Мензоберранзан. День первый
Ника вздрогнула, и еще не стряхнув остатки сна, вспомнила о вчерашней вечеринке. Не открывая глаз, с тревогой прислушалась к себе: мало того, что они вчера выпили ликер - жуткую гадость - так еще черте чем закусывали. Кажется мандаринами и свиным паштетом, после чего, насколько она помнила, пили еще и пиво. Но ни тошноты, ни противной тяжести в желудке, когда в него закидываешь все без разбора вперемежку с алкоголем, ни головной боли не чувствовала. Удовлетворенно вздохнув, она повернулась на другой бок, чтобы поспать еще немножко, но начала вспоминать, что там болтал Женька, когда ввалился в их комнату в общежитии с упаковкой пива? И вдруг это враз перестало занимать ее.
Неладное она почувствовала еще когда ворочалась в постели: ни противного скрипа пружин ее узкой продавленной койки, ни застиранной колючей простыни, по которой она сейчас случайно провела рукой. Вместо шероховатой поверхности, ее рука прошлась по гладкому нежнейшему шелку. Блин! Ника в панике вскочила, не зная, что и думать, в темноте ничего не видно. Она в чужой постели?! Как?! Уж что-что, а она твердо помнила - они с девчонками никуда не выходили из общаги. Зарок у них такой: выпил - из дома ни ногой и присматривать друг за дружкой, чтобы кто-нибудь из них не вляпался в историю. Это неукоснительно соблюдалось с тех пор, как какой-то больной псих буквально растерзал девчонку с соседнего курса, вышедшей покурить и подышать свежим воздухом в разгар ночной попойки. И вот именно ее, Нику, конечно, угораздило попасть в историю по полной программе. Почему так темно?
Постепенно глаза привыкали к темноте и Ника начала различать широченную кровать, в которой сидела, утопая в подушках. Ее постель отделял от комнаты балдахин, падающий тяжелыми складками. Прищуриваясь, напрягая зрение, Ника разглядела какое-то существо, сидящее в ее ногах. Оно было не больше спичечного коробка и смотрело на нее испуганными круглыми глазами. Непропорционально большую голову на тщедушном тельце венчал колпак и выглядывавшие из-под него островерхие уши. Существо заламывало тонкие ручки: ему было так же не по себе, как и Нике. Кроха был облачен в камзольчик, а короткие кривоватые ножки обтянуты штанами мышиного цвета, его кожа имела бледно-серый цвет. Он дрожал от страха так, что кончик его колпака над его плечом забавно трясся.
- Ой, мамочка! - запричитала Ника, прижав кулаки с зажатым в них одеялом, к лицу. - Допилась!
Она крепко зажмурилась и открыла глаза в надежде, что галлюцинация исчезнет, растает. И тут с ее зрением что-то случилось - она стала видеть все ясно и отчетливо, будто везде включали свет. Но галлюцинация не только не исчезла а, всплеснув ручками, пропищала:
- Моя владычица, как всегда, оказалась прозорливой, предвидя твой испуг, смертная. Она повелела, чтобы ты берегла ее тело эти три дня, что отпущены тебе в нашем совершеннейшем мире. И не удивляйся, что ты понимаешь язык эльфов и видишь в темноте не хуже них. Ведь с телом моей госпожи к тебе перешли и несравненные способности дроу.
Пораженная его словами Ника вскочила, оглядывая себя.
- Что? Что это такое? - вытянула перед собой руку, тонкую, покрытую темной кожей. Запустив узкую ладонь в волосы, она вместо привычного ежика обнаружила густую шевелюру. Захватив прядь, поднесла ее к лицу, испуганно всхлипнув. Прядь оказалась блеклого белого цвета, тогда как ее собственные волосы были рыжевато-золотистыми.
Быстренько выбравшись из кровати, она огляделась в поисках зеркала. У стен, завешанных гобеленами, стояли украшенные драгоценными камнями, инкрустированные золотом и серебром тяжелые сундуки. Между ними возвышалось нечто, похожее на трюмо: изящный столик, уставленный хрустальными баночками, витиеватыми флаконами и чашей из оникса. Над ним, в тяжелой резной раме, поблескивал круг зеркальца, которого было не достаточного для того, чтобы осмотреть себя всю.
