Она до тонкостей знала обряды и дворцовый этикет, но не умела быть искренней и правдивой. Ей с детства внушали, что лицемерие и есть хороший тон.
Ехидство супруги не задевало его, как бы ни старалась она вывести его из себя. Наизусть зная все ее уловки, генерал равнодушно сносил ее жеманство. Едва она умолкла, он глухо спросил:
- Так ты не отрицаешь, что послала убийцу отравить ее? А после убила самого отравителя?
- Я? – удивленно надув губы, повернулась к нему жена. – Зачем мне это?
В углу, куда не достигал свет свечей, пряталась за ширмой верная служанка госпожи, с любопытством прислушиваясь к скандалу супругов.
- Не скрою, я желала ее смерти, остальное было не моей заботой.
- Ты сейчас признаешься, что подослала убийцу?
- Конечно, - ослепительно улыбнулась супруга Лин, тем подписывая себе окончательный приговор. – И как могло произойти, что-то столь нелепое? Это вам урок, чтобы впредь не приводили сюда сомнительных особ. И я никого не потерплю подле тебя.
Капля яда упала меж сомкнутых губ, терпко и вязко потекла на язык, стянуло нёбо горьким.
Своей горечью и жжением яд сотряс организм жертвы и спящая, прерывисто вздохнув, открыла глаза, едва различая в темноте склонившуюся фигуру и белеющее над нею размытым пятном лицо.
Не особо разбираясь, явь то или сон, проснувшаяся бессознательно, но умело ткнула, нависшего над нею, в глаза. О чем тут было думать? Чего ожидать от того, кто стоит над ее постелью ночью с явно недобрыми намерениями?
От внезапности и боли, не ожидавший нападения от девушки, только что лежавшей перед ним без сознания в беззащитной неподвижности и способной защищаться разве что визгом, злоумышленник попятился, согнувшись в три погибели, сипло ругаясь, прижав ладони к глазам.
Не теряя времени, наложница вскочила с ложа, но от резкого движения ее повело, голова пошла кругом, но в едва пробудившемся мозгу билось одно – нужно спасаться и немедленно…
Проморгавшийся злодей перестал метаться и стонать, посылая тихие проклятия. В руке его холодно блеснул остро отточенный клинок.
Не особо разбираясь в темноте где тут выход, девушка ринулась в ту сторону, где обозначился лунным светом проем окна, забранный изящной решеткой, по пути, споткнувшись о сунувшегося ей наперерез негодяя.
На поверку оконная решетка оказалась декоративной и хлипкой и все никак не проморгавшемуся наемнику только, и оставалось, как услышать треск тонких реек и раздираемой оконной бумаги, через которые спросонья проломилась его жертва. Но она не уйдет далеко, ей не суждено пережить этой ночи, зло усмехнулся наемник.
В затуманенном мозгу девушки билось одно: бежать быстро и далеко.
Куда?
Не важно… Потом разберется.
Но хотеть и делать не одно и то же. Она путалась в странно длинных и свободных одеждах, и никак не могла припомнить, откуда у нее такая ночная рубаха. Но все это скользнуло мимо сознания. Вокруг стоял адский грохот, что-то полыхало, где-то истошно кричали, ей под ноги упал человек в стальном шлеме, пронзенный стрелой. Творилось, что-то невообразимое, кровавое, невероятное. Из безмятежного сна, она сразу угодила в хаос бойни.
Перед глазами все плыло и прыгало, в голове шумело, сознание мутилось, рот стягивала жгучая горечь.
Это, что еще такое? Она же не собирается терять сознание?
Действительность проявлялась пугающими урывками. Резня вокруг была ужасной. Вдруг ее схватили, поспешно сунули в рот два липких шарика, вкус которых она не почувствовала и потащили к темному лесу у видневшейся за ним горной гряды, прочь от ужаса, что творилась вокруг.
