— Нет, не смей прикасаться к его вещам.
— Какая разница? Он уже сдох, — жестко отрезала она.
— Вот и проваливай отсюда! — заорал он, впервые в жизни повышая голос на мать. — Ты никогда не любила его! Ты не понимаешь!
Тот альбом он отдал Ловэлю — только с младшим братом Лидэль мог поговорить о Лоренсе. Несколько раз он собирался написать Линэль, но не смог. Те чувства, что обуревали его, невозможно было выразить словами. Бумага впитает лишь слабое отражение, истинной боли.
Не вынеся взгляда отца, Лидэль сбежал к Керанэ. Деятельность королевской службы разведки оказалась спасением для принца. И хоть лорд Керанэ словно специально нагружал его самой тяжелой и бесполезной работой, давал самые дурацкие поручения, здесь он был хотя бы при деле и вдали от буквально умирающего на глазах отца. Его больше всех остальных подкосила смерть старшего сына.
Дождь все усиливался, словно вознамерился утопить столицу Рассветного Леса, но Лидэль, успевший побывать в людских землях, знал, что бывают ливни и посильнее. Едва вывозя ноги от усталости, он наконец-то добрался до дворца. К счастью, стражники не медлили, и открыли ему ворота сразу, а не через полчаса (как когда-то уже было). Дворец встретил его привычным мрачным унынием, но выросший здесь принц сразу почуял какую-то перемену. И оказался прав.
Не успел он сделать шаг от парадных дверей и скинуть с себя мокрый, словно состоявший исключительно из воды, плащ, как к нему кинулся лорд Виранэ. Все же прав был наблюдающий за тенями, у начальника стражников не было никакого понятия о субординации, этикете и манерах. Однако Лидэля не волновало его поведение, он больше тревожился о том, что могло произойти в его отсутствие.
— Что, Виранэ?
— Ваше высочество, ваш брат вернулся.
Плащ и ножны с грохотом упали на пол, а Лидэль уже поднимался по лестнице.
В кабинете стояла гнетущая тишина, которую прерывало лишь тиканье часов. Резные стрелки медленно ползли от цифры к цифре, словно насмехаясь над сидящим в кресле мужчиной. Исписанные каллиграфическим почерком пергаменты были раскинуты по столу в хаотичном порядке. Перо торчало из чернильницы одиноким воином. С перевернутой крышки на обитую сукном столешницу стекали черные капли. Солнце за окном медленно ползло по горизонту, отмеряя еще один день их бесконечно долгой жизни. За прочной дверью, ни один год выдерживающей непростой характер отпрысков короля (только они могли себе позволить хлопать и орать здесь), стояли стражники. Они боялись даже дышать, не то что переминаться с ноги на ногу или переглядываться. Когда на лестнице появился эльф в простом коричневом камзоле, они лишь сверкнули глазами и пропустили его в кабинет короля.
Дверь закрылась, отрезая внешнюю суету от тишины мрачной комнаты. Король поднял на целителя напряженный взгляд.
— Он выживет?
— Не знаю, ваше величество.
Лорд Ниранэ устало опустился в кресло, не дожидаясь приглашения. Он и сам был вымотан, и не только физически, но и морально.
— Вы не можете его вылечить? — король дернулся вперед. Взгляд его был красноречивее всех слов.
— Я исцеляю его телесные раны, но… не все так просто, ваше величество.
— Рассказывайте, — приказал Лестер, выпрямляясь в кресле. — Все, абсолютно все, что касается моего сына. Что с ним?
