— Она… жива? — собственный голос показался тонким, отвратительно слабым.
— Хвала Троим — да.
Невис измученно распластал хвост по краю ложа, устроившись так, чтобы видеть и Алестара, и лежащую рядом двуногую. Та дышала тяжело, но ровно.
— Жива… — успокаивающе повторил Невис, отпивая из сосуда с тинкалой. — Все обошлось. Ох, ваше высочество, как же вы меня напугали!
— Я? — возмутился Алестар, уже готовясь высказаться, что в кои-то веки он как раз ни при чем.
— Именно, — кивнул Невис. — Благодарение богам, ваше высочество. Им и этой девушке. Вы помните, что вам снилось?
— Ничего хорошего, — чуть помедлив, хмуро отозвался Алестар.
Тело болело тупой нудной болью, как после дня тренировки на Арене, и даже кости ныли изнутри, не говоря о мышцах. Невис смотрел выжидающе, и Алестар вздохнул:
— Гадость какая-то. Будто я в Бездну падаю.
— Именно, ваше высочество, — тихо сказал Невис, кивая и тут же снова глядя на Алестара. — Дыхание Бездны — так это называется. Кажется, вас снова пытались убить.
— Что? Этот… сон?
— Вы ведь сами чувствуете, что это не просто сон, — Невис был очень серьезен, а тревога в его глазах подозрительно напоминала страх. — Дыхание Бездны оставляет невредимым тело, но вот душа… Она уходит в такие глубины, из которых не может выбраться сама. Благодарение Троим, что вы запечатлены, ваша связь стала якорем, который позволил выиграть время.
— То есть… — немеющими губами сказал Алестар, — это было на самом деле? Эта… тьма…
— Бездна, — шепотом сказал Невис. — Истинная и вечная. Помилуй нас Трое от гнева глубинных богов. Простите, ваше высочество, мне придется вас оставить. Ваш отец должен узнать обо всем сейчас же. Я вызову учеников, чтобы присмотреть за вами обоими.
Не слушая Алестара, дернувшегося вслед с расспросами, он стремительно выплыл из комнаты, куда через несколько минут проскользнули двое в повязках целителя, преданно и тревожно уставившись с двух сторон ложа на Алестара и слабо пошевелившуюся двуногую.
— Бред какой-то, — мрачно сказал Алестар вслух, опускаясь на постель. — Эй, ты как? Ладно, молчи, тебе же говорить нельзя.
Повернувшись, он вздрогнул, наткнувшись на внимательный взгляд черных глаз, будто недавно тянувшая в себя Бездна смотрела с осунувшегося лица двуногой двумя клочками мрака.
— Спи, — буркнул Алестар, отодвигаясь дальше на свой край постели. — Все равно до утра ничего не узнаем.
Двуногая закрыла глаза, то ли безмолвно соглашаясь, то ли просто обессилев. Алестар еще немного полежал, ожидая, что не уснет после такого, но незаметно для себя провалился в теплый и беспечный сон, полный ласковых волн и серебристой чешуи рыбьих стаек, за которыми он гонялся, как ребенок.
Утро ничего нового не принесло. Один из двух молоденьких целителей, всю ночь охранявших на диво спокойный сон Алестара, принес кувшин с тинкалой и несколько блюд. Второй в это время хлопотал над двуногой, вливая ей в рот какое-то зелье, а потом ставя возле ложа ширакку в горшочке. Двуногая покорно пила лекарство, дала поменять себе повязку, и только с шираккой вышла заминка, когда она поймала случайный взгляд Алестара и молча замотала головой, попытавшись сжаться в комок.
— Нужна ты мне, — раздраженно бросил Алестар, выплывая в комнату чистоты и уже там вспоминая, что ухаживать за двуногой отец как раз велел ему. Что, и ширакку выносить? Сквозь накатывающую злость вдруг вспомнилось: Невис сказал, что если бы не запечатление, Бездна могла бы поглотить самого Алестара. И она же, получается, едва не уволокла двуногую? Вместо… него? Еще не хватало быть обязанным этой… этой… Пытаясь подобрать нужное слово, Алестар хмуро подумал, что как ни назови черноглазую заразу, а долг перед ней растет. И если отец узнает, что его приказ насчет ухода нарушен… Да и не в приказе дело, пожалуй. За проступки надо отвечать, а долги платить — это он всегда знал твердо. Но сейчас за него расплачиваются другие, и это… унизительно, вот!
