Окровавленный язык обожгло холодом — вновь с севера подул ледяной ветер. Ликан довольно облизнулся и, посмотрев на остатки оленя, поднялся. Он был сыт и почти счастлив. На востоке, за горами, всходило солнце. Можно было еще денек побегать и возвращаться. Его ведь ждали…
Волки осторожно вышли из кустов, когда ликан уже был далеко. Принюхиваясь, они накинулись на оленьи кости, обтянутые обрывками кожи и мяса. А Нейлин уже мчался вперед, наслаждаясь этим невероятным чувством свободы, которое давал лишь бег. Когда мчишься по Лесу, не думая ни о чем. Когда ветер бьет тебя по морде, лапы наливаются силой, чтобы оттолкнуться и прыгнуть еще дальше, а нос улавливает тысячи ароматов…
Внезапно он почуял запах крови и остановился. Учитывая его скорость и массу, он пропахал еще несколько метров по земле. Встав и раздраженно отряхнувшись, ликан поднял морду вверх и принюхался. В свежем лесном воздухе не пахло ничем подозрительным. Нейлин еще раз принюхался и уже собирался возвращаться, когда подувший с севера ветер принес тонкую нить аромата — аромата крови живого, разумного существа. Запах этот был едва заметен даже чуткому ликаньему носу. Нейлин засомневался: судя по всему, это кровь орка, ветер принес ее аромат издалека. Если бы ранили кого-нибудь из патрульных, запах был бы ярче. А так… Нейлин не видел причины идти туда. С другой стороны, если орки пересекли границу, им нужно было об этом знать. Приняв решение, ликан оттолкнулся всеми четырьмя лапами, перемахивая через особо крупные густые кусты, и побежал на север. Еще несколько раз ветер приносил обрывки запаха: к крови стали примешиваться орки. Значит, точно опять пересекли границу. Ликан тихо утробно зарычал, готовясь перегрызть глотки этим тварям. Столько боли они причинили его народу и его близким!
Запах приближался, впереди послышался плеск воды — это небольшая речка брала свое начало на севере и впадала в лесное озеро уже здесь, у эльфов. Нейлин преодолел последнее препятствие в виде повалившегося пня, покрытого густым темно-зеленым мехом, и оказался на пологом берегу. Картина, представшая Нейлину, вызвала у него волну дикой, звериной ярости, ослепившей его. Из последних сил цепляясь за траву полз пленник. Эльф был весь в крови и грязи, но отчаянно боролся за свою жизнь, продвигаясь вперед, хотя силы его уже покинули. Нет, это была не усталость: из ноги несчастного торчала грубая орочья стрела. А там, на другом берегу реки, из кустов уже выбегал отряд орков — охотники, не молодняк, в этом Нейлин разбирался. Один из них вскинул лук и… ликан прыгнул, заслоняя пленника, а потом по камням, благо река была не широкая, оказался на другом берегу. Орки даже не успели отреагировать, когда волчьи челюсти сомкнулись на одном из их товарищей. Острые, как клинок из голубой стали, когти, рассекли шкуры и грудь второго. Третьему он вырвал сердце, переломав все ребра, а четвертый лишился головы — Нейлин просто оторвал ее. Остальные орки не стояли без дела. Двое бросились через реку к пленнику, а двое атаковали ликана. Глупцы. Даже если бы он не обладал уязвимостью, сейчас он был так зол, что его не остановила бы и армия орков. Он легко, словно тряпичные куклы, разорвал сначала одного, а потом другого — их топоры бесполезно бились о его серую шкуру. Тем временем оставшиеся в живых уже перебрались через реку и приближались к эльфу — тот успел доползти до кустов, но это бы его не спасло. Занесенные топор был выбит и полетел в траву, а его хозяин лишился руки. Оказывается, эти дикари тоже чувствую боль: орк с диким криком повалился в воду, окрашивая ее в алый. Вырвав хребет второму, Нейлин вернулся к безрукому утопающему и добил. Эти твари не заслуживали жизни.
