август 1938 года, центральная Европа
Все созданное подвержено закону разрушения.
Гаутама Будда
Мисс Виктория Дерби никак не могла привыкнуть к переменчивости времени. Это была одна из ее странностей. Еще мисс Дерби за последние сорок лет не поменялась ни чуточки. А еще она - то есть я - говорила о себе как правило в третьем лице. У мадам Писташ на все находился ответ. Теперь она мертва, и мисс Дерби - то есть я - одинокая и потерянная едет на похороны. В багаже пара костюмов, шляпка с фазаньим пером и объемистый двухтомный труд Огюстена Кальме*. На коленях лежит «Убийство в Восточном Экспрессе», открытое посредине. За окнами - Румыния. Писташ была против этой поездки на восток. По ее мнению от этого могут быть одни только неприятности. Еще незадолго до своей смерти (еще этой зимой) она предсказала войну и встречу, которая перевернет всю жизнь мисс Дерби. Да. Одна такая уже была.
- Мадмуазель желает еще чаю?
Да. Два кусочка сахара и без молока. Мадмуазель сидит в вагоне-ресторане, глядя в окно. Мадмуазель одолевают мысли.
Когда кто-то умирает, приходят воспоминания. События без малого сорокалетней давности. Нет, не события даже - обстоятельства. Место действия, мелкие детали. Тесный, сумрачный салон в самом сердце Парижа; комната с плотными лиловыми шторами; запах благовоний. Мадам Писташ - очень высокая, особенно по сравнению с наглой девчонкой, требующей взять ее в ученицы. кофе. Мадам Пистаг всегда варила необычайно крепкий кофе. Виктория же предпочитала чай…
Поезд остановился. За окном в сумерках была маленькая, ничем не примечательная станция. На такой Восточный Экспресс останавливаться не должен. Не успеешь об этом подумать, а поезд уже тронулся и едет вперед. Самое время опустить глаза в книгу и продолжить чтение.
«Разумеется, не можем же мы поощрять кровную месть или пырять друг друга кинжалами, как корсиканцы, или мафия…»*
- Ваш чай, мадмуазель. Ваш чай, мсье.
Поднимая глаза, точно знать, кого увидишь перед собой - ощущение не из приятных. Бузил улыбается и салютует чашкой.
- Здравствуй, Бэзил.
- У тебя на щеке чернила. И крошки, вот здесь.
Он протянул руку и отряхнул мой подбородок. Тут главное - не дергаться. Мучить, дразнить - его любимое занятие. Впрочем, к чести его, он не склоняет ни к каким грехам, кроме гнева. Похоть - не наш с ним вариант. Гордыня… опустим. Ну а чревоугодие… что ж, меньшее из зол. Что там еще осталось?
- Если ты не будешь чуточку дружелюбнее, не отложишь книгу и не выпьешь со мной чаю, я скажу, кто убийца.
Приходится закрыть книгу и откинуться на спинку кресла.
- Что ты здесь делаешь, Бэзил?
- Путешествую. Навещал своего доброго друга, а теперь думаю прогуляться в Италию и погреться на солнышке. Как тебе идея с Италией, мой бойцовый воробей?
Если объявился Бузил - жди беды. Он бродит по жизни со скучающим видом, но это лишь видимость, маска. У него всегда есть цель. Случалось, что Бэзил приносил пользу. он лет тридцать назад забрал у одного гадкого старика записи, дальнейшее исследование которых грозило катастрофой. Записи и пять (вопреки всему пять, а не четыре) древних каноп*. В память об этом остался шрам на плече. Куда после делись Бузил и канопы - неизвестно. Ах, да, еще он выручил в самом начале века мисс Дерби - то есть меня - в одном жутком доме в Эссоне. Впрочем, тогда его целью была некая книга, на которую не позволено было даже одним глазом взглянуть.
- Кто-то на этом поезде? Или в Венгрии?
- Говорю же, я навещал друга, мой бойцовый воробей, - в голосе усталость, почти наверняка наигранная.
Самое благоразумное - молча пить чай. Может быть гроза минует.
- Ты едешь первым классом?
Я всегда еду первым классом, как настоящая леди, которой вопреки всему являюсь. Он - всегда без билета. К чему, если не стоит особого труда убедить что ты… да хоть король Георг.
- Конечно же одна в купе, - мурлычет Бэзил.