Вернувшись в комнату, он опустился на ложе, где один из учеников Невиса протирал двуногую шершавой губкой. Скрываясь от взглядов, она до пояса завернулась в принесенное вчера покрывало из выделанной кожи, но выше была одета лишь в нагрудную повязку. На исхудавшем теле с обтянутыми кожей ребрами темнело несколько пятен кровоподтеков, скулы за эти несколько дней осунулись, а с губ до сих пор не сошла опухоль от удара. Алестар заставил себя поднять взгляд, который так и тянуло вниз, где от ребер начиналась широкая плотная повязка, уходящая на бедра и между ними. Ну да, там тоже…
Алестар уставился на ворсистую поверхность ложа, понимая, что боится. Боится глянуть в глаза той, кого с таким удовольствием мучил. Как же это было сладко и пьяно — чувствовать свою власть, ломать непокорное тело и еще менее покорную душу. Да он ли это был? Гарната гарнатой, но…
— Оставьте нас, — сказал он, старательно отводя взгляд от двуногой, которая и сама не горела желанием встречаться с ним глазами.
— Ваше высочество… — заикнулся было тот из целителей, что постарше.
— Я сказал — оставьте, — подчеркнуто спокойно сказал Алестар. — Мне нужно поговорить с моей… избранной. Много времени это не займет, а в случае чего я вас позову. Можете побыть за дверью.
Двое, переглянувшись, молча выплыли из комнаты. Алестар глубоко вдохнул, повернувшись к двуногой, но так и не поднимая глаз. Как её там… Джиад?
— Отец хочет, чтобы я попросил прощения, — сказал Алестар, словно со стороны слыша свой тусклый голос.
— Обойдусь.
Голос двуногой — «Джиад» — с ожесточением напомнил себе он — был едва слышен, но ровен.
— Я тоже думаю, что смысла в этом нет. Все равно не простишь. Я понимаю — сам бы убил за такое. Что за первый раз, что… за все остальное.
Он помолчал немного, собираясь с духом. Почему-то говорить обычные, самые простые слова было тяжелее, чем ночью дышать за двоих: внутри что-то резало и ныло, в горле ворочался, не пуская слова наружу, тяжелый горький ком.
— Ты ведь… слышала про гарнату, да? — с усилием продолжил Алестар, выдавливая каждое слово. — Так вот, дело не в ней. Тогда… у скалы… я уж точно был в своем уме. И потом, здесь… Гарната вытаскивает злость наружу, усиливает, но… только, если она есть, эта злость. Я просто… сам виноват.
Слово вылетело наружу, обжигая губы, Алестар даже покосился на воду: не расплывается ли там кровавая муть. И продолжил, торопясь сказать, пока получается.
— Нам с тобой еще пару лун мучиться вместе. Если повезет. А то и дольше. И ты должна знать, что я не хотел — так. Я… не снимаю с себя вину. И прощения не прошу. Все, что было у скалы — было по моей воле. Можешь ненавидеть — твое право. А вот потом… Без гарнаты я бы такое не сотворил. И запечатлеть я тебя уж точно не хотел. Вот! А сейчас…
Он запнулся, слыша в ответ только вязкую глухую тишину, но снова заговорил:
— Я не знаю, что теперь делать. Отец хочет, чтоб я за тобой ухаживал, только… тебе это самой не в радость будет, я же понимаю. И еще это, ночное… Я у тебя в долгу, получается…
— Обойдусь, — еще тише повторил дву… Джиад, тоже не глядя на Алестара.
— Я знаю, — кивнул Алестар. — И не возьмешь ничего. И не попросишь. Просто… ты имеешь на это право. Если что-то понадобится или захочешь, только скажи. И… нам придется спать вместе. Наверное, придется… Я иначе просто не выдержу. Но ты не думай, я… не стану делать больно. Такого, как раньше, уже не будет, обещаю. Я бы тебя пальцем не тронул теперь, но…
— Я понимаю, — бесстрастно прозвучало снизу.
