёз!
– Никита, – выдохнула я.
Он надел на меня подарок. Кошечка висела выше подвески с бриллиантами, прямо на груди.
Трэш припал губами к моей шее, и я чуть не задохнулась от волнения. Задрожала всем телом. Это было умопомрачительно, сногсшибательно! От его губ шло невероятное тепло, укрывающее меня с ног до головы мягким пологом. И я попадала в невероятное томление и желание, чтобы это не кончалось.
– Киска, – прошептал мне в ухо. – Выходи за меня замуж.
Шлагбаумом меня по голове.
Если бы не Тоша Иванов, я бы испортила с Трэшем отношения неудержимым смехом.
Мы ехали в Тохиной машине обратно в посёлок. Трэш обнимал меня, а я думала, почему предложение выйти замуж меня так рассмешило. Ведь с милым рай в шалаше. Или не так? Я не воспринимала его всерьёз? Я не любила его? Любила, но не так как он меня. В этом Трэш прав.
– Нам надо поговорить будет, – предложила я.
– Завтра в школу придёшь?
– Я на больничном. В пятницу на приём.
– Звони. Ты позвонишь мне? Я сам тебе позвоню.
– Молодец, Никита, что ко мне обратился, – Тошу пробило на разговоры. Решил, что мы начнём безобразничать на его заднем сиденье. – Оперативно всё сделали.
– Уродам мало досталось, – разозлился Трэш и ввязался в разговор с биологом.
А я смотрела в окно на освещённую трассу и пролетающий чёрный лес. И думала о том, что Светкина меркантильность мне жизнь может испортить.
Не подходит мне жених. Нищий, да маленький.
Я подняла голову, чтобы увидеть чёрное небо над лесом. Где-то там, наверху был мой папа. Он смотрит на меня с небес и может помочь. Папа точно не стал бы смотреть на благосостояние человека, ему интересна сама личность.
Позвонил Егор, спросил, где я шляюсь. Я ответила, что в городе была и уже домой еду.
Тоша довёз меня до дома, а Трэш выбежал меня провожать.
Глубокой ночью под светом звёзд мы стояли у нашей калитки, прикоснувшись лбами.
– Ты серьёзно, предложил? – тихо спросила я.
– Замуж? Конечно.
– Я бесприданница, – тихо усмехнулась я.
– А я приданница? У меня есть комната, руки, ноги, голова. И ты! Ты - самое важное. Для тебя Кис, я всё сделаю.
– Нам нельзя, Трэш. Пока в школе учимся.
– Жить всё равно вместе будем. Вот увидишь, я тебя добьюсь.
– Откуда ты такой взялся? – рассмеялась я и пошла домой.
Егор не спал. Уже сгонял, посмотрел, кто меня привёз. Замер в прихожей, сложив руки на груди. Вид у меня был не очень.
– Я хочу тебе кое-что рассказать, – Я расстегнула сапоги и с трудом их стащила. Они, похоже, влились в мои ноги. – Только обещай Свете не говорить.
– Когда это ты мать по имени называть стала?
А я даже не заметила. Вот так вот теряешь родственников.
– Влетела. Да?
– Не совсем.
Я рассказала отчиму, что случилось. Он долго думал, как из этого можно найти выгоду. Ничего в его ушлую голову не пришло, и он спокойно отправился спать.
Приняв душ, я тоже поплелась наверх, где рухнула на кровать.
Рядом с подушкой засиял мой телефон. На экране появились бело-сиреневые пионы.
Надо же! Заметил!
Высветился номер под названием «Трэшняк».
– Киса, приходи завтра на биологическую станцию, будем целоваться. Тоха меня с собой берёт на катере. Придёшь, селянка?
– Во сколько? – усмехнулась я.
– В четыре часа. Лядь, конечно, увяжется, она в Тоху вляпалась по самые уши.
– Это секрет.
– Кис, переезжай ко мне.
Меня пробил смех. Точно Трэш одержимый. Только это быстро проходит.
– Я серьёзно. Тебе пилить десять километров до школы. А снег выпадет?
– На лыжах, – ответила я глядя в темноту окна.
– Я даже постельное бельё постирал, ради такого случая.
Больной! С чего он решил, что я к нему переду?
Постирал бельё? То есть у него нет стиральной машины! И по рассказам, там бомжатня. Насколько сильна моя любовь, чтобы бросить этот уютный уголок на чердаке и свалить в притон? Стирать вручную постельное бельё и носки Трэша. Ходить, пи?сать под его присмотром, чтобы никто не тронул. Не спать, потому что кругом пьяные. Вздрагивать, когда бьются в дверь комнаты.
Что это, безрассудство? Глупость и неразумность? Детство в попе заиграло, что вот так в омут с головой? Трэш уже нырнул, и меня тянет на дно. И как спасательный буёк болтается на поверхности - Света, засадившая в мою голову тягу к прекрасной и сытой жизни.
– Перееду, если поклянёшься, что у нас ничего не будет в постели, – сказала я.
– Опа! Попадос! А с чего это вдруг? – возмущённый голос Трэша немного разочаровал.
– Когда тебе день рождение?
– Девятого мая, не забудешь.
– До девятого мая ничего не будет, – я его испытывала. – Трэш, я на всю жизнь хочу. Если мы не притрёмся…
– Ты меня не любишь.
– О, началось, – скривилась я, и даже было желание отключить звонок. – Живи тогда один.