— Его пытали, ваше величество, — просто и одновременно страшно ответил целитель. — Резали, били, секли, ломали кости. Потом лечили и довольно неплохо, чтобы вновь пытать. На нем не осталось живого места. Но эти раны самые нестрашные. Есть ожоги от магического огня. Окончательно исцелить их невозможно, они навсегда останутся с его высочеством. Я попытаюсь снизить их воздействие, но это единственное, что можно сделать. Хуже этого, такие ожоги оставляют след и на душе, но здесь, я надеюсь, они сойдут. Это займет много времени, но любовь и тепло исцеляют душевные раны, даже самые страшные. Однако все это будет возможно, только если он очнется. Принц измотан до предела. На борьбу и путь назад у него ушли все силы, как телесные, так и духовные. Их просто не осталось. Поэтому я не знаю, выживет ли ваш сын или нет. Если он очнется, если найдет в себе еще крохи сил вернуться, то он будет жить. Но… душа его пережила слишком много страданий, другой бы светлый эльф на его месте уже погиб.
— Хотите сказать, что у него нет шансов?
— Надежда есть всегда, — мягко ответил Ниранэ, глядя прямо в глаза королю. — Пока принц на грани, и куда скользнет его душа, зависит лишь от него. Верьте в него.
Его величество ничего не ответил, лишь сжимал и разжимал лежащий на столе кулак. Целитель тихо вздохнул и поднялся.
— Если… Когда он вернется, он поправится?
— Да. Хотя это будет очень долгий путь. Принц потратил все свои резервы, даже те, о которых мы обычно не подозреваем. Он слаб, ему нужна будет помощь.
— Исцелите его, — попросил, не приказал, король. Ниранэ понимающе кивнул и направился к выходу. Уже у самой двери Лестер окликнул его.
— Лорд Ниранэ… о состоянии моего сына вы не должны говорить никому. Вы меня понимаете? Никому.
Целитель кивнул и сощурился.
— А принцам?
Вот теперь в глазах короля промелькнуло что-то помимо напряжения и усталость — капля удивления.
— Принцам? Вы уверены, что они проявят интерес?
— Учитывая, что они караулят у лестницы к вашему кабинету, то мой ответ очевиден.
Лестер некоторое время промолчал.
— Лишь общее. Без подробностей. Остальным — ничего. Отчитывайтесь полностью только мне.
— Будет исполнено, ваше величество, — поклонился Ниранэ, однако не ушел. Он с сомнением посмотрел на короля.
— Говорите.
— Я думаю, вам нужно это знать. Так бы я промолчал, ради блага моего подопечного, но… Если он очнется, вам придется бороться с его душевными ранами. Его… не только пытали.
Взгляд короля мог прожечь самый толстый дуб. Вторая рука сжала столешницу.
— О чем вы, Ниранэ?
Целитель устало потер переносицу, словно каждое слово причиняло ему боль.
— Орки знают, как унижать. Они… они его насиловали.
Тишина. Страшная, страшная тишина.
-Вы правы, я должен знать, — голос короля был безликий, но взгляд… Если хоть один орк оказался сейчас рядом, Лестер задушил бы его голыми руками. — Никому, лорд Ниранэ.
— Я запомнил, ваше величество.
Дверь за целителем закрылась, и Лестер позволил себе уронить лицо в ладони и тихо застонать. Неровной рукой он стянул со лба королевский венец и бросил его на стол, сбив чернильницу. Черная лужа растеклась по бумагам. Солнце садилось за окном. Часы тикали уже не так громко. Тишина была все такой же гнетущей. Льдистые глаза равнодушно наблюдали за чернильным морем. Думал он сейчас лишь о сыне.
Ниранэ не солгал его величеству, когда рассказал про караулящих его принцев. Стоило целителю только ступить с лестницы на ковер коридора, как его под обе руки подхватили два юных эльфа.
— Ну? Что?
Льдистые и голубые глаза вопросительно уставились на него. Сейчас все их существо было направлено лишь на одно — беспокойство о брате.
— Лорд Ниранэ? — первым нервы сдали у старшего. Лидэль просто-напросто тряханул его.
— Ваше высочество, не трясите меня, я не яблоня. Его величество запретил мне распространяться на интересующую вас тему. Единственное, что я могу вас сказать: ваш брат находится в очень тяжелом состоянии. Если он очнется, то он выживет. Все.