Эльф на берегу закашлялся, падая с колен. Нейлин мгновенно оказался рядом и превратившись, перевернул несчастного на спину. Глаза пленника, показавшиеся смутно знакомыми, встретились с его и тут же закрылись. Он выдохнул и обмяк. Нейлин в панике приложил ухо к его груди, но, слава Свету, услышал тихое, пусть и неровное биение сердца. Отстранившись, он окинул эльфа взглядом: на том живого места не было, и ликан подозревал, что вся эта кровь, свежая и засохшая, принадлежит ему. Нейлин на мгновение растерялся, не зная, что делать. Еще ни разу пленники не сбегали от орков — просто не успевали, за несколько дней сходя с ума, — но этот оказался стойким и храбрым. Только вот ликан сильно сомневался, что с такими ранами он доживет до помощи. И все же Нейлин взвалил его себе на спину, превращаясь. Если был шанс, он должен спасти собрата.
Мирная обстановка гостиной была в доме Миратэ чем-то поистине удивительным: Линэль здесь не любил ни хозяин, ни частая гостья и подруга Нейлина Эстель. Однако сейчас они всего лишь пили чай, и за это бывшая принцесса была благодарна Свету. Сил, чтобы огрызаться, у нее не было. Мысли вновь и вновь крутились вокруг прошлого.
— Нейлина давно нет, — с беспокойством произнесла Эстель.
Линэль подняла на нее взгляд и задумалась.
— Больше недели… Да, давно. Он никогда так надолго не уходил.
Эстель отставила чашку чая и обняла себя руками в тщетной попытке согреться, хотя в доме было тепло.
Линэль, внимательно за ней наблюдавшая, нахмурилась.
— Ты его любишь? Нейлина.
— Да. Он мой лучший друг.
— А как мужчину?
Эстель смерила ее надменным взглядом.
— Не все в этом мире меряется одной меркой, принцесса.
Линэль даже не отреагировала на выпад. Раньше бы разозлилась и отомстила, а сейчас… сейчас не могла даже поднять руку, чтобы взять кружку чая.
— Я другого любила, — внезапно сказала Эстель, отводя взгляд. — У меня был жених, но он погиб в первой стычке с орками.
— Это было еще до первого бала?
— Да.
Они еще немного посидели в тишине. Отстраненно Линэль подумала, что теперь поведение Эстель с Лидэлем становится понятно: когда разбито сердце, не до новой любви.
— Мне жаль. Правда.
Эстель недоверчиво на нее взглянула, но поверила. Целительница чувствовала, что собеседница не врет.
— Я знаю, что значит потерять дорогого эльфа, — прошептала она, невидящим взором смотря в зеркальную гладь чашки с чаем.
— Мне тоже жаль. Твоего брата, — искренне произнесла Эстель, неловко касаясь чужой руки в поддержке.
Этот внезапно мирный разговор сблизил их. Эстель не простила ей оскорбления и унижения Нейлина, но сейчас все эти житейские обиды отошли на второй план…
Внизу раздался грохот, словно кто-то выломал дверь или очень постарался это сделать. Линэль враз растеряла свою задумчивость, становясь привычно раздраженной и неприятной.
— Ну что там опять устроили?!
Она резко поднялась и направилась в холл. Еще на лестнице она увидела их.
— О Свет, Нейлин?!
Мгновение — и она уже внизу. Ее "дорогой" супруг уронил на пол какого-то окровавленного изуродованного эльфа и сейчас глядел на нее отчаянными глазами.
— Он еще жив, — прошептал Нейлин. Он и сам выглядел ничуть не лучше своей ноши — в крови, рубаха разодрана, под глазами темные круги, грудь тяжело вздымается.
Линэль упала на колени рядом с раненным и тут же вскрикнула:
— Лоренс?! — а потом на весь дом: — ЭСТЕЛЬ!
— Прошел год со дня исчезновения Лоренса, все знают, что он погиб, но муж мой не желает это признавать. — Алеста обернулась к своему собеседнику.
— Значит, ты должна постараться, — ответил тот.
— Он и слышать не хочет об этом!