Старик, что упрямо толкали ее вперед, то бесцеремонно волок за руку, все оглядывался, боясь, что их кто-то догонит. Она тоже обернулась и поплатилась за это. Голова закружилось, словно тележное колесо, которое крутанули с бешеной скоростью, желудок связало болезненным узлом, горло наполнилось желчью, в пищеводе словно встал ледяной кол. Ноги подкосились и, едва справляясь с дурнотой, девушка, схватившись за ветку, повалилась в какие-то заросли.
- Да… да… - едва переводя дыхание, бормотала она старику, что выдергивал ее из зарослей, - бежать… надо бежать...
Погоня не заставила себя ждать, их уже увидели, когда они добежали до первых деревьев, которые могли их скрыть. Какой-то человек в темном, с лицом скрывающимся за черной повязкой с повадками крадущегося шакала, кинулся за убегавшими, пока метавшиеся вокруг всадники с дикими воплями и восторженными визгами, убивали и резали всех подряд.
Старик все бормотал через силу, задыхаясь на бегу, что им бы только добраться до монастыря Нефритового Будды, а уж там они спасены.
Догадка, что она отравлена, плыла и растекалась в ее воспаленном мозгу, словно масляное пятно по воде. Было так плохо, что хотелось тут же умереть. Сквозь шум в ушах, она различала, чьи-то настигающие шаги, но ей надо было, чтобы ее стошнило, настолько было муторно. Старик все тащил за собой, больно вцепившись костлявыми пальцами ей в руку, а ее мотало из стороны в сторону.
Они упали в кусты, и когда ее рот сжала сухая ладонь, к ее горлу поднялась жгучая горечь. Мимо зарослей, в которые они повалилась, прямо перед ее носом, осторожно ступил остроносый войлочный сапог.
Беглецы сжались, тесно прижавшись друг к дружке. Но старик тяжело и хрипло дышал, а она едва терпела очередной болезненный спазм, сводивший ее желудок.
Рот наполнился горечью, от которой просто необходимо было избавиться.
Преследователь, перешедший на крадущийся шаг, остановился и, чутко прислушиваясь, наклонил голову набок. Девушка задыхалась, сухая ладонь с шершавой пергаментной кожей не давала ей дышать.
Убийца уверенно двинулся в их сторону как кот, подкрадывающийся к мыши. Из тьмы, сгустившейся между деревьев, метнулось, что-то налетев на их упрямого преследователя.
И в темном лесу, глухой ночною порой, под треск ломаемых веток, содрогающихся стволов, раскачивающихся крон и осыпающейся листвы, началась какая-то чехарда. Дерущиеся, то кидались друг на друга, то разбегались в стороны, чтобы вновь сойтись в безжалостном поединке.
В лунном свете мелькали холодными росчерками безжалостные ножи, от которых поединщики ловко и умело уворачивались. И все же, кто-то из них допустил промашку, а другой мигом ею воспользовался. Раздалось тошнотворное чавканье, когда оточенное лезвие выдернули из живой плоти и глухой стон, невольно принявшего в себя клинок.
А затаившуюся в кустах беглянку нещадно рвало. Полоскало ее от души, до посинения. Пока девушка давилась, деликатно отползая от своего старика, на поляне уже все закончилось.
На вытоптанном поединщиками пятачке, остался лежать бесформенной грудой несостоявшийся отравитель, он же неудачный преследователь сбежавшей наложницы.
Его убийца исчез, слившись с мраком, так же неожиданно, как и появился.
Старик осторожно приподнялся из кустов, опасливо огляделся и снова спрятался за ними. Он потерял свою квадратную высокую шапочку и шпильку.
- Надеюсь, ты избавилась от яда, который успела принять, - прошептал он и сунул в холодные руки девушки какие-то деревяшки: «Без них в тебе сразу признают чужеземку, - сказал он и добавил: - Жетон и амулет отдашь настоятельнице монастыря. Она позаботиться о тебе. Поняла?»
Девушка судорожно дышала, пересиливая очередной спазм в желудке. Ее лоб покрыла холодная испарина. Хотелось, чтобы никто не тормошил ее в момент агонии и с трудом кивнула, чтобы странно расхристанный старик отстал.
