Вот невезение!..»
Далее почерк становился всё более корявым, разбирать слова было всё труднее, как будто Смиту действительно приходилось писать в неудобном положении.
«…Я пополз прочь от них, обходным путём приближаясь к порталу: всего сто метров – и я в безопасности!
Примерно через полминуты, когда я удалился от скалы футов на сто пятьдесят, сзади донеслось:
– Чисто. Он ушёл.
Я с облегчением выдохнул. Но через секунду напарник солдата, уже было отпустившего меня, ответил своему товарищу:
– Нет. Видишь, трава примята? Он направился туда.
– Ничего; теперь не убежит…
Они идут следом за мной! Надо спасаться!
Я пополз быстрее.
– Вот он! – крикнул кто-то метрах в двадцати сзади от меня.
Чёрт, я обнаружен!!!
Ну, теперь терять, кроме жизни, нечего. Я приподнялся и, пригнувшись, рванулся вперёд, преодолевая оставшиеся до телепорта метры…
– Стой, стреляю!!! – крикнули сзади, и тут же прогремела короткая очередь…»
Последние записи я разбирал чуть ли не на интуитивном уровне: очевидно, американцу тогда нужным образом двигать рукой было ну очень трудно.
«…Я упал; правую часть спины пронзила невыносимая боль, я закричал. Преследователи быстро догоняли меня. Я вспомнил, что мне надо спасать свою жизнь, точнее, то, что от неё осталось; откатился в сторону и пополз из последних сил.
Двадцать метров…
– Ищи его! Он где-то здесь!..
Пятнадцать.
– Посмотри вон там!..
Десять… Ползти было больно; я прокусил себе губу, чтобы не отвлекаться.
– Да где же он?
Пять метров…
Я был уже в спасительных зарослях, где военные не могли меня найти. Еле-еле добрался до портала, залез, скрючившись, на пластину, нажал кнопку с нулём и потянул рычаг на себя…
На автопилоте дополз до хижины, где и пишу всё это в предсмертной агонии, распластавшись на полу. Очень больно… мне очень плохо…
Я дрожащей рукой вынул из кармана провода, ногтями вырыл небольшую ямку и положил их туда… Закопал…
Взгромоздился на стул… Тетрадь – на стол…
Я умираю…»
Последнюю фразу я понял лишь по общему контексту: непонятно даже было, сколько вообще букв Смит использовал в заключительном предложении.
Ну вот, я и дочитал записки мертвеца. А ведь с тех пор, как я нашёл его дневник, прошло дней шестьдесят… я сам уже сбился со счёта. Видимо, мозг начал сдавать под напором происходящих событий, которые, безусловно, являются важнейшей частью моей не очень долгой жизни.
Когда-то (не помню – когда именно) в моей голове родилась мысль – уничтожить тетрадь после того, как дочитаю её до конца., чтобы избавиться от доказательств того, что я на самом деле путешествовал по всем этим мирам. Теперь я точно знал, что подобного никогда не сделаю: то, что я пережил, забыть будет невозможно; такое стирается из памяти разве что старчески маразмом, да и то – не стопроцентно.
А вот идея с радио казалась мне всё более и более осуществимой. Допустим, у меня получится нарубить германия и кремния, сохранив при этом, в отличие от американца, свою жизнь; тогда я вернусь на остров, наделаю транзисторов и фотоэлементов, а выкопав провода, смогу один из них пустить на обмотку для катушки… Но из чего сделать для неё сердечник, конденсатор для колебательного контура? Разве что пистолет, предварительно разрядив, расплавить; да и это вряд ли получится… А мембрана для микрофона? А модулятор? А антенна? О-о-ох…
Как бы там ни было, я должен отправиться на тот недружелюбный остров и сделать то, что не удалось Смиту, – добыть необходимые материалы и вырваться из этого ужасного места.
Взяв меч и пистолет М208, в котором, как и две недели назад - точнее сказать не могу, - было всего два патрона, я с решительным видом направился к порталу.