Алеста в раздражении сжала кулаки. С того самого дня, как наблюдающий за тенями лорд Керанэ сообщил им о смерти Лоренса, все словно обезумили. Дворец теперь напоминал дом мертвецов. Все, даже слуги, ходили бледными тенями. Не дай Свет кто-то будет шуметь или скандалить! Весь дворец погрузился в траур. Хуже того, Лестер совершенно игнорировал тот факт, что его старшего сына убили. Работал так, что его не видела семья, а когда кто-то смел упоминать Лоренса, зверел. Имя кронпринца теперь было под негласным запретом, как и имя его матери когда-то. Но вот никаких реальных действий Лестер не предпринимал. Ни признавал сына погибшим, ни объявлял Лидэля наследником. Алеста однажды попыталась поднять эту тему, но тут же замолчала, поймав гневный взгляд мужа. Она, конечно, понимала, что тот потерял ребенка, но пора было смотреть жизни в лицо. Сама Алеста никакой трагедии в смерти Лоренса не видела. Скорее она благодарила Свет за то, что все так удачно сложилось. Жалко, конечно, мальчишку, но тот сам нарвался. А теперь ее сын будет кронпринцем. Неизвестно когда! Потому что сам Лидэль тоже ничем не помогал матери завоевать ему место у престола. Ходил, словно в воду опущенный, а потом и вовсе ушел к Керанэ, выполнять поручения наблюдающего за тенями. Ее сын, фактически кронпринц — и каким-то грязным шпионом! Это просто недостойно его! Но сам Лидэль лишь огрызался, когда мать заводила с ним эти разговоры, и старался пореже бывать дома. Даже Ловэль, еще совсем ребенок, далекий от всех этих взрослых проблем, вдруг замкнулся и присоединился к этому общему гореванию, которое Алеста упорно не могла понять. Весь дворец — да что дворец, все королевство! — обезумело! Да, Лоренс погиб, но стал мучеником в глазах народа.
— Постарайся, Алеста, иначе может стать поздно, — туманно посоветовал ее собеседник и ушел, а королева осталась одна в холодной гостиной. Почему все вокруг нее рушат то, что она с таким трудом строит?!
Крепкие добротные сапоги из выделанной кожи противно хлюпали по лужам. В последний год над Рассветным Лесом часто шли дожди, словно проливали слезы. Лидэль старался об этом не думать. Он вообще старался не думать ни о чем, кроме работы. Сказали сделать — он делает, а о чувствах лучше не задумываться. Год прошел, целый год, а для него время словно остановилась, хотя жизнь его теперь и была намного живее и опаснее, чем раньше. Все изменилось в тот день, когда по дворцу пробежала страшная весть. Лидэль помнил то оцепенение, что его охватило. И в голове билась лишь одна-единственная мысль: нет! Нет, только не Лоренс! Не его старший занудливый и совершенно невыносимый брат. Нет, не он! Убит, замучен в страшных пытках. С болью Лидэль вспоминал их разговоры, всегда оканчивающиеся либо ссорой, либо дракой. Они выросли вместе, в одном дворце, в одной семье, но ему всегда казалось, что их со старшим братом ничего не связывает. Они всегда радовались неудачам друг друга, устраивали подставы и были не прочь набить друг другу морды, плюнув на дворцовый этикет… А потом Лоренс, его старший брат, погиб. Был жестоко убит. Его больше не было. Он не придет и не будет нудить над ухом или читать нотации. Не прикроет его от гнева отца и не будет заявлять, что они с Линэль — позор семьи. Этого просто не будет. Все. Пусто. Во дворце, в семье, в сердце.