Конечно. Комфорт превыше всего. А спутников нет, и наверное никогда не будет.
- К чему ты клонишь?
Об этом, конечно, не сложно догадаться. Но хочется услышать, как у него хватит наглости предложить одинокой женщине…
- Все купе заняты. И мне хотелось бы почитать в тишине, - он размахивает отпечатанной на машинке объемистой рукописью. - Взгляни, это любопытно.
На титульном листе: «Пять горшочков», автор - Алекс Боргеза. Пьеса. Среди действующих лиц Бэзил (вампир), Виктория Дерби (медиум, чопорная молодая леди), Лорд Патрик Уэтли (пожилой алхимик) и ка древнего египетского жреца. Гадость и чушь.
- На Юниверсал Пикчерз отказались снимать, - сетует Бэзил. Синие глаза лукаво блестят.
- Я не удивлена.
Время обеда. В ресторан стекаются пассажиры первого класса, заранее заказавшие столики. Синие глаза блестят еще ярче. Конечно, он кого-то высматривает. От этого просыпается вдруг подозрительность.
В первом классе кроме мисс Дерби - то есть меня - едет одиннадцать пассажиров. Почти как в романе.
Супружеская пара из Бухареста едет к сыну, учащемуся в Париже. Это раз и два..
Нервный профессор, тоже из Бухареста. Судя по всему - бежит. Это три.
Четыре и пять: вдова с дочерью. англичанки, забравшие тело отца и мужа, скончавшегося в Стамбуле. Печальное зрелище.
Шесть, это бизнесмен, наверное, всю жизнь курсирующий между востоком и западом. Шестой - его секретарь.
Семь и восемь: молодая пара, устроившая себе медовый месяц. Я бы на их месте выбрала Симплон*.
Девять: красивая молодая актриса, заявляющаяся на завтраки и обеды в меховом манто и бриллиантах, цена которых составляет мое содержание за десять лет. Постоянно рассказывает, что должна была сниматься в Кинг-Конге вместо Фэй Рэй*, но все расстроили козни недоброжелателей, хотя сам Селзник* был от нее без ума. С ней номер десять: агент; и номер одиннадцать: нервный, заискивающий любовник.
С вампиром нас теперь тринадцать. И на каждого из попутчиков я отныне буду смотреть с подозрением.
- Знаешь, - замечает Бэзил, - это у пифагорейцев число тринадцать - несчастливое. Рассмотрим с точки зрения христианства: это ведь Христос и двенадцать апостолов.
- Что желаете на обед? - официант услужлив, аж зубы сводит.
- Рыбу. Салат. Консоме. Пирог с вишнями и немного горячего шоколада на десерт. И подайте шабли. Лучший, что у вас найдется. А для моей спутницы запеченное с грибами мясо, паштет, пирог с травами и кусок самого вкусного торта из меню.
Официант исчезает.
- Судя по твоему виду, последний раз ты ела в Стамбуле, - взгляд скользит, подмечая мельчайшие детали. - Впрочем, ты всегда была маленькой и щуплой. Постой, ты в трауре?
- Мадам Писташ скончалась.
- Мадам Писташ? А-а! та шарлатанка!
- Она была моей наставницей!
Бэзил снисходительно улыбается.
- Хорошо, та шарлатанка, что была твоей наставницей. Мои соболезнования.
Чертовски неубедительно.
- А что же мой бойцовый воробей делал в этих краях.
- Искала.
Нет нужды объяснять - что.
- И как успехи?
Тут можно только пожать плечами. Официант приносит еду. Бузил берет бокал и смотрит на меня. Выжидательно. Под этим взглядом я беру приборы. В самом деле, когда я последний раз ела? В Бухаресте, в Стамбуле? Все путешествие - бесконечная череда тостов с маслом и тонким ломтиком ветчины.
- Еда, надо сказать, единственное удовольствие, которое мы можем разделить с людьми, - задумчиво говорит Бэзил. Он ест. Из книг можно сделать вывод, что вампиры всеядны, но лишь кровь поддерживает в них подлинную искру жизни. Все прочее - полумеры. Бэзил медленно ест, пьет шабли и разглагольствуется. - Любовь? Вздор. Плотская сторона любви… Скажем так, не с нашим кровяным давлением. Интеллектуальное общение? На третьей сотне лет склоняешься к мысли, что тебя окружают одни идиомы. Остается только еда.
