— Ты всю ночь что ли сидела?!
— Вообще-то, день, — поправила она, поднимаясь. — Подумай насчет завтрака. Вернее, уже ужина.
Она одобряюще улыбнулась ему и вышла, оставив Нориэн терзаться чувством вины и еще целой палитрой других эмоций. Но Свет не позволил ему долго предаваться этому бесполезному занятию — дверь спальни распахнулась, и в следующий момент на нем повис Намелин. Не успел Нориэн опомниться, как к брату присоединился Нивес и Наэвиль под возмущенные крики Нейшэля:
— А я?! Я! Я!
Хохоча, Наэвиль подсадил младшего брата на высокую для него кровать, пока Намелин, шмыгая носом и отворачивая глаза, пробормотал:
— Спасибо, что спас меня. И прости.
— За что? — рефлекторно спросил Нориэн, все чувства сейчас свелись к одному — к облегчению от того, что братья его не чураются. Он так боялся стать изгоем, потерять самое дорогое — свою семью.
Намелин не ответил, еще раз подозрительно шмыгнув носом и отворачивая лицо, Нивес виновато вздохнул, а Наэвиль ответил за всех:
— За то, что из-за нас тебе пришлось убить и стать ликаном, а теперь ты переживаешь и тебе плохо.
— На! — провозгласил поперек всех Нейшэль, наконец-то взобравшийся на кровать, пусть и с помощью брата, и протянул Нориэну тряпичного волчонка, добавив: — Не густи.
Взяв в руки старую игрушку и посмотрев в глаза-пуговички, Нориэн поднял взгляд на четырех светловолосых и светлоглазых эльфа, так не похожих на него, но таких родных, что впервые совершенно не чувствовал себя не таким. Просто братом. Просто одним из Миратэ.
Моментально уловив его настроение, Наэвиль уже более легкомысленно поинтересовался:
— Есть будешь? Мы тут пирожков принесли.
— Только что с кухни!
— Как ты их не почуял?!
— А еще ликан!
— Я на вас отвлекся…
— Правильно, мы важнее пирожков.
— Даже таких вкусных.
— Пилошки!
— Почти получилось, Нейшэль, давай еще раз.
— Плошки!
— Дайте уже мелкому пирожок!
И тогда Наэвиль с Нориэном хором укорили:
— Нивес!
А Намелин с малышом Нейшэлем лишь хохотали, вытаскивая из кулька горячие пирожки.
— А если бы он все же напал? — лениво поинтересовалась Линэль, нежась в теплой воде. Нейлин сидел рядом и пытался перевязать кровоточащие раны так, чтобы перестать пачкать одежду. Учитывая, что среди них были не только оставленные любимым сыном, но и доставшие от стаи диких ликанов, то его идея заранее была обречена на провал.
— Сходи ты уже к целителю и зашей. Зрелище жуткое, между прочим. Хорошо, знаю, что ты живучий.
— Спасибо, любимая, — со смехом ответил Нейлин, впервые за последние дни находя силы улыбнуться. — А что касается Нориэна, то, не в обиду будет сказано ему, но у меня реакция все же получше.
Линэль лишь фыркнула и махнула рукой, поднимая в воздух брызги воды.
— Это вершины твоей самопохвальбы.
Нейлин ничего не ответил, лишь прошел к переполненной бадье с водой и опустился рядом с бортиком. Но вместо очередного, но тем не менее приятного признания в любви Линэль получила вопрос:
— Что эта за мерзость была? Которой ты нас перенесла?
— Прыжок, — досадливо ответила Линэль, опускаясь глубже в воду и закрывая глаза.
— Телепортация? Она же невозможна!
— Прыжок, — уже с раздражением повторила леди-маг. — Знания о телепортации утрачены много тысячелетий назад.
По тяжелому вздоху рядом она поняла, что живой ее не отпустят.
— Что сложного, Нейлин? Телепортация — это когда маг открывает в мире проход в другое место, а прыжок — это когда маг протаскивает свое тело и тело своего попутчика через пространство. Поэтому второй вариант достаточно неприятный.
— Это да, — с дрожью в голосе вспомнил Нейлин: он не оставил на земле все свои перекрученные внутренности только потому, что родительские инстинкты требовали спасать детей. Но ощущения все равно были мерзкие.
— Откуда ты знала, куда они пойдут? Даже я не мог их выследить, — признался он с легкой досадой.