- Пойдешь от обрыва к дороге. По ней, не доходя до Лояна, повернешь к горному монастырю, тебе на него всяк укажет, если спросишь.
Она снова кивнула, с трудом переводя дыхание. Тогда старик, велев свистящим шепотом, чтобы не забывала принимать снадобье раз в три дня, больно ткнул пальцем ей в шею, и она тут же отключилась, повалившись на землю.
Оставив бесчувственную девушку в кустах, старик, собравшись с духом, поднялся на ноги и выбрался из зарослей.
Он знал, что порожденный тьмой убийца, не ушел, что он терпеливо ждет. Старик торопился, с суетливой опаской прислушиваясь и вздрагивая от страха. Он не столько слышал, сколько чувствовал, что убийца следует за ним.
А тот, по-звериному чутко улавливал торопливый неловкий шаг впереди, хриплое прерывистое дыхание, загнанного человека и как тот теряет от страха способность здраво соображать.
Впереди зиял обрыв. Убийца знал об этом и гнал свою жертву к опасной горной гряде, осыпающейся в сторону крутого обрыва.
Вот над его краем настигающий убийца различил темный заметавшийся силуэт с растрепанными седыми волосами, вдруг неуклюже оступившийся и с жалобным вскриком сорвавшийся в темную пропасть смерти.
Убийца не торопясь подошел к опустевшему, обрывающимся крутизной краю и прислушался. Со дна ущелья слабое эхо донесло едва различимый предсмертный вскрик. Все кончено, он сделал свое дело.
Удача по-прежнему не оставляла наложницу, хоть и цедила свои сюрпризы, точно вязкие капли яда из того злосчастного пузырька.
Она очнулась в стылой промозглости росного утра. Вокруг вкрадчиво стелился туман. От зябкого холода она чувствовала себя лучше, но только села в мокрой траве, как тут же повалилась обратно. К горлу мигом поднялась уже надоевшая тошнота, от головокружения мир вставал с ног на голову и обратно. Кажется, она отключилась, потому что когда опять открыла глаза, небо посветлело, обозначив появление солнца.
Хотя девушку уже не так жестоко трясло от слабости и не так мутило как ночью, все же оставалась назойливая горечь, что жгла горло и слабость. Поднявшись на дрожащих ногах, сделав несколько неверных шагов вперед, прижимая руку к животу, беглянка побрела в противоположную сторону той, откуда, кажется, вчера бежала.
В полуобморочном состоянии, содрогаясь от кашля, пошатываясь, налетая на деревья, спотыкаясь об узловатые корни, она выбралась к ручью, где упав головой в воду, пила взахлеб, до потери сознания. Перейдя ручей, набрела на потухший костерок, в котором еще не выдуло золу, а угли не прибило росой. Да и вода рядом.
Она равнодушно приняла золу и боле менее целые угольки, размешав в ладони с водой, не испытывая ни капли отвращения. Не до того было.
После, благо еще хватало сил, потащилась к обрыву и убрела дальше, пока не вышла к полю. Там стояла двухколесная телега с накиданным в нее сеном.
Измотанная болезненной слабостью, не понимаю куда идти и что делать, девушка забралась в телегу, из последних сил зарылась в сено, прежде укрывшись валявшейся поверх мешковиной, и провалилась в глубокий сон. А пробудилась от зубодробильной тряски.
Немного очухавшись, и с трудом припомнив, как очутилась в тряской колымаге, она задалась тревожным вопросом: как попасть в монастырь Нефритового Будды? И где это вообще
Тряска донимала так, что разболелась голова. Если бы не это, девушка чувствовала бы себя вполне сносно, хотя и была слаба. Сколько же дней она не ела? Столько сколько, наверное, спала. А сколько она спала? Где ее дом? Ее кто-то, вообще, ищет, ждет? Кому-то дорога она? Наверное тому старику, что отправил ее в монастырь… Монастырь… Ах, да, она должна идти к Нефритовому Будде, который спасет ее…
Телега остановилась и после какой-то возни вокруг, на нее сверху кинули еще охапку соломы. При этом проявились хозяева телеги. Один из них, обладатель старческого голоса, недовольно ворчал, сварливо спрашивая, куда делась мешковина. Второй пререкался с ним молодым ломающимся баском подростка.