Хватка на руке усилилась, но Лидэль справился с собой и отпустил целителя. Рядом тихо и печально вздохнул Ловэль.
Лоренс
Боль… Она стала его частью, его продолжением. Он познал все виды боли, прочувствовал ее до конца. Боль окутывала его, проникала под кожу. Она ломала кости, дробила их на маленькие осколки, перемалывала в пепел. Боль сдирала с него кожу, выворачивала внутренности. Она сжигала его изнутри, она подавляла его, она властвовала над ним. Ей не было конца и края, она была везде. Он шел вперед, не видя перед собой ничего. Он так устал… Он столько боролся, столько терпел, столько жил, что сейчас уже не мог двигаться вперед. Он больше не чувствовал своего измученного тела, которое все же подвело его. Он даже не знал, осталась ли у него душа, или ее тоже растерзали на маленькие лоскуты. Боль — единственное, что у него осталось. Нескончаемая боль, от которой он так устал. Он желал лишь одного, чтобы она исчезла, чтобы перестала существовать. Он больше не может терпеть, он не справится, нет!
А потом он почувствовал, как боль усилилась. Пламя обожгло его. Он дернулся, оборачиваясь, и увидел в непроглядном бесконечном мраке огонь. Тени из огня, они приближались. Он упал на колени, не в силах поверить и признать, что он проиграл. Сдался, не смог. Трус и слабак.
Тени были все ближе, пока не слились в одну. Она, словно огромная гиена, начала кружить около него, готовясь напасть. Он чувствовал жар ее ненависти. Он знал, кто это. Отчаяние и страх охватили его, он попытался собраться, но сил не было. Боль отняла у него все, он стал жалкой тенью самого себя. А сейчас он в последний раз проиграет ему.
Внезапно горячего лба коснулась чья-то прохладная ладонь, и тут же стало легче. Его окутал теплый приятный свет, заставивший отступить и Тень, и боль. Женские ладони обняли его за плечи, по спине скользнули длинные сияющие волосы.
— Не бойся, мой маленький, — ее голос был ему незнаком, однако он сразу же понял, кто она. Ответ ему подсказало сердце, ведь о ней он думал в моменты отчаяния.
— Мама? — неверяще выдохнул он и попытался обернуться, но женщина не позволила.
— Нет, маленький нельзя, иначе ты навсегда уйдешь со мной.
— Но я хочу этого! Я хочу быть с тобой! — выкрикнул он, цепляясь пальцами за ее мягкие ладони.
— Не спеши делать выбор, любимый, — прошептала она ему в самое ухо. — Ты можешь уйти со мной. Ты забудешь про боль и страдания земной жизни. Мы теперь вечно будем вместе.
Сейчас он всей душой стремился к этому, и только желание продолжать слышать ее голос заставило его промолчать и слушать ее дальше.
— Но ты можешь вернуться. К боли и страданиям. И к семье.
— К… семье? — запинаясь повторил он. — У меня… у меня есть… семья?
— Не знаю, маленький, — она ласково погладила его по лбу. — Я не ведаю земной жизни. Отец твой еще жив, его души не было здесь.
Отец… Отец… Он вспомнил его! Вспомнил взгляд, вспомнил слова, вспомнил, как тот учил его… А еще вспомнил Ловэля… Линэль… Лидэля…
Он хочет к ним! Он жил ради них все это время! Он сбежал ради них, чтобы хоть раз еще увидеть их лица, услышать их смех, их голоса, чтобы сказать, что он любит их, что готов… готов жить ради них.
— Если я вернусь?
Она тихо вздохнула, а сияние на мгновение погасло. Тень дернулась. Тень жаждала его пожрать, причинить боль. Тень ждала его решения.
Женщина вновь окутала его своим теплом, заключив в объятия.
— Ты можешь вернуться, но за тобой уйдет и боль, и страдания, и воспоминания. Все то, что ты так желаешь оставить позади… Если ты вернешься, ты будешь до конца своей бессмертной жизни нести это бремя.
