- И ты не хочешь узнать их будущее? - в голосе Баберье послышался несвойственный ей смех.
- Знаю я твои предсказания, Баберье, - хмыкнул Алина Шиам. - Ладно, черепа и кости, пора вам. Постараюсь собрать вас на праздник весны. Крокусы как раз зацветут.
Он поднялся и начал собирать предков в украшенный резьбой кипарисовый ящик.
- Я еще постою, - сказала Баберье.
Шади отдернул руку от ее пелен.
- Как скажешь, госпожа.
Он вернулся в сад уже один, осторожно обошел затихшую мумию и поднялся по небольшой высеченной в камне лесенке на открытую площадку. Отсюда была видна терраса, служащая балконом его спальне - там горел фонарь в лиловом стекле. Отсюда срывался вниз водопад. Опустившись на колени, Шади коснулся пальцами воды. Она отразила странную призрачную картинку: через пустыню на вороном коне скакали Сурем и Аглая. Ее рыжеватые волосы развевались по ветру.
- Ну и духи с вами, - то ли благословил, то ли ругнулся Шади.
Потирая шрам, оставшийся на груди после удара мечом, он спустился по потайной лестнице, залитой водой, на террасу и встал у фонаря. Над ним кружились черные бабочки-покойницы, называемые также дочерьми самума. Будет буря, - подумал Шади. Луну заволокла туча. Из пустыни пахнуло жасмином. Из пустыни, а может с северной террасы.
- Отзвучала музыка, опустилась тьма,
отблестели искры, кончилась зима.
Подожди в проеме, досчитай до ста:
вытерпи паденье жемчуга с листа...
Шади облизнул губы и отвернулся от пустыни.
- Что-то ты сегодня настроен лирически, - проворчал Череп.
- Бывает, - пожал плечами Шади. - Я спать. Смертельно устал, а завтра опять в часовню. Проклятый Сурем! Чтоб ему воду три дня не видеть!
Череп в ответ только хихикнул.
Вновь пахнуло жасмином. Ветер взметнул до неба песчаные валы. Сада на северной террасе, впрочем, он не достиг, и покой Баберье, задремавшей под фиговой пальмой, потревожен не был.
А потом остались только шорох песка, ночь и жасминовый аромат.
- Знаю я твои предсказания, Баберье, - хмыкнул Алина Шиам. - Ладно, черепа и кости, пора вам. Постараюсь собрать вас на праздник весны. Крокусы как раз зацветут.
Он поднялся и начал собирать предков в украшенный резьбой кипарисовый ящик.
- Я еще постою, - сказала Баберье.
Шади отдернул руку от ее пелен.
- Как скажешь, госпожа.
Он вернулся в сад уже один, осторожно обошел затихшую мумию и поднялся по небольшой высеченной в камне лесенке на открытую площадку. Отсюда была видна терраса, служащая балконом его спальне - там горел фонарь в лиловом стекле. Отсюда срывался вниз водопад. Опустившись на колени, Шади коснулся пальцами воды. Она отразила странную призрачную картинку: через пустыню на вороном коне скакали Сурем и Аглая. Ее рыжеватые волосы развевались по ветру.
- Ну и духи с вами, - то ли благословил, то ли ругнулся Шади.
Потирая шрам, оставшийся на груди после удара мечом, он спустился по потайной лестнице, залитой водой, на террасу и встал у фонаря. Над ним кружились черные бабочки-покойницы, называемые также дочерьми самума. Будет буря, - подумал Шади. Луну заволокла туча. Из пустыни пахнуло жасмином. Из пустыни, а может с северной террасы.
- Отзвучала музыка, опустилась тьма,
отблестели искры, кончилась зима.
Подожди в проеме, досчитай до ста:
вытерпи паденье жемчуга с листа...
Шади облизнул губы и отвернулся от пустыни.
- Что-то ты сегодня настроен лирически, - проворчал Череп.
- Бывает, - пожал плечами Шади. - Я спать. Смертельно устал, а завтра опять в часовню. Проклятый Сурем! Чтоб ему воду три дня не видеть!
Череп в ответ только хихикнул.
Вновь пахнуло жасмином. Ветер взметнул до неба песчаные валы. Сада на северной террасе, впрочем, он не достиг, и покой Баберье, задремавшей под фиговой пальмой, потревожен не был.
А потом остались только шорох песка, ночь и жасминовый аромат.