На помощь пришел кроха. Ловко скатившись по покрывалу с кровати, он засеменил к одному из гобеленов с вытканной на нем сценой битвы черных людей с маленькими свирепыми существами и, отдернув его, открыл большое, в полный рост зеркало из полированного серебра в золотой оправе. Из него на Нику смотрела молодая темнокожая женщина с тонкой талией и высокой грудью. Бог ты мой!
Полненькая Ника мечтать не могла о такой фигуре и лице, которому бы позавидовала Наоми Кэмбелл. Удлиненный овал, гладкая темная кожа, большие раскосые глаза под разлетом бровей, полные губы. Впечатление, правда, портил красноватый отблеск зрачков, капризно сжатые губы и что-то уж очень стервозное выражение лица с тонкими чертами. Ника улыбнулась, и надменная стерва в зеркале превратилась в необычайную красавицу с лучащимся взглядом. Может это сон в котором она живет в красивом совершенном теле? Пусть даже во сне и всего на три дня, но она стала обладательницей шикарного тела.
Только вот, это был не сон, и Ника была в полном рассудке, чтобы ясно понимать это. Но почему три, а не десять дней, почему не год? Что дадут эти три дня той, что устроила идиотскую подмену телами? Утешало одно: неведомая хозяйка велела через нелепого гуманоида обращаться с ее телом бережно, а значит ее, Никиной жизни, ничто не угрожает и обратный обмен телами обязательно состоится. Ведь нельзя же вот так разбрасываться таким роскошным телом направо и налево. Но почему все-таки три дня? И почему именно она, Ника? Вот уж, на чье тело точно никто не позарился бы. Но ведь позарился. С сомнением и растущим чувством тревоги Ника посмотрела на непонятное крохотное существо, взирающего на нее с почтением. Где-то в глубинах дома прогудел гонг, заставив вздрогнуть.
- Пришло время собираться на совет Матерей Первых Домов, - торжественно объявила тонким голоском Никина галлюцинация.
- С-совет? - перепугалась Ника, поняв, что вместе с красивым телом ей перепали и проблемы его хозяйки, и попыталась отвертеться. - А я-то тут причем?
- Вы - Фиселла, Мать Первого Дома Де Наль в Мензоберранзане. Вы владычица подчиняющаяся лишь Великой Жрице богини Ллос. Вы просто обязаны присутствовать на Совете Матерей, который не сможет состояться без вас! - с непреклонной решимостью вещал кроха.
- Я ничего здесь не знаю, что я могу решать на этом Совете? Кстати, где я вообще нахожусь? Как мне себя вести? Что говорить? Меня сразу расколют, едва я открою рот и обвинят, бог знает в чем. Что мне тогда делать? - Ника в отчаянии схватилась за голову.
- Может, я все-таки сплю, а? - с надеждой посмотрела она на кроху, и когда тот покачал головой, жалобно спросила: - Может мне сразу открыться этому родительскому совету или как там его...
- Не стоит делать этого, смертная. Тебя тут же отдадут в жертву Ллос, и ты никогда больше не увидишь своего дома. На совете Первых Домов Мензоберранзана тебе не придется ничего говорить, просто соглашайся со всем, что ты услышишь, - кроха говорил с такой уверенностью, что перепуганная, сбитая с толку Ника начала приобретать хоть какую-то почву под ногами.
- То есть я смогу просто молча отсидеться?
- Разумеется.
- Как тебя зовут, наперсточек?
- Мое имя Клопси, смертная, - кроха выпрямился, выпятив грудь. - Так называла меня моя владычица. Называй и ты так.
- Отлично, Клопси, - улыбнулась Ника. - Ты пойдешь со мной.
- Нет, нет... это невозможно, - перепугался кроха, растеряв всю свою самоуверенность. Его серое личико побелело. - Если меня обнаружат, то казнят. Пощадите бедного Клопси! – заломил он в мольбе ручки.
- Не бойся. Я тебя спрячу, и если ты не будешь трястись от страха, а посидишь тихонечко, тебя не обнаружат. И потом... я сама боюсь, а вдвоем это все-таки делать веселей.
Высокие двустворчатые двери бесшумно открылись, и в покои вошли две красивые женщины в темно-синих одеждах, похожих на монашеские балахоны. Но, когда они распахивались, под ними были видны бледно-голубые платья, облегающие изящные фигуры. Их затейливо заплетенные и перевитые волосы были убраны в замысловатые прически. Обе поклонились Нике и молча, принялись за дело.
Одна из них вынимала из сундука одежды и раскладывала на постели. Другая подвела Нику к туалетному столику, усадила и, взяв щетку, занялась ее прической. Ника терпеливо сносила долгую изнуряющую возню со своими волосами, которые расчесывали заплетали, переплетали, укладывали до тех пор, пока ее голову не украсила витиеватая башня, скрепленная серебряными шпильками и подпертая алмазной диадемой, рассыпающей сияющие сполохи при малейшем повороте головы. С некоторым сомнением, Ника осмотрела себя в зеркале: пусть она владычица какого-то там дома, но обязательно одевать на совет подобные украшения, в которых впору красоваться на балу или королевском приеме. С другой стороны, может, у них, в этом Мензор... словом может у них принято так являться на деловой прием.
Теперь подошло время второй служанки, и она подступила к Нике с роскошными до безобразия одеждами. Тело сковало жесткое от сплошной серебряной вышивки платье. Поверх него накинули темно-синий балахон вышитый, опять же серебром. Ника с любопытством оглядела свой "деловой костюм", неуклюже поворачиваясь в нем как будто в доспехах. А тем временем служанки с поклоном пригласили ее следовать за ними. Как только они повернулись к ней спиной, открывая тяжелые створки высоких дверей, Ника быстро наклонилась, подхватила Клопси и спрятала руку с ним в складках балахона.
И пока следовала за служанками длинными извилистым коридором, через анфилады арок, поддерживаемых едва подсвеченными колоннами, она сомневалась, будет ли от пыхтящего в ее кулаке и задыхающегося в складках жесткой парчи крохи какой-нибудь толк. В конце концов, не придумав ничего лучше, она сунула его за низкий вырез корсажа.
Прислужницы, открыв перед нею очередные высоченные двери, ввели ее в огромный зал. Отшлифованный до зеркального блеска черного мрамора пол отражал стены и непроницаемую тьму под бесконечно высоким потолком. Посреди зала тянулся длинный стол, по обе стороны которого, виднелся ряд резных спинок задвинутых стульев, возвышавшихся, словно строй айсбергов над поверхностью моря. Возле каждого из них стояли, тихо переговариваясь, мужчины и женщины в богатых убранствах. При появлении Ники они низко поклонились. Во главе стола высилось на возвышении кресло под балдахином с золотой бахромой. Именно к нему направились прислужницы за которыми следовала и Ника. Очевидно ей предстояло занять именно его. То, что она попала не на совет матерей, Ника сообразила по тому, что здесь находились мужчины, а длинный стол был уставлен сверкающей посудой.
Она расстроилась: есть под пристальными взглядами присутствующих - еще то удовольствие. А если окажется, что придется пользоваться еще кучей столовых приборов... Приподняв платье, как это делали дамы высшего света, которых Ника видела в кино, она поднялась на возвышение, откинув ногой шлейф своего плаща-балахона, и села на подушку кресла. Здорово это у нее получилось, и Ника немножечко приободрилась.
Одна из прислужниц начала нараспев читать что-то вроде молитвы, восхваляя великую Ллос и моля ее не отворачиваться от дочерей преданного ей Дома де Наль и покарать всех его врагов. В это время Ника разглядывала многочисленных домочадцев. Раз она мать этого дома, то, получается, что все сидящие здесь - ее дети? Ну, надо заметить, что для такой многодетной матери у нее шикарная фигура. Хотя некоторые ее "детки" были если не ее возраста, то много старше своей мамочки. Все женщины и мужчины были такими же темнокожими, как она, и всех отличала особая породистая красота. Белые волосы всех оттенков, от тусклой седины до белоснежных или платиновых, были уложены в затейливые прически.
У женщин они были не такие высокие, сложные и богато украшенные, как у Ники. Простой покрой женских платьев компенсировался богатой вышивкой или драгоценными украшениями, но и в их количестве они уступали Нике. Положение так сказать обязывает. Мужчины, сидевшие в дальнем конце стола, были одеты проще и строже. Их одеяния позволило Нике разделить их на две категории. Те, что носили короткие камзолы с глухими высокими воротниками, штаны, высокие сапоги из мягкой кожи и накинутый на плечи обязательный плащ-балахон, очевидно, принадлежали к военной касте.
Мужчины преклонного возраста в мантиях с широкими рукавами и глухим воротом, застегнутым застежками из серебра были, кажется, интеллектуалами. И все,без исключения имели длинные волосы, заплетенные в косу, либо собранные в высокий хвост. Впрочем, у некоторых они свободно падали на плечи. И никаких украшений. Насколько женщины были увешаны ими, настолько мужчины или явно чурались их, или им носить их, попросту, не полагалось.
- Моя владычица, - раздался голосок из-за корсажа, заставив Нику прервать наблюдения, очнуться и сообразить, что молитва уже окончена, а читавшая ее прислужница выжидающе смотрит на нее, как и все остальное общество, переминавшееся возле своих мест.
- Разрешите им садиться за стол, моя владычица, - подсказал Клопси.
- Как?
- Подайте знак рукой
Ника неуверенно подняла и опустила руку, как это делала училка английского в школе. Задвигались стулья. Все заняли свои места.
- Отпустите своих сестер, моя владычица, - прошептал Клопси.
- О ком ты говоришь?
- О тех, кто только что прислуживали вам.
- Мои сестры - прислуга? Родные?
- Единокровные. От одной матери.
- Благодарю вас, - ошарашенно улыбнувшись, произнесла Ника, обратившись к ним. - Вы можете занять свои места.
Что-то испуганно пискнул Клопси. Женщины, оказавшиеся ее сестрами, странно смотрели на нее. Та, что казалась помладше, перевела растерянный взгляд на старшую, та невозмутимо поклонилась и пошла к своему месту.
- Вы не должны с ними разговаривать. Достаточно было одного жеста, чтобы отослать их.
- Ну, ничего себе! Они же мои сестры.
- Так что же, - продолжал пискляво выговаривать ей Клопси. - Они призваны служить вам, Матери Дома де Наль, моя владычица.
- Слушай, а твоя владычица вообще с кем-нибудь здесь разговаривала?
- Для этого у нее был я.
Слуги начали разносить блюда. Перед Никой торжественно водрузили тарелку из тонкого хрусталя с золотистыми вкраплениями, на которой лежало нечто зеленое и кашеобразное.
- Я это есть, не буду. Спасибо, не хочу, - с гримасой отвращения прошептала она, когда слуга отошел, и обвела взглядом огромную полупустую залу.
От этой чужеродной, торжественно-мрачной величественности на нее накатила острая тоска. До того захотелось домой, подальше отсюда, что пришлось стиснуть зубы, чтобы не расплакаться. Как ее сюда занесло? За что над ней так зло подшутили? И ведь это даже не смешно. А может, это все-таки сон, и она вот-вот проснется? Но в том-то и дело, что все происходящее не было сном. И кого поблагодарить за это? Что б он всю жизнь жевал эту зеленую кашку! Заметив пустующее место за длинным столом, она искренне позавидовала отсутствующему. Верно, кто-то из ее "детишек" приболел.
- Эй, переговорник, - тихо позвала она Клопси. - Есть хочешь?
- Мне достаточно общения с моей владычицей, - последовал галантный ответ из-за корсажа.
Ника вздрогнула, и еще не стряхнув остатки сна, вспомнила о вчерашней вечеринке. Не открывая глаз, с тревогой прислушалась к себе: мало того, что они вчера выпили ликер - жуткую гадость - так еще черте чем закусывали. Кажется мандаринами и свиным паштетом, после чего, насколько она помнила, пили еще и пиво. Но ни тошноты, ни противной тяжести в желудке, когда в него закидываешь все без разбора вперемежку с алкоголем, ни головной боли не чувствовала. Удовлетворенно вздохнув, она повернулась на другой бок, чтобы поспать еще немножко, но начала вспоминать, что там болтал Женька, когда ввалился в их комнату в общежитии с упаковкой пива? И вдруг это враз перестало занимать ее.
Неладное она почувствовала еще когда ворочалась в постели: ни противного скрипа пружин ее узкой продавленной койки, ни застиранной колючей простыни, по которой она сейчас случайно провела рукой. Вместо шероховатой поверхности, ее рука прошлась по гладкому нежнейшему шелку. Блин! Ника в панике вскочила, не зная, что и думать, в темноте ничего не видно. Она в чужой постели?! Как?! Уж что-что, а она твердо помнила - они с девчонками никуда не выходили из общаги. Зарок у них такой: выпил - из дома ни ногой и присматривать друг за дружкой, чтобы кто-нибудь из них не вляпался в историю. Это неукоснительно соблюдалось с тех пор, как какой-то больной псих буквально растерзал девчонку с соседнего курса, вышедшей покурить и подышать свежим воздухом в разгар ночной попойки. И вот именно ее, Нику, конечно, угораздило попасть в историю по полной программе. Почему так темно?
Постепенно глаза привыкали к темноте и Ника начала различать широченную кровать, в которой сидела, утопая в подушках. Ее постель отделял от комнаты балдахин, падающий тяжелыми складками. Прищуриваясь, напрягая зрение, Ника разглядела какое-то существо, сидящее в ее ногах. Оно было не больше спичечного коробка и смотрело на нее испуганными круглыми глазами. Непропорционально большую голову на тщедушном тельце венчал колпак и выглядывавшие из-под него островерхие уши. Существо заламывало тонкие ручки: ему было так же не по себе, как и Нике. Кроха был облачен в камзольчик, а короткие кривоватые ножки обтянуты штанами мышиного цвета, его кожа имела бледно-серый цвет. Он дрожал от страха так, что кончик его колпака над его плечом забавно трясся.
- Ой, мамочка! - запричитала Ника, прижав кулаки с зажатым в них одеялом, к лицу. - Допилась!
Она крепко зажмурилась и открыла глаза в надежде, что галлюцинация исчезнет, растает. И тут с ее зрением что-то случилось - она стала видеть все ясно и отчетливо, будто везде включали свет. Но галлюцинация не только не исчезла а, всплеснув ручками, пропищала:
- Моя владычица, как всегда, оказалась прозорливой, предвидя твой испуг, смертная. Она повелела, чтобы ты берегла ее тело эти три дня, что отпущены тебе в нашем совершеннейшем мире. И не удивляйся, что ты понимаешь язык эльфов и видишь в темноте не хуже них. Ведь с телом моей госпожи к тебе перешли и несравненные способности дроу.
Пораженная его словами Ника вскочила, оглядывая себя.
- Что? Что это такое? - вытянула перед собой руку, тонкую, покрытую темной кожей. Запустив узкую ладонь в волосы, она вместо привычного ежика обнаружила густую шевелюру. Захватив прядь, поднесла ее к лицу, испуганно всхлипнув. Прядь оказалась блеклого белого цвета, тогда как ее собственные волосы были рыжевато-золотистыми.
Быстренько выбравшись из кровати, она огляделась в поисках зеркала. У стен, завешанных гобеленами, стояли украшенные драгоценными камнями, инкрустированные золотом и серебром тяжелые сундуки. Между ними возвышалось нечто, похожее на трюмо: изящный столик, уставленный хрустальными баночками, витиеватыми флаконами и чашей из оникса. Над ним, в тяжелой резной раме, поблескивал круг зеркальца, которого было не достаточного для того, чтобы осмотреть себя всю.
На помощь пришел кроха. Ловко скатившись по покрывалу с кровати, он засеменил к одному из гобеленов с вытканной на нем сценой битвы черных людей с маленькими свирепыми существами и, отдернув его, открыл большое, в полный рост зеркало из полированного серебра в золотой оправе. Из него на Нику смотрела молодая темнокожая женщина с тонкой талией и высокой грудью. Бог ты мой!
Полненькая Ника мечтать не могла о такой фигуре и лице, которому бы позавидовала Наоми Кэмбелл. Удлиненный овал, гладкая темная кожа, большие раскосые глаза под разлетом бровей, полные губы. Впечатление, правда, портил красноватый отблеск зрачков, капризно сжатые губы и что-то уж очень стервозное выражение лица с тонкими чертами. Ника улыбнулась, и надменная стерва в зеркале превратилась в необычайную красавицу с лучащимся взглядом. Может это сон в котором она живет в красивом совершенном теле? Пусть даже во сне и всего на три дня, но она стала обладательницей шикарного тела.
Только вот, это был не сон, и Ника была в полном рассудке, чтобы ясно понимать это. Но почему три, а не десять дней, почему не год? Что дадут эти три дня той, что устроила идиотскую подмену телами? Утешало одно: неведомая хозяйка велела через нелепого гуманоида обращаться с ее телом бережно, а значит ее, Никиной жизни, ничто не угрожает и обратный обмен телами обязательно состоится. Ведь нельзя же вот так разбрасываться таким роскошным телом направо и налево. Но почему все-таки три дня? И почему именно она, Ника? Вот уж, на чье тело точно никто не позарился бы. Но ведь позарился. С сомнением и растущим чувством тревоги Ника посмотрела на непонятное крохотное существо, взирающего на нее с почтением. Где-то в глубинах дома прогудел гонг, заставив вздрогнуть.
- Пришло время собираться на совет Матерей Первых Домов, - торжественно объявила тонким голоском Никина галлюцинация.
- С-совет? - перепугалась Ника, поняв, что вместе с красивым телом ей перепали и проблемы его хозяйки, и попыталась отвертеться. - А я-то тут причем?
- Вы - Фиселла, Мать Первого Дома Де Наль в Мензоберранзане. Вы владычица подчиняющаяся лишь Великой Жрице богини Ллос. Вы просто обязаны присутствовать на Совете Матерей, который не сможет состояться без вас! - с непреклонной решимостью вещал кроха.
- Я ничего здесь не знаю, что я могу решать на этом Совете? Кстати, где я вообще нахожусь? Как мне себя вести? Что говорить? Меня сразу расколют, едва я открою рот и обвинят, бог знает в чем. Что мне тогда делать? - Ника в отчаянии схватилась за голову.
- Может, я все-таки сплю, а? - с надеждой посмотрела она на кроху, и когда тот покачал головой, жалобно спросила: - Может мне сразу открыться этому родительскому совету или как там его...
- Не стоит делать этого, смертная. Тебя тут же отдадут в жертву Ллос, и ты никогда больше не увидишь своего дома. На совете Первых Домов Мензоберранзана тебе не придется ничего говорить, просто соглашайся со всем, что ты услышишь, - кроха говорил с такой уверенностью, что перепуганная, сбитая с толку Ника начала приобретать хоть какую-то почву под ногами.
- То есть я смогу просто молча отсидеться?
- Разумеется.
- Как тебя зовут, наперсточек?
- Мое имя Клопси, смертная, - кроха выпрямился, выпятив грудь. - Так называла меня моя владычица. Называй и ты так.
- Отлично, Клопси, - улыбнулась Ника. - Ты пойдешь со мной.
- Нет, нет... это невозможно, - перепугался кроха, растеряв всю свою самоуверенность. Его серое личико побелело. - Если меня обнаружат, то казнят. Пощадите бедного Клопси! – заломил он в мольбе ручки.
- Не бойся. Я тебя спрячу, и если ты не будешь трястись от страха, а посидишь тихонечко, тебя не обнаружат. И потом... я сама боюсь, а вдвоем это все-таки делать веселей.
Высокие двустворчатые двери бесшумно открылись, и в покои вошли две красивые женщины в темно-синих одеждах, похожих на монашеские балахоны. Но, когда они распахивались, под ними были видны бледно-голубые платья, облегающие изящные фигуры. Их затейливо заплетенные и перевитые волосы были убраны в замысловатые прически. Обе поклонились Нике и молча, принялись за дело.
Одна из них вынимала из сундука одежды и раскладывала на постели. Другая подвела Нику к туалетному столику, усадила и, взяв щетку, занялась ее прической. Ника терпеливо сносила долгую изнуряющую возню со своими волосами, которые расчесывали заплетали, переплетали, укладывали до тех пор, пока ее голову не украсила витиеватая башня, скрепленная серебряными шпильками и подпертая алмазной диадемой, рассыпающей сияющие сполохи при малейшем повороте головы. С некоторым сомнением, Ника осмотрела себя в зеркале: пусть она владычица какого-то там дома, но обязательно одевать на совет подобные украшения, в которых впору красоваться на балу или королевском приеме. С другой стороны, может, у них, в этом Мензор... словом может у них принято так являться на деловой прием.
Теперь подошло время второй служанки, и она подступила к Нике с роскошными до безобразия одеждами. Тело сковало жесткое от сплошной серебряной вышивки платье. Поверх него накинули темно-синий балахон вышитый, опять же серебром. Ника с любопытством оглядела свой "деловой костюм", неуклюже поворачиваясь в нем как будто в доспехах. А тем временем служанки с поклоном пригласили ее следовать за ними. Как только они повернулись к ней спиной, открывая тяжелые створки высоких дверей, Ника быстро наклонилась, подхватила Клопси и спрятала руку с ним в складках балахона.
И пока следовала за служанками длинными извилистым коридором, через анфилады арок, поддерживаемых едва подсвеченными колоннами, она сомневалась, будет ли от пыхтящего в ее кулаке и задыхающегося в складках жесткой парчи крохи какой-нибудь толк. В конце концов, не придумав ничего лучше, она сунула его за низкий вырез корсажа.
Прислужницы, открыв перед нею очередные высоченные двери, ввели ее в огромный зал. Отшлифованный до зеркального блеска черного мрамора пол отражал стены и непроницаемую тьму под бесконечно высоким потолком. Посреди зала тянулся длинный стол, по обе стороны которого, виднелся ряд резных спинок задвинутых стульев, возвышавшихся, словно строй айсбергов над поверхностью моря. Возле каждого из них стояли, тихо переговариваясь, мужчины и женщины в богатых убранствах. При появлении Ники они низко поклонились. Во главе стола высилось на возвышении кресло под балдахином с золотой бахромой. Именно к нему направились прислужницы за которыми следовала и Ника. Очевидно ей предстояло занять именно его. То, что она попала не на совет матерей, Ника сообразила по тому, что здесь находились мужчины, а длинный стол был уставлен сверкающей посудой.
Она расстроилась: есть под пристальными взглядами присутствующих - еще то удовольствие. А если окажется, что придется пользоваться еще кучей столовых приборов... Приподняв платье, как это делали дамы высшего света, которых Ника видела в кино, она поднялась на возвышение, откинув ногой шлейф своего плаща-балахона, и села на подушку кресла. Здорово это у нее получилось, и Ника немножечко приободрилась.
Одна из прислужниц начала нараспев читать что-то вроде молитвы, восхваляя великую Ллос и моля ее не отворачиваться от дочерей преданного ей Дома де Наль и покарать всех его врагов. В это время Ника разглядывала многочисленных домочадцев. Раз она мать этого дома, то, получается, что все сидящие здесь - ее дети? Ну, надо заметить, что для такой многодетной матери у нее шикарная фигура. Хотя некоторые ее "детки" были если не ее возраста, то много старше своей мамочки. Все женщины и мужчины были такими же темнокожими, как она, и всех отличала особая породистая красота. Белые волосы всех оттенков, от тусклой седины до белоснежных или платиновых, были уложены в затейливые прически.
У женщин они были не такие высокие, сложные и богато украшенные, как у Ники. Простой покрой женских платьев компенсировался богатой вышивкой или драгоценными украшениями, но и в их количестве они уступали Нике. Положение так сказать обязывает. Мужчины, сидевшие в дальнем конце стола, были одеты проще и строже. Их одеяния позволило Нике разделить их на две категории. Те, что носили короткие камзолы с глухими высокими воротниками, штаны, высокие сапоги из мягкой кожи и накинутый на плечи обязательный плащ-балахон, очевидно, принадлежали к военной касте.
Мужчины преклонного возраста в мантиях с широкими рукавами и глухим воротом, застегнутым застежками из серебра были, кажется, интеллектуалами. И все,без исключения имели длинные волосы, заплетенные в косу, либо собранные в высокий хвост. Впрочем, у некоторых они свободно падали на плечи. И никаких украшений. Насколько женщины были увешаны ими, настолько мужчины или явно чурались их, или им носить их, попросту, не полагалось.
- Моя владычица, - раздался голосок из-за корсажа, заставив Нику прервать наблюдения, очнуться и сообразить, что молитва уже окончена, а читавшая ее прислужница выжидающе смотрит на нее, как и все остальное общество, переминавшееся возле своих мест.
- Разрешите им садиться за стол, моя владычица, - подсказал Клопси.
- Как?
- Подайте знак рукой
Ника неуверенно подняла и опустила руку, как это делала училка английского в школе. Задвигались стулья. Все заняли свои места.
- Отпустите своих сестер, моя владычица, - прошептал Клопси.
- О ком ты говоришь?
- О тех, кто только что прислуживали вам.
- Мои сестры - прислуга? Родные?
- Единокровные. От одной матери.
- Благодарю вас, - ошарашенно улыбнувшись, произнесла Ника, обратившись к ним. - Вы можете занять свои места.
Что-то испуганно пискнул Клопси. Женщины, оказавшиеся ее сестрами, странно смотрели на нее. Та, что казалась помладше, перевела растерянный взгляд на старшую, та невозмутимо поклонилась и пошла к своему месту.
- Вы не должны с ними разговаривать. Достаточно было одного жеста, чтобы отослать их.
- Ну, ничего себе! Они же мои сестры.
- Так что же, - продолжал пискляво выговаривать ей Клопси. - Они призваны служить вам, Матери Дома де Наль, моя владычица.
- Слушай, а твоя владычица вообще с кем-нибудь здесь разговаривала?
- Для этого у нее был я.
Слуги начали разносить блюда. Перед Никой торжественно водрузили тарелку из тонкого хрусталя с золотистыми вкраплениями, на которой лежало нечто зеленое и кашеобразное.
- Я это есть, не буду. Спасибо, не хочу, - с гримасой отвращения прошептала она, когда слуга отошел, и обвела взглядом огромную полупустую залу.
От этой чужеродной, торжественно-мрачной величественности на нее накатила острая тоска. До того захотелось домой, подальше отсюда, что пришлось стиснуть зубы, чтобы не расплакаться. Как ее сюда занесло? За что над ней так зло подшутили? И ведь это даже не смешно. А может, это все-таки сон, и она вот-вот проснется? Но в том-то и дело, что все происходящее не было сном. И кого поблагодарить за это? Что б он всю жизнь жевал эту зеленую кашку! Заметив пустующее место за длинным столом, она искренне позавидовала отсутствующему. Верно, кто-то из ее "детишек" приболел.
- Эй, переговорник, - тихо позвала она Клопси. - Есть хочешь?
- Мне достаточно общения с моей владычицей, - последовал галантный ответ из-за корсажа.