Он чувствовал, как за пеленой тепла его терзает все та же невыносимая боль, что ломала кости и сдирала кожу. Он закрыл глаза, хотя здесь это не могло помочь, и повторил про себя: отец, Ловэль, Линэль, Лидэль. Или боль и Тень.
— Либо все, либо ничего, маленький. Решай, но помни, жизнь твоя земная будет полна страданий.
Отец… Ловэль… Линэль… Лидэль…
Тень приближалась…
Боль сжимала его в кольце…
На мгновение в сознании вспыхнули лица родных…
По щеке скатилась слеза…
Мама отступила назад, утягивая за собой…
Боль уничтожила его…
Это произошло в одно мгновение. Вот он летел через бездну, а вот уже лежит. Не чувствует ничего, кроме боли. Веки тяжелые, и ему нужно усилие, чтобы поднять их. Первое, что он видит — это потолок спальни. Его. Как давно это было…
— С возвращением, ваше высочество, — мягко произносит сидящий в кресле целитель Ниранэ.
Лоренс закрывает глаза. Он помнит слишком многое.
Тяжелые шаги были слышны задолго до того, как появился их обладатель. Он не открывает глаза, но чувствует запах крови, пота и шерсти. Варги — крупные сильные волки — щелкают своими острыми зубами, пугая рабов. Орки смеются. Их смех — это смесь хрюка и гогота. Им весело.
Он не открывает глаза, но знает, что его не оставят в покое. Шаги все ближе, и сердце заходится. Не в страхе — в злости.
— Я знаю, что ты здесь, — говорит орк на ломанном человеческом.
Он открывает глаза и упрямо смотрит в скалящуюся морду.
— Молчишь? Горррдый, — орк хохочет, но его смех похож на скрежет железа о железо. — Молчи. Или кричи.
Орк наклоняется к нему и хватает его ладонь. Руки привязаны за запястья к деревянному шесту, и он не может увернуться. Орк сжимает сломанные вчера пальцы, и боль становится нестерпимой. Он молчит, из последних сил сдерживаясь, чтобы не закричать. Он не доставит такого удовольствия врагу. В маленьких черных глазах разливается досада, и он торжествует. А в следующее мгновение орк резко поворачивает руку и ломает ему запястье. Его крик оглашает округу. Орк доволен. Он тяжело дышит, чувствуя, как кровь стекает по прокушенной губе. Орк наклоняется к нему.
— Вы — слабы. Вы — рабы.
Второе запястье ломается с таким же хрустом и также внезапно, но он сдерживает крик.
— Глупый.
Орк обходит его. Черные маленькие глаза горят злобой. Потом орк поворачивается и что-то кричит своим соплеменникам. Он пока плохо понимает их язык, но от тех крох, что он слышит, холодок пробегает по спине. Словно чуя страх жертвы, орк оборачивается. Его толстые зеленые губы изгибаются в подобии улыбки. Этот дикий оскал не пугает его, его пугает то, что будет дальше. Но он не покажет им свой страх. Другие орки идут к ним, отвязывают его и тащат в центр плато, где среди шатров горит костер. Другие узники, обезумевшие и жалкие, жмутся к своим цепям и со страхом смотрят ему вслед. Его бросают у костра и ставят шест. Переломанные руки привязывают к верхушке, заставляя встать. Ноги не слушаются — на них еще не зажили перекушенные варгами сухожилия, — и орки бьют его и смеются. Наконец он прижимается голой грудью к грубо стесанному шесту. Занозы впиваются в кожу, но это меньшая из всех болей.
Сзади слышится плеск воды, и вновь гогот этих дикарей. Он знает, что сейчас на его спину обрушится удар кнута. Совсем скоро, как только орки вымочат его в соленой воде. Он сжимает зубы, готовясь к удару. Он едва может стоять — орки буквально растянули его на шесте, — и не получается делать грудью полные вздохи. Лишь короткие. Маленькие глотки.