Уж я-то, наверное, смогу за себя постоять. Хотя… всякое может случится. Но я надеялся, что ничего серьёзного не произойдёт.
Так же, как и Смит, я понял, что перенёсся в другую реальность, лишь по тому, как в мгновение ока опустел дисплей и изменилась маркировка портала.
Вокруг стояла почти идеальная тишина, прям как там, откуда я только что исчез. Ничто не предвещало опасности… по крайней мере, сейчас. Наличие здесь какой-то военной базы, солдаты которой, очевидно, и застрелили Смита, угадывалось лишь по мрачной, тяжёлой ауре, нависшей над этим местом. На острове в мире «ноль» я ничего такого не чувствовал; но здесь…
Я быстро сориентировался и пошёл на юг, к океану. Пока я продирался сквозь заросли, моё «шестое чувство», хорошо натренированное за последние два месяца, напряжённо молчало, видимо, считая здешнюю сиюминутную опасность гипотетической.
На меня действительно никто не напал; наверное, этот участок острова патрулировался военными не очень активно; и, может быть, они даже ничего не знали про портал… Если всё обстоит так, как мне кажется, то Смит здесь вполне мог сойти за вражеского шпиона (если я правильно представляю себе психологию военных), подлежащего короткому допросу и скорому расстрелу.
Не-ет, себе я такой участи не желаю. А значит, действовать мне придётся предельно осторожно, чтобы солдаты вообще меня не заметили: по-тихому набрать материалов, а если получится, то ещё и кусок провода отрезать, - и свалить, пока местные «добровольческие» силы обнаружили не меня, а в лучшем случае разве что плоды моей утилитарной деятельности.
С такими мыслями я крадучись, словно ниндзя, пошёл по заросшему травой берегу острова к странной скале, до которой и в самом деле было от силы метров тридцать.
Огляделся: вроде бы никого. Занёс меч и начал рубить, стараясь производить как можно меньше шума. Получалось не очень хорошо: если германий был хрупким веществом и откалывался с тихим хрустом без особых усилий с моей стороны, то кремний был поистине металлической твёрдости, и на нём мой меч оставлял лишь неглубокие аккуратные бороздки. Причём делал это довольно громко.
Прошло минуты три. Я стал счастливым обладателем примерно пятисот граммов германия (этого должно хватить) – и крохотного кусочка кремния, случайно отколовшегося от скалы при одном особенно сильном ударе клинка. В процессе добычи средний шумовой уровень составлял около шестидесяти или семидесяти децибел, что на общем фоне было, мягко говоря, несколько громковато.
Долго оставаться привидением для местного контингента я не мог. Надо было возвращаться, пока меня не застукали за моей «противоправной деятельностью». Германия, если что, я нарубил достаточно; а за кремнием можно и позже прийти…
Внезапно чувство опасности заставило меня замереть с поднятым для очередного удара мечом, а затем медленно опустить его. Кто-то позади меня произнёс на правильном английском языке с незнакомым мне акцентом:
– Well, guy, stand still. Hands up. And give your weapon up, please.
Я послушно выбросил меч в траву и медленно поднял руки. Спросил - всё-таки за последние несколько недель у меня было много практики в этом языке:
– Могу я повернуться к вам лицом?
– Можешь. Руки держи поднятыми.
Я с подчёркнутой неторопливостью повернулся на сто восемьдесят градусов, получив возможность повнимательнее рассмотреть то, что со мной так неожиданно приключилось.
Их было трое: один стоял прямо передо мной - ну, метрах в трёх; ещё двое – чуть сзади по бокам от первого; все держали в руках нацеленные на меня автоматы. Все они были в камуфляжной форме; у центрального на рукавах находилось по три бледно-жёлтых шеврона, двое других не имели знаков различия. Сержанту, если я правильно определил его звание по нашивкам, на вид было под тридцать пять, и выглядел он довольно массивным индивидом; двоим худощавым рядовым было лет по двадцать пять, и отличались они друг от друга лишь тем, что один из них был блондином, а другой – брюнетом.