Он облизывается с самым зловещим видом. Как всегда речь полна непристойностей и намеков на его… наклонности. Это давно уже не шокирует. Еще лет через десять я буду и вовсе пожимать плечами - ну, вампир. И когда душа моя зачерствеет, Бэзил наконец-то напьется моей крови. Это явно произойдет раньше, чем я изловчусь проткнуть его колом.
- Ах, есть еще искусство, мой бойцовый воробей. Что ты думаешь об искусстве?
В этом Бэзил консервативен. Даже слишком. Его любимый актер, скажем, Гаррик, и он давно уже мертв. Это довольно-таки скучно.
- Кстати, нас уже не тринадцать, а пятнадцать. Можешь расслабиться.
В вагон-ресторан в самом деле вошли еще двое: кажется, отец и дочь, или, может, супруги со слишком большой разницей в возрасте. Они присели за соседний столик и заговорили вполголоса по-французски, и я некоторым образом потеряла к ним интерес. Не люблю французов, за исключением мадам Писташ. Есть во мне этакая доля дрянного снобизма. Если она не изжилась за сорок лет, то куда теперь денется?
Мы едем к венгерской границе, к ночи. И ночи подобного рода почти мучительны. За окном ничем не нарушаемая темнота. Поезд далеко от населенных мест, покачивается, словно на волнах. Книга дочитана. Бузил не спит. Он никогда не спит. В тот единственный час, когда он мертвым лежит в своем гробу, он, естественно, не показывается на глаза. Прячет тот час, как зеницу ока. Время перевалило за полночь. Бэзил сидит и читает какой-то журнал, и, словно бы, полностью этим поглощен. Заснуть невозможно. То и дело - короткий взгляд синих глаз поверх журнала. Викторианское воспитание не позволяет мисс Дерби - то есть мне - уснуть, когда в комнате находится мужчина. Не раз, и не два Бэзил называл меня занудой.
Поезд едет в ночь. Остается только достать из сумки вязание. Это, конечно же, вызывает однозначный сарказм Бэзила.
- Ты похожа на старую деву.
Я она и есть. Очень старая дева.
- Что ты вяжешь?
- Шарф. Я больше ничего не умею.
- О! а я умею рисовать пушистого кролика, и больше ничего! - Бэзил посмеивается. У него неприятно острые зубы.
- Ты слышал?
Крик. Истошный женский крик. За ним еще один.
- Что? - Бэзил всегда делает вид, что ничего не произошло. Он провоцирует. Заставляет признать существование чего-то жуткого, опасного и сверхъестественного. Вынуждает настаивать на услышанном.
Я слишком занята - считаю петли. Мимо купе кто-то пробегает. Сначала в одну сторону, затем - в другую. Барабанят в дверь.
- Мадмуазель Дерби! Мадмуазель Дерби!
Бэзил, не дожидаясь позволения, открывает дверь. В полутемном коридоре стоит проводник с фонарем. Присутствие в купе мужчины не удивляет его, что довольно-таки оскорбительно.
- Мадмуазель Дерби, вы не слышали или не видели что-нибудь подозрительное?
Восхитительно обтекаемая формулировка!
- Мне показалось, кто-то кричал. Что-то случилось?
- Все в порядке, мадмуазель.
Верить ему не получается. Проводник неуклюже врет.
- Прошу прощения за беспокойство, мадмуазель.
- Началось.
Этот взгляд узнаваем: ищейка, готовая ринуться по следу. Конечно же, он не просто так взошел на этот поезд. Кого он ищет? Что началось? Вырвать у него признание - невозможно. Глупо, конечно же, ловить его за холодную руку и спрашивать:
- Что происходит?
Бэзил не снисходит до объяснений. Но в этот раз он вдруг протягивает лист бумаги, на котором чернейшими чернилами небрежным почерком написано только: «Восточный Экспресс. От Стамбула. 15 августа. 1 класс».
- Я хотел бы знать больше, мой бойцовый воробей. Но есть силы, которым я должен подчиняться.
- И эти силы посылают записку, пахнущую, - для этого даже не нужно было подносить бумажку к носу, - шоколадом?
- Он любит шоколад. И имбирные пряники, - усмехается Бэзил. - Пойдешь со мной взглянуть, что творится в вагоне?