Из их перебранки стало ясно, что обладатели телеги торопятся к открытию городских ворот, чтобы успеть доставить солому некому торговцу Ин Си, ибо почтенный Ин Си предпочитал перекладывать ею фрукты, чтобы уберечь спелые плоды и не побить их.
В город, наверное, хорошо, главное, чтобы не тыкали вилами в саму копну, поправляя и уминая ее, думалось спрятавшейся под соломой беглянке.
После мучительно долго тряслись по ухабистой дороге. Потому задремать снова не получилось и весь путь приходилось слушать ленивую перебранку старика с одним из своих внуков. Старик все время путался, какой же по счету внук этот неслух и от какого сына, чем доставал парнишку и невольную попутчицу. Парнишка терпеливо напоминал, что он его четвертый внук от второго сына, но тот пребывал в уверенности, что это шестой ребенок от старшего сына.
Паренек уже замучился все время напоминать это забывчивому деду. Даже тайная попутчица, заваленная душным сеном, которую жестоко растрясло, выучила всё многочисленное потомство старика. «Возрастные изменения, тут ничего не поделаешь, - со знанием дела подумалось ей, - они неотвратимы. У старшего Гу прогрессирующая деменция».
Наконец-то, это произошло и телега, дернувшись, остановилась. Старик послал четвертого внука от второго сына, разузнать, что твориться впереди, почему стоят возки и телеги и почему солдаты обыскивают всех подряд.
Нывший всю дорогу мальчонка, мечтавший, где бы чего раздобыть и что-нибудь съесть, тут же соскочил с телеги. А старик и прятавшаяся в сене девушка нетерпеливо ждали его возвращения.
Вконец изведшийся в ожидании дед, поминая всех демонов, ворчливо грозил, что расскажет каждому своему сыну про его паршивца. И маявшаяся под сеном попутчица с удовольствием присоединилась бы к его ворчанию, но вынуждена была, только молча костерить пропавшего с концами гонца.
Наконец, тот вернулся, что-то шумно жуя. Оказалось, что въезд в город перекрыт военными. Со слов мальчонки, аппетитно хрустящего огурцом, какой-то растяпа генерал умудрился потерять целую жену, которая умудрилась сбежать прямо из военного лагеря. Теперь солдаты обыскивают все возки и телеги в поисках пропажи, а так же останавливают девушек и молодых женщин.
По словам мальчишки, выходило, что беглянке и деваться-то некуда, кроме как скрываться в городе. Город находится почти на границе с соседним царством Вэй. Слева горы, справа непроходимые леса с редкими деревушками, а позади лагерь императорской армии Цзинь. Мальчишка принялся хвастать, что когда вырастет, тоже подастся в войска, будет воевать, довоюется до генерала и у него будет три жены. Потеряется одна – не страшно, останутся еще две.
Слушая откровения паренька, пленница соломы, раздумывала, не пора ли покинуть жуткую телегу в которой отбила все бока. Если ее обнаружат солдаты, будет совсем нехорошо. Как ей объяснит, почему она прячется таким странным образом? Она даже толком не знает кто она и откуда.
А, правда, кто она? Было такое чувство, что выпала из какой-то пустоты, будто только что появившись на свет. Она представление не имела, ни как ее зовут, ни кто она вообще такая, где живет, есть ли у нее родители, и где, вообще, находится? Она знала только позаботившегося о ней неизвестного странного старика.
Девушка потихоньку, сдерживая стоны, начала сползать с телеги, понимая, что если не сейчас, то когда вокруг встанут другие повозки и соберется толпа, сделать это незаметно будет уже невозможно.
Старик, переругивавшийся с внуком, грызшим огурец, так и не заметил покинувшую их телегу попутчицу, умудрившаяся по ходу прихватить драную мешковину, которую старик все равно считал потерянной.
