Если Лоренс расскажет отцу правду, то нет никаких гарантий, что о тщательно подготовленном (хоть и полетевшим в последний момент в Глубины) плане не узнает предатель. Пока у Лоренса не было веских доказательств, пока он точно не знал, кто из двух подозреваемых им эльфов продался врагу, пока он не имел возможности победить этого самого врага — в общем, до возращения Лидэля (если оно состоится) он оправдать брата не мог. Отец доверял своим подчиненным, а вот Лоренс — нет. И рисковать не мог. Поэтому отцу… придется остаться в неведении.
Перо коснулось пергамента и сделало росчерк. Короткий, но не смертельный. Лидэль будет жить, но не будет носить имя Леранэ, не будет лордом, не будет уважаем сородичами и не будет иметь семью. Он стал никем. Навсегда.
«Я верну все тебе, обещаю, Лидэль, — мысленно поклялся Лоренс. — Я исправлю все. Разве я могу тебя предать?»
— Лидэль навсегда останется моим братом, сколько бы указов ты не подписал, — твердо произнес кронпринц. Король почуял содержащийся в словах намек на неодобрение и разозлился.
— Ты не знаешь, что такое — принимать по-настоящему трудные решения, Лоренс. Выбирать между долгом и семьей.
«О, поверь, знаю, — грустно подумал Лоренс. — Я только что впервые принял такое решение. И я выбрал долг. Будь же она проклята, эта королевская кровь!»
У целителей всегда, даже в самом дальнем, забытом Светом, поселении были помощники-ученики. На них обычно сгружали всю черновую работу: принести-подать, перевязать, постирать. Вот последним целительница Эстель Рисанэ никогда не утруждала своих учениц. Причина была проста — стирка окровавленных повязок здорово помогала думать. Пока руки делали свое дело, благородная леди размышляла о судьбе. О той злой и коварной судьбе, которую они выбирают сами. Недавно до севера дошли слухи о том, что король отрекся от своего второго сына, его и лорда Нареля Миратэ разыскивали лучшие шпионы королевства. Теперь все мысли Эстель вновь были полны тревоги. Ей внезапно пришла в голову мысль: что было бы, если бы она тогда не ушла с балкона? Если бы она осталась… Изменилось бы что-нибудь? В ее судьбе? А в судьбе Лидэля? И, самое главное, задумалась бы она об этом, если бы ничего не произошло? Пожалела бы? Потому что сейчас с ужасающей ясностью осознав, что им с этим наглым — уже не принцем — Лидэлем никогда не встретиться, она поняла: она бы хотела попробовать полюбить его. Что-то в ее сердце все же нашло отклик, и теперь, оборачиваясь назад, в неизменное прошлое, она с тоской думала о том бале. Надо было просто еще раз его поцеловать, а не ругаться. Потому что сейчас, как бы она не злилась на глупые насмешки Лидэля, как бы не презирала его увлечения и наклонности, она хотела поцеловать его. Еще раз. Коснуться, убедиться, что все, что между ними было — все это реально. Начиная с первого их бала, где они познакомились, и заканчивая их жаркой, даже горячей беседой на балконе. Столько всего произошло, так непонятен, странен и изменчив был их путь. Как легко жить бессмертным эльфом, уверенным в том, что у него в запасе столько времени! И как страшно — когда понимаешь, что все оно утекло. А она так и не попробовала вкусить этот запретный плод. Не рискнула. И теперь вновь вокруг лишь серость. А глупое сердце все бьется, переживая за того, кто, казалось, был чужим. Глупое сердце…
Глупое сердце… Сначала оно любит, потом разрывается от боли. И хочется его вырвать, хочется перестать чувствовать — а не можешь. Не можешь изменить прошлое, в котором совершил страшную ошибку.
— Дети… Только вы и остались… — пробормотал Лестер и еще раз приложился к бутылке. Напиваться второй раз в жизни пришлось опять из-за женщины. Но только если в первый раз из-за потери любимой, то во второй раз…
Бутылка с грохотом встала на стол, пустой — впервые в жизни. Сегодня король не был намерен служить своему королевству, сегодня он не был королем, он был Лестером. Он уже забыл, каково это — смотреть в глаза своим чувствам, не скрываясь за маской долга.
Как открылась дверь, он не слышал, но почувствовал взгляд сына. Наверное, это был первый раз, когда глаза Лоренс округлились настолько. Он явно не ожидал увидеть собственного строго отца пьяным до упаду. Ну а Лестера его ошарашенный вид лишь повеселил. Он запрокинул голову и расхохотался, в душе корчась от боли — ведь сейчас сын уйдет. После того страшного росчерка пера, ставшим откупом судьбе — не мог он казнить собственного ребенка, даже поднявшего руку на своего брата, — все остальные дети устроили отцу молчаливый, но яростный протест. Лоренс теперь цедил слова и общался лишь по делу, Линэль перестала писать, и даже Ловэль — всеобщий, а особенно папин любимец — пришел к нему в кабинет днем и высказал все, что думает о собственном родителе. Хотелось отругать, но он не смог, потому что Вэль все верно сказал. А он и не заметил, как даже самый младший из его детей успел вырасти — скоро четырнадцать весен. Теперь и он осуждал отца. К сожалению, Лестер не смог даже до Лоренса, самого ответственного, донести, что не всегда у королей есть выбор. Особенно когда предают собственные дети. Сначала жена, потом сын…
— Знаешь, почему я женился второй раз? — спросил Лестер: несмотря на огромную дозу вина, выпитого им, он говорил четко и ясно.
Лоренс, уже пришедший в себя и собирающийся сбежать, остановился и обернулся. Потом, явно медля, подошел и сел. Их вновь, как и всегда, разделял стол. Проклятый стол короля, как и его венец, как и его титул, как и их кровь — все они разделяли их, а ведь когда-то Лестер просто держал сына на руках и был счастлив. Где эти мгновения, где тот покой? Все разбилось, искорежилось. Он не смог спасти их с Илинерой сына, не смог воспитать их с Алестой сына, не смог выбрать мать Лоренсу, не смог стать хорошим отцом остальным детям. Все в его жизни перевернулось, в один миг он осознал, что сломал все, что так старался построить.
— Когда я приехал домой… Когда я вернулся домой, я думал лишь о ней… О твоей матери… Алеста права: я любил Илинеру. Она была… — на мгновение его глаза остекленели, когда он вспоминал ее. — Любимой… Я столько раз к ней возвращался, а когда вернулся в последний раз… ее не было. Ее просто не было. И иногда кажется, что я просто неправильно вернулся… что стоит еще раз вернуться, и она будет здесь…
Он отхлебнул еще вина, хотя ему явно было уже достаточно. Лоренс молча сидел рядом. И тогда Лестер продолжил. Он открыл один из ящиков стола и вынул оттуда что-то, завернутое в платок. Лоренс также молча принял сверток и развернул. Это был портрет его матери, он сразу узнал ее: у нее были такие же темно-зеленые, практически изумрудные глаза. А еще — россыпь веснушек по щекам. Как и у него.
— Ты очень похож на нее, — с горечью и болью произнес король, хотя Лоренс ничего общего во внешности, кроме цвета глаз и веснушек, не нашел. Но сейчас ему было не до этого: он не мог отвести взгляда от портрета матери, в горле стоял ком.
— У тебя ее взгляд… и решимость. Ты так на нее похож, у тебя ее душа… — Лестер вновь приложился к бутылке. Лоренс поднял на него свой взгляд. — Вот такой, да. Она бы тоже осудила меня… Когда она умерла, я поклялся её памятью, что сделаю все, ради нашего сына. Ради тебя. Я так хотел, чтобы у тебя была семья, Лоренс… Я женился на Алесте ради тебя, хотел, чтобы у тебя была мать…
Он горько рассмеялся, Лоренс впервые видел, как отец смеется, и это было жутко, потому что в смехе было не веселье, а многолетняя боль.
— А что в итоге? Илинера бы меня убила, — он покачал головой. — Высказала бы все, что думала. Почему она умерла?
Пустая бутылка опустилась на стол и едва не упала, но Лоренс перехватил руку отца.
— Тебе достаточно, — твердо произнес он, встречаясь взглядом с льдистыми глазами. Было странно чувствовать себя взрослее и мудрее отца.
— Прости меня, Лоренс, — просто попросил он, а потом позволил довести себя до спальни и уложить. Запирая отцовский кабинет, Лоренс бросил взгляд на стол: там все еще лежал портрет матери. Поколебавшись несколько мгновений, принц забрал его. Этой частью своей души он не хотел делиться даже с отцом. Пусть останется у него, ведь если бы папа хотел видеть и помнить маму, он бы так усердно не старался забыть ее все эти годы.
Ловэль уже который час перелистовал книги. Раньше он бы никогда не позволил себе так быстро, почти не читая, смотреть их, но сейчас ему важен был результат. А все потому, что он подслушал разговор братьев, сестры и Ирэйны перед балом и теперь знал все про проклятую сущность. Он никогда не слышал про таких созданий, но был уверен, что его любимые книги ему помогут. Ну не может же быть, чтобы в Рассветном Лесу не было совсем никаких сведений об этих проклятых сущностях!
Так рассуждал юный принц и старательно перебирал одну книгу за другой. Он не мог остановиться, он должен был помочь братьям! Все стараются на благо королевства, а он что, будет просто сидеть? Пока Лоренс с отцом будут воевать, пока Лидэль будет искать сведения о враге за пределами королевства, а Линэль с Ирэйной шпионить, он разве может остаться в стороне? Нет, конечно! Он поможет, обязательно поможет семье! Он тоже может сражаться и жертвовать собой ради королевства. И ради семьи.
Весть, пришедшая спустя месяц после побега двух предателей, принесла тревогу в сердце кронпринца и всех тех, кому была небезразлична судьба этих двоих: лорда Нареля Миратэ нашли мертвым, в реке, на западной границе. Нейлин был безутешен, только при поддержке жены, сына и друзей он смог пережить свое горе. Но хуже было Лоренсу, который всем сердцем переживал за брата. Что с Лидэлем? Возможно, он погиб вместе с Миратэ, но коварное течение унесло его тело? Или его убили эльфы настоящего предателя? Или еще тысяча вариантов! Что произошло в тот день на реке? Выжил ли Лидэль? И где он сейчас? Вернется ли из своего путешествия? Или так и погибнет в чужом краю, ненужным и забытым?
А слезы все текли из ее глаз, оставляя влажные дорожки на щеках, падая на портреты детей. Ее младший — Ловэль, — он уже такой большой, такой взрослый. Как он будет без нее? Или уже забыл? Дети вырастают и забывают тебя… А, возможно, он не простил ее? Ведь мог… Ее солнышко был справедлив, благороден. Он вырастет в замечательного лорда и мужчину. Жаль, что она этого не увидит. Она больше ничего не увидит, кроме этих стен, обитых бархатом и золотом. Всю жизнь она стремилась быть выше всех, стремилась занять нужное положение в общество. А что сейчас? Она лишилась всего! Она больше не увидит детей, не выйдет в свет, теперь в ее дворце будет заправлять эта лунная выскочка! Ее Лидэль, ее Ловэль и ее Линэль — ее дети теперь остались совершенно одни. Они будут знать, что она предала их семью, что их отец осудил ее. Наверняка он расскажет им, какой злой и плохой она была, настроит их против нее. Они станут ненавидеть ее за то, что она желала им блага. Блага… А ведь умри тогда Лоренс — и ничего бы этого не было! Зачем она в это ввязалась? Ей захотелось изменить свою судьбу, она была не в силах наблюдать, как приблизившись к исполнению заветной мечты, видит ее отдаление. Казалось таким простым и естественным, немного подтолкнуть судьбу. Совсем чуть-чуть, всего лишь написать пару строк, предупредить ее сообщника… Сообщника — вот кем он стал. Тот, кто остался в тени. Тот, кто довел ее до всего этого. Тот, кто наверняка так и не заплатил за все. А она сидит здесь и думает о том, что было бы, если бы она поступила иначе? Но разве могла она поступить иначе? Она была так зла на Лоренса! Всю жизнь он мешался ей! Выходя замуж за Лестера, она нарисовала в своем воображении прекрасную картину: она королева, мать прекрасных принцев и принцесс, а — самое главное — мать наследника. Вот тут-то и вмешалась судьба в лице Лоренса. Сначала он раздражал ее тем, что разрушал эту прекрасную картину, потом она стала надеяться, что с ним что-нибудь случиться. Эта мысль долго зрела в ее голове, пока не превратилась в настоящую манию. Лоренс должен исчезнуть, должен уйти. Но он не уходил, не исчезал! И она оступилась. Раз, второй. А потом перестала жалеть, перестала бояться. Она так ненавидела Лоренса, что забыла — для других он герой, а не опорочивший свою честь эльф. Для нее же он всегда был и оставался ублюдком Илинеры — ее извечной соперницы, сбежавшей за границу жизни и смерти. Она все же одержала верх, дотянулась своими ледяными руками до нее.
Алеста рыдала, и под слезами плыли краски портретов. Она уже успела впасть в отчаяние, успела даже смириться со своим падением. Она умерла для высшего света. Она умерла для своего королевства. Она умерла для своей семьи. Она умерла для своих детей. Для Ловэля, маленького и любопытного. Для Линэль, яростной и неумолимой. Для Лидэля, света жизни ее. Они все были лучше нее. Они все видели дальше нее. Вэль, малыш, был мудр не по веснам. Почему она не прислушалась к его словам, когда он пытался примирить ее с остальными и с самой собой? А Линэль? Ее дочь оказалась способна на то, от чего сама она сбежала: она выбрала любовь, а не гордость. Она приняла свою судьбу не принцессы, дочери короля, а жены ликана — и была счастлива. Когда-то давно Алеста вырвала любовь из своего сердца, а Свет, словно в отместку, отдал эту любовь сердцам Линэль и Нейлина.
Лидэль… Ее первенец, ее старший сын. Она помнила то мгновение, когда она взяла его на руки. Потом она брала и Линэль, и — спустя одиннадцать лет — Ловэля, но то первое мгновение она запомнила навсегда. Лидэль… Ее гордость, ее наследник… Что с ним сейчас? Он нелюбим отцом, его обошел брат. Ее дитя. Все они. Где они? Их нет рядом!
Алеста уже не рыдала — не осталось сил, — она плакала. Из глаз текли редкие слезы. Портреты расплылись, но остались в ее сердце. Она одна. Абсолютно одна. Она больше не сможет защитить своих детей. Они далеко.
Она. Больше. Никогда. Не увидит. Своих. Детей.
Они медленно брели по саду. Целитель Ниранэ советовал Ирэйне почаще бывать на свежем воздухе, и теперь они с Лоренсом каждый день выбирались на прогулку. Тем более в последнее время все меньше хотелось проводить время во дворце: после того вечера откровений отец сделался еще более замкнутым, и теперь их с Лоренсом общение превратилось в перебрасывание ледяными взглядами и жесткими фразами. Их объединял лишь долг, хотя Ирэйна убеждала мужа, что надо дать отцу время, что он его любит и прочий бред. Лоренс вдруг перестал верить, что все наладится. В их семье все так перемешалось, они вновь были разбитым зеркалом. И все же Лоренс любил отца и простил ему его холодность и отчужденность. Все будет хорошо, надо в это верить. Теперь у Лоренса был самый лучший повод так думать. Взгляд его то и дело скользил по еще плоскому животу Ирэйны. Невольно вспомнилась реакция отца на новость о скором прибавлении в их семействе — он даже бровью не повел. Король полностью отстранился от семьи, посвятив себя делам королевства. Тем более армия была сформирована и готовилась выступать на север. Скоро в тех землях начнется эвакуация населения. Возможно, уже через три-четыре месяца Лоренс увидится с Линэль. А когда с Лидэлем? И увидится ли?
Перо коснулось пергамента и сделало росчерк. Короткий, но не смертельный. Лидэль будет жить, но не будет носить имя Леранэ, не будет лордом, не будет уважаем сородичами и не будет иметь семью. Он стал никем. Навсегда.
«Я верну все тебе, обещаю, Лидэль, — мысленно поклялся Лоренс. — Я исправлю все. Разве я могу тебя предать?»
— Лидэль навсегда останется моим братом, сколько бы указов ты не подписал, — твердо произнес кронпринц. Король почуял содержащийся в словах намек на неодобрение и разозлился.
— Ты не знаешь, что такое — принимать по-настоящему трудные решения, Лоренс. Выбирать между долгом и семьей.
«О, поверь, знаю, — грустно подумал Лоренс. — Я только что впервые принял такое решение. И я выбрал долг. Будь же она проклята, эта королевская кровь!»
Глава 13. Глупое сердце
У целителей всегда, даже в самом дальнем, забытом Светом, поселении были помощники-ученики. На них обычно сгружали всю черновую работу: принести-подать, перевязать, постирать. Вот последним целительница Эстель Рисанэ никогда не утруждала своих учениц. Причина была проста — стирка окровавленных повязок здорово помогала думать. Пока руки делали свое дело, благородная леди размышляла о судьбе. О той злой и коварной судьбе, которую они выбирают сами. Недавно до севера дошли слухи о том, что король отрекся от своего второго сына, его и лорда Нареля Миратэ разыскивали лучшие шпионы королевства. Теперь все мысли Эстель вновь были полны тревоги. Ей внезапно пришла в голову мысль: что было бы, если бы она тогда не ушла с балкона? Если бы она осталась… Изменилось бы что-нибудь? В ее судьбе? А в судьбе Лидэля? И, самое главное, задумалась бы она об этом, если бы ничего не произошло? Пожалела бы? Потому что сейчас с ужасающей ясностью осознав, что им с этим наглым — уже не принцем — Лидэлем никогда не встретиться, она поняла: она бы хотела попробовать полюбить его. Что-то в ее сердце все же нашло отклик, и теперь, оборачиваясь назад, в неизменное прошлое, она с тоской думала о том бале. Надо было просто еще раз его поцеловать, а не ругаться. Потому что сейчас, как бы она не злилась на глупые насмешки Лидэля, как бы не презирала его увлечения и наклонности, она хотела поцеловать его. Еще раз. Коснуться, убедиться, что все, что между ними было — все это реально. Начиная с первого их бала, где они познакомились, и заканчивая их жаркой, даже горячей беседой на балконе. Столько всего произошло, так непонятен, странен и изменчив был их путь. Как легко жить бессмертным эльфом, уверенным в том, что у него в запасе столько времени! И как страшно — когда понимаешь, что все оно утекло. А она так и не попробовала вкусить этот запретный плод. Не рискнула. И теперь вновь вокруг лишь серость. А глупое сердце все бьется, переживая за того, кто, казалось, был чужим. Глупое сердце…
***
Глупое сердце… Сначала оно любит, потом разрывается от боли. И хочется его вырвать, хочется перестать чувствовать — а не можешь. Не можешь изменить прошлое, в котором совершил страшную ошибку.
— Дети… Только вы и остались… — пробормотал Лестер и еще раз приложился к бутылке. Напиваться второй раз в жизни пришлось опять из-за женщины. Но только если в первый раз из-за потери любимой, то во второй раз…
Бутылка с грохотом встала на стол, пустой — впервые в жизни. Сегодня король не был намерен служить своему королевству, сегодня он не был королем, он был Лестером. Он уже забыл, каково это — смотреть в глаза своим чувствам, не скрываясь за маской долга.
Как открылась дверь, он не слышал, но почувствовал взгляд сына. Наверное, это был первый раз, когда глаза Лоренс округлились настолько. Он явно не ожидал увидеть собственного строго отца пьяным до упаду. Ну а Лестера его ошарашенный вид лишь повеселил. Он запрокинул голову и расхохотался, в душе корчась от боли — ведь сейчас сын уйдет. После того страшного росчерка пера, ставшим откупом судьбе — не мог он казнить собственного ребенка, даже поднявшего руку на своего брата, — все остальные дети устроили отцу молчаливый, но яростный протест. Лоренс теперь цедил слова и общался лишь по делу, Линэль перестала писать, и даже Ловэль — всеобщий, а особенно папин любимец — пришел к нему в кабинет днем и высказал все, что думает о собственном родителе. Хотелось отругать, но он не смог, потому что Вэль все верно сказал. А он и не заметил, как даже самый младший из его детей успел вырасти — скоро четырнадцать весен. Теперь и он осуждал отца. К сожалению, Лестер не смог даже до Лоренса, самого ответственного, донести, что не всегда у королей есть выбор. Особенно когда предают собственные дети. Сначала жена, потом сын…
— Знаешь, почему я женился второй раз? — спросил Лестер: несмотря на огромную дозу вина, выпитого им, он говорил четко и ясно.
Лоренс, уже пришедший в себя и собирающийся сбежать, остановился и обернулся. Потом, явно медля, подошел и сел. Их вновь, как и всегда, разделял стол. Проклятый стол короля, как и его венец, как и его титул, как и их кровь — все они разделяли их, а ведь когда-то Лестер просто держал сына на руках и был счастлив. Где эти мгновения, где тот покой? Все разбилось, искорежилось. Он не смог спасти их с Илинерой сына, не смог воспитать их с Алестой сына, не смог выбрать мать Лоренсу, не смог стать хорошим отцом остальным детям. Все в его жизни перевернулось, в один миг он осознал, что сломал все, что так старался построить.
— Когда я приехал домой… Когда я вернулся домой, я думал лишь о ней… О твоей матери… Алеста права: я любил Илинеру. Она была… — на мгновение его глаза остекленели, когда он вспоминал ее. — Любимой… Я столько раз к ней возвращался, а когда вернулся в последний раз… ее не было. Ее просто не было. И иногда кажется, что я просто неправильно вернулся… что стоит еще раз вернуться, и она будет здесь…
Он отхлебнул еще вина, хотя ему явно было уже достаточно. Лоренс молча сидел рядом. И тогда Лестер продолжил. Он открыл один из ящиков стола и вынул оттуда что-то, завернутое в платок. Лоренс также молча принял сверток и развернул. Это был портрет его матери, он сразу узнал ее: у нее были такие же темно-зеленые, практически изумрудные глаза. А еще — россыпь веснушек по щекам. Как и у него.
— Ты очень похож на нее, — с горечью и болью произнес король, хотя Лоренс ничего общего во внешности, кроме цвета глаз и веснушек, не нашел. Но сейчас ему было не до этого: он не мог отвести взгляда от портрета матери, в горле стоял ком.
— У тебя ее взгляд… и решимость. Ты так на нее похож, у тебя ее душа… — Лестер вновь приложился к бутылке. Лоренс поднял на него свой взгляд. — Вот такой, да. Она бы тоже осудила меня… Когда она умерла, я поклялся её памятью, что сделаю все, ради нашего сына. Ради тебя. Я так хотел, чтобы у тебя была семья, Лоренс… Я женился на Алесте ради тебя, хотел, чтобы у тебя была мать…
Он горько рассмеялся, Лоренс впервые видел, как отец смеется, и это было жутко, потому что в смехе было не веселье, а многолетняя боль.
— А что в итоге? Илинера бы меня убила, — он покачал головой. — Высказала бы все, что думала. Почему она умерла?
Пустая бутылка опустилась на стол и едва не упала, но Лоренс перехватил руку отца.
— Тебе достаточно, — твердо произнес он, встречаясь взглядом с льдистыми глазами. Было странно чувствовать себя взрослее и мудрее отца.
— Прости меня, Лоренс, — просто попросил он, а потом позволил довести себя до спальни и уложить. Запирая отцовский кабинет, Лоренс бросил взгляд на стол: там все еще лежал портрет матери. Поколебавшись несколько мгновений, принц забрал его. Этой частью своей души он не хотел делиться даже с отцом. Пусть останется у него, ведь если бы папа хотел видеть и помнить маму, он бы так усердно не старался забыть ее все эти годы.
***
Ловэль уже который час перелистовал книги. Раньше он бы никогда не позволил себе так быстро, почти не читая, смотреть их, но сейчас ему важен был результат. А все потому, что он подслушал разговор братьев, сестры и Ирэйны перед балом и теперь знал все про проклятую сущность. Он никогда не слышал про таких созданий, но был уверен, что его любимые книги ему помогут. Ну не может же быть, чтобы в Рассветном Лесу не было совсем никаких сведений об этих проклятых сущностях!
Так рассуждал юный принц и старательно перебирал одну книгу за другой. Он не мог остановиться, он должен был помочь братьям! Все стараются на благо королевства, а он что, будет просто сидеть? Пока Лоренс с отцом будут воевать, пока Лидэль будет искать сведения о враге за пределами королевства, а Линэль с Ирэйной шпионить, он разве может остаться в стороне? Нет, конечно! Он поможет, обязательно поможет семье! Он тоже может сражаться и жертвовать собой ради королевства. И ради семьи.
***
Весть, пришедшая спустя месяц после побега двух предателей, принесла тревогу в сердце кронпринца и всех тех, кому была небезразлична судьба этих двоих: лорда Нареля Миратэ нашли мертвым, в реке, на западной границе. Нейлин был безутешен, только при поддержке жены, сына и друзей он смог пережить свое горе. Но хуже было Лоренсу, который всем сердцем переживал за брата. Что с Лидэлем? Возможно, он погиб вместе с Миратэ, но коварное течение унесло его тело? Или его убили эльфы настоящего предателя? Или еще тысяча вариантов! Что произошло в тот день на реке? Выжил ли Лидэль? И где он сейчас? Вернется ли из своего путешествия? Или так и погибнет в чужом краю, ненужным и забытым?
***
А слезы все текли из ее глаз, оставляя влажные дорожки на щеках, падая на портреты детей. Ее младший — Ловэль, — он уже такой большой, такой взрослый. Как он будет без нее? Или уже забыл? Дети вырастают и забывают тебя… А, возможно, он не простил ее? Ведь мог… Ее солнышко был справедлив, благороден. Он вырастет в замечательного лорда и мужчину. Жаль, что она этого не увидит. Она больше ничего не увидит, кроме этих стен, обитых бархатом и золотом. Всю жизнь она стремилась быть выше всех, стремилась занять нужное положение в общество. А что сейчас? Она лишилась всего! Она больше не увидит детей, не выйдет в свет, теперь в ее дворце будет заправлять эта лунная выскочка! Ее Лидэль, ее Ловэль и ее Линэль — ее дети теперь остались совершенно одни. Они будут знать, что она предала их семью, что их отец осудил ее. Наверняка он расскажет им, какой злой и плохой она была, настроит их против нее. Они станут ненавидеть ее за то, что она желала им блага. Блага… А ведь умри тогда Лоренс — и ничего бы этого не было! Зачем она в это ввязалась? Ей захотелось изменить свою судьбу, она была не в силах наблюдать, как приблизившись к исполнению заветной мечты, видит ее отдаление. Казалось таким простым и естественным, немного подтолкнуть судьбу. Совсем чуть-чуть, всего лишь написать пару строк, предупредить ее сообщника… Сообщника — вот кем он стал. Тот, кто остался в тени. Тот, кто довел ее до всего этого. Тот, кто наверняка так и не заплатил за все. А она сидит здесь и думает о том, что было бы, если бы она поступила иначе? Но разве могла она поступить иначе? Она была так зла на Лоренса! Всю жизнь он мешался ей! Выходя замуж за Лестера, она нарисовала в своем воображении прекрасную картину: она королева, мать прекрасных принцев и принцесс, а — самое главное — мать наследника. Вот тут-то и вмешалась судьба в лице Лоренса. Сначала он раздражал ее тем, что разрушал эту прекрасную картину, потом она стала надеяться, что с ним что-нибудь случиться. Эта мысль долго зрела в ее голове, пока не превратилась в настоящую манию. Лоренс должен исчезнуть, должен уйти. Но он не уходил, не исчезал! И она оступилась. Раз, второй. А потом перестала жалеть, перестала бояться. Она так ненавидела Лоренса, что забыла — для других он герой, а не опорочивший свою честь эльф. Для нее же он всегда был и оставался ублюдком Илинеры — ее извечной соперницы, сбежавшей за границу жизни и смерти. Она все же одержала верх, дотянулась своими ледяными руками до нее.
Алеста рыдала, и под слезами плыли краски портретов. Она уже успела впасть в отчаяние, успела даже смириться со своим падением. Она умерла для высшего света. Она умерла для своего королевства. Она умерла для своей семьи. Она умерла для своих детей. Для Ловэля, маленького и любопытного. Для Линэль, яростной и неумолимой. Для Лидэля, света жизни ее. Они все были лучше нее. Они все видели дальше нее. Вэль, малыш, был мудр не по веснам. Почему она не прислушалась к его словам, когда он пытался примирить ее с остальными и с самой собой? А Линэль? Ее дочь оказалась способна на то, от чего сама она сбежала: она выбрала любовь, а не гордость. Она приняла свою судьбу не принцессы, дочери короля, а жены ликана — и была счастлива. Когда-то давно Алеста вырвала любовь из своего сердца, а Свет, словно в отместку, отдал эту любовь сердцам Линэль и Нейлина.
Лидэль… Ее первенец, ее старший сын. Она помнила то мгновение, когда она взяла его на руки. Потом она брала и Линэль, и — спустя одиннадцать лет — Ловэля, но то первое мгновение она запомнила навсегда. Лидэль… Ее гордость, ее наследник… Что с ним сейчас? Он нелюбим отцом, его обошел брат. Ее дитя. Все они. Где они? Их нет рядом!
Алеста уже не рыдала — не осталось сил, — она плакала. Из глаз текли редкие слезы. Портреты расплылись, но остались в ее сердце. Она одна. Абсолютно одна. Она больше не сможет защитить своих детей. Они далеко.
Она. Больше. Никогда. Не увидит. Своих. Детей.
***
Они медленно брели по саду. Целитель Ниранэ советовал Ирэйне почаще бывать на свежем воздухе, и теперь они с Лоренсом каждый день выбирались на прогулку. Тем более в последнее время все меньше хотелось проводить время во дворце: после того вечера откровений отец сделался еще более замкнутым, и теперь их с Лоренсом общение превратилось в перебрасывание ледяными взглядами и жесткими фразами. Их объединял лишь долг, хотя Ирэйна убеждала мужа, что надо дать отцу время, что он его любит и прочий бред. Лоренс вдруг перестал верить, что все наладится. В их семье все так перемешалось, они вновь были разбитым зеркалом. И все же Лоренс любил отца и простил ему его холодность и отчужденность. Все будет хорошо, надо в это верить. Теперь у Лоренса был самый лучший повод так думать. Взгляд его то и дело скользил по еще плоскому животу Ирэйны. Невольно вспомнилась реакция отца на новость о скором прибавлении в их семействе — он даже бровью не повел. Король полностью отстранился от семьи, посвятив себя делам королевства. Тем более армия была сформирована и готовилась выступать на север. Скоро в тех землях начнется эвакуация населения. Возможно, уже через три-четыре месяца Лоренс увидится с Линэль. А когда с Лидэлем? И увидится ли?