Он давится воздухом, когда кнут опускается на спину. Дикая боль разрывает его напополам. После десятого удара он теряет сознание. В чувство его приводят удары и ледяная соленая вода. Она жжет раны, заставляя биться в путах. Он лежит на земле, и спина горит от боли. По камням течет кровь. Орки вокруг гогочут.
— Понррравилось? — спрашивает главный орк. Он лишь зло смотрит. Орк поигрывает кнутом и без замаха опускает его на грудь. Он рефлекторно сжимается. Иссеченная кожа на спине натягивается. От боли в глазах искрится. Он кое-как поднимается на колени — на большее сил не хватает.
— Проси, — приказывает орк, продолжая поигрывать кнутом.
— Какая разница? Он уже сдох, — жестко отрезала она.
— Вот и проваливай отсюда! — заорал он, впервые в жизни повышая голос на мать. — Ты никогда не любила его! Ты не понимаешь!
Тот альбом он отдал Ловэлю — только с младшим братом Лидэль мог поговорить о Лоренсе. Несколько раз он собирался написать Линэль, но не смог. Те чувства, что обуревали его, невозможно было выразить словами. Бумага впитает лишь слабое отражение, истинной боли.
Не вынеся взгляда отца, Лидэль сбежал к Керанэ. Деятельность королевской службы разведки оказалась спасением для принца. И хоть лорд Керанэ словно специально нагружал его самой тяжелой и бесполезной работой, давал самые дурацкие поручения, здесь он был хотя бы при деле и вдали от буквально умирающего на глазах отца. Его больше всех остальных подкосила смерть старшего сына.
Дождь все усиливался, словно вознамерился утопить столицу Рассветного Леса, но Лидэль, успевший побывать в людских землях, знал, что бывают ливни и посильнее. Едва вывозя ноги от усталости, он наконец-то добрался до дворца. К счастью, стражники не медлили, и открыли ему ворота сразу, а не через полчаса (как когда-то уже было). Дворец встретил его привычным мрачным унынием, но выросший здесь принц сразу почуял какую-то перемену. И оказался прав.
Не успел он сделать шаг от парадных дверей и скинуть с себя мокрый, словно состоявший исключительно из воды, плащ, как к нему кинулся лорд Виранэ. Все же прав был наблюдающий за тенями, у начальника стражников не было никакого понятия о субординации, этикете и манерах. Однако Лидэля не волновало его поведение, он больше тревожился о том, что могло произойти в его отсутствие.
— Что, Виранэ?
— Ваше высочество, ваш брат вернулся.
Плащ и ножны с грохотом упали на пол, а Лидэль уже поднимался по лестнице.
***
В кабинете стояла гнетущая тишина, которую прерывало лишь тиканье часов. Резные стрелки медленно ползли от цифры к цифре, словно насмехаясь над сидящим в кресле мужчиной. Исписанные каллиграфическим почерком пергаменты были раскинуты по столу в хаотичном порядке. Перо торчало из чернильницы одиноким воином. С перевернутой крышки на обитую сукном столешницу стекали черные капли. Солнце за окном медленно ползло по горизонту, отмеряя еще один день их бесконечно долгой жизни. За прочной дверью, ни один год выдерживающей непростой характер отпрысков короля (только они могли себе позволить хлопать и орать здесь), стояли стражники. Они боялись даже дышать, не то что переминаться с ноги на ногу или переглядываться. Когда на лестнице появился эльф в простом коричневом камзоле, они лишь сверкнули глазами и пропустили его в кабинет короля.
Дверь закрылась, отрезая внешнюю суету от тишины мрачной комнаты. Король поднял на целителя напряженный взгляд.
— Он выживет?
— Не знаю, ваше величество.
Лорд Ниранэ устало опустился в кресло, не дожидаясь приглашения. Он и сам был вымотан, и не только физически, но и морально.