Следующее, что следовало сделать это, по возможности, изменить внешность.
Ехидство супруги не задевало его, как бы ни старалась она вывести его из себя. Наизусть зная все ее уловки, генерал равнодушно сносил ее жеманство. Едва она умолкла, он глухо спросил:
- Так ты не отрицаешь, что послала убийцу отравить ее? А после убила самого отравителя?
- Я? – удивленно надув губы, повернулась к нему жена. – Зачем мне это?
В углу, куда не достигал свет свечей, пряталась за ширмой верная служанка госпожи, с любопытством прислушиваясь к скандалу супругов.
- Не скрою, я желала ее смерти, остальное было не моей заботой.
- Ты сейчас признаешься, что подослала убийцу?
- Конечно, - ослепительно улыбнулась супруга Лин, тем подписывая себе окончательный приговор. – И как могло произойти, что-то столь нелепое? Это вам урок, чтобы впредь не приводили сюда сомнительных особ. И я никого не потерплю подле тебя.
Глава 2. О том возможно ли спастись от капли яда и порождения тьмы.
Капля яда упала меж сомкнутых губ, терпко и вязко потекла на язык, стянуло нёбо горьким.
Своей горечью и жжением яд сотряс организм жертвы и спящая, прерывисто вздохнув, открыла глаза, едва различая в темноте склонившуюся фигуру и белеющее над нею размытым пятном лицо.
Не особо разбираясь, явь то или сон, проснувшаяся бессознательно, но умело ткнула, нависшего над нею, в глаза. О чем тут было думать? Чего ожидать от того, кто стоит над ее постелью ночью с явно недобрыми намерениями?
От внезапности и боли, не ожидавший нападения от девушки, только что лежавшей перед ним без сознания в беззащитной неподвижности и способной защищаться разве что визгом, злоумышленник попятился, согнувшись в три погибели, сипло ругаясь, прижав ладони к глазам.
Не теряя времени, наложница вскочила с ложа, но от резкого движения ее повело, голова пошла кругом, но в едва пробудившемся мозгу билось одно – нужно спасаться и немедленно…
Проморгавшийся злодей перестал метаться и стонать, посылая тихие проклятия. В руке его холодно блеснул остро отточенный клинок.
Не особо разбираясь в темноте где тут выход, девушка ринулась в ту сторону, где обозначился лунным светом проем окна, забранный изящной решеткой, по пути, споткнувшись о сунувшегося ей наперерез негодяя.
На поверку оконная решетка оказалась декоративной и хлипкой и все никак не проморгавшемуся наемнику только, и оставалось, как услышать треск тонких реек и раздираемой оконной бумаги, через которые спросонья проломилась его жертва. Но она не уйдет далеко, ей не суждено пережить этой ночи, зло усмехнулся наемник.
В затуманенном мозгу девушки билось одно: бежать быстро и далеко.
Куда?
Не важно… Потом разберется.
Но хотеть и делать не одно и то же. Она путалась в странно длинных и свободных одеждах, и никак не могла припомнить, откуда у нее такая ночная рубаха. Но все это скользнуло мимо сознания. Вокруг стоял адский грохот, что-то полыхало, где-то истошно кричали, ей под ноги упал человек в стальном шлеме, пронзенный стрелой. Творилось, что-то невообразимое, кровавое, невероятное. Из безмятежного сна, она сразу угодила в хаос бойни.
Перед глазами все плыло и прыгало, в голове шумело, сознание мутилось, рот стягивала жгучая горечь.
Это, что еще такое? Она же не собирается терять сознание?
Действительность проявлялась пугающими урывками. Резня вокруг была ужасной. Вдруг ее схватили, поспешно сунули в рот два липких шарика, вкус которых она не почувствовала и потащили к темному лесу у видневшейся за ним горной гряды, прочь от ужаса, что творилась вокруг.