Я накидываю кофту и забираю из сумки пистолет с серебряными пулями. На всякий случай. Годы научают тому, насколько затеи Бэзила небезопасны для окружающих. Иногда хочется пустить себе пулю в лоб.
В коридоре сумрачно и тихо. Следом за криком наступила эта жуткая тишина, заставляющая предполагать худшее. А еще я чувствую легкий запах крови. Конечно, Бэзил почуял его куда раньше. Судя по выражению лица, ему почти дурно.
- Мужчина. Скорее всего, наш молодожен. У тебя не сыщется немного нюхательной соли?
Отродясь в обмороки не падала, а посему не ношу с собой подобные глупости. Однако же, я вернулась в купе за флаконом кёльнской воды. На всякий случай. Бэзил к моему возвращению уже успел заспорить с проводником. Странно, обычно он не опускается до препирательства… Двери захлопали, в коридор стали выглядывать другие пассажиры.
- Что за шум?
- Все в порядке, мсье Лазарус, все в порядке, - залебезил проводник.
Немолодой француз - именно он вошел сегодня в вагон-ресторан последним - облокотился о дверь своего купе и мрачно посмотрел на проводника. Из-за его спины выглянула девушка.
- Иди спать. Я выкурю трубку, - француз прошел мимо меня, едва не задев плечом. Коридор постепенно опустел.
- Пойти спать. Похоже, верное решение, - Бэзил вытащил у меня из кармана пистолет и флакон кёльнской воды. Понюхал. Лицу вернулись те немногие краски, которые свойственны вампирам. - Отдыхай, мой бойцовый воробей. Я прогуляюсь до багажного вагона.
Вампиры не рассыпаются в прах при лучах солнца, это все выдумка Мурнау. В лучах солнца они греются. В вагоне ресторане начала собираться, как это принято говорить «компания». Киноактриса на завтрак не появилась, зато ее менеджер пришел и тот час же учинил скандал. Поразительно, как некоторые люди любят повздорить еще не выпив чашки чая.
- Почему мы стоим?!
Да, мне тоже хотелось бы это знать. Но зачем же так кричать?
- Мистер Уильям Хант мертв, - спокойно сказал Бэзил, помешивая ложечкой кофе. - Поэтому мы и ждем, когда прибудет полиция. Мы в глухом месте, так что ждать можно долго.
- Полиция? Этот Хант убит?!
- Она бы прибыла в любом случае, таков протокол. Но, да, убит, - поразительно легко ответил Бэзил. - И теперь у нас на поезде два трупа и убийца. Беднягу Ханта зарезали. Потерял очень много крови.
Последнее произносится, конечно, не без удовольствия. Остается только смотреть по сторонам, выискивая убийцу. Каждый раз, когда объявляется Бэзил, даже самых здравомыслящих людей охватывает паранойя. Что уж тут говорить о мисс Дерби. То есть обо мне. А мисс Дерби (то есть я) никогда здравомыслием похвастаться не могла.
Ярко светит солнце. Десять утра. Жизнь в Париже в компании мадам Писташ развращает: привыкаешь поздно ложиться и так же поздно вставать. На завтрак подали томаты и омлет, и надо хоть что-то съесть.
В вагоне-ресторане появляется эта актриса… как же ее? То ли Кларк, то ли Уилсон. Но зовут ее точно - Вайолет. Она американка, судя по страшному акценту. И она возмущена тем, что поезд стоит. Опаздывает на съемки. Милочка, я опаздываю на похороны. Но я же молчу.
- Она вполне могла бы убить человека, - безразличным тоном говорит Бэзил. Его слова всегда пугают. - Впрочем, такие дамочки, как Эльжбета Батори, предпочитают ванны из крови девственниц. Отравить жизнь какой-нибудь старлетке - несомненно. Убить крепкого мужчину - едва ли. Очень жаль, но вычеркиваем.
Бэзил любит порассуждать обо всякой мерзости вслух. Теперь это уже ничуть не трогает меня и даже не портит аппетит. Он относительно незаметно подкладывает на мою тарелке бекон, яйца и кусочки лимонного пирога. В его чашке кофе из-за непрерывного движения ложки маленька буря.
- Кого ты ищешь? Очередного заигравшегося с тьмой дурака? Еще одного кровавого вампира?