– Ладно, ладно, – выпалил он. – Будем ждать до моего развращения… э-э-э, до моего дня рождения.
– Спи, давай, – тихо посмеялась я.
*****
Анечка была в шоке, когда мы пришли на биологическую станцию, а там Трэш и Сонька таскают сено в кормушки.
Одноклассники отделились от нашего ботаника и рванули тискать весёлую Бахрю. Это Анечку вообще смутило. Он с отвращением смотрела на Трэша, на телефон Соньки. Пыталась щенка дёрнуть за поводок и спрятать за своей спиной.
Она расстроилась. Мало того, что меня приходилось делить. Я ещё рассказала Соньке, как она выразилась про «наше место». И Бахря оказывается всем понравилась.
Щенка вместе с Анькой пришлось закрыть в домике. Потому что Бахря не пережила появление оленей, они тоже были не рады от наличия собачки. Вылупили огромные глазища на тявкающее существо.
Отпустили пленников, когда все прикормыши разошлись. Аня села рядом со мной на бревно у костра.
Над костром в алюминиевом котелке мы готовили гречневую кашу с тушёнкой.
С другой стороны ко мне присоседился Трэш и обнял. Это совсем Анечку смутило, и она перебралась напротив нас, волоча за собой Бахрю.
– Что Белая Плесень, не видала любовников? – ляпнул Трэш и тут же понял, что сморозил глупость. Понуро поднял на меня виноватые глаза, продолжая палочкой поправлять дровишки в костре. – Кис, не пугай меня.
– Для начала, Никита, у неё есть имя, – раздражённо прошептала я.
– Серьёзно? – выпрямился клоун. – И как её зовут?
– Аня. Во-вторых…
– Аня Плесень, что ты так пялишься на меня?
– Во-вторых, мы не любовники. Ты что всем это рассказываешь?!
– Нет, – растерянно оправдался Трэш. – Ничего ни кому. Только сейчас. Но Аньке же можно знать.
– Трэш, мы не любовники! – возмутилась я, как он может не понимать, что такое не треплят.
Где-то, в стороне хихикнула Лядина.
До него что, не доходило? Я только к нему лицом повернулась, а он уже на всё село растрындел того, чего нет.
Я встала и решила уйти.
Какая же я глупая! Уже на полном серьёзе думала к нему переехать, потому что он мне можно сказать жизнь спас, а Трэш продолжал устраивать трэш в моей жизни, распуская слухи.
– Прав был Котов, ты трепло, – шла твёрдым шагом от домика среди деревьев.
– Опять он, – Трэш силой развернул меня к себе лицом. – Тебе никогда одного моего слова не хватало. Я же сказал: «Нет!». Никому не говорил такого, слухи сами поползут. Нет! Я никому не скажу про «Дали»! Нет! Я никогда не прикоснусь к другой! Нет! Я тебя не обижу! Нет! Я не дам, мелкой, глупой кошке испортить наши отношения. Да! Я безумно люблю тебя!
Трэш с силой обнял меня. И вся моя спесь слетела мигом. Бешено стучало его сердце. Он пах потом и дымом костра, по-родному.
– Прости, – прошептала я. – Просто я на пороге таких решений, что вся жизнь перевернётся. И… Я стараюсь понять тебя.
– Кать, я не тороплю. Только вот таких, как ты, мелкими расхватывают и при себе всю оставшуюся жизнь держат. Тебе только из школы выпуститься, и сразу сцапают. А мне потом всю жизнь мучатся без тебя. Такой шанс застолбить настоящую девушку, я для этого всё сделаю. – Он отпрянул и чуть нагнулся, чтобы заглянуть мне в глаза. – Я для тебя всё сделаю. Пойми, я боюсь. У меня ничего за душой и живу я среди алкоголиков в разбитой квартире. Ты можешь не выдержать и сбежать. Ты говоришь, что мы спать не будем. А я бы тебе даже ребёнка сделал, чтобы хоть как-то рядом удержать.
– Очень много противников раннего брака, – я растерянно опустила глаза и стала тараторить, – отсутствие материальной базы, образования, идеализация отношения, впоследствии разочарование, а дети вообще могут остаться в неполной семье…
– А плюсы? Киса ты, перечитала всякой фигни. Плюсы мне назови.
Я шмыгнула носом. В современном мире плюсов для раннего брака почти не найти.
– Сильные чувства, гибкость нервной системы и способность адаптироваться к партнёру, чего к тридцати годам у людей не остаётся, и они хуже притираются. – Я опять посмотрела в его красивейшие синие глаза. – Трэш, это большая ответственность. Жизнь не сказка.
– Мне об этом не рассказывай, – зло хмыкнул он.
– Ты меня пугаешь своими заскоками. Ты, как шут иногда ведёшь себя.
– Что там, – он провёл руками по моей фигуре. – Гибкость и притирание? Вот чего нам не хватает. Притирайся, моя гибкая. Обо всём остальном, я позабочусь.
– И это говорит семнадцатилетний, – я постаралась выглядеть строгой.
Ладно, что лукавить. Не видала я таких парней в семнадцать лет. Ну, не существует вот таких, как Трэш. Они где-то водятся, я нарвалась на представителя исчезающего вида под названием «настоящий мужчина». Молодняком они выглядят приблизительно так.
Мало того что это сильная личность, он ещё и милосердия не лишён. Трэш надёжно прячет Никиту Савинова, который отличный друг, надёжный товарищ и я не сомневаюсь, что он станет верным, любящим мужем.