— Вы не можете его вылечить? — король дернулся вперед. Взгляд его был красноречивее всех слов.
— Я исцеляю его телесные раны, но… не все так просто, ваше величество.
— Рассказывайте, — приказал Лестер, выпрямляясь в кресле. — Все, абсолютно все, что касается моего сына. Что с ним?
— Его пытали, ваше величество, — просто и одновременно страшно ответил целитель. — Резали, били, секли, ломали кости. Потом лечили и довольно неплохо, чтобы вновь пытать. На нем не осталось живого места. Но эти раны самые нестрашные. Есть ожоги от магического огня. Окончательно исцелить их невозможно, они навсегда останутся с его высочеством. Я попытаюсь снизить их воздействие, но это единственное, что можно сделать. Хуже этого, такие ожоги оставляют след и на душе, но здесь, я надеюсь, они сойдут. Это займет много времени, но любовь и тепло исцеляют душевные раны, даже самые страшные. Однако все это будет возможно, только если он очнется. Принц измотан до предела. На борьбу и путь назад у него ушли все силы, как телесные, так и духовные. Их просто не осталось. Поэтому я не знаю, выживет ли ваш сын или нет. Если он очнется, если найдет в себе еще крохи сил вернуться, то он будет жить. Но… душа его пережила слишком много страданий, другой бы светлый эльф на его месте уже погиб.
— Хотите сказать, что у него нет шансов?
— Надежда есть всегда, — мягко ответил Ниранэ, глядя прямо в глаза королю. — Пока принц на грани, и куда скользнет его душа, зависит лишь от него. Верьте в него.
Его величество ничего не ответил, лишь сжимал и разжимал лежащий на столе кулак. Целитель тихо вздохнул и поднялся.
— Если… Когда он вернется, он поправится?
— Да. Хотя это будет очень долгий путь. Принц потратил все свои резервы, даже те, о которых мы обычно не подозреваем. Он слаб, ему нужна будет помощь.
— Исцелите его, — попросил, не приказал, король. Ниранэ понимающе кивнул и направился к выходу. Уже у самой двери Лестер окликнул его.
— Лорд Ниранэ… о состоянии моего сына вы не должны говорить никому. Вы меня понимаете? Никому.
Целитель кивнул и сощурился.
— А принцам?
Вот теперь в глазах короля промелькнуло что-то помимо напряжения и усталость — капля удивления.
— Принцам? Вы уверены, что они проявят интерес?
— Учитывая, что они караулят у лестницы к вашему кабинету, то мой ответ очевиден.
Лестер некоторое время промолчал.
— Лишь общее. Без подробностей. Остальным — ничего. Отчитывайтесь полностью только мне.
— Будет исполнено, ваше величество, — поклонился Ниранэ, однако не ушел. Он с сомнением посмотрел на короля.
— Говорите.
— Я думаю, вам нужно это знать. Так бы я промолчал, ради блага моего подопечного, но… Если он очнется, вам придется бороться с его душевными ранами. Его… не только пытали.
Взгляд короля мог прожечь самый толстый дуб. Вторая рука сжала столешницу.
— О чем вы, Ниранэ?
Целитель устало потер переносицу, словно каждое слово причиняло ему боль.
— Орки знают, как унижать. Они… они его насиловали.
Тишина. Страшная, страшная тишина.
-Вы правы, я должен знать, — голос короля был безликий, но взгляд… Если хоть один орк оказался сейчас рядом, Лестер задушил бы его голыми руками. — Никому, лорд Ниранэ.
— Я запомнил, ваше величество.
Дверь за целителем закрылась, и Лестер позволил себе уронить лицо в ладони и тихо застонать. Неровной рукой он стянул со лба королевский венец и бросил его на стол, сбив чернильницу. Черная лужа растеклась по бумагам. Солнце садилось за окном. Часы тикали уже не так громко. Тишина была все такой же гнетущей. Льдистые глаза равнодушно наблюдали за чернильным морем. Думал он сейчас лