— Ты права, — произнес Вадерион, совершив почти невозможное — признав чужую правоту. — Однако это означает не только, что Вилеша доверилась более умному темному, и тот давно установил свои правила — причем она об этом не догадывалась, — но и то, что он игрок. Давно таких не было… Почти никогда…
— Да, у светлых другая манера борьбы, а среди темных мы таких не встречали, — поддержал Тейнол.
— Не встречали достойных, — поправила Элиэн и нахмурилась. — Убить бы его, да только не найти. Это может быть любой.
— И риски возрастают, — жестко произнес Вадерион. — Пусть его удары не действуют наверняка, но в другой раз змея или заклинание может ударить по кому-то более слабому. Я и Велон выдержим. Вэйзар, близнецы, Шильэт. А Лисари или Эда? Варро, Вэйла, Виэн? Мы не сможем защитить всю семью, — процедил он, и в голосе его явно звучала досада и злость. — И вычислить предателя у нас пока не получается.
— Я буду работать, — Тейнол опустил голову. — И найду его, Вадерион. Но думаю, ему недолго осталось.
Супруги переглянулись и вопросительно воззрились на улыбающегося Тейнола — стилет, готовый к удару.
— Почему?
— Потому что хоть семья наша и велика, и в ней достаточно слабых звеньев, однако в этом и суть. Лишние уши, лишние глаза. Нас больше, Вадерион, ты ведь знаешь. И я без лести скажу, что принцы и принцессы достойны того, чтобы взять их в напарники в этой охоте.
— Я не желаю сообщать им о предателе, — мотнул головой Вадерион.
— Но…
— Они будут жить с оглядкой, — пояснила Элиэн. — Мы породим опасения в семье, это принесет больше вреда, чем пользы.
— Нет ничего хуже в армии, — размеренно произнес Вадерион, — чем недоверие к своим соратникам. Это решено, Тейнол.
Глaва Теней не стал спорить, раздумывая над другими путями решения проблемы.
— Мы его найдем, — пообещал Вадерион, щурясь. В голове его уже созревал поистине демонический план. Темный Император редко начинал войну, но когда он это делал, его противника не ждало ничего, кроме смерти.
Велон читал отчет и все больше хотел прибить того, кто его составлял. Интересно, у подданных началось соревнование, кто хуже отработает золото короны, или это всего лишь результат весеннего безумия?
— Что-то не так? — поинтересовалась Эда, пытаясь сунуть свой любопытный носик в отчет палача.
Велон ловко убрал листок, и она тут же смутилась.
— Прости, не хотела лезть… Я так по тебе скучаю, — призналась она, растапливая сердце ледяного принца. Его маленькая красавица, разве можно на нее злиться?
— Там очень жестоко, тебе лучше не читать, — объяснил он, любуясь ею. Они расположились на диване в гостиной: он перебирал документы, она читала свой глупый роман. Идиллия.
— Ты думаешь, я испугаюсь? — развеселилась Эда и все же сунула свой нос в отчет палача. Сидела, читала, ела свое отвратительное овощное рагу (или как оно называется?), которое выглядело так, словно в тарелку кто-то сблевал. Ничего хес'си не смущало. Велону только и оставалось молча удивляться: от кофе и пирожных ее тошнит, а от описания медленного расчленения — нет. Как можно не любить эту женщину?
— О, а чем закончилось? — поинтересовалась Эда, закончив читать. Отчет действительно резко обрывался.
— Смертью допрашиваемого, — мрачно ответил Велон. — Поэтому я и запросил у палача полный отчет. Хотел посмотреть, что этот идиот наворотил, что смог угробить перспективного подозреваемого.
— Да, жаль, что так получилось, — посочувствовала Эда. — Но, кажется, прижигание было лишним. Все же люди достаточно слабы.
— Она колдунья. Подружка того чернокнижника, который чуть не убил нашего ребенка, — сверкнул алыми глазами Велон
— Магические способности не спасут от раскаленной кочерги, — вздохнула Эда. — Я здесь ничем не могу помочь. Магия довольно нечувствительна к жизненным потребностям, тут уже палач должен полагаться на собственный опыт… Велон?
Он силой воли заставил исчезнуть с лица изумленное выражение.
— Откуда у тебя такие познания? — Велон смог облечь свои мысли в приличный вопрос.
— Ты, видимо, не знаешь, какая излюбленная казнь в Шарэте, — с улыбкой ответила Эда. — Виновного привязывают к столбу посреди песков, а затем палач начинает вытягивать из него душу.
— Разве это возможно? Если только ваши палачи не демоны!
— Нет, но очень стараются. Есть несколько способов — определенные пытки, зелья, магические артефакты, — которые иссекают ауру, повреждают тонкие структуры. В итоге рушится не только тело, но и душа. Понятно, что окончательно уничтожить последнюю невозможно. Ты прав, мы демоны. Но истязать ее настолько сильно, что повреждения будут необратимы, можно.
Эда задумалась, а Велона мучил все тот же вопрос. Хотя жестокость южан его повеселила — и еще что-то на них, темных, говорят.
— Ты присутствовала?
— Да, пару раз. Было интересно… А, ты ведь не знаешь, — опомнилась она, заметив выражение его лица. Не каждый день ему любимая эльфийка признается, что ей нравится смотреть на пытки. — После такой казни искалеченные души почти всегда превращаются в проклятые сущности. Это очень серьезный враг, поверь. На них не действует магия — в общем понимании — и простое оружие. А если уж она создаст алтарь и соберет паству, то придется приложить много усилий, чтобы уничтожить ее. Но у вас здесь такого не будет, для возникновения проклятой сущности нужны терзания души или вина за гибель сотни тысяч живых существ, чтобы их посмертные проклятия изувечили их палача…
— Да, мы, конечно, жестокие, но не настолько, — хмыкнул Велон, давая себе зарок по возможности не приближаться к югу — какие-то у них извращенные понятия. Да и душу свою жаль, хоть ее и ждет посмертие в Глубинах. Но одно дело отправиться к демоном жариться в огне, а другое — остаться в мире бесплотной тенью, способной лишь убивать.
— Поживем пока без ваших проклятых, — постановил Велон и приобнял хес'си за плечи. Она ответила ему улыбкой. В последние пару месяцев ее состояние улучшилось, и это служило поводом для хорошего настроения не только у самой Эды.
— Хочешь еще? — поинтересовался он, когда она отставила на столик пустую тарелку. Не первую, к слову.
— Нет. Воды хочу, — призналась она.
— Просто воды? Без рыбы, лимона, кофе и клубники?
— Знаешь, как хочется тебя убить? Но потом я вспоминаю, что ты кормишь собственного сына, и успокаиваюсь, — мстительно ответила она. Велон прикусил свой острый язык и отправился в спальню за графином с водой. По возвращению его ждала чу?дная картина спящей хес'си. Диван остался в полном ее распоряжении, и она им воспользовалась.