Все созданное подвержено закону разрушения.
Гаутама Будда
Мисс Виктория Дерби никак не могла привыкнуть к переменчивости времени. Это была одна из ее странностей. Еще мисс Дерби за последние сорок лет не поменялась ни чуточки. А еще она - то есть я - говорила о себе как правило в третьем лице. У мадам Писташ на все находился ответ. Теперь она мертва, и мисс Дерби - то есть я - одинокая и потерянная едет на похороны. В багаже пара костюмов, шляпка с фазаньим пером и объемистый двухтомный труд Огюстена Кальме*. На коленях лежит «Убийство в Восточном Экспрессе», открытое посредине. За окнами - Румыния. Писташ была против этой поездки на восток. По ее мнению от этого могут быть одни только неприятности. Еще незадолго до своей смерти (еще этой зимой) она предсказала войну и встречу, которая перевернет всю жизнь мисс Дерби. Да. Одна такая уже была.
- Мадмуазель желает еще чаю?
Да. Два кусочка сахара и без молока. Мадмуазель сидит в вагоне-ресторане, глядя в окно. Мадмуазель одолевают мысли.
Когда кто-то умирает, приходят воспоминания. События без малого сорокалетней давности. Нет, не события даже - обстоятельства. Место действия, мелкие детали. Тесный, сумрачный салон в самом сердце Парижа; комната с плотными лиловыми шторами; запах благовоний. Мадам Писташ - очень высокая, особенно по сравнению с наглой девчонкой, требующей взять ее в ученицы. кофе. Мадам Пистаг всегда варила необычайно крепкий кофе. Виктория же предпочитала чай…
Поезд остановился. За окном в сумерках была маленькая, ничем не примечательная станция. На такой Восточный Экспресс останавливаться не должен. Не успеешь об этом подумать, а поезд уже тронулся и едет вперед. Самое время опустить глаза в книгу и продолжить чтение.
«Разумеется, не можем же мы поощрять кровную месть или пырять друг друга кинжалами, как корсиканцы, или мафия…»*
- Ваш чай, мадмуазель. Ваш чай, мсье.
Поднимая глаза, точно знать, кого увидишь перед собой - ощущение не из приятных. Бузил улыбается и салютует чашкой.
- Здравствуй, Бэзил.
- У тебя на щеке чернила. И крошки, вот здесь.
Он протянул руку и отряхнул мой подбородок. Тут главное - не дергаться. Мучить, дразнить - его любимое занятие. Впрочем, к чести его, он не склоняет ни к каким грехам, кроме гнева. Похоть - не наш с ним вариант. Гордыня… опустим. Ну а чревоугодие… что ж, меньшее из зол. Что там еще осталось?
- Если ты не будешь чуточку дружелюбнее, не отложишь книгу и не выпьешь со мной чаю, я скажу, кто убийца.
Приходится закрыть книгу и откинуться на спинку кресла.
- Что ты здесь делаешь, Бэзил?
- Путешествую. Навещал своего доброго друга, а теперь думаю прогуляться в Италию и погреться на солнышке. Как тебе идея с Италией, мой бойцовый воробей?
Если объявился Бузил - жди беды. Он бродит по жизни со скучающим видом, но это лишь видимость, маска. У него всегда есть цель. Случалось, что Бэзил приносил пользу. он лет тридцать назад забрал у одного гадкого старика записи, дальнейшее исследование которых грозило катастрофой. Записи и пять (вопреки всему пять, а не четыре) древних каноп*. В память об этом остался шрам на плече. Куда после делись Бузил и канопы - неизвестно. Ах, да, еще он выручил в самом начале века мисс Дерби - то есть меня - в одном жутком доме в Эссоне. Впрочем, тогда его целью была некая книга, на которую не позволено было даже одним глазом взглянуть.
- Кто-то на этом поезде? Или в Венгрии?
- Говорю же, я навещал друга, мой бойцовый воробей, - в голосе усталость, почти наверняка наигранная.
Самое благоразумное - молча пить чай. Может быть гроза минует.
- Ты едешь первым классом?
Я всегда еду первым классом, как настоящая леди, которой вопреки всему являюсь. Он - всегда без билета. К чему, если не стоит особого труда убедить что ты… да хоть король Георг.
- Конечно же одна в купе, - мурлычет Бэзил.
Конечно. Комфорт превыше всего. А спутников нет, и наверное никогда не будет.
- К чему ты клонишь?
Об этом, конечно, не сложно догадаться. Но хочется услышать, как у него хватит наглости предложить одинокой женщине…
- Все купе заняты. И мне хотелось бы почитать в тишине, - он размахивает отпечатанной на машинке объемистой рукописью. - Взгляни, это любопытно.
На титульном листе: «Пять горшочков», автор - Алекс Боргеза. Пьеса. Среди действующих лиц Бэзил (вампир), Виктория Дерби (медиум, чопорная молодая леди), Лорд Патрик Уэтли (пожилой алхимик) и ка древнего египетского жреца. Гадость и чушь.
- На Юниверсал Пикчерз отказались снимать, - сетует Бэзил. Синие глаза лукаво блестят.
- Я не удивлена.
Время обеда. В ресторан стекаются пассажиры первого класса, заранее заказавшие столики. Синие глаза блестят еще ярче. Конечно, он кого-то высматривает. От этого просыпается вдруг подозрительность.
В первом классе кроме мисс Дерби - то есть меня - едет одиннадцать пассажиров. Почти как в романе.
Супружеская пара из Бухареста едет к сыну, учащемуся в Париже. Это раз и два..
Нервный профессор, тоже из Бухареста. Судя по всему - бежит. Это три.
Четыре и пять: вдова с дочерью. англичанки, забравшие тело отца и мужа, скончавшегося в Стамбуле. Печальное зрелище.
Шесть, это бизнесмен, наверное, всю жизнь курсирующий между востоком и западом. Шестой - его секретарь.
Семь и восемь: молодая пара, устроившая себе медовый месяц. Я бы на их месте выбрала Симплон*.
Девять: красивая молодая актриса, заявляющаяся на завтраки и обеды в меховом манто и бриллиантах, цена которых составляет мое содержание за десять лет. Постоянно рассказывает, что должна была сниматься в Кинг-Конге вместо Фэй Рэй*, но все расстроили козни недоброжелателей, хотя сам Селзник* был от нее без ума. С ней номер десять: агент; и номер одиннадцать: нервный, заискивающий любовник.
С вампиром нас теперь тринадцать. И на каждого из попутчиков я отныне буду смотреть с подозрением.
- Знаешь, - замечает Бэзил, - это у пифагорейцев число тринадцать - несчастливое. Рассмотрим с точки зрения христианства: это ведь Христос и двенадцать апостолов.
- Что желаете на обед? - официант услужлив, аж зубы сводит.
- Рыбу. Салат. Консоме. Пирог с вишнями и немного горячего шоколада на десерт. И подайте шабли. Лучший, что у вас найдется. А для моей спутницы запеченное с грибами мясо, паштет, пирог с травами и кусок самого вкусного торта из меню.
Официант исчезает.
- Судя по твоему виду, последний раз ты ела в Стамбуле, - взгляд скользит, подмечая мельчайшие детали. - Впрочем, ты всегда была маленькой и щуплой. Постой, ты в трауре?
- Мадам Писташ скончалась.
- Мадам Писташ? А-а! та шарлатанка!
- Она была моей наставницей!
Бэзил снисходительно улыбается.
- Хорошо, та шарлатанка, что была твоей наставницей. Мои соболезнования.
Чертовски неубедительно.
- А что же мой бойцовый воробей делал в этих краях.
- Искала.
Нет нужды объяснять - что.
- И как успехи?
Тут можно только пожать плечами. Официант приносит еду. Бузил берет бокал и смотрит на меня. Выжидательно. Под этим взглядом я беру приборы. В самом деле, когда я последний раз ела? В Бухаресте, в Стамбуле? Все путешествие - бесконечная череда тостов с маслом и тонким ломтиком ветчины.
- Еда, надо сказать, единственное удовольствие, которое мы можем разделить с людьми, - задумчиво говорит Бэзил. Он ест. Из книг можно сделать вывод, что вампиры всеядны, но лишь кровь поддерживает в них подлинную искру жизни. Все прочее - полумеры. Бэзил медленно ест, пьет шабли и разглагольствуется. - Любовь? Вздор. Плотская сторона любви… Скажем так, не с нашим кровяным давлением. Интеллектуальное общение? На третьей сотне лет склоняешься к мысли, что тебя окружают одни идиомы. Остается только еда.