— Не надо умирать, — неожиданно вырвалось у Алестара. — Еще пара лун — и будешь дома. А смерть — это навсегда…
Судорожно вдохнув, он замолчал. Двуногая так же молча кивнула, потом отвернулась, легла, устраиваясь удобнее. Алестар опустился рядом, понимая, что ничего, в сущности, не изменилось. Эта… Джиад… его ненавидит и правильно делает, конечно. Могла бы — убила бы, наверное. Да и самому противно чувствовать себя бездушной гадиной. Там, у скалы, разложить двуногую казалось то ли веселее, то ли слаще, то ли просто поводом выплеснуть злость и боль — все равно на кого! А сейчас тошно. Непонятно почему — тошно! Он ведь по-прежнему терпеть не может всех двуногих, но до других ему и дела особого нет, а вот эта упрямая скотина…
В комнату тихо вплыл Невис. Надо было расспросить его о случившемся ночью, узнать, что сказал отец, но Алестар притворился спящим. Ни говорить, ни думать не хотелось, хотелось только уткнуться в подушку и лежать, ожидая, пока кто-нибудь обнимет, погладит по голове и спине, скажет, что все будет хорошо. Но он знал, что хорошо уже не будет.
До вечера их никто не побеспокоил. Алестар валялся на ложе, уставившись в потолок, иногда дремал, отсыпаясь за все ночи, когда метался на постели, думая и вспоминая. Два раза поел принесенной еды, которую сначала пробовал Невис, и снова дремал. Двуногая тоже спала, даже во сне отодвигаясь как можно дальше, почти на самый край постели. Невис умудрялся спаивать ей лекарства, не будя, прямо во сне, а может и спала та именно от лекарств.
Вечером Алестар все же окликнул Невиса, дождавшись, пока тот поменяет на двуногой очередную повязку. Окликнул, ни на что особо не надеясь, и услышал, что его величество знает о случившемся и заверяет его высочество, что все необходимое для безопасности и самого принца, и его избранной уже делается. Вот так, значит. Отец то ли не поверил Невису, рассказавшему про гарнату, то ли решил, что выяснит все без Алестара. Как будто не считает его больше сыном. Это было больно и несправедливо. Как будто он беспокоится только за себя! Если кому-то хочется убить или свести с ума наследного принца, этот кто-то уж точно не хочет добра и всему Акаланте.
Ночь прошла спокойно, и следующий день тоже. Двуногая… Джиад почти все время спала, просыпаясь разве что попить — ничем твердым её не кормили — да поменять повязку. Однажды Невис сменил и ту, что была между ног, случайно или намеренно положив тряпку на ложе рядом с Алестаром. На чистой белой повязке виднелись желтые следы зелья, а под ними кровавые пятна. Алестара передернуло. Внутри снова потянуло болезненно и гадко, он поспешно отвел взгляд, понимая, что исправить уже ничего не сможет.
Впрочем, еще через день двуногой стало явно лучше. Она тихо отвечала на вопросы Невиса, пила сама и даже съела что-то из обычной еды, но не вместе с Алестаром, а потом, будто не замечая, что рядом с ней на постели есть кто-то еще. Алестар валялся на кровати, перебирая принесенные из библиотеки таблички книг и изнывая от безделья, но твердо решив, что первым к отцу не поплывет. Ни за что! Все, что мог, он и так рассказал, а толку? Даже Ираталь не показывается, отговариваясь неотложнейшими делами, словно ему сюда дюжину дней на салту плыть — что это, если не издевательство?
На следующий день двуногая, которую Алестар упорно не мог заставить себя звать по имени, всплыла с постели. Морщась, проплыла по спальне, под беспокойным взглядом Невиса выплыла через дверь, которую ей открыл целитель, но уже через несколько минут вернулась. Видно, дальше комнаты чистоты не сунулась. Невис порхал вокруг, явно беспокоясь, потом не выдержал:
— Госпожа избранная, вам слишком рано!
— Ничего, — негромко отозвалась двуногая, потирая лицо ладонями. — Я и так залежалась, уважаемый целитель. Быстрее зарастет. При таких ранах застой крови вреден.
— Это верно, — растерянно согласился Невис, как-то по-новому глядя на неё. — Но мы справляемся с этим, растирая тело. Госпожа изучала медицину?
— Немного. В храме, где я росла, учат лечить раны и самые простые болезни. Не всегда же рядом есть лекарь.
— Очень правильно! — с чувством подтвердил Невис. — Как много жизней можно было бы спасти, умей каждый хотя бы сделать перевязку или запустить остановившееся сердце.
Алестар, которого двуногая все эти дни старательно не замечала, навострил уши. Она росла в храме? Жрица, что ли? Не ответит… К счастью, Невиса тоже заинтересовало сказанное.
— А в каком храме росла госпожа?
— В арубском храме Малкависа, повелителя гроз и битв, — помолчав, ответила двуногая. — Там воспитывают детей, лишившихся родителей или оставленных ими. Тех, конечно, кто пригоден стать именно воином. Остальных передают в другие храмы.
— Печально, но мудро, — вздохнул Невис. — И все же вам не стоит слишком усердствовать, лучше отлежаться.
— Господин Невис, — усмехнулась двуногая, — я обязательно отлежусь, когда устану. Или если почувствую, что перестаралась. Но пока что нельзя ли мне выходить наружу? То есть выплывать. Тошно уже от этой комнаты.
Она сказала «от комнаты», но Алестар будто услышал невысказанное, но такое явное. Тошно ей, конечно, от того, что рядом безвылазно торчит Алестар. Можно подумать, ему самому в радость!
— Я себе не враг, — мягко добавила двуногая. — Буду очень осторожна, обещаю. А если вы беспокоитесь, что я попробую повторить… — она чуть запнулась, — то даже не думайте. Могу поклясться. Ну, или охрану ко мне приставьте.
— Да помогут мне Трое, госпожа избранная, если с вами что-то случится, — вздохнул Невис. — Вы ведь понимаете, что я отвечаю жизнью за жизнь его высочества, а она зависит от вас? Можете гулять во внутреннем дворике, но только в сопровождении. И не потому, что я вам не верю, а…
— Для моей безопасности, — легко согласилась двуногая, опять опускаясь на постель. — Думаете, я против? У вас даже на принцев охотятся, так что я от охраны тем более не откажусь.
— Во внутреннем дворике, — сдаваясь, повторил целитель. — И если я увижу, что прогулки вам во вред, вы немедленно прекратите.
Алестар закинул руки за голову, вытягиваясь на ложе и чуть ли не силой заставляя себя промолчать. Значит, этой гулять можно, а он здесь, как в тюрьме? Нет уж! Что там говорил отец о помощи? Окна кабинета как раз выходят во внутренний дворик — двуногая зараза хотя бы будет под его, Алестара, присмотром!
* * *
Притихнув и старательно делая вид, что Джиад вовсе нет рядом, рыжий стал почти терпим. Да, его по-прежнему хотелось не просто убить, а сначала медленно и с удовольствием размазать в кровь и мясо красивое наглое лицо, и то, что временами он украдкой таращился на Джиад, всякий раз отводя взгляд, как воровливый мальчишка, только укрепляло в этом желании. Зато руки больше не тянул. По молчаливому уговору огромное ложе оказалось поделено пополам незримой чертой, за которую оба старались не сунуться даже ненароком.
Теперь, когда прошло лихорадочное забытье, Джиад и сама не понимала, как решилась убить себя. Словно кто-то управлял ей тогда, то с головой окуная в боль и тоску, то позволяя хлебнуть воздуха лишь настолько, чтоб преисполниться еще большего отчаяния. Но лежа с закрытыми глазами и пытаясь отделить боль от себя, как учили в храме, она невольно слышала все, о чем говорилось рядом. Оказывается, рыжий действительно был под дурманом, что сам отрицал изо всех сил. Подумав, Джиад решила, что вряд ли принц врёт. То есть баловаться местной дурью он мог, но слишком уж паршиво все складывается вокруг этого балбеса. Кому-то очень хочется его не просто убить, а еще заставить помучиться.
Теперь же у нее появилась надежда дожить до освобождения. Пара лун? Ладно, она потерпит. У нее долг перед храмом, ей надо вернуться и выяснить правду о Торвальде. А еще очень уж обидно умереть, не выполняя службу, а лишь потому, что избалованный гаденыш решил, будто имеет право распоряжаться ее жизнью. Не стоит он ее смерти!
— Хвала Троим — да.
Невис измученно распластал хвост по краю ложа, устроившись так, чтобы видеть и Алестара, и лежащую рядом двуногую. Та дышала тяжело, но ровно.
— Жива… — успокаивающе повторил Невис, отпивая из сосуда с тинкалой. — Все обошлось. Ох, ваше высочество, как же вы меня напугали!
— Я? — возмутился Алестар, уже готовясь высказаться, что в кои-то веки он как раз ни при чем.
— Именно, — кивнул Невис. — Благодарение богам, ваше высочество. Им и этой девушке. Вы помните, что вам снилось?
— Ничего хорошего, — чуть помедлив, хмуро отозвался Алестар.
Тело болело тупой нудной болью, как после дня тренировки на Арене, и даже кости ныли изнутри, не говоря о мышцах. Невис смотрел выжидающе, и Алестар вздохнул:
— Гадость какая-то. Будто я в Бездну падаю.
— Именно, ваше высочество, — тихо сказал Невис, кивая и тут же снова глядя на Алестара. — Дыхание Бездны — так это называется. Кажется, вас снова пытались убить.
— Что? Этот… сон?
— Вы ведь сами чувствуете, что это не просто сон, — Невис был очень серьезен, а тревога в его глазах подозрительно напоминала страх. — Дыхание Бездны оставляет невредимым тело, но вот душа… Она уходит в такие глубины, из которых не может выбраться сама. Благодарение Троим, что вы запечатлены, ваша связь стала якорем, который позволил выиграть время.
— То есть… — немеющими губами сказал Алестар, — это было на самом деле? Эта… тьма…
— Бездна, — шепотом сказал Невис. — Истинная и вечная. Помилуй нас Трое от гнева глубинных богов. Простите, ваше высочество, мне придется вас оставить. Ваш отец должен узнать обо всем сейчас же. Я вызову учеников, чтобы присмотреть за вами обоими.
Не слушая Алестара, дернувшегося вслед с расспросами, он стремительно выплыл из комнаты, куда через несколько минут проскользнули двое в повязках целителя, преданно и тревожно уставившись с двух сторон ложа на Алестара и слабо пошевелившуюся двуногую.
— Бред какой-то, — мрачно сказал Алестар вслух, опускаясь на постель. — Эй, ты как? Ладно, молчи, тебе же говорить нельзя.
Повернувшись, он вздрогнул, наткнувшись на внимательный взгляд черных глаз, будто недавно тянувшая в себя Бездна смотрела с осунувшегося лица двуногой двумя клочками мрака.
— Спи, — буркнул Алестар, отодвигаясь дальше на свой край постели. — Все равно до утра ничего не узнаем.
Двуногая закрыла глаза, то ли безмолвно соглашаясь, то ли просто обессилев. Алестар еще немного полежал, ожидая, что не уснет после такого, но незаметно для себя провалился в теплый и беспечный сон, полный ласковых волн и серебристой чешуи рыбьих стаек, за которыми он гонялся, как ребенок.
Утро ничего нового не принесло. Один из двух молоденьких целителей, всю ночь охранявших на диво спокойный сон Алестара, принес кувшин с тинкалой и несколько блюд. Второй в это время хлопотал над двуногой, вливая ей в рот какое-то зелье, а потом ставя возле ложа ширакку в горшочке. Двуногая покорно пила лекарство, дала поменять себе повязку, и только с шираккой вышла заминка, когда она поймала случайный взгляд Алестара и молча замотала головой, попытавшись сжаться в комок.
— Нужна ты мне, — раздраженно бросил Алестар, выплывая в комнату чистоты и уже там вспоминая, что ухаживать за двуногой отец как раз велел ему. Что, и ширакку выносить? Сквозь накатывающую злость вдруг вспомнилось: Невис сказал, что если бы не запечатление, Бездна могла бы поглотить самого Алестара. И она же, получается, едва не уволокла двуногую? Вместо… него? Еще не хватало быть обязанным этой… этой… Пытаясь подобрать нужное слово, Алестар хмуро подумал, что как ни назови черноглазую заразу, а долг перед ней растет. И если отец узнает, что его приказ насчет ухода нарушен… Да и не в приказе дело, пожалуй. За проступки надо отвечать, а долги платить — это он всегда знал твердо. Но сейчас за него расплачиваются другие, и это… унизительно, вот!