Старик, что упрямо толкали ее вперед, то бесцеремонно волок за руку, все оглядывался, боясь, что их кто-то догонит. Она тоже обернулась и поплатилась за это. Голова закружилось, словно тележное колесо, которое крутанули с бешеной скоростью, желудок связало болезненным узлом, горло наполнилось желчью, в пищеводе словно встал ледяной кол. Ноги подкосились и, едва справляясь с дурнотой, девушка, схватившись за ветку, повалилась в какие-то заросли.
- Да… да… - едва переводя дыхание, бормотала она старику, что выдергивал ее из зарослей, - бежать… надо бежать...
Погоня не заставила себя ждать, их уже увидели, когда они добежали до первых деревьев, которые могли их скрыть. Какой-то человек в темном, с лицом скрывающимся за черной повязкой с повадками крадущегося шакала, кинулся за убегавшими, пока метавшиеся вокруг всадники с дикими воплями и восторженными визгами, убивали и резали всех подряд.
Старик все бормотал через силу, задыхаясь на бегу, что им бы только добраться до монастыря Нефритового Будды, а уж там они спасены.
Догадка, что она отравлена, плыла и растекалась в ее воспаленном мозгу, словно масляное пятно по воде. Было так плохо, что хотелось тут же умереть. Сквозь шум в ушах, она различала, чьи-то настигающие шаги, но ей надо было, чтобы ее стошнило, настолько было муторно. Старик все тащил за собой, больно вцепившись костлявыми пальцами ей в руку, а ее мотало из стороны в сторону.
Они упали в кусты, и когда ее рот сжала сухая ладонь, к ее горлу поднялась жгучая горечь. Мимо зарослей, в которые они повалилась, прямо перед ее носом, осторожно ступил остроносый войлочный сапог.
Беглецы сжались, тесно прижавшись друг к дружке. Но старик тяжело и хрипло дышал, а она едва терпела очередной болезненный спазм, сводивший ее желудок.
Рот наполнился горечью, от которой просто необходимо было избавиться.
Преследователь, перешедший на крадущийся шаг, остановился и, чутко прислушиваясь, наклонил голову набок. Девушка задыхалась, сухая ладонь с шершавой пергаментной кожей не давала ей дышать.
Убийца уверенно двинулся в их сторону как кот, подкрадывающийся к мыши. Из тьмы, сгустившейся между деревьев, метнулось, что-то налетев на их упрямого преследователя.
И в темном лесу, глухой ночною порой, под треск ломаемых веток, содрогающихся стволов, раскачивающихся крон и осыпающейся листвы, началась какая-то чехарда. Дерущиеся, то кидались друг на друга, то разбегались в стороны, чтобы вновь сойтись в безжалостном поединке.
В лунном свете мелькали холодными росчерками безжалостные ножи, от которых поединщики ловко и умело уворачивались. И все же, кто-то из них допустил промашку, а другой мигом ею воспользовался. Раздалось тошнотворное чавканье, когда оточенное лезвие выдернули из живой плоти и глухой стон, невольно принявшего в себя клинок.
А затаившуюся в кустах беглянку нещадно рвало. Полоскало ее от души, до посинения. Пока девушка давилась, деликатно отползая от своего старика, на поляне уже все закончилось.
На вытоптанном поединщиками пятачке, остался лежать бесформенной грудой несостоявшийся отравитель, он же неудачный преследователь сбежавшей наложницы.
Его убийца исчез, слившись с мраком, так же неожиданно, как и появился.
Старик осторожно приподнялся из кустов, опасливо огляделся и снова спрятался за ними. Он потерял свою квадратную высокую шапочку и шпильку.
- Надеюсь, ты избавилась от яда, который успела принять, - прошептал он и сунул в холодные руки девушки какие-то деревяшки: «Без них в тебе сразу признают чужеземку, - сказал он и добавил: - Жетон и амулет отдашь настоятельнице монастыря. Она позаботиться о тебе. Поняла?»
Девушка судорожно дышала, пересиливая очередной спазм в желудке. Ее лоб покрыла холодная испарина. Хотелось, чтобы никто не тормошил ее в момент агонии и с трудом кивнула, чтобы странно расхристанный старик отстал.