– У-у, парень, выглядишь ты, мягко говоря, странно.
Это сержант говорил; видимо, ему одному было позволено вести разговор с пленником, в роли которого я невольно оказался.
– А вам что, не нравится? – спросил я и тут же пожалел об этом: пуля воткнулась в скалу позади меня, пролетев в нескольких сантиметрах от моего левого уха и выбив при попадании щепотку кремниевых крошек.
– Ты у меня поговори ещё, – сказал сержант, недвусмысленно нацеливая дуло своего автомата мне в грудь. – Болтаешь ты действительно как-то странно… Вот скажи, что мне мешает прямо здесь пристрелить тебя, будто алькайского шпиона, которым ты, вероятнее всего, и являешься?..
– Чего? Вы о чём сейчас? – непроизвольно вырвалось у меня, прежде чем мозг обработал информацию и мышление выдало речевым центрам список допустимых реплик.
– Не понимаешь, значит?.. – Сержант недоверчиво посмотрел на меня – и вдруг снова выстрелил; на этот раз пуля чуть не задела мою левую подмышку. – Пройдёшь с нами… ведь тебе дорога твоя никчёмная жизнь, я прав?
– Если подумать, то любая жизнь может показаться никчёмной, – ответил я; наверное, моё подсознание решило для себя: помирать – так с музыкой, – вот и выделывалось в обход сознания, которое вообще-то должно было следить за тем, что я говорю и делаю.
– Заткнись! Это был риторический вопрос! – закричал сержант; всё-таки я вывел его из себя. – Обыскать его! – Солдаты обшарили меня и отобрали германий, про который сержант презрительно спросил: «Кокаин, что ли? Грязноватый какой-то…», а также М208, о чём я сильно сожалел.
– Руки за голову – и за мной! – приказал мне сержант. – А вы чего встали? – обратился он к рядовым. – Один к нему за спину, другой – вперёд, и пошли!
Я благоразумно сделал, как мне велели, и меня повели по лесу в глубь острова, где, несомненно, и располагалась военная база, на которую мне так не хотелось попасть.
Шагать по незнакомой местности в компании троих военных, да ещё и с руками, сцепленными на затылке, – это, я вам скажу, удовольствие ниже среднего. Положение усугублялось тем, что, во-первых, я был в чужом и откровенно недружелюбном по отношению ко мне мире, а во-вторых, не имел абсолютно никакой возможности повлиять на ситуацию, и это меня, мягко говоря, раздражало. Но по сценарию, который сейчас, безусловно, разыгрывался, я должен был оставить своё недовольство при себе. И я так и делал – шёл без всякого сопротивления, понимая, что меня в любой момент могут убить.
База оказалась группой невысоких, правильной квадратной формы строений за периметром, обтянутым колючей проволокой под напряжением; по металлу иногда пробегали голубые искры, и я подумал, что это электричество.
Мы вышли к посту охраны. Это была деревянная будка, встроенная прямо в забор с проволокой; очевидно, здесь древесина служила изолятором. В передней стене будки находилась дверь, в которой была узкая горизонтальная щель. Я подумал, что в неё нужно вставлять какой-то пропуск или ключ-карту.
Так и оказалось. Сержант подошёл к двери (а тот рядовой, что топал впереди меня, переместился на его место – сбоку от меня – и ткнул меня в бок стволом автомата) и вставил что-то в щель. Отрапортовал:
– Патрульный отряд номер семь, докладывает сержант Хаббл. В лесу на территории острова пойман неизвестный, предположительно – алькайский шпион, и отконвоирован к периметру базы. Сообщников обнаружено не было. Прошу разрешения на доступ подконвойного на базу в качестве пленного.
– Доступ разрешён, – ответили из будки, и дверь открылась.
Сержант забрал свой пропуск, и мы такой живописной компанией прошли внутрь.
В будке была темнота, нарушаемая свечением экранов компьютеров, на которые выводились изображения с камер – кстати, довольно низкого качества. Открылась дверь на противоположной стороне контрольно-пропускного пункта, и мы вступили на базу. Я бы предпочёл сделать это в одиночестве, и желательно, чтобы об этом, кроме меня, никто не знал. Но обстоятельства, к сожалению, не выбирают.