Он облизывается с самым зловещим видом. Как всегда речь полна непристойностей и намеков на его… наклонности. Это давно уже не шокирует. Еще лет через десять я буду и вовсе пожимать плечами - ну, вампир. И когда душа моя зачерствеет, Бэзил наконец-то напьется моей крови. Это явно произойдет раньше, чем я изловчусь проткнуть его колом.
- Ах, есть еще искусство, мой бойцовый воробей. Что ты думаешь об искусстве?
В этом Бэзил консервативен. Даже слишком. Его любимый актер, скажем, Гаррик, и он давно уже мертв. Это довольно-таки скучно.
- Кстати, нас уже не тринадцать, а пятнадцать. Можешь расслабиться.
В вагон-ресторан в самом деле вошли еще двое: кажется, отец и дочь, или, может, супруги со слишком большой разницей в возрасте. Они присели за соседний столик и заговорили вполголоса по-французски, и я некоторым образом потеряла к ним интерес. Не люблю французов, за исключением мадам Писташ. Есть во мне этакая доля дрянного снобизма. Если она не изжилась за сорок лет, то куда теперь денется?
Мы едем к венгерской границе, к ночи. И ночи подобного рода почти мучительны. За окном ничем не нарушаемая темнота. Поезд далеко от населенных мест, покачивается, словно на волнах. Книга дочитана. Бузил не спит. Он никогда не спит. В тот единственный час, когда он мертвым лежит в своем гробу, он, естественно, не показывается на глаза. Прячет тот час, как зеницу ока. Время перевалило за полночь. Бэзил сидит и читает какой-то журнал, и, словно бы, полностью этим поглощен. Заснуть невозможно. То и дело - короткий взгляд синих глаз поверх журнала. Викторианское воспитание не позволяет мисс Дерби - то есть мне - уснуть, когда в комнате находится мужчина. Не раз, и не два Бэзил называл меня занудой.
Поезд едет в ночь. Остается только достать из сумки вязание. Это, конечно же, вызывает однозначный сарказм Бэзила.
- Ты похожа на старую деву.
Я она и есть. Очень старая дева.
- Что ты вяжешь?
- Шарф. Я больше ничего не умею.
- О! а я умею рисовать пушистого кролика, и больше ничего! - Бэзил посмеивается. У него неприятно острые зубы.
- Ты слышал?
Крик. Истошный женский крик. За ним еще один.
- Что? - Бэзил всегда делает вид, что ничего не произошло. Он провоцирует. Заставляет признать существование чего-то жуткого, опасного и сверхъестественного. Вынуждает настаивать на услышанном.
Я слишком занята - считаю петли. Мимо купе кто-то пробегает. Сначала в одну сторону, затем - в другую. Барабанят в дверь.
- Мадмуазель Дерби! Мадмуазель Дерби!
Бэзил, не дожидаясь позволения, открывает дверь. В полутемном коридоре стоит проводник с фонарем. Присутствие в купе мужчины не удивляет его, что довольно-таки оскорбительно.
- Мадмуазель Дерби, вы не слышали или не видели что-нибудь подозрительное?
Восхитительно обтекаемая формулировка!
- Мне показалось, кто-то кричал. Что-то случилось?
- Все в порядке, мадмуазель.
Верить ему не получается. Проводник неуклюже врет.
- Прошу прощения за беспокойство, мадмуазель.
- Началось.
Этот взгляд узнаваем: ищейка, готовая ринуться по следу. Конечно же, он не просто так взошел на этот поезд. Кого он ищет? Что началось? Вырвать у него признание - невозможно. Глупо, конечно же, ловить его за холодную руку и спрашивать:
- Что происходит?
Бэзил не снисходит до объяснений. Но в этот раз он вдруг протягивает лист бумаги, на котором чернейшими чернилами небрежным почерком написано только: «Восточный Экспресс. От Стамбула. 15 августа. 1 класс».
- Я хотел бы знать больше, мой бойцовый воробей. Но есть силы, которым я должен подчиняться.
- И эти силы посылают записку, пахнущую, - для этого даже не нужно было подносить бумажку к носу, - шоколадом?
- Он любит шоколад. И имбирные пряники, - усмехается Бэзил. - Пойдешь со мной взглянуть, что творится в вагоне?
Я накидываю кофту и забираю из сумки пистолет с серебряными пулями. На всякий случай. Годы научают тому, насколько затеи Бэзила небезопасны для окружающих. Иногда хочется пустить себе пулю в лоб.
В коридоре сумрачно и тихо. Следом за криком наступила эта жуткая тишина, заставляющая предполагать худшее. А еще я чувствую легкий запах крови. Конечно, Бэзил почуял его куда раньше. Судя по выражению лица, ему почти дурно.
- Мужчина. Скорее всего, наш молодожен. У тебя не сыщется немного нюхательной соли?
Отродясь в обмороки не падала, а посему не ношу с собой подобные глупости. Однако же, я вернулась в купе за флаконом кёльнской воды. На всякий случай. Бэзил к моему возвращению уже успел заспорить с проводником. Странно, обычно он не опускается до препирательства… Двери захлопали, в коридор стали выглядывать другие пассажиры.
- Что за шум?
- Все в порядке, мсье Лазарус, все в порядке, - залебезил проводник.
Немолодой француз - именно он вошел сегодня в вагон-ресторан последним - облокотился о дверь своего купе и мрачно посмотрел на проводника. Из-за его спины выглянула девушка.
- Иди спать. Я выкурю трубку, - француз прошел мимо меня, едва не задев плечом. Коридор постепенно опустел.
- Пойти спать. Похоже, верное решение, - Бэзил вытащил у меня из кармана пистолет и флакон кёльнской воды. Понюхал. Лицу вернулись те немногие краски, которые свойственны вампирам. - Отдыхай, мой бойцовый воробей. Я прогуляюсь до багажного вагона.
Вампиры не рассыпаются в прах при лучах солнца, это все выдумка Мурнау. В лучах солнца они греются. В вагоне ресторане начала собираться, как это принято говорить «компания». Киноактриса на завтрак не появилась, зато ее менеджер пришел и тот час же учинил скандал. Поразительно, как некоторые люди любят повздорить еще не выпив чашки чая.
- Почему мы стоим?!
Да, мне тоже хотелось бы это знать. Но зачем же так кричать?
- Мистер Уильям Хант мертв, - спокойно сказал Бэзил, помешивая ложечкой кофе. - Поэтому мы и ждем, когда прибудет полиция. Мы в глухом месте, так что ждать можно долго.
- Полиция? Этот Хант убит?!
- Она бы прибыла в любом случае, таков протокол. Но, да, убит, - поразительно легко ответил Бэзил. - И теперь у нас на поезде два трупа и убийца. Беднягу Ханта зарезали. Потерял очень много крови.
Последнее произносится, конечно, не без удовольствия. Остается только смотреть по сторонам, выискивая убийцу. Каждый раз, когда объявляется Бэзил, даже самых здравомыслящих людей охватывает паранойя. Что уж тут говорить о мисс Дерби. То есть обо мне. А мисс Дерби (то есть я) никогда здравомыслием похвастаться не могла.
Ярко светит солнце. Десять утра. Жизнь в Париже в компании мадам Писташ развращает: привыкаешь поздно ложиться и так же поздно вставать. На завтрак подали томаты и омлет, и надо хоть что-то съесть.
В вагоне-ресторане появляется эта актриса… как же ее? То ли Кларк, то ли Уилсон. Но зовут ее точно - Вайолет. Она американка, судя по страшному акценту. И она возмущена тем, что поезд стоит. Опаздывает на съемки. Милочка, я опаздываю на похороны. Но я же молчу.
- Она вполне могла бы убить человека, - безразличным тоном говорит Бэзил. Его слова всегда пугают. - Впрочем, такие дамочки, как Эльжбета Батори, предпочитают ванны из крови девственниц. Отравить жизнь какой-нибудь старлетке - несомненно. Убить крепкого мужчину - едва ли. Очень жаль, но вычеркиваем.
Бэзил любит порассуждать обо всякой мерзости вслух. Теперь это уже ничуть не трогает меня и даже не портит аппетит. Он относительно незаметно подкладывает на мою тарелке бекон, яйца и кусочки лимонного пирога. В его чашке кофе из-за непрерывного движения ложки маленька буря.
- Кого ты ищешь? Очередного заигравшегося с тьмой дурака? Еще одного кровавого вампира?