Боль потери была внезапна, она разъедала душу Лидэля, и пусть он раньше считал себя бессовестным циником, но потеряв близкого, лоб в лоб столкнувшись с жестокой реальностью, он понял, что был всего лишь дураком. Беспросветным дураком, который не ценил то, что ему подарил Свет. У него был старший брат, с которым он мог лишь воевать — а теперь он погиб. У него была любимая сестра, — а теперь она далеко, в несчастливом браке, который он допустил. У него был отец — а теперь он смотрит в эти потухшие льдистые глаза и видит лишь короля. У него был младший брат, совсем еще ребенок — а теперь он резко повзрослел, ведь они не смогли защитить свою семью от горя и боли. Все разрушилось, а ведь он мог этого не допустить! Теперь, когда шанс исправить все потерян навсегда, он проклинал свою дурацкую мальчишескую зависть, что вечно отравляла их отношения с Лоренсом. Если бы…
Остается только горькое сожаление. Больнее всего то, что Лидэль помнил, как пожелал смерти Лоренсу.
«Пусть свернет себе шею на лошади, тогда я стану кронпринцем!»
Он ненавидел себя за эту мысль. Свет покарал его, отняв брата и заставив до конца жизни мучиться чувством вины, которое ничем не утолить, никак не успокоить. Это его расплата за глупость и гордыню. Что ж, теперь он в полной мере осознал, что значит быть старшим братом. Нет, отец так и не признал — ни перед собой, ни перед другими, — что Лоренс погиб, но постепенно стал вовлекать в государственные дела Лидэля. Тогда-то он и хлебнул горькой доли кронпринца. Отец был требовательным, непримиримым и довольно жестким королем. Только теперь Лидэль осознал, что своим счастливым безмятежным детством обязан старшему брату, который едва ли не с младенчества был той самой преградой, что разделяла короля и его остальных детей. Лоренс взял на себя роль и все обязанности наследника, снимая их с младших. И если раньше Лидэль лишь завидовал этому, то теперь понял: это была не гордость, это была жертва. Жертва Лоренса ради других: ради братьев и сестры, ради королевства. Он был тем невидимым щитом, что ограждал их от гнева и требовательности отца. Потому что едва коснувшись этой бесконечной паутиной под названием "управление государством", Лидэль понял, что когда он общается с королем, отцу место не находится. А королем Лестер был… строгим.
Принц долго так не мог выдержать: дело не в том, что он струсил и испугался ответственности. Но каждый раз, когда отец вызывал его к себе в кабинет, каждый раз, когда слушал его отчеты или проверял документы, он смотрел так, словно вспоминал Лоренса. Сравнивал. Думал о нем. И это причиняло отцу боль, Лидэль видел. Он напоминал ему о старшем сыне. Да и сам Лидэль постоянно о нем думал. И не мог больше так жить. Казалось, что если он пойдет отцу навстречу, примет на себя полностью бремя наследника престола — то Лоренс умрет. И пусть разум говорил, что брат умер уже давно, но в сердце Лидэля он продолжал жить и убить его в себе он не мог. Как Лоренс может умереть, если он помнит его?! Если держит в руках его альбом, смотрит его рисунки…
Этот альбом Лидэль нашел, когда через неделю после исчезновения брата пришел в его покои. Ходил призраком по пустым комнатам и думал о том, как редко он тут бывал. Сюда его мог привести лишь очередной розыгрыш, но никогда Лидэль и не подумал зайти к Лоренсу просто так: посидеть поболтать, выпить и обсудить девушек из свиты матери. Или вообще позвать его вместе погулять в подпольном баре в Листерэле! Нет, они никогда не были братьями. Или не хотели…
И вот тогда Лидэль нашел альбом Лоренса. Долго сидел на заправленной и теперь больше никогда не тронутой постели и смотрел рисунки. Без преувеличения — у брата был талант. Не имевший никакой страсти к искусству, и тем более к живописи, Лидэль, как завороженный, рассматривал каждый рисунок, и боль сковывал его изнутри. А потом он увидел изображение их семьи: папа, Ловэль и они с Линэль. Все точно, словно они живые, только вот близнецам Лоренс пририсовал рожки. Лидэль запрокинул голову и рассмеялся, хотя меньше всего на свете он сейчас хотел смеяться. Так он и сидел, не в силах успокоиться. Истерический смех смешался со слезами — раньше бы он никогда не позволил их себе, — а сейчас ему было так плохо, что он не мог остановиться. Лишь пощечина от матери привела его в себя.
— Что ты тут устроил?