— Магический маяк на Намелине и Нивесе. На всякий случай, — пробормотала Линэль. — Знаешь, а ведь хорошо, что у нас нет дочери. Представляешь, что было бы?
— Что? — поинтересовался Нейлин, поднимаясь и раздумывая над тем, идти ему к целителю или нет. Судя по вновь открывшимся ранам, стоило смириться.
— Ужас. С девочками сложнее…
— Да, — согласился он и тут же обернулся, представляя, какая может быть реакция у его любимой, но далеко не мирной жены. Однако Свет сегодня смилостивился над ним: Линэль мирно спала, положив голову на бортик. Нейлин тепло улыбнулся и отправился к целителю. Совсем скоро он вернется и отнесет свою принцессу в спальню, где заботливо укутает в одеяло, обнимет крепко-крепко и заснет, думая о ней… Чтобы через полчаса проснуться от жуткого крика и детского визга. Такая она — жизнь родителей пятерых мальчишек.
Первое, что Лаэн осознал, вынырнув из объятий сна — кто-то водит кисточкой по его лицу.
— Лиас, во дворце закончились полотна, и ты перешел на эльфов? — заплетающимся со сна языком проговорил кронпринц, с трудом открывая глаза. Младший брат сидел поверх одеяло, задумчиво оперевшись о колено одной рукой, а второй водя кистью по лицу Лаэна. Да, это был Лиас, второй принц Рассветного Леса, потрясающий художник и самый лучший в мире брат.
— Ты грустил во сне, и я решил тебя развеселить.
Лаэн, ничего не ответив, резко сел на кровати и коварно потянул одеяло, но скорее демоны Глубин устроили бы Второе Великое Нашествие, чем Лиас попал бы в дурацкую ситуацию. Он моментально оказался на краю кровати, грациозно поднимаясь и проходя к окну.
— Спасибо за ранний подъем.
— За окном уже полдень, Лаэн, — до отвращения логично заметил Лиас, убирая себе за ухо кисть для рисования. Да, младший брат у него был… своеобразный.
— Полдень? О нет! — простонал Лаэн, падая обратно на подушки. — Отвратительно. Я еще и проспал.
— И с папой поссорился.
— Знаешь уже, да? — скривился Лаэн и устало потер лицо, а потом решительно откинул одеяло и поднялся.
— Догадаться несложно, ведь вы оба грустные, — как всегда, мудро заметил Лиас. Старшему брату иногда казалось, что младший витает в каком-то своем мире, в котором все понятно и все правильно, а он, Лаэн, вечно путается в их обычной жизни, совершает ошибки и не знает, что делать. Как сейчас.
— Рассказывай уже, — с улыбкой приказал Лиас, опускаясь рядом с братом и помогая ему распутать шнуровку на рубашке. Да, Лаэн еще тот олененок. Зато кронпринц хороший и ответственный, это даже дядя Лидэль признает!
— Да что рассказывать? Папа ничего такого не сказал, но я вспылил, обозвал его, нахамил, — Лаэн вздохнул, дергая и без того измученные завязки. — И что теперь делать?
— Извинись, — как само собой разумеющееся ответил Лиас. — Ты ведь знаешь папу.
— Вот именно, что я его знаю. Он ведь никогда не ругается… Лучше бы ругался! Так нет, он просто расстраивается, а тебе потом…
— Стыдно.
— Угу, — подавленно согласился Лаэн и все же рассказал: — Я назвал его старым параноиком.
Самое удивительное в этом — реакция Лиаса: он подавился смешком.
— Лаэн, ты такой…
— Олень? — безнадежно спросил тот, вспоминая, как иногда его зовет любимая мама.
— Милый, — с непередаваемо серьезным лицом ответил Лиас. — У тебя светлая душа. Жаль, я не умею рисовать души. — Он серьезно задумался. — Но я попробую.
Лаэн лишь пораженчески вздохнул: в чем-то братец прав, извиняться надо, а то на душе так и будет муторно. Увидев в темно-зеленых глазах поддержку, он встал и продолжил одеваться. Странно, но несмотря на то, что они с Лиасом были близнецами, Лаэн никогда не смотрел на его лицо, как на свое. И дело не в разных глазах. Лиас был совершенно другим.
Вот к примеру, сейчас он сидел на кровати и внимательно разглядывал стоящего на комоде деревянного зайца, хотя у него у самого был такой. И Лаэн не сомневался, что мысли братца сейчас могут быть о чем угодно: от идей новых картин до приема, показанного мамой на последней тренировке. Оставив Лиаса размышлять о вечном, Лаэн вышел.
Наверное, не было ничего проще, чем найти отца во дворце. Лаэн прекрасно знал, что после ссор с любимыми, но не всегда мирными членами семьи, папа уходил на прогулку в сад. Говорил, что присутствие Леса его успокаивает. Так что цель пути Лаэну была вполне ясна, но он позволил себе немного попраздновать труса и поплутал по коридорам дворца прежде, чем выйти наружу. Сад встретил его привычным щебетом птиц и шелестом листьев. Множество аллей рассекало его, однако Лаэн не сомневался, что Лес приведет его к отцу. Так и случилось — он обнаружил его на скамейке за ближайшим поворотом. Бесшумно приблизившись, Лаэн осторожно присел на край резной скамейки. Вокруг царила идиллия, а в душе его бушевала буря. Папа не подавал никаких признаков, что заметил его. Учитывая, что у него были закрыты глаза — ничего удивительного. Но тут он повернул голову и взглянул на Лаэна знакомой темно-зеленой листвой.
— Прости, — пролепетал принц, совершая невероятный для него поступок — опуская взгляд. Папа… был таким добрым и заботливым, что даже заслуженно (по мнению Лаэна) злиться на него не получалось. А уж когда принц винился сам, то становилось совершенно невыносимо. Папа никогда не злился и не ругался на них, но его грусть и — иногда — разочарование превращали дерзкого и нахального кронпринца в мямлящее желе. И самое главное — Лаэну действительно было стыдно — редкое для него состояние, — отчего он терялся еще больше.
— Я не хотел тебя оскорблять, — пробормотал он так тихо, что навряд ли папа его услышал.
— Ты не оскорбил меня.
Услышал.
— Все равно, — дернул плечом Лаэн, рассматривая траву под ногами. — Я не должен был этого говорить.
— Не вини себя. Ты отреагировал вполне естественно, это мне стоило бы догадаться, что тебя расстроят мои слова…
— Это невозможно! — вскинулся Лаэн, вновь встречаясь со спокойным взглядом отца. — Почему ты такой хороший? Почему не можешь просто меня отругать? Я ведь заслужил!
Лаэн отвернулся, чувствуя, как на плечо ложится папина рука. Раньше было проще: когда они ссорились, маленький принц просто приходил к отцу и обнимал его, и они мирились. А сейчас Лаэн был слишком взрослый для всех этих нежностей, надо было учиться разговаривать, но как вести диалог с тем, кто ни в чем тебя не обвиняет — когда твоя совесть буквально вопит о вине! — он не знал.
— Лаэн, малыш, не переживай так из-за этого. Твои чувства вполне понятны. Мне не стоило так грубо указывать тебе на то, что когда-то ты станешь королем.
Лаэн хотел было возразить, но отец многозначительно сжал плечо и продолжил:
— Меня тоже страшила мысль о смерти отца, но по-настоящему я осознал весь ужас лишь тогда, когда стоял у его кровати и понимал, что остался один.
— Я не хочу становиться королем, не хочу, чтобы однажды ты погиб, — тихо признался Лаэн, водя пальцем по спинке скамейки. И кто тут взрослый?
— Я знаю, малыш. Прости, что расстроил тебя неосторожными словами.
— Ты не понимаешь, — дернул плечом Лаэн, скидывая руку папы. — Я не должен был кричать на тебя и называть… называть старым параноиком. Ты не старый. Почти. Ну то есть… О, Свет! — простонал вконец запутавшийся Лаэн.
Папа не стал ничего говорить, лишь взял и притянул его к себе, обнимая совсем как в детстве. Лаэн уткнулся ему носом в плечо и слабо запротестовал:
— Я взрослый! Мне через год двадцать одна весна исполняется!
— Но это ведь только через год, — заметил папа, ласково трепля его по волосам. — Да и совершеннолетие ничего не значит. Я искал поддержки у своего отца, когда был намного старше вас с Лиасом.
Лаэн смирился и позволил папе все эти нежности, в душе радуясь, что может еще немного побыть ребенком.
— Почему ты такой? Такой добрый? — все же спросил он, отстраняясь через некоторое время. Перед глазами невольно пробежали последние двадцать лет: как папа играет с ними, занимается, разговаривает и нещадно балует. Уж на что дядя Нейлин был мягок с кузенами, но их с Лиасом отец… он так сильно их любил, прямо жизнь свою отдавал за них. Иногда Лаэну даже становилось неловко, от такой заботы. Все же папа был удивительным, дядя Лидэль прав. Самым лучшим и любимым.
Папа лишь едва заметно вздохнул и перевел взгляд на бесконечные кроны деревьев. Взгляд его смотрел сквозь время и пространство.
— Я очень любил своего отца, и он — меня, хотя осознал я это лишь после его смерти. И тогда я понял, как редко — почти никогда — говорил ему о том, как он мне дорог. Нас связывала в первую очередь корона, долг перед нашим народом и королевством, и лишь потом узы крови. Мы столько ругались и ссорились, столько вечеров провели, обсуждая лишь политику и войну… А потом отец умер, и я больше не мог сказать ему, как я его люблю. — Он повернулся к Лаэну, которой украдкой утирал слезы, и с грустью произнес: — Я не хотел, чтобы мои дети видели во мне лишь короля. Поэтому я никогда не обижаюсь — я не могу тратить нашу жизнь на такие бессмысленные мелочи. Вы, мои дети, вот, что главное. И я буду каждый день говорить вам, как я вас люблю, потому что это правда. Вы должны это знать.
Лаэн отвел взгляд, чувствуя, что еще немного, и он разревется, как девчонка. А все папа!
— Я тоже тебя люблю. И Лиас. И мама. Тебя все любят.
Он услышал тихий смешок отца.
— Не волнуйся по пустякам, Лаэн. И, — произнес он, доставая из кармана платок и протягивая сыну, — вытри все же усы, а то слуги не поймут.
— Какие… — начал Лаэн, рефлекторно беря платок, но тут его разум посетила догадка. Он провел рукой под носом и увидел черные пятна краски, оставшиеся на пальцах. Мысленно было произнесено много слов, но лишь одно было приличным — Лиас! Вот уж кто точно не переживал, что он взрослый. Невзрослый он и никогда не вырастет, шутник!
— Вообще-то, день, — поправила она, поднимаясь. — Подумай насчет завтрака. Вернее, уже ужина.
Она одобряюще улыбнулась ему и вышла, оставив Нориэн терзаться чувством вины и еще целой палитрой других эмоций. Но Свет не позволил ему долго предаваться этому бесполезному занятию — дверь спальни распахнулась, и в следующий момент на нем повис Намелин. Не успел Нориэн опомниться, как к брату присоединился Нивес и Наэвиль под возмущенные крики Нейшэля:
— А я?! Я! Я!
Хохоча, Наэвиль подсадил младшего брата на высокую для него кровать, пока Намелин, шмыгая носом и отворачивая глаза, пробормотал:
— Спасибо, что спас меня. И прости.
— За что? — рефлекторно спросил Нориэн, все чувства сейчас свелись к одному — к облегчению от того, что братья его не чураются. Он так боялся стать изгоем, потерять самое дорогое — свою семью.
Намелин не ответил, еще раз подозрительно шмыгнув носом и отворачивая лицо, Нивес виновато вздохнул, а Наэвиль ответил за всех:
— За то, что из-за нас тебе пришлось убить и стать ликаном, а теперь ты переживаешь и тебе плохо.
— На! — провозгласил поперек всех Нейшэль, наконец-то взобравшийся на кровать, пусть и с помощью брата, и протянул Нориэну тряпичного волчонка, добавив: — Не густи.
Взяв в руки старую игрушку и посмотрев в глаза-пуговички, Нориэн поднял взгляд на четырех светловолосых и светлоглазых эльфа, так не похожих на него, но таких родных, что впервые совершенно не чувствовал себя не таким. Просто братом. Просто одним из Миратэ.
Моментально уловив его настроение, Наэвиль уже более легкомысленно поинтересовался:
— Есть будешь? Мы тут пирожков принесли.
— Только что с кухни!
— Как ты их не почуял?!
— А еще ликан!
— Я на вас отвлекся…
— Правильно, мы важнее пирожков.
— Даже таких вкусных.
— Пилошки!
— Почти получилось, Нейшэль, давай еще раз.
— Плошки!
— Дайте уже мелкому пирожок!
И тогда Наэвиль с Нориэном хором укорили:
— Нивес!
А Намелин с малышом Нейшэлем лишь хохотали, вытаскивая из кулька горячие пирожки.
***
— А если бы он все же напал? — лениво поинтересовалась Линэль, нежась в теплой воде. Нейлин сидел рядом и пытался перевязать кровоточащие раны так, чтобы перестать пачкать одежду. Учитывая, что среди них были не только оставленные любимым сыном, но и доставшие от стаи диких ликанов, то его идея заранее была обречена на провал.
— Сходи ты уже к целителю и зашей. Зрелище жуткое, между прочим. Хорошо, знаю, что ты живучий.
— Спасибо, любимая, — со смехом ответил Нейлин, впервые за последние дни находя силы улыбнуться. — А что касается Нориэна, то, не в обиду будет сказано ему, но у меня реакция все же получше.
Линэль лишь фыркнула и махнула рукой, поднимая в воздух брызги воды.
— Это вершины твоей самопохвальбы.
Нейлин ничего не ответил, лишь прошел к переполненной бадье с водой и опустился рядом с бортиком. Но вместо очередного, но тем не менее приятного признания в любви Линэль получила вопрос:
— Что эта за мерзость была? Которой ты нас перенесла?
— Прыжок, — досадливо ответила Линэль, опускаясь глубже в воду и закрывая глаза.
— Телепортация? Она же невозможна!
— Прыжок, — уже с раздражением повторила леди-маг. — Знания о телепортации утрачены много тысячелетий назад.
По тяжелому вздоху рядом она поняла, что живой ее не отпустят.
— Что сложного, Нейлин? Телепортация — это когда маг открывает в мире проход в другое место, а прыжок — это когда маг протаскивает свое тело и тело своего попутчика через пространство. Поэтому второй вариант достаточно неприятный.
— Это да, — с дрожью в голосе вспомнил Нейлин: он не оставил на земле все свои перекрученные внутренности только потому, что родительские инстинкты требовали спасать детей. Но ощущения все равно были мерзкие.
— Откуда ты знала, куда они пойдут? Даже я не мог их выследить, — признался он с легкой досадой.
— Магический маяк на Намелине и Нивесе. На всякий случай, — пробормотала Линэль. — Знаешь, а ведь хорошо, что у нас нет дочери. Представляешь, что было бы?
— Что? — поинтересовался Нейлин, поднимаясь и раздумывая над тем, идти ему к целителю или нет. Судя по вновь открывшимся ранам, стоило смириться.
— Ужас. С девочками сложнее…
— Да, — согласился он и тут же обернулся, представляя, какая может быть реакция у его любимой, но далеко не мирной жены. Однако Свет сегодня смилостивился над ним: Линэль мирно спала, положив голову на бортик. Нейлин тепло улыбнулся и отправился к целителю. Совсем скоро он вернется и отнесет свою принцессу в спальню, где заботливо укутает в одеяло, обнимет крепко-крепко и заснет, думая о ней… Чтобы через полчаса проснуться от жуткого крика и детского визга. Такая она — жизнь родителей пятерых мальчишек.
Часть 4. Еще не взрослый
Первое, что Лаэн осознал, вынырнув из объятий сна — кто-то водит кисточкой по его лицу.
— Лиас, во дворце закончились полотна, и ты перешел на эльфов? — заплетающимся со сна языком проговорил кронпринц, с трудом открывая глаза. Младший брат сидел поверх одеяло, задумчиво оперевшись о колено одной рукой, а второй водя кистью по лицу Лаэна. Да, это был Лиас, второй принц Рассветного Леса, потрясающий художник и самый лучший в мире брат.
— Ты грустил во сне, и я решил тебя развеселить.
Лаэн, ничего не ответив, резко сел на кровати и коварно потянул одеяло, но скорее демоны Глубин устроили бы Второе Великое Нашествие, чем Лиас попал бы в дурацкую ситуацию. Он моментально оказался на краю кровати, грациозно поднимаясь и проходя к окну.
— Спасибо за ранний подъем.
— За окном уже полдень, Лаэн, — до отвращения логично заметил Лиас, убирая себе за ухо кисть для рисования. Да, младший брат у него был… своеобразный.
— Полдень? О нет! — простонал Лаэн, падая обратно на подушки. — Отвратительно. Я еще и проспал.
— И с папой поссорился.
— Знаешь уже, да? — скривился Лаэн и устало потер лицо, а потом решительно откинул одеяло и поднялся.
— Догадаться несложно, ведь вы оба грустные, — как всегда, мудро заметил Лиас. Старшему брату иногда казалось, что младший витает в каком-то своем мире, в котором все понятно и все правильно, а он, Лаэн, вечно путается в их обычной жизни, совершает ошибки и не знает, что делать. Как сейчас.
— Рассказывай уже, — с улыбкой приказал Лиас, опускаясь рядом с братом и помогая ему распутать шнуровку на рубашке. Да, Лаэн еще тот олененок. Зато кронпринц хороший и ответственный, это даже дядя Лидэль признает!
— Да что рассказывать? Папа ничего такого не сказал, но я вспылил, обозвал его, нахамил, — Лаэн вздохнул, дергая и без того измученные завязки. — И что теперь делать?
— Извинись, — как само собой разумеющееся ответил Лиас. — Ты ведь знаешь папу.
— Вот именно, что я его знаю. Он ведь никогда не ругается… Лучше бы ругался! Так нет, он просто расстраивается, а тебе потом…
— Стыдно.
— Угу, — подавленно согласился Лаэн и все же рассказал: — Я назвал его старым параноиком.
Самое удивительное в этом — реакция Лиаса: он подавился смешком.
— Лаэн, ты такой…
— Олень? — безнадежно спросил тот, вспоминая, как иногда его зовет любимая мама.
— Милый, — с непередаваемо серьезным лицом ответил Лиас. — У тебя светлая душа. Жаль, я не умею рисовать души. — Он серьезно задумался. — Но я попробую.
Лаэн лишь пораженчески вздохнул: в чем-то братец прав, извиняться надо, а то на душе так и будет муторно. Увидев в темно-зеленых глазах поддержку, он встал и продолжил одеваться. Странно, но несмотря на то, что они с Лиасом были близнецами, Лаэн никогда не смотрел на его лицо, как на свое. И дело не в разных глазах. Лиас был совершенно другим.
Вот к примеру, сейчас он сидел на кровати и внимательно разглядывал стоящего на комоде деревянного зайца, хотя у него у самого был такой. И Лаэн не сомневался, что мысли братца сейчас могут быть о чем угодно: от идей новых картин до приема, показанного мамой на последней тренировке. Оставив Лиаса размышлять о вечном, Лаэн вышел.
Наверное, не было ничего проще, чем найти отца во дворце. Лаэн прекрасно знал, что после ссор с любимыми, но не всегда мирными членами семьи, папа уходил на прогулку в сад. Говорил, что присутствие Леса его успокаивает. Так что цель пути Лаэну была вполне ясна, но он позволил себе немного попраздновать труса и поплутал по коридорам дворца прежде, чем выйти наружу. Сад встретил его привычным щебетом птиц и шелестом листьев. Множество аллей рассекало его, однако Лаэн не сомневался, что Лес приведет его к отцу. Так и случилось — он обнаружил его на скамейке за ближайшим поворотом. Бесшумно приблизившись, Лаэн осторожно присел на край резной скамейки. Вокруг царила идиллия, а в душе его бушевала буря. Папа не подавал никаких признаков, что заметил его. Учитывая, что у него были закрыты глаза — ничего удивительного. Но тут он повернул голову и взглянул на Лаэна знакомой темно-зеленой листвой.
— Прости, — пролепетал принц, совершая невероятный для него поступок — опуская взгляд. Папа… был таким добрым и заботливым, что даже заслуженно (по мнению Лаэна) злиться на него не получалось. А уж когда принц винился сам, то становилось совершенно невыносимо. Папа никогда не злился и не ругался на них, но его грусть и — иногда — разочарование превращали дерзкого и нахального кронпринца в мямлящее желе. И самое главное — Лаэну действительно было стыдно — редкое для него состояние, — отчего он терялся еще больше.
— Я не хотел тебя оскорблять, — пробормотал он так тихо, что навряд ли папа его услышал.
— Ты не оскорбил меня.
Услышал.
— Все равно, — дернул плечом Лаэн, рассматривая траву под ногами. — Я не должен был этого говорить.
— Не вини себя. Ты отреагировал вполне естественно, это мне стоило бы догадаться, что тебя расстроят мои слова…
— Это невозможно! — вскинулся Лаэн, вновь встречаясь со спокойным взглядом отца. — Почему ты такой хороший? Почему не можешь просто меня отругать? Я ведь заслужил!
Лаэн отвернулся, чувствуя, как на плечо ложится папина рука. Раньше было проще: когда они ссорились, маленький принц просто приходил к отцу и обнимал его, и они мирились. А сейчас Лаэн был слишком взрослый для всех этих нежностей, надо было учиться разговаривать, но как вести диалог с тем, кто ни в чем тебя не обвиняет — когда твоя совесть буквально вопит о вине! — он не знал.
— Лаэн, малыш, не переживай так из-за этого. Твои чувства вполне понятны. Мне не стоило так грубо указывать тебе на то, что когда-то ты станешь королем.
Лаэн хотел было возразить, но отец многозначительно сжал плечо и продолжил:
— Меня тоже страшила мысль о смерти отца, но по-настоящему я осознал весь ужас лишь тогда, когда стоял у его кровати и понимал, что остался один.
— Я не хочу становиться королем, не хочу, чтобы однажды ты погиб, — тихо признался Лаэн, водя пальцем по спинке скамейки. И кто тут взрослый?
— Я знаю, малыш. Прости, что расстроил тебя неосторожными словами.
— Ты не понимаешь, — дернул плечом Лаэн, скидывая руку папы. — Я не должен был кричать на тебя и называть… называть старым параноиком. Ты не старый. Почти. Ну то есть… О, Свет! — простонал вконец запутавшийся Лаэн.
Папа не стал ничего говорить, лишь взял и притянул его к себе, обнимая совсем как в детстве. Лаэн уткнулся ему носом в плечо и слабо запротестовал:
— Я взрослый! Мне через год двадцать одна весна исполняется!
— Но это ведь только через год, — заметил папа, ласково трепля его по волосам. — Да и совершеннолетие ничего не значит. Я искал поддержки у своего отца, когда был намного старше вас с Лиасом.
Лаэн смирился и позволил папе все эти нежности, в душе радуясь, что может еще немного побыть ребенком.
— Почему ты такой? Такой добрый? — все же спросил он, отстраняясь через некоторое время. Перед глазами невольно пробежали последние двадцать лет: как папа играет с ними, занимается, разговаривает и нещадно балует. Уж на что дядя Нейлин был мягок с кузенами, но их с Лиасом отец… он так сильно их любил, прямо жизнь свою отдавал за них. Иногда Лаэну даже становилось неловко, от такой заботы. Все же папа был удивительным, дядя Лидэль прав. Самым лучшим и любимым.
Папа лишь едва заметно вздохнул и перевел взгляд на бесконечные кроны деревьев. Взгляд его смотрел сквозь время и пространство.
— Я очень любил своего отца, и он — меня, хотя осознал я это лишь после его смерти. И тогда я понял, как редко — почти никогда — говорил ему о том, как он мне дорог. Нас связывала в первую очередь корона, долг перед нашим народом и королевством, и лишь потом узы крови. Мы столько ругались и ссорились, столько вечеров провели, обсуждая лишь политику и войну… А потом отец умер, и я больше не мог сказать ему, как я его люблю. — Он повернулся к Лаэну, которой украдкой утирал слезы, и с грустью произнес: — Я не хотел, чтобы мои дети видели во мне лишь короля. Поэтому я никогда не обижаюсь — я не могу тратить нашу жизнь на такие бессмысленные мелочи. Вы, мои дети, вот, что главное. И я буду каждый день говорить вам, как я вас люблю, потому что это правда. Вы должны это знать.
Лаэн отвел взгляд, чувствуя, что еще немного, и он разревется, как девчонка. А все папа!
— Я тоже тебя люблю. И Лиас. И мама. Тебя все любят.
Он услышал тихий смешок отца.
— Не волнуйся по пустякам, Лаэн. И, — произнес он, доставая из кармана платок и протягивая сыну, — вытри все же усы, а то слуги не поймут.
— Какие… — начал Лаэн, рефлекторно беря платок, но тут его разум посетила догадка. Он провел рукой под носом и увидел черные пятна краски, оставшиеся на пальцах. Мысленно было произнесено много слов, но лишь одно было приличным — Лиас! Вот уж кто точно не переживал, что он взрослый. Невзрослый он и никогда не вырастет, шутник!