- Пойдешь от обрыва к дороге. По ней, не доходя до Лояна, повернешь к горному монастырю, тебе на него всяк укажет, если спросишь.
Она снова кивнула, с трудом переводя дыхание. Тогда старик, велев свистящим шепотом, чтобы не забывала принимать снадобье раз в три дня, больно ткнул пальцем ей в шею, и она тут же отключилась, повалившись на землю.
Оставив бесчувственную девушку в кустах, старик, собравшись с духом, поднялся на ноги и выбрался из зарослей.
Он знал, что порожденный тьмой убийца, не ушел, что он терпеливо ждет. Старик торопился, с суетливой опаской прислушиваясь и вздрагивая от страха. Он не столько слышал, сколько чувствовал, что убийца следует за ним.
А тот, по-звериному чутко улавливал торопливый неловкий шаг впереди, хриплое прерывистое дыхание, загнанного человека и как тот теряет от страха способность здраво соображать.
Впереди зиял обрыв. Убийца знал об этом и гнал свою жертву к опасной горной гряде, осыпающейся в сторону крутого обрыва.
Вот над его краем настигающий убийца различил темный заметавшийся силуэт с растрепанными седыми волосами, вдруг неуклюже оступившийся и с жалобным вскриком сорвавшийся в темную пропасть смерти.
Убийца не торопясь подошел к опустевшему, обрывающимся крутизной краю и прислушался. Со дна ущелья слабое эхо донесло едва различимый предсмертный вскрик. Все кончено, он сделал свое дело.
Удача по-прежнему не оставляла наложницу, хоть и цедила свои сюрпризы, точно вязкие капли яда из того злосчастного пузырька.
Она очнулась в стылой промозглости росного утра. Вокруг вкрадчиво стелился туман. От зябкого холода она чувствовала себя лучше, но только села в мокрой траве, как тут же повалилась обратно. К горлу мигом поднялась уже надоевшая тошнота, от головокружения мир вставал с ног на голову и обратно. Кажется, она отключилась, потому что когда опять открыла глаза, небо посветлело, обозначив появление солнца.
Хотя девушку уже не так жестоко трясло от слабости и не так мутило как ночью, все же оставалась назойливая горечь, что жгла горло и слабость. Поднявшись на дрожащих ногах, сделав несколько неверных шагов вперед, прижимая руку к животу, беглянка побрела в противоположную сторону той, откуда, кажется, вчера бежала.
В полуобморочном состоянии, содрогаясь от кашля, пошатываясь, налетая на деревья, спотыкаясь об узловатые корни, она выбралась к ручью, где упав головой в воду, пила взахлеб, до потери сознания. Перейдя ручей, набрела на потухший костерок, в котором еще не выдуло золу, а угли не прибило росой. Да и вода рядом.
Она равнодушно приняла золу и боле менее целые угольки, размешав в ладони с водой, не испытывая ни капли отвращения. Не до того было.
После, благо еще хватало сил, потащилась к обрыву и убрела дальше, пока не вышла к полю. Там стояла двухколесная телега с накиданным в нее сеном.
Измотанная болезненной слабостью, не понимаю куда идти и что делать, девушка забралась в телегу, из последних сил зарылась в сено, прежде укрывшись валявшейся поверх мешковиной, и провалилась в глубокий сон. А пробудилась от зубодробильной тряски.
Немного очухавшись, и с трудом припомнив, как очутилась в тряской колымаге, она задалась тревожным вопросом: как попасть в монастырь Нефритового Будды? И где это вообще
Тряска донимала так, что разболелась голова. Если бы не это, девушка чувствовала бы себя вполне сносно, хотя и была слаба. Сколько же дней она не ела? Столько сколько, наверное, спала. А сколько она спала? Где ее дом? Ее кто-то, вообще, ищет, ждет? Кому-то дорога она? Наверное тому старику, что отправил ее в монастырь… Монастырь… Ах, да, она должна идти к Нефритовому Будде, который спасет ее…
Телега остановилась и после какой-то возни вокруг, на нее сверху кинули еще охапку соломы. При этом проявились хозяева телеги. Один из них, обладатель старческого голоса, недовольно ворчал, сварливо спрашивая, куда делась мешковина. Второй пререкался с ним молодым ломающимся баском подростка.
Из их перебранки стало ясно, что обладатели телеги торопятся к открытию городских ворот, чтобы успеть доставить солому некому торговцу Ин Си, ибо почтенный Ин Си предпочитал перекладывать ею фрукты, чтобы уберечь спелые плоды и не побить их.
В город, наверное, хорошо, главное, чтобы не тыкали вилами в саму копну, поправляя и уминая ее, думалось спрятавшейся под соломой беглянке.
После мучительно долго тряслись по ухабистой дороге. Потому задремать снова не получилось и весь путь приходилось слушать ленивую перебранку старика с одним из своих внуков. Старик все время путался, какой же по счету внук этот неслух и от какого сына, чем доставал парнишку и невольную попутчицу. Парнишка терпеливо напоминал, что он его четвертый внук от второго сына, но тот пребывал в уверенности, что это шестой ребенок от старшего сына.
Паренек уже замучился все время напоминать это забывчивому деду. Даже тайная попутчица, заваленная душным сеном, которую жестоко растрясло, выучила всё многочисленное потомство старика. «Возрастные изменения, тут ничего не поделаешь, - со знанием дела подумалось ей, - они неотвратимы. У старшего Гу прогрессирующая деменция».
Наконец-то, это произошло и телега, дернувшись, остановилась. Старик послал четвертого внука от второго сына, разузнать, что твориться впереди, почему стоят возки и телеги и почему солдаты обыскивают всех подряд.
Нывший всю дорогу мальчонка, мечтавший, где бы чего раздобыть и что-нибудь съесть, тут же соскочил с телеги. А старик и прятавшаяся в сене девушка нетерпеливо ждали его возвращения.
Вконец изведшийся в ожидании дед, поминая всех демонов, ворчливо грозил, что расскажет каждому своему сыну про его паршивца. И маявшаяся под сеном попутчица с удовольствием присоединилась бы к его ворчанию, но вынуждена была, только молча костерить пропавшего с концами гонца.
Наконец, тот вернулся, что-то шумно жуя. Оказалось, что въезд в город перекрыт военными. Со слов мальчонки, аппетитно хрустящего огурцом, какой-то растяпа генерал умудрился потерять целую жену, которая умудрилась сбежать прямо из военного лагеря. Теперь солдаты обыскивают все возки и телеги в поисках пропажи, а так же останавливают девушек и молодых женщин.
По словам мальчишки, выходило, что беглянке и деваться-то некуда, кроме как скрываться в городе. Город находится почти на границе с соседним царством Вэй. Слева горы, справа непроходимые леса с редкими деревушками, а позади лагерь императорской армии Цзинь. Мальчишка принялся хвастать, что когда вырастет, тоже подастся в войска, будет воевать, довоюется до генерала и у него будет три жены. Потеряется одна – не страшно, останутся еще две.
Слушая откровения паренька, пленница соломы, раздумывала, не пора ли покинуть жуткую телегу в которой отбила все бока. Если ее обнаружат солдаты, будет совсем нехорошо. Как ей объяснит, почему она прячется таким странным образом? Она даже толком не знает кто она и откуда.
А, правда, кто она? Было такое чувство, что выпала из какой-то пустоты, будто только что появившись на свет. Она представление не имела, ни как ее зовут, ни кто она вообще такая, где живет, есть ли у нее родители, и где, вообще, находится? Она знала только позаботившегося о ней неизвестного странного старика.
Девушка потихоньку, сдерживая стоны, начала сползать с телеги, понимая, что если не сейчас, то когда вокруг встанут другие повозки и соберется толпа, сделать это незаметно будет уже невозможно.
Старик, переругивавшийся с внуком, грызшим огурец, так и не заметил покинувшую их телегу попутчицу, умудрившаяся по ходу прихватить драную мешковину, которую старик все равно считал потерянной.
Следующее, что следовало сделать это, по возможности, изменить внешность.