Взгляд ее скользнул по альбому в руках сына, и она попыталась его забрать. Лидэль тут же обозлился и потянул его на себя.
Волки осторожно вышли из кустов, когда ликан уже был далеко. Принюхиваясь, они накинулись на оленьи кости, обтянутые обрывками кожи и мяса. А Нейлин уже мчался вперед, наслаждаясь этим невероятным чувством свободы, которое давал лишь бег. Когда мчишься по Лесу, не думая ни о чем. Когда ветер бьет тебя по морде, лапы наливаются силой, чтобы оттолкнуться и прыгнуть еще дальше, а нос улавливает тысячи ароматов…
Внезапно он почуял запах крови и остановился. Учитывая его скорость и массу, он пропахал еще несколько метров по земле. Встав и раздраженно отряхнувшись, ликан поднял морду вверх и принюхался. В свежем лесном воздухе не пахло ничем подозрительным. Нейлин еще раз принюхался и уже собирался возвращаться, когда подувший с севера ветер принес тонкую нить аромата — аромата крови живого, разумного существа. Запах этот был едва заметен даже чуткому ликаньему носу. Нейлин засомневался: судя по всему, это кровь орка, ветер принес ее аромат издалека. Если бы ранили кого-нибудь из патрульных, запах был бы ярче. А так… Нейлин не видел причины идти туда. С другой стороны, если орки пересекли границу, им нужно было об этом знать. Приняв решение, ликан оттолкнулся всеми четырьмя лапами, перемахивая через особо крупные густые кусты, и побежал на север. Еще несколько раз ветер приносил обрывки запаха: к крови стали примешиваться орки. Значит, точно опять пересекли границу. Ликан тихо утробно зарычал, готовясь перегрызть глотки этим тварям. Столько боли они причинили его народу и его близким!
Запах приближался, впереди послышался плеск воды — это небольшая речка брала свое начало на севере и впадала в лесное озеро уже здесь, у эльфов. Нейлин преодолел последнее препятствие в виде повалившегося пня, покрытого густым темно-зеленым мехом, и оказался на пологом берегу. Картина, представшая Нейлину, вызвала у него волну дикой, звериной ярости, ослепившей его. Из последних сил цепляясь за траву полз пленник. Эльф был весь в крови и грязи, но отчаянно боролся за свою жизнь, продвигаясь вперед, хотя силы его уже покинули. Нет, это была не усталость: из ноги несчастного торчала грубая орочья стрела. А там, на другом берегу реки, из кустов уже выбегал отряд орков — охотники, не молодняк, в этом Нейлин разбирался. Один из них вскинул лук и… ликан прыгнул, заслоняя пленника, а потом по камням, благо река была не широкая, оказался на другом берегу. Орки даже не успели отреагировать, когда волчьи челюсти сомкнулись на одном из их товарищей. Острые, как клинок из голубой стали, когти, рассекли шкуры и грудь второго. Третьему он вырвал сердце, переломав все ребра, а четвертый лишился головы — Нейлин просто оторвал ее. Остальные орки не стояли без дела. Двое бросились через реку к пленнику, а двое атаковали ликана. Глупцы. Даже если бы он не обладал уязвимостью, сейчас он был так зол, что его не остановила бы и армия орков. Он легко, словно тряпичные куклы, разорвал сначала одного, а потом другого — их топоры бесполезно бились о его серую шкуру. Тем временем оставшиеся в живых уже перебрались через реку и приближались к эльфу — тот успел доползти до кустов, но это бы его не спасло. Занесенные топор был выбит и полетел в траву, а его хозяин лишился руки. Оказывается, эти дикари тоже чувствую боль: орк с диким криком повалился в воду, окрашивая ее в алый. Вырвав хребет второму, Нейлин вернулся к безрукому утопающему и добил. Эти твари не заслуживали жизни.