Меня провели к ближайшему здания защитного тёмно-зелёного цвета. Пока мы шли, на меня обратило внимание около ста процентов шатавшихся неподалёку военнослужащих, а именно – около пятидесяти человек. И у всех во взглядах сквозило удивление вперемешку с неприязнью, что заставляло меня чувствовать себя неуютно и понимать, что у меня очень большие проблемы.
– Ждите здесь, – сказал сержант и вошёл в строение, оставив меня с двумя охранниками топтаться на пороге. Мне было неудобно стоять с руками за головой, но я молчал, не желая привлекать к себе ненужное внимание.
Ствол автомата одного из солдат ткнулся мне в спину чуть сильнее, и я невольно обернулся.
– Ты в самом деле алькайский шпион? – шёпотом спросил рядовой-брюнет. Кажется, ему было интересно.
– Объясни, что это значит, и я подумаю над этим, – так же тихо ответил я.
– В смысле? – не понял солдат.
– Я не знаю, что там у вас за Алькайя, или что там у вас за идеологический противник; я вообще не отсюда, – честно сказал я.
– Это как? – У рядового, казалось, ум начал заходить за разум.
– Я потом как-нибудь расскажу, если получится, – пообещал я, и в этот момент из здания вышли сержант и двое офицеров; их значимый ранг я понял по их выправке, возрасту и знакам различия: широкому синему шеврону на каждом рукаве и жёлтым полоскам на погонах; у первого она была одна, другой же имел три.
Сами офицеры своим видом производили впечатление. Тот из них, у которого была одна полоска (не поймите меня превратно), был высоким шатеном лет сорока с тонким длинным шрамом вдоль правой щеки; маленькие чёрные глазки буравили меня таким недобрым взглядом, что я даже поёжился; мне бы не хотелось, чтобы на предстоящем допросе - а в том, что он будет, я не сомневался - большинство вопросов задавал именно этот тип. Второму – с тремя полосками (опять же попрошу – без ассоциаций) – было под полтинник, рост его вряд ли превышал метр шестьдесят пять, а его кепка цвета хаки явно прикрывала внушительных размеров лысину; от него веяло многолетним опытом и умением видеть людей насквозь: если его коллега смотрел на меня, то он – через меня. И, по-моему, он сомневался в том, что я какой-то там шпион. Но это могли быть только мои догадки.
– Внутрь, – сказал офицер с одной полоской (мне почему-то показалось, что он майор), и я под раздувшимся просто до неприличия конвоем был препровождён в здание.
Мы пошли по коридору; майор вдруг вытянул руку в сторону и распахнул дверь, мимо которой мы в тот момент проходили; нам ничего не оставалось, кроме как последовать этому приглашению.
В комнату вошли оба офицера, затем туда втолкнули меня; сержант отправился куда-то по своим делам, а оба рядовых встали в коридоре по бокам от двери, – чтобы и охранять, и в то же время пытаться подслушать очень важный разговор начальства со шпионом.
В помещении, которое и в самом деле сильно смахивало на комнату для допросов, находились лишь стол и два стула по разным сторонам от него. Офицер с тремя полосками (так, если его дружок – майор, то сам он, наверное, полковник) сел на один из них, опередив майора; тот только скрипнул зубами, усадил меня на другой стул, завёл мне руки за спину и надел наручники. Затем достал ещё одну пару «браслетов» и пристегнул мою левую голень к ножке стола, а сам встал сзади от полковника.
Допрос начался.
– Имя? – спросил полковник, испытующе глядя мне в глаза – без ненависти, но с неподдельным интересом.
– Дэн Смит, – ответил я, переведя на английский свои настоящие имя и фамилию, последняя, кстати, совпала с фамилией американца; этим я хотел выразить - в основном для себя: его имени они явно не знали, - то, что я стал преемником Смита в исследовании миров.
Далее почерк становился всё более корявым, разбирать слова было всё труднее, как будто Смиту действительно приходилось писать в неудобном положении.
«…Я пополз прочь от них, обходным путём приближаясь к порталу: всего сто метров – и я в безопасности!
Примерно через полминуты, когда я удалился от скалы футов на сто пятьдесят, сзади донеслось:
– Чисто. Он ушёл.
Я с облегчением выдохнул. Но через секунду напарник солдата, уже было отпустившего меня, ответил своему товарищу:
– Нет. Видишь, трава примята? Он направился туда.
– Ничего; теперь не убежит…
Они идут следом за мной! Надо спасаться!
Я пополз быстрее.
– Вот он! – крикнул кто-то метрах в двадцати сзади от меня.
Чёрт, я обнаружен!!!
Ну, теперь терять, кроме жизни, нечего. Я приподнялся и, пригнувшись, рванулся вперёд, преодолевая оставшиеся до телепорта метры…
– Стой, стреляю!!! – крикнули сзади, и тут же прогремела короткая очередь…»
Последние записи я разбирал чуть ли не на интуитивном уровне: очевидно, американцу тогда нужным образом двигать рукой было ну очень трудно.
«…Я упал; правую часть спины пронзила невыносимая боль, я закричал. Преследователи быстро догоняли меня. Я вспомнил, что мне надо спасать свою жизнь, точнее, то, что от неё осталось; откатился в сторону и пополз из последних сил.
Двадцать метров…
– Ищи его! Он где-то здесь!..
Пятнадцать.
– Посмотри вон там!..
Десять… Ползти было больно; я прокусил себе губу, чтобы не отвлекаться.
– Да где же он?
Пять метров…
Я был уже в спасительных зарослях, где военные не могли меня найти. Еле-еле добрался до портала, залез, скрючившись, на пластину, нажал кнопку с нулём и потянул рычаг на себя…
На автопилоте дополз до хижины, где и пишу всё это в предсмертной агонии, распластавшись на полу. Очень больно… мне очень плохо…
Я дрожащей рукой вынул из кармана провода, ногтями вырыл небольшую ямку и положил их туда… Закопал…
Взгромоздился на стул… Тетрадь – на стол…
Я умираю…»
Последнюю фразу я понял лишь по общему контексту: непонятно даже было, сколько вообще букв Смит использовал в заключительном предложении.
Ну вот, я и дочитал записки мертвеца. А ведь с тех пор, как я нашёл его дневник, прошло дней шестьдесят… я сам уже сбился со счёта. Видимо, мозг начал сдавать под напором происходящих событий, которые, безусловно, являются важнейшей частью моей не очень долгой жизни.
Когда-то (не помню – когда именно) в моей голове родилась мысль – уничтожить тетрадь после того, как дочитаю её до конца., чтобы избавиться от доказательств того, что я на самом деле путешествовал по всем этим мирам. Теперь я точно знал, что подобного никогда не сделаю: то, что я пережил, забыть будет невозможно; такое стирается из памяти разве что старчески маразмом, да и то – не стопроцентно.
А вот идея с радио казалась мне всё более и более осуществимой. Допустим, у меня получится нарубить германия и кремния, сохранив при этом, в отличие от американца, свою жизнь; тогда я вернусь на остров, наделаю транзисторов и фотоэлементов, а выкопав провода, смогу один из них пустить на обмотку для катушки… Но из чего сделать для неё сердечник, конденсатор для колебательного контура? Разве что пистолет, предварительно разрядив, расплавить; да и это вряд ли получится… А мембрана для микрофона? А модулятор? А антенна? О-о-ох…
Как бы там ни было, я должен отправиться на тот недружелюбный остров и сделать то, что не удалось Смиту, – добыть необходимые материалы и вырваться из этого ужасного места.
Взяв меч и пистолет М208, в котором, как и две недели назад - точнее сказать не могу, - было всего два патрона, я с решительным видом направился к порталу.
Уж я-то, наверное, смогу за себя постоять. Хотя… всякое может случится. Но я надеялся, что ничего серьёзного не произойдёт.
Так же, как и Смит, я понял, что перенёсся в другую реальность, лишь по тому, как в мгновение ока опустел дисплей и изменилась маркировка портала.
Вокруг стояла почти идеальная тишина, прям как там, откуда я только что исчез. Ничто не предвещало опасности… по крайней мере, сейчас. Наличие здесь какой-то военной базы, солдаты которой, очевидно, и застрелили Смита, угадывалось лишь по мрачной, тяжёлой ауре, нависшей над этим местом. На острове в мире «ноль» я ничего такого не чувствовал; но здесь…
Я быстро сориентировался и пошёл на юг, к океану. Пока я продирался сквозь заросли, моё «шестое чувство», хорошо натренированное за последние два месяца, напряжённо молчало, видимо, считая здешнюю сиюминутную опасность гипотетической.
На меня действительно никто не напал; наверное, этот участок острова патрулировался военными не очень активно; и, может быть, они даже ничего не знали про портал… Если всё обстоит так, как мне кажется, то Смит здесь вполне мог сойти за вражеского шпиона (если я правильно представляю себе психологию военных), подлежащего короткому допросу и скорому расстрелу.
Не-ет, себе я такой участи не желаю. А значит, действовать мне придётся предельно осторожно, чтобы солдаты вообще меня не заметили: по-тихому набрать материалов, а если получится, то ещё и кусок провода отрезать, - и свалить, пока местные «добровольческие» силы обнаружили не меня, а в лучшем случае разве что плоды моей утилитарной деятельности.
С такими мыслями я крадучись, словно ниндзя, пошёл по заросшему травой берегу острова к странной скале, до которой и в самом деле было от силы метров тридцать.
Огляделся: вроде бы никого. Занёс меч и начал рубить, стараясь производить как можно меньше шума. Получалось не очень хорошо: если германий был хрупким веществом и откалывался с тихим хрустом без особых усилий с моей стороны, то кремний был поистине металлической твёрдости, и на нём мой меч оставлял лишь неглубокие аккуратные бороздки. Причём делал это довольно громко.
Прошло минуты три. Я стал счастливым обладателем примерно пятисот граммов германия (этого должно хватить) – и крохотного кусочка кремния, случайно отколовшегося от скалы при одном особенно сильном ударе клинка. В процессе добычи средний шумовой уровень составлял около шестидесяти или семидесяти децибел, что на общем фоне было, мягко говоря, несколько громковато.
Долго оставаться привидением для местного контингента я не мог. Надо было возвращаться, пока меня не застукали за моей «противоправной деятельностью». Германия, если что, я нарубил достаточно; а за кремнием можно и позже прийти…
Внезапно чувство опасности заставило меня замереть с поднятым для очередного удара мечом, а затем медленно опустить его. Кто-то позади меня произнёс на правильном английском языке с незнакомым мне акцентом:
– Well, guy, stand still. Hands up. And give your weapon up, please.
Я послушно выбросил меч в траву и медленно поднял руки. Спросил - всё-таки за последние несколько недель у меня было много практики в этом языке:
– Могу я повернуться к вам лицом?
– Можешь. Руки держи поднятыми.
Я с подчёркнутой неторопливостью повернулся на сто восемьдесят градусов, получив возможность повнимательнее рассмотреть то, что со мной так неожиданно приключилось.
Их было трое: один стоял прямо передо мной - ну, метрах в трёх; ещё двое – чуть сзади по бокам от первого; все держали в руках нацеленные на меня автоматы. Все они были в камуфляжной форме; у центрального на рукавах находилось по три бледно-жёлтых шеврона, двое других не имели знаков различия. Сержанту, если я правильно определил его звание по нашивкам, на вид было под тридцать пять, и выглядел он довольно массивным индивидом; двоим худощавым рядовым было лет по двадцать пять, и отличались они друг от друга лишь тем, что один из них был блондином, а другой – брюнетом.
– У-у, парень, выглядишь ты, мягко говоря, странно.
Это сержант говорил; видимо, ему одному было позволено вести разговор с пленником, в роли которого я невольно оказался.
– А вам что, не нравится? – спросил я и тут же пожалел об этом: пуля воткнулась в скалу позади меня, пролетев в нескольких сантиметрах от моего левого уха и выбив при попадании щепотку кремниевых крошек.
– Ты у меня поговори ещё, – сказал сержант, недвусмысленно нацеливая дуло своего автомата мне в грудь. – Болтаешь ты действительно как-то странно… Вот скажи, что мне мешает прямо здесь пристрелить тебя, будто алькайского шпиона, которым ты, вероятнее всего, и являешься?..
– Чего? Вы о чём сейчас? – непроизвольно вырвалось у меня, прежде чем мозг обработал информацию и мышление выдало речевым центрам список допустимых реплик.
– Не понимаешь, значит?.. – Сержант недоверчиво посмотрел на меня – и вдруг снова выстрелил; на этот раз пуля чуть не задела мою левую подмышку. – Пройдёшь с нами… ведь тебе дорога твоя никчёмная жизнь, я прав?
– Если подумать, то любая жизнь может показаться никчёмной, – ответил я; наверное, моё подсознание решило для себя: помирать – так с музыкой, – вот и выделывалось в обход сознания, которое вообще-то должно было следить за тем, что я говорю и делаю.
– Заткнись! Это был риторический вопрос! – закричал сержант; всё-таки я вывел его из себя. – Обыскать его! – Солдаты обшарили меня и отобрали германий, про который сержант презрительно спросил: «Кокаин, что ли? Грязноватый какой-то…», а также М208, о чём я сильно сожалел.
– Руки за голову – и за мной! – приказал мне сержант. – А вы чего встали? – обратился он к рядовым. – Один к нему за спину, другой – вперёд, и пошли!
Я благоразумно сделал, как мне велели, и меня повели по лесу в глубь острова, где, несомненно, и располагалась военная база, на которую мне так не хотелось попасть.
Шагать по незнакомой местности в компании троих военных, да ещё и с руками, сцепленными на затылке, – это, я вам скажу, удовольствие ниже среднего. Положение усугублялось тем, что, во-первых, я был в чужом и откровенно недружелюбном по отношению ко мне мире, а во-вторых, не имел абсолютно никакой возможности повлиять на ситуацию, и это меня, мягко говоря, раздражало. Но по сценарию, который сейчас, безусловно, разыгрывался, я должен был оставить своё недовольство при себе. И я так и делал – шёл без всякого сопротивления, понимая, что меня в любой момент могут убить.
База оказалась группой невысоких, правильной квадратной формы строений за периметром, обтянутым колючей проволокой под напряжением; по металлу иногда пробегали голубые искры, и я подумал, что это электричество.
Мы вышли к посту охраны. Это была деревянная будка, встроенная прямо в забор с проволокой; очевидно, здесь древесина служила изолятором. В передней стене будки находилась дверь, в которой была узкая горизонтальная щель. Я подумал, что в неё нужно вставлять какой-то пропуск или ключ-карту.
Так и оказалось. Сержант подошёл к двери (а тот рядовой, что топал впереди меня, переместился на его место – сбоку от меня – и ткнул меня в бок стволом автомата) и вставил что-то в щель. Отрапортовал:
– Патрульный отряд номер семь, докладывает сержант Хаббл. В лесу на территории острова пойман неизвестный, предположительно – алькайский шпион, и отконвоирован к периметру базы. Сообщников обнаружено не было. Прошу разрешения на доступ подконвойного на базу в качестве пленного.
– Доступ разрешён, – ответили из будки, и дверь открылась.
Сержант забрал свой пропуск, и мы такой живописной компанией прошли внутрь.
В будке была темнота, нарушаемая свечением экранов компьютеров, на которые выводились изображения с камер – кстати, довольно низкого качества. Открылась дверь на противоположной стороне контрольно-пропускного пункта, и мы вступили на базу. Я бы предпочёл сделать это в одиночестве, и желательно, чтобы об этом, кроме меня, никто не знал. Но обстоятельства, к сожалению, не выбирают.
Меня провели к ближайшему здания защитного тёмно-зелёного цвета. Пока мы шли, на меня обратило внимание около ста процентов шатавшихся неподалёку военнослужащих, а именно – около пятидесяти человек. И у всех во взглядах сквозило удивление вперемешку с неприязнью, что заставляло меня чувствовать себя неуютно и понимать, что у меня очень большие проблемы.
– Ждите здесь, – сказал сержант и вошёл в строение, оставив меня с двумя охранниками топтаться на пороге. Мне было неудобно стоять с руками за головой, но я молчал, не желая привлекать к себе ненужное внимание.
Ствол автомата одного из солдат ткнулся мне в спину чуть сильнее, и я невольно обернулся.
– Ты в самом деле алькайский шпион? – шёпотом спросил рядовой-брюнет. Кажется, ему было интересно.
– Объясни, что это значит, и я подумаю над этим, – так же тихо ответил я.
– В смысле? – не понял солдат.
– Я не знаю, что там у вас за Алькайя, или что там у вас за идеологический противник; я вообще не отсюда, – честно сказал я.
– Это как? – У рядового, казалось, ум начал заходить за разум.
– Я потом как-нибудь расскажу, если получится, – пообещал я, и в этот момент из здания вышли сержант и двое офицеров; их значимый ранг я понял по их выправке, возрасту и знакам различия: широкому синему шеврону на каждом рукаве и жёлтым полоскам на погонах; у первого она была одна, другой же имел три.
Сами офицеры своим видом производили впечатление. Тот из них, у которого была одна полоска (не поймите меня превратно), был высоким шатеном лет сорока с тонким длинным шрамом вдоль правой щеки; маленькие чёрные глазки буравили меня таким недобрым взглядом, что я даже поёжился; мне бы не хотелось, чтобы на предстоящем допросе - а в том, что он будет, я не сомневался - большинство вопросов задавал именно этот тип. Второму – с тремя полосками (опять же попрошу – без ассоциаций) – было под полтинник, рост его вряд ли превышал метр шестьдесят пять, а его кепка цвета хаки явно прикрывала внушительных размеров лысину; от него веяло многолетним опытом и умением видеть людей насквозь: если его коллега смотрел на меня, то он – через меня. И, по-моему, он сомневался в том, что я какой-то там шпион. Но это могли быть только мои догадки.
– Внутрь, – сказал офицер с одной полоской (мне почему-то показалось, что он майор), и я под раздувшимся просто до неприличия конвоем был препровождён в здание.
Мы пошли по коридору; майор вдруг вытянул руку в сторону и распахнул дверь, мимо которой мы в тот момент проходили; нам ничего не оставалось, кроме как последовать этому приглашению.
В комнату вошли оба офицера, затем туда втолкнули меня; сержант отправился куда-то по своим делам, а оба рядовых встали в коридоре по бокам от двери, – чтобы и охранять, и в то же время пытаться подслушать очень важный разговор начальства со шпионом.
В помещении, которое и в самом деле сильно смахивало на комнату для допросов, находились лишь стол и два стула по разным сторонам от него. Офицер с тремя полосками (так, если его дружок – майор, то сам он, наверное, полковник) сел на один из них, опередив майора; тот только скрипнул зубами, усадил меня на другой стул, завёл мне руки за спину и надел наручники. Затем достал ещё одну пару «браслетов» и пристегнул мою левую голень к ножке стола, а сам встал сзади от полковника.
Допрос начался.
– Имя? – спросил полковник, испытующе глядя мне в глаза – без ненависти, но с неподдельным интересом.
– Дэн Смит, – ответил я, переведя на английский свои настоящие имя и фамилию, последняя, кстати, совпала с фамилией американца; этим я хотел выразить - в основном для себя: его имени они явно не знали, - то, что я стал преемником Смита в исследовании миров.