Велон осторожно поставил графин на стол и опустился в кресло напротив. Она была удивительной — его маленькая красавица, и сейчас темный принц мог позволить себе постыдное чувство наслаждения такими простыми радостями, как смотреть на спящую жену. Темно-каштановые пряди выбились из косы и упали на лицо и спину. Она была такой домашней, родной, теплой. Простая коса — лишь нить бусин была вплетена в нее, — черное шерстяное платье без всяких излишков — обычное, домашнее, — округлившийся живот, который Эда обнимала во сне — все это делало ее самой прекрасной женщиной на свете. Велон откровенно наслаждался ею, а несколько дней назад даже признался в своем постыдном влечении к беременной жене. Она, видимо, посчитала, что он издевается, потому что после этого в него полетела его же чашка с кофе, а хес'си обижалась до самого вечера. Он так и не смог доказать ей, что любит ее даже такую. Эда упорно продолжала считать, что ожидание ребенка ее портит. Успокоилась только тогда, когда он прижал ее к кровати (осторожно!) и пообещал после рождения их первенца крайне энергично продолжить зачатие детей. В выражениях Велон не стеснялся — был раздражен недоверием, — но, кажется, его грубость убедила Эду: она покраснела, как в их первый раз, а потом всю ночь так и ластилась к нему, что он от досады скрипел зубами. Хотелось ее невозможно, вот такую — мягкую, домашнюю, носящую под сердцем его ребенка. Сейчас все в ней буквально кричало о том, что она его. Да, на приемах она блистала в роскошных платьях и привлекала взгляды всех присутствующих своей необычной южной красотой, но когда она вот так, по-домашнему, куталась в плед, грея руки о горячий чай, она была в разы прекраснее. Более живая, теплая. Сейчас в ней было столько внутреннего огня, рядом с которым грелся Велон, что он не мог не видеть в ней лишь внешнюю красоту.
Мысленно он возносил благодарность Тьме и родителям, которые нашли ему это сокровище, а потом заставили разглядеть в холодной южанке маленькую красавицу с сияющими кофейными глазами. Сколько раз Велон с содроганием вспоминал моменты прошлого, когда он был близок к тому, чтобы сломать свою хес'си, навсегда настроить ее против себя. Ведь возьми он свое, как желал, изнасилуй ее, покажи ей место — и она бы никогда не полюбила его. Да, сейчас она знала, какой он, принимала его таким — жестоким, бессердечным к чужим страданиям мужчиной, — но все это сейчас, когда ей уже не грозили самые неприятные проявления его характера. А если бы раньше… Сколько раз он проклинал отца с его клятвой, которая серьезно портила ему удовольствие от жизни — а теперь готов был вслух благодарить папу за нее. Велон не собирался лгать себе: не сдержи его отец, он бы не церемонился с Эдой. Она бы стала его женой — во всех смыслах этого слова и против своей воли, — лишилась бы дара, была бы унижена и раздавлена. Но не сломалась бы, в это Велон не верил. Она была сильной, его маленькая южанка, она бы выдержала. Хуже всего было бы то, что он с большой вероятностью все равно бы полюбил ее — рано или поздно он бы разглядел огонь ее души. Вот только она бы уже не приняла его, не простила. Как легко было все сломать! И даже Велон, не склонный драматизировать и живущий только настоящим и будущим, невольно оглядывался в прошлое и вздрагивал. Ему повезло, настоящий дар Судьбы. Ведь будь все иначе… Живи он один, правь Империей — как отец когда-то…
Велон замер, смотря на спящую Эду, но уже не видя ее. Его вдруг посетила странная в своей сути мысль. Он бы даже сказал — кощунственная. Думать об этом было мерзко, но он не мог перестать. Как-то никогда в голову не приходил простой вопрос: что было раньше? Как жили его родители? Принцы так привыкли к безусловной любви между мамой с папой, что мысль, пришедшая на ум Велону, казалась оскорбительной. Но очень сложно было ее отвергнуть, потому что он очень хорошо знал, как мыслит его отец — они были слишком похожи, чтобы скрывать друг от друга свои порочные стороны. На собственном примере испытав все "прелести" брака, а также его опасности, Велон невольно задумался, как вел себя отец. Потому что если забыть про любовь между родителями, которая стала примером для всех принцев, то по здравым размышлениям получалась… не самая приятная