Эльф на берегу закашлялся, падая с колен. Нейлин мгновенно оказался рядом и превратившись, перевернул несчастного на спину. Глаза пленника, показавшиеся смутно знакомыми, встретились с его и тут же закрылись. Он выдохнул и обмяк. Нейлин в панике приложил ухо к его груди, но, слава Свету, услышал тихое, пусть и неровное биение сердца. Отстранившись, он окинул эльфа взглядом: на том живого места не было, и ликан подозревал, что вся эта кровь, свежая и засохшая, принадлежит ему. Нейлин на мгновение растерялся, не зная, что делать. Еще ни разу пленники не сбегали от орков — просто не успевали, за несколько дней сходя с ума, — но этот оказался стойким и храбрым. Только вот ликан сильно сомневался, что с такими ранами он доживет до помощи. И все же Нейлин взвалил его себе на спину, превращаясь. Если был шанс, он должен спасти собрата.
***
Мирная обстановка гостиной была в доме Миратэ чем-то поистине удивительным: Линэль здесь не любил ни хозяин, ни частая гостья и подруга Нейлина Эстель. Однако сейчас они всего лишь пили чай, и за это бывшая принцесса была благодарна Свету. Сил, чтобы огрызаться, у нее не было. Мысли вновь и вновь крутились вокруг прошлого.
— Нейлина давно нет, — с беспокойством произнесла Эстель.
Линэль подняла на нее взгляд и задумалась.
— Больше недели… Да, давно. Он никогда так надолго не уходил.
Эстель отставила чашку чая и обняла себя руками в тщетной попытке согреться, хотя в доме было тепло.
Линэль, внимательно за ней наблюдавшая, нахмурилась.
— Ты его любишь? Нейлина.
— Да. Он мой лучший друг.
— А как мужчину?
Эстель смерила ее надменным взглядом.
— Не все в этом мире меряется одной меркой, принцесса.
Линэль даже не отреагировала на выпад. Раньше бы разозлилась и отомстила, а сейчас… сейчас не могла даже поднять руку, чтобы взять кружку чая.
— Я другого любила, — внезапно сказала Эстель, отводя взгляд. — У меня был жених, но он погиб в первой стычке с орками.
— Это было еще до первого бала?
— Да.
Они еще немного посидели в тишине. Отстраненно Линэль подумала, что теперь поведение Эстель с Лидэлем становится понятно: когда разбито сердце, не до новой любви.
— Мне жаль. Правда.
Эстель недоверчиво на нее взглянула, но поверила. Целительница чувствовала, что собеседница не врет.
— Я знаю, что значит потерять дорогого эльфа, — прошептала она, невидящим взором смотря в зеркальную гладь чашки с чаем.
— Мне тоже жаль. Твоего брата, — искренне произнесла Эстель, неловко касаясь чужой руки в поддержке.
Этот внезапно мирный разговор сблизил их. Эстель не простила ей оскорбления и унижения Нейлина, но сейчас все эти житейские обиды отошли на второй план…
Внизу раздался грохот, словно кто-то выломал дверь или очень постарался это сделать. Линэль враз растеряла свою задумчивость, становясь привычно раздраженной и неприятной.
— Ну что там опять устроили?!
Она резко поднялась и направилась в холл. Еще на лестнице она увидела их.
— О Свет, Нейлин?!
Мгновение — и она уже внизу. Ее "дорогой" супруг уронил на пол какого-то окровавленного изуродованного эльфа и сейчас глядел на нее отчаянными глазами.
— Он еще жив, — прошептал Нейлин. Он и сам выглядел ничуть не лучше своей ноши — в крови, рубаха разодрана, под глазами темные круги, грудь тяжело вздымается.
Линэль упала на колени рядом с раненным и тут же вскрикнула:
— Лоренс?! — а потом на весь дом: — ЭСТЕЛЬ!
Глава 2. В плену теней
— Прошел год со дня исчезновения Лоренса, все знают, что он погиб, но муж мой не желает это признавать. — Алеста обернулась к своему собеседнику.
— Значит, ты должна постараться, — ответил тот.
— Он и слышать не хочет об этом!
Алеста в раздражении сжала кулаки. С того самого дня, как наблюдающий за тенями лорд Керанэ сообщил им о смерти Лоренса, все словно обезумили. Дворец теперь напоминал дом мертвецов. Все, даже слуги, ходили бледными тенями. Не дай Свет кто-то будет шуметь или скандалить! Весь дворец погрузился в траур. Хуже того, Лестер совершенно игнорировал тот факт, что его старшего сына убили. Работал так, что его не видела семья, а когда кто-то смел упоминать Лоренса, зверел. Имя кронпринца теперь было под негласным запретом, как и имя его матери когда-то. Но вот никаких реальных действий Лестер не предпринимал. Ни признавал сына погибшим, ни объявлял Лидэля наследником. Алеста однажды попыталась поднять эту тему, но тут же замолчала, поймав гневный взгляд мужа. Она, конечно, понимала, что тот потерял ребенка, но пора было смотреть жизни в лицо. Сама Алеста никакой трагедии в смерти Лоренса не видела. Скорее она благодарила Свет за то, что все так удачно сложилось. Жалко, конечно, мальчишку, но тот сам нарвался. А теперь ее сын будет кронпринцем. Неизвестно когда! Потому что сам Лидэль тоже ничем не помогал матери завоевать ему место у престола. Ходил, словно в воду опущенный, а потом и вовсе ушел к Керанэ, выполнять поручения наблюдающего за тенями. Ее сын, фактически кронпринц — и каким-то грязным шпионом! Это просто недостойно его! Но сам Лидэль лишь огрызался, когда мать заводила с ним эти разговоры, и старался пореже бывать дома. Даже Ловэль, еще совсем ребенок, далекий от всех этих взрослых проблем, вдруг замкнулся и присоединился к этому общему гореванию, которое Алеста упорно не могла понять. Весь дворец — да что дворец, все королевство! — обезумело! Да, Лоренс погиб, но стал мучеником в глазах народа.
— Постарайся, Алеста, иначе может стать поздно, — туманно посоветовал ее собеседник и ушел, а королева осталась одна в холодной гостиной. Почему все вокруг нее рушат то, что она с таким трудом строит?!
***
Крепкие добротные сапоги из выделанной кожи противно хлюпали по лужам. В последний год над Рассветным Лесом часто шли дожди, словно проливали слезы. Лидэль старался об этом не думать. Он вообще старался не думать ни о чем, кроме работы. Сказали сделать — он делает, а о чувствах лучше не задумываться. Год прошел, целый год, а для него время словно остановилась, хотя жизнь его теперь и была намного живее и опаснее, чем раньше. Все изменилось в тот день, когда по дворцу пробежала страшная весть. Лидэль помнил то оцепенение, что его охватило. И в голове билась лишь одна-единственная мысль: нет! Нет, только не Лоренс! Не его старший занудливый и совершенно невыносимый брат. Нет, не он! Убит, замучен в страшных пытках. С болью Лидэль вспоминал их разговоры, всегда оканчивающиеся либо ссорой, либо дракой. Они выросли вместе, в одном дворце, в одной семье, но ему всегда казалось, что их со старшим братом ничего не связывает. Они всегда радовались неудачам друг друга, устраивали подставы и были не прочь набить друг другу морды, плюнув на дворцовый этикет… А потом Лоренс, его старший брат, погиб. Был жестоко убит. Его больше не было. Он не придет и не будет нудить над ухом или читать нотации. Не прикроет его от гнева отца и не будет заявлять, что они с Линэль — позор семьи. Этого просто не будет. Все. Пусто. Во дворце, в семье, в сердце.
Боль потери была внезапна, она разъедала душу Лидэля, и пусть он раньше считал себя бессовестным циником, но потеряв близкого, лоб в лоб столкнувшись с жестокой реальностью, он понял, что был всего лишь дураком. Беспросветным дураком, который не ценил то, что ему подарил Свет. У него был старший брат, с которым он мог лишь воевать — а теперь он погиб. У него была любимая сестра, — а теперь она далеко, в несчастливом браке, который он допустил. У него был отец — а теперь он смотрит в эти потухшие льдистые глаза и видит лишь короля. У него был младший брат, совсем еще ребенок — а теперь он резко повзрослел, ведь они не смогли защитить свою семью от горя и боли. Все разрушилось, а ведь он мог этого не допустить! Теперь, когда шанс исправить все потерян навсегда, он проклинал свою дурацкую мальчишескую зависть, что вечно отравляла их отношения с Лоренсом. Если бы…
Остается только горькое сожаление. Больнее всего то, что Лидэль помнил, как пожелал смерти Лоренсу.