Вернувшись в комнату, он опустился на ложе, где один из учеников Невиса протирал двуногую шершавой губкой. Скрываясь от взглядов, она до пояса завернулась в принесенное вчера покрывало из выделанной кожи, но выше была одета лишь в нагрудную повязку. На исхудавшем теле с обтянутыми кожей ребрами темнело несколько пятен кровоподтеков, скулы за эти несколько дней осунулись, а с губ до сих пор не сошла опухоль от удара. Алестар заставил себя поднять взгляд, который так и тянуло вниз, где от ребер начиналась широкая плотная повязка, уходящая на бедра и между ними. Ну да, там тоже…
Алестар уставился на ворсистую поверхность ложа, понимая, что боится. Боится глянуть в глаза той, кого с таким удовольствием мучил. Как же это было сладко и пьяно — чувствовать свою власть, ломать непокорное тело и еще менее покорную душу. Да он ли это был? Гарната гарнатой, но…
— Оставьте нас, — сказал он, старательно отводя взгляд от двуногой, которая и сама не горела желанием встречаться с ним глазами.
— Ваше высочество… — заикнулся было тот из целителей, что постарше.
— Я сказал — оставьте, — подчеркнуто спокойно сказал Алестар. — Мне нужно поговорить с моей… избранной. Много времени это не займет, а в случае чего я вас позову. Можете побыть за дверью.
Двое, переглянувшись, молча выплыли из комнаты. Алестар глубоко вдохнул, повернувшись к двуногой, но так и не поднимая глаз. Как её там… Джиад?
— Отец хочет, чтобы я попросил прощения, — сказал Алестар, словно со стороны слыша свой тусклый голос.
— Обойдусь.
Голос двуногой — «Джиад» — с ожесточением напомнил себе он — был едва слышен, но ровен.
— Я тоже думаю, что смысла в этом нет. Все равно не простишь. Я понимаю — сам бы убил за такое. Что за первый раз, что… за все остальное.
Он помолчал немного, собираясь с духом. Почему-то говорить обычные, самые простые слова было тяжелее, чем ночью дышать за двоих: внутри что-то резало и ныло, в горле ворочался, не пуская слова наружу, тяжелый горький ком.
— Ты ведь… слышала про гарнату, да? — с усилием продолжил Алестар, выдавливая каждое слово. — Так вот, дело не в ней. Тогда… у скалы… я уж точно был в своем уме. И потом, здесь… Гарната вытаскивает злость наружу, усиливает, но… только, если она есть, эта злость. Я просто… сам виноват.
Слово вылетело наружу, обжигая губы, Алестар даже покосился на воду: не расплывается ли там кровавая муть. И продолжил, торопясь сказать, пока получается.
— Нам с тобой еще пару лун мучиться вместе. Если повезет. А то и дольше. И ты должна знать, что я не хотел — так. Я… не снимаю с себя вину. И прощения не прошу. Все, что было у скалы — было по моей воле. Можешь ненавидеть — твое право. А вот потом… Без гарнаты я бы такое не сотворил. И запечатлеть я тебя уж точно не хотел. Вот! А сейчас…
Он запнулся, слыша в ответ только вязкую глухую тишину, но снова заговорил:
— Я не знаю, что теперь делать. Отец хочет, чтоб я за тобой ухаживал, только… тебе это самой не в радость будет, я же понимаю. И еще это, ночное… Я у тебя в долгу, получается…
— Обойдусь, — еще тише повторил дву… Джиад, тоже не глядя на Алестара.
— Я знаю, — кивнул Алестар. — И не возьмешь ничего. И не попросишь. Просто… ты имеешь на это право. Если что-то понадобится или захочешь, только скажи. И… нам придется спать вместе. Наверное, придется… Я иначе просто не выдержу. Но ты не думай, я… не стану делать больно. Такого, как раньше, уже не будет, обещаю. Я бы тебя пальцем не тронул теперь, но…
— Я понимаю, — бесстрастно прозвучало снизу.
— Не надо умирать, — неожиданно вырвалось у Алестара. — Еще пара лун — и будешь дома. А смерть — это навсегда…
Судорожно вдохнув, он замолчал. Двуногая так же молча кивнула, потом отвернулась, легла, устраиваясь удобнее. Алестар опустился рядом, понимая, что ничего, в сущности, не изменилось. Эта… Джиад… его ненавидит и правильно делает, конечно. Могла бы — убила бы, наверное. Да и самому противно чувствовать себя бездушной гадиной. Там, у скалы, разложить двуногую казалось то ли веселее, то ли слаще, то ли просто поводом выплеснуть злость и боль — все равно на кого! А сейчас тошно. Непонятно почему — тошно! Он ведь по-прежнему терпеть не может всех двуногих, но до других ему и дела особого нет, а вот эта упрямая скотина…
В комнату тихо вплыл Невис. Надо было расспросить его о случившемся ночью, узнать, что сказал отец, но Алестар притворился спящим. Ни говорить, ни думать не хотелось, хотелось только уткнуться в подушку и лежать, ожидая, пока кто-нибудь обнимет, погладит по голове и спине, скажет, что все будет хорошо. Но он знал, что хорошо уже не будет.
До вечера их никто не побеспокоил. Алестар валялся на ложе, уставившись в потолок, иногда дремал, отсыпаясь за все ночи, когда метался на постели, думая и вспоминая. Два раза поел принесенной еды, которую сначала пробовал Невис, и снова дремал. Двуногая тоже спала, даже во сне отодвигаясь как можно дальше, почти на самый край постели. Невис умудрялся спаивать ей лекарства, не будя, прямо во сне, а может и спала та именно от лекарств.
Вечером Алестар все же окликнул Невиса, дождавшись, пока тот поменяет на двуногой очередную повязку. Окликнул, ни на что особо не надеясь, и услышал, что его величество знает о случившемся и заверяет его высочество, что все необходимое для безопасности и самого принца, и его избранной уже делается. Вот так, значит. Отец то ли не поверил Невису, рассказавшему про гарнату, то ли решил, что выяснит все без Алестара. Как будто не считает его больше сыном. Это было больно и несправедливо. Как будто он беспокоится только за себя! Если кому-то хочется убить или свести с ума наследного принца, этот кто-то уж точно не хочет добра и всему Акаланте.
Ночь прошла спокойно, и следующий день тоже. Двуногая… Джиад почти все время спала, просыпаясь разве что попить — ничем твердым её не кормили — да поменять повязку. Однажды Невис сменил и ту, что была между ног, случайно или намеренно положив тряпку на ложе рядом с Алестаром. На чистой белой повязке виднелись желтые следы зелья, а под ними кровавые пятна. Алестара передернуло. Внутри снова потянуло болезненно и гадко, он поспешно отвел взгляд, понимая, что исправить уже ничего не сможет.
Впрочем, еще через день двуногой стало явно лучше. Она тихо отвечала на вопросы Невиса, пила сама и даже съела что-то из обычной еды, но не вместе с Алестаром, а потом, будто не замечая, что рядом с ней на постели есть кто-то еще. Алестар валялся на кровати, перебирая принесенные из библиотеки таблички книг и изнывая от безделья, но твердо решив, что первым к отцу не поплывет. Ни за что! Все, что мог, он и так рассказал, а толку? Даже Ираталь не показывается, отговариваясь неотложнейшими делами, словно ему сюда дюжину дней на салту плыть — что это, если не издевательство?
На следующий день двуногая, которую Алестар упорно не мог заставить себя звать по имени, всплыла с постели. Морщась, проплыла по спальне, под беспокойным взглядом Невиса выплыла через дверь, которую ей открыл целитель, но уже через несколько минут вернулась. Видно, дальше комнаты чистоты не сунулась. Невис порхал вокруг, явно беспокоясь, потом не выдержал:
— Госпожа избранная, вам слишком рано!
— Ничего, — негромко отозвалась двуногая, потирая лицо ладонями. — Я и так залежалась, уважаемый целитель. Быстрее зарастет. При таких ранах застой крови вреден.
— Это верно, — растерянно согласился Невис, как-то по-новому глядя на неё. — Но мы справляемся с этим, растирая тело. Госпожа изучала медицину?
— Немного. В храме, где я росла, учат лечить раны и самые простые болезни. Не всегда же рядом есть лекарь.
— Очень правильно! — с чувством подтвердил Невис. — Как много жизней можно было бы спасти, умей каждый хотя бы сделать перевязку или запустить остановившееся сердце.
Алестар, которого двуногая все эти дни старательно не замечала, навострил уши. Она росла в храме? Жрица, что ли? Не ответит… К счастью, Невиса тоже заинтересовало сказанное.
— А в каком храме росла госпожа?
— В арубском храме Малкависа, повелителя гроз и битв, — помолчав, ответила двуногая. — Там воспитывают детей, лишившихся родителей или оставленных ими. Тех, конечно, кто пригоден стать именно воином. Остальных передают в другие храмы.
— Печально, но мудро, — вздохнул Невис. — И все же вам не стоит слишком усердствовать, лучше отлежаться.
— Господин Невис, — усмехнулась двуногая, — я обязательно отлежусь, когда устану. Или если почувствую, что перестаралась. Но пока что нельзя ли мне выходить наружу? То есть выплывать. Тошно уже от этой комнаты.
Она сказала «от комнаты», но Алестар будто услышал невысказанное, но такое явное. Тошно ей, конечно, от того, что рядом безвылазно торчит Алестар. Можно подумать, ему самому в радость!
— Я себе не враг, — мягко добавила двуногая. — Буду очень осторожна, обещаю. А если вы беспокоитесь, что я попробую повторить… — она чуть запнулась, — то даже не думайте. Могу поклясться. Ну, или охрану ко мне приставьте.
— Да помогут мне Трое, госпожа избранная, если с вами что-то случится, — вздохнул Невис. — Вы ведь понимаете, что я отвечаю жизнью за жизнь его высочества, а она зависит от вас? Можете гулять во внутреннем дворике, но только в сопровождении. И не потому, что я вам не верю, а…
— Для моей безопасности, — легко согласилась двуногая, опять опускаясь на постель. — Думаете, я против? У вас даже на принцев охотятся, так что я от охраны тем более не откажусь.
— Во внутреннем дворике, — сдаваясь, повторил целитель. — И если я увижу, что прогулки вам во вред, вы немедленно прекратите.
Алестар закинул руки за голову, вытягиваясь на ложе и чуть ли не силой заставляя себя промолчать. Значит, этой гулять можно, а он здесь, как в тюрьме? Нет уж! Что там говорил отец о помощи? Окна кабинета как раз выходят во внутренний дворик — двуногая зараза хотя бы будет под его, Алестара, присмотром!
* * *
Притихнув и старательно делая вид, что Джиад вовсе нет рядом, рыжий стал почти терпим. Да, его по-прежнему хотелось не просто убить, а сначала медленно и с удовольствием размазать в кровь и мясо красивое наглое лицо, и то, что временами он украдкой таращился на Джиад, всякий раз отводя взгляд, как воровливый мальчишка, только укрепляло в этом желании. Зато руки больше не тянул. По молчаливому уговору огромное ложе оказалось поделено пополам незримой чертой, за которую оба старались не сунуться даже ненароком.
Теперь, когда прошло лихорадочное забытье, Джиад и сама не понимала, как решилась убить себя. Словно кто-то управлял ей тогда, то с головой окуная в боль и тоску, то позволяя хлебнуть воздуха лишь настолько, чтоб преисполниться еще большего отчаяния. Но лежа с закрытыми глазами и пытаясь отделить боль от себя, как учили в храме, она невольно слышала все, о чем говорилось рядом. Оказывается, рыжий действительно был под дурманом, что сам отрицал изо всех сил. Подумав, Джиад решила, что вряд ли принц врёт. То есть баловаться местной дурью он мог, но слишком уж паршиво все складывается вокруг этого балбеса. Кому-то очень хочется его не просто убить, а еще заставить помучиться.
Теперь же у нее появилась надежда дожить до освобождения. Пара лун? Ладно, она потерпит. У нее долг перед храмом, ей надо вернуться и выяснить правду о Торвальде. А еще очень уж обидно умереть, не выполняя службу, а лишь потому, что избалованный гаденыш решил, будто имеет право распоряжаться ее жизнью. Не стоит он ее смерти!