картина. Вот живет много столетий Темный Император, правит своей Империей. Он жесток, но в меру, равнодушен к окружающим и думает лишь о приближающейся войне. Он заключает союз и сопутствующим элементом выступает юная светлоэльфийская принцесса, которая приезжает в Империю. Что дальше? Велон слишком хорошо знал ответ: его самого сдержала только воля родителей, у отца же не было никаких причин проявлять милосердие к своей молодой жене. Хотелось воскликнуть: нет, отец не мог обидеть маму! Вот только Велон понимал одно: папа, любящей свою жену, сильно отличался от того, который ее не любил. На своем примере принц понял, сколь сложно разглядеть в эльфийке рядом что-то стоящее — даже если она лучшая в мире. Нужно время и силы, чтобы зародилась любовь. Старался ли отец? Нет, Велон не мог найти ни одну причину, по которой Темный Император обратил бы внимание на светлую эльфийку, которую ему навязали. Скорее, он бы сломал ее, даже не заметив. А потом? Она нашла в себе силы противостоять ему? Очень похоже на маму — она единственная никогда не давала спуску отцу. Так она его завоевала? Покорила? А когда появилась любовь, все забылось? Мама простила? Простила насилие и боль, унижения? Велон точно знал, что Эда никогда бы не забыла подобного и не подпустила бы его к себе, а вот мама… Она могла. И от этого становилось еще хуже, потому что прошлое вдруг складывалось в не самую приглядную, но правдивую картину. Находилось объяснение странной клятве, которую правитель темных вдруг взял с сыновей, а также маминой привязанности к Эде. Велон и раньше замечал, что она относилась к его жене по-особенному, но только сейчас понял, что это могла быть не простая привязанность, а сочувствие и страх за то, что эта девушка повторит твою судьбу. Напряженность родителей во время его женитьбы была слишком явной. Вот только Велону в тот момент было не до них. Зато теперь он понимал — понимал все. Сам прошел через подобное и догадывался, что произошло два века назад.
Когда Велон окончательно уверовал в том, что между родителями не все всегда было гладко, он вновь обратился к себе. Отношение к этой шокирующей новости, что папа мог обижать маму, их любимую обожаемую единственную маму, казалась… не такой уж неприятной. Вернее, Велон, конечно, не остался равнодушным, ведь мамина боль не могла радовать его — он бы убил не задумываясь любого, кто бы обидел ее, — но осуждать отца он не бросался. Сам ведь был таким, как ни стыдно это признавать. А вот братья — если бы узнали — не поняли. Ни близнецы, ни тем более Вэйзар. Они бы никогда не простили отца, не поняли бы. А Велон лишь горько улыбался Судьбе, которая так разложила карты. Жертва любви, оказывается, не всегда бывает счастливой. Но ведь у мамы получилось стать тем, кто она есть — Темной Императрицей, любимой женой, заботливой матерью. Она стала центром их семьи, ее сердцем. Невозможно было представить все, что их окружало, без мамы. Она много лет стояла рядом с отцом, помогала ему, поддерживала, растила детей. Любовь родителей стала примером для них, а то, что было в прошлом… в прошлом пусть и остается. Так решил Велон, хороня в глубине памяти свои выводы. Он был бесконечно благодарен родителям за то, что они построили: Империю, их семью, свою любовь. А как это делали, сколько "прости" звучало, сколько было забыто — это уже неважно. Темный принц искренне считал, что абсолютная честность должна существовать между супругами, но остальным лучше не открывать душу.
Эда нахмурилась во сне и попыталась натянуть на плечи сползший плед. Велон решительно встал и, осторожно взяв на руки свою маленькую красавицу — а она действительно казалась миниатюрной рядом с ним, — отнес ее в спальню. Она даже не проснулась, лишь сильнее прижималась к его груди и улыбалась.
— Ты успокоишься или нет?! — рявкнул Вадерион, глядя на мечущегося по гостиной сына, после чего отхлебнул кофе. Хоть что-то приятное после бессонной ночи.
— Я спокоен! — рявкнул в ответ Велон. Какой чудесный разговор!
Рядом из теней возник Тейнол и опустился на диван.
— Ты звал.
— Да, хотел услышать последние новости по нашему делу.
— А Велон? — поинтересовался Тейнол, поглядывая на принца, который сейчас ерошил волосы и без того превратившиеся в гнездо.
— Он не помешает нам, — усмехнулся Вадерион. — У него важное задание — нервничать.
Велон резко повернулся, голубые глаза полыхнули алым.
— Да, у светлых другая манера борьбы, а среди темных мы таких не встречали, — поддержал Тейнол.
— Не встречали достойных, — поправила Элиэн и нахмурилась. — Убить бы его, да только не найти. Это может быть любой.
— И риски возрастают, — жестко произнес Вадерион. — Пусть его удары не действуют наверняка, но в другой раз змея или заклинание может ударить по кому-то более слабому. Я и Велон выдержим. Вэйзар, близнецы, Шильэт. А Лисари или Эда? Варро, Вэйла, Виэн? Мы не сможем защитить всю семью, — процедил он, и в голосе его явно звучала досада и злость. — И вычислить предателя у нас пока не получается.
— Я буду работать, — Тейнол опустил голову. — И найду его, Вадерион. Но думаю, ему недолго осталось.
Супруги переглянулись и вопросительно воззрились на улыбающегося Тейнола — стилет, готовый к удару.
— Почему?
— Потому что хоть семья наша и велика, и в ней достаточно слабых звеньев, однако в этом и суть. Лишние уши, лишние глаза. Нас больше, Вадерион, ты ведь знаешь. И я без лести скажу, что принцы и принцессы достойны того, чтобы взять их в напарники в этой охоте.
— Я не желаю сообщать им о предателе, — мотнул головой Вадерион.
— Но…
— Они будут жить с оглядкой, — пояснила Элиэн. — Мы породим опасения в семье, это принесет больше вреда, чем пользы.
— Нет ничего хуже в армии, — размеренно произнес Вадерион, — чем недоверие к своим соратникам. Это решено, Тейнол.
Глaва Теней не стал спорить, раздумывая над другими путями решения проблемы.
— Мы его найдем, — пообещал Вадерион, щурясь. В голове его уже созревал поистине демонический план. Темный Император редко начинал войну, но когда он это делал, его противника не ждало ничего, кроме смерти.
***
Велон читал отчет и все больше хотел прибить того, кто его составлял. Интересно, у подданных началось соревнование, кто хуже отработает золото короны, или это всего лишь результат весеннего безумия?
— Что-то не так? — поинтересовалась Эда, пытаясь сунуть свой любопытный носик в отчет палача.
Велон ловко убрал листок, и она тут же смутилась.
— Прости, не хотела лезть… Я так по тебе скучаю, — призналась она, растапливая сердце ледяного принца. Его маленькая красавица, разве можно на нее злиться?
— Там очень жестоко, тебе лучше не читать, — объяснил он, любуясь ею. Они расположились на диване в гостиной: он перебирал документы, она читала свой глупый роман. Идиллия.
— Ты думаешь, я испугаюсь? — развеселилась Эда и все же сунула свой нос в отчет палача. Сидела, читала, ела свое отвратительное овощное рагу (или как оно называется?), которое выглядело так, словно в тарелку кто-то сблевал. Ничего хес'си не смущало. Велону только и оставалось молча удивляться: от кофе и пирожных ее тошнит, а от описания медленного расчленения — нет. Как можно не любить эту женщину?
— О, а чем закончилось? — поинтересовалась Эда, закончив читать. Отчет действительно резко обрывался.
— Смертью допрашиваемого, — мрачно ответил Велон. — Поэтому я и запросил у палача полный отчет. Хотел посмотреть, что этот идиот наворотил, что смог угробить перспективного подозреваемого.
— Да, жаль, что так получилось, — посочувствовала Эда. — Но, кажется, прижигание было лишним. Все же люди достаточно слабы.
— Она колдунья. Подружка того чернокнижника, который чуть не убил нашего ребенка, — сверкнул алыми глазами Велон
— Магические способности не спасут от раскаленной кочерги, — вздохнула Эда. — Я здесь ничем не могу помочь. Магия довольно нечувствительна к жизненным потребностям, тут уже палач должен полагаться на собственный опыт… Велон?
Он силой воли заставил исчезнуть с лица изумленное выражение.
— Откуда у тебя такие познания? — Велон смог облечь свои мысли в приличный вопрос.
— Ты, видимо, не знаешь, какая излюбленная казнь в Шарэте, — с улыбкой ответила Эда. — Виновного привязывают к столбу посреди песков, а затем палач начинает вытягивать из него душу.
— Разве это возможно? Если только ваши палачи не демоны!
— Нет, но очень стараются. Есть несколько способов — определенные пытки, зелья, магические артефакты, — которые иссекают ауру, повреждают тонкие структуры. В итоге рушится не только тело, но и душа. Понятно, что окончательно уничтожить последнюю невозможно. Ты прав, мы демоны. Но истязать ее настолько сильно, что повреждения будут необратимы, можно.
Эда задумалась, а Велона мучил все тот же вопрос. Хотя жестокость южан его повеселила — и еще что-то на них, темных, говорят.
— Ты присутствовала?
— Да, пару раз. Было интересно… А, ты ведь не знаешь, — опомнилась она, заметив выражение его лица. Не каждый день ему любимая эльфийка признается, что ей нравится смотреть на пытки. — После такой казни искалеченные души почти всегда превращаются в проклятые сущности. Это очень серьезный враг, поверь. На них не действует магия — в общем понимании — и простое оружие. А если уж она создаст алтарь и соберет паству, то придется приложить много усилий, чтобы уничтожить ее. Но у вас здесь такого не будет, для возникновения проклятой сущности нужны терзания души или вина за гибель сотни тысяч живых существ, чтобы их посмертные проклятия изувечили их палача…
— Да, мы, конечно, жестокие, но не настолько, — хмыкнул Велон, давая себе зарок по возможности не приближаться к югу — какие-то у них извращенные понятия. Да и душу свою жаль, хоть ее и ждет посмертие в Глубинах. Но одно дело отправиться к демоном жариться в огне, а другое — остаться в мире бесплотной тенью, способной лишь убивать.
— Поживем пока без ваших проклятых, — постановил Велон и приобнял хес'си за плечи. Она ответила ему улыбкой. В последние пару месяцев ее состояние улучшилось, и это служило поводом для хорошего настроения не только у самой Эды.
— Хочешь еще? — поинтересовался он, когда она отставила на столик пустую тарелку. Не первую, к слову.
— Нет. Воды хочу, — призналась она.
— Просто воды? Без рыбы, лимона, кофе и клубники?
— Знаешь, как хочется тебя убить? Но потом я вспоминаю, что ты кормишь собственного сына, и успокаиваюсь, — мстительно ответила она. Велон прикусил свой острый язык и отправился в спальню за графином с водой. По возвращению его ждала чу?дная картина спящей хес'си. Диван остался в полном ее распоряжении, и она им воспользовалась.
Велон осторожно поставил графин на стол и опустился в кресло напротив. Она была удивительной — его маленькая красавица, и сейчас темный принц мог позволить себе постыдное чувство наслаждения такими простыми радостями, как смотреть на спящую жену. Темно-каштановые пряди выбились из косы и упали на лицо и спину. Она была такой домашней, родной, теплой. Простая коса — лишь нить бусин была вплетена в нее, — черное шерстяное платье без всяких излишков — обычное, домашнее, — округлившийся живот, который Эда обнимала во сне — все это делало ее самой прекрасной женщиной на свете. Велон откровенно наслаждался ею, а несколько дней назад даже признался в своем постыдном влечении к беременной жене. Она, видимо, посчитала, что он издевается, потому что после этого в него полетела его же чашка с кофе, а хес'си обижалась до самого вечера. Он так и не смог доказать ей, что любит ее даже такую. Эда упорно продолжала считать, что ожидание ребенка ее портит. Успокоилась только тогда, когда он прижал ее к кровати (осторожно!) и пообещал после рождения их первенца крайне энергично продолжить зачатие детей. В выражениях Велон не стеснялся — был раздражен недоверием, — но, кажется, его грубость убедила Эду: она покраснела, как в их первый раз, а потом всю ночь так и ластилась к нему, что он от досады скрипел зубами. Хотелось ее невозможно, вот такую — мягкую, домашнюю, носящую под сердцем его ребенка. Сейчас все в ней буквально кричало о том, что она его. Да, на приемах она блистала в роскошных платьях и привлекала взгляды всех присутствующих своей необычной южной красотой, но когда она вот так, по-домашнему, куталась в плед, грея руки о горячий чай, она была в разы прекраснее. Более живая, теплая. Сейчас в ней было столько внутреннего огня, рядом с которым грелся Велон, что он не мог не видеть в ней лишь внешнюю красоту.
Мысленно он возносил благодарность Тьме и родителям, которые нашли ему это сокровище, а потом заставили разглядеть в холодной южанке маленькую красавицу с сияющими кофейными глазами. Сколько раз Велон с содроганием вспоминал моменты прошлого, когда он был близок к тому, чтобы сломать свою хес'си, навсегда настроить ее против себя. Ведь возьми он свое, как желал, изнасилуй ее, покажи ей место — и она бы никогда не полюбила его. Да, сейчас она знала, какой он, принимала его таким — жестоким, бессердечным к чужим страданиям мужчиной, — но все это сейчас, когда ей уже не грозили самые неприятные проявления его характера. А если бы раньше… Сколько раз он проклинал отца с его клятвой, которая серьезно портила ему удовольствие от жизни — а теперь готов был вслух благодарить папу за нее. Велон не собирался лгать себе: не сдержи его отец, он бы не церемонился с Эдой. Она бы стала его женой — во всех смыслах этого слова и против своей воли, — лишилась бы дара, была бы унижена и раздавлена. Но не сломалась бы, в это Велон не верил. Она была сильной, его маленькая южанка, она бы выдержала. Хуже всего было бы то, что он с большой вероятностью все равно бы полюбил ее — рано или поздно он бы разглядел огонь ее души. Вот только она бы уже не приняла его, не простила. Как легко было все сломать! И даже Велон, не склонный драматизировать и живущий только настоящим и будущим, невольно оглядывался в прошлое и вздрагивал. Ему повезло, настоящий дар Судьбы. Ведь будь все иначе… Живи он один, правь Империей — как отец когда-то…
Велон замер, смотря на спящую Эду, но уже не видя ее. Его вдруг посетила странная в своей сути мысль. Он бы даже сказал — кощунственная. Думать об этом было мерзко, но он не мог перестать. Как-то никогда в голову не приходил простой вопрос: что было раньше? Как жили его родители? Принцы так привыкли к безусловной любви между мамой с папой, что мысль, пришедшая на ум Велону, казалась оскорбительной. Но очень сложно было ее отвергнуть, потому что он очень хорошо знал, как мыслит его отец — они были слишком похожи, чтобы скрывать друг от друга свои порочные стороны. На собственном примере испытав все "прелести" брака, а также его опасности, Велон невольно задумался, как вел себя отец. Потому что если забыть про любовь между родителями, которая стала примером для всех принцев, то по здравым размышлениям получалась… не самая приятная картина. Вот живет много столетий Темный Император, правит своей Империей. Он жесток, но в меру, равнодушен к окружающим и думает лишь о приближающейся войне. Он заключает союз и сопутствующим элементом выступает юная светлоэльфийская принцесса, которая приезжает в Империю. Что дальше? Велон слишком хорошо знал ответ: его самого сдержала только воля родителей, у отца же не было никаких причин проявлять милосердие к своей молодой жене. Хотелось воскликнуть: нет, отец не мог обидеть маму! Вот только Велон понимал одно: папа, любящей свою жену, сильно отличался от того, который ее не любил. На своем примере принц понял, сколь сложно разглядеть в эльфийке рядом что-то стоящее — даже если она лучшая в мире. Нужно время и силы, чтобы зародилась любовь. Старался ли отец? Нет, Велон не мог найти ни одну причину, по которой Темный Император обратил бы внимание на светлую эльфийку, которую ему навязали. Скорее, он бы сломал ее, даже не заметив. А потом? Она нашла в себе силы противостоять ему? Очень похоже на маму — она единственная никогда не давала спуску отцу. Так она его завоевала? Покорила? А когда появилась любовь, все забылось? Мама простила? Простила насилие и боль, унижения? Велон точно знал, что Эда никогда бы не забыла подобного и не подпустила бы его к себе, а вот мама… Она могла. И от этого становилось еще хуже, потому что прошлое вдруг складывалось в не самую приглядную, но правдивую картину. Находилось объяснение странной клятве, которую правитель темных вдруг взял с сыновей, а также маминой привязанности к Эде. Велон и раньше замечал, что она относилась к его жене по-особенному, но только сейчас понял, что это могла быть не простая привязанность, а сочувствие и страх за то, что эта девушка повторит твою судьбу. Напряженность родителей во время его женитьбы была слишком явной. Вот только Велону в тот момент было не до них. Зато теперь он понимал — понимал все. Сам прошел через подобное и догадывался, что произошло два века назад.
Когда Велон окончательно уверовал в том, что между родителями не все всегда было гладко, он вновь обратился к себе. Отношение к этой шокирующей новости, что папа мог обижать маму, их любимую обожаемую единственную маму, казалась… не такой уж неприятной. Вернее, Велон, конечно, не остался равнодушным, ведь мамина боль не могла радовать его — он бы убил не задумываясь любого, кто бы обидел ее, — но осуждать отца он не бросался. Сам ведь был таким, как ни стыдно это признавать. А вот братья — если бы узнали — не поняли. Ни близнецы, ни тем более Вэйзар. Они бы никогда не простили отца, не поняли бы. А Велон лишь горько улыбался Судьбе, которая так разложила карты. Жертва любви, оказывается, не всегда бывает счастливой. Но ведь у мамы получилось стать тем, кто она есть — Темной Императрицей, любимой женой, заботливой матерью. Она стала центром их семьи, ее сердцем. Невозможно было представить все, что их окружало, без мамы. Она много лет стояла рядом с отцом, помогала ему, поддерживала, растила детей. Любовь родителей стала примером для них, а то, что было в прошлом… в прошлом пусть и остается. Так решил Велон, хороня в глубине памяти свои выводы. Он был бесконечно благодарен родителям за то, что они построили: Империю, их семью, свою любовь. А как это делали, сколько "прости" звучало, сколько было забыто — это уже неважно. Темный принц искренне считал, что абсолютная честность должна существовать между супругами, но остальным лучше не открывать душу.
Эда нахмурилась во сне и попыталась натянуть на плечи сползший плед. Велон решительно встал и, осторожно взяв на руки свою маленькую красавицу — а она действительно казалась миниатюрной рядом с ним, — отнес ее в спальню. Она даже не проснулась, лишь сильнее прижималась к его груди и улыбалась.
Глава 12. Семья
— Ты успокоишься или нет?! — рявкнул Вадерион, глядя на мечущегося по гостиной сына, после чего отхлебнул кофе. Хоть что-то приятное после бессонной ночи.
— Я спокоен! — рявкнул в ответ Велон. Какой чудесный разговор!
Рядом из теней возник Тейнол и опустился на диван.
— Ты звал.
— Да, хотел услышать последние новости по нашему делу.
— А Велон? — поинтересовался Тейнол, поглядывая на принца, который сейчас ерошил волосы и без того превратившиеся в гнездо.
— Он не помешает нам, — усмехнулся Вадерион. — У него важное задание — нервничать.
Велон резко повернулся, голубые глаза полыхнули алым.