«Пусть свернет себе шею на лошади, тогда я стану кронпринцем!»
Он ненавидел себя за эту мысль. Свет покарал его, отняв брата и заставив до конца жизни мучиться чувством вины, которое ничем не утолить, никак не успокоить. Это его расплата за глупость и гордыню. Что ж, теперь он в полной мере осознал, что значит быть старшим братом. Нет, отец так и не признал — ни перед собой, ни перед другими, — что Лоренс погиб, но постепенно стал вовлекать в государственные дела Лидэля. Тогда-то он и хлебнул горькой доли кронпринца. Отец был требовательным, непримиримым и довольно жестким королем. Только теперь Лидэль осознал, что своим счастливым безмятежным детством обязан старшему брату, который едва ли не с младенчества был той самой преградой, что разделяла короля и его остальных детей. Лоренс взял на себя роль и все обязанности наследника, снимая их с младших. И если раньше Лидэль лишь завидовал этому, то теперь понял: это была не гордость, это была жертва. Жертва Лоренса ради других: ради братьев и сестры, ради королевства. Он был тем невидимым щитом, что ограждал их от гнева и требовательности отца. Потому что едва коснувшись этой бесконечной паутиной под названием "управление государством", Лидэль понял, что когда он общается с королем, отцу место не находится. А королем Лестер был… строгим.
Принц долго так не мог выдержать: дело не в том, что он струсил и испугался ответственности. Но каждый раз, когда отец вызывал его к себе в кабинет, каждый раз, когда слушал его отчеты или проверял документы, он смотрел так, словно вспоминал Лоренса. Сравнивал. Думал о нем. И это причиняло отцу боль, Лидэль видел. Он напоминал ему о старшем сыне. Да и сам Лидэль постоянно о нем думал. И не мог больше так жить. Казалось, что если он пойдет отцу навстречу, примет на себя полностью бремя наследника престола — то Лоренс умрет. И пусть разум говорил, что брат умер уже давно, но в сердце Лидэля он продолжал жить и убить его в себе он не мог. Как Лоренс может умереть, если он помнит его?! Если держит в руках его альбом, смотрит его рисунки…
Этот альбом Лидэль нашел, когда через неделю после исчезновения брата пришел в его покои. Ходил призраком по пустым комнатам и думал о том, как редко он тут бывал. Сюда его мог привести лишь очередной розыгрыш, но никогда Лидэль и не подумал зайти к Лоренсу просто так: посидеть поболтать, выпить и обсудить девушек из свиты матери. Или вообще позвать его вместе погулять в подпольном баре в Листерэле! Нет, они никогда не были братьями. Или не хотели…
И вот тогда Лидэль нашел альбом Лоренса. Долго сидел на заправленной и теперь больше никогда не тронутой постели и смотрел рисунки. Без преувеличения — у брата был талант. Не имевший никакой страсти к искусству, и тем более к живописи, Лидэль, как завороженный, рассматривал каждый рисунок, и боль сковывал его изнутри. А потом он увидел изображение их семьи: папа, Ловэль и они с Линэль. Все точно, словно они живые, только вот близнецам Лоренс пририсовал рожки. Лидэль запрокинул голову и рассмеялся, хотя меньше всего на свете он сейчас хотел смеяться. Так он и сидел, не в силах успокоиться. Истерический смех смешался со слезами — раньше бы он никогда не позволил их себе, — а сейчас ему было так плохо, что он не мог остановиться. Лишь пощечина от матери привела его в себя.
— Что ты тут устроил?
Взгляд ее скользнул по альбому в руках сына, и она попыталась его забрать. Лидэль тут же обозлился и потянул его на себя.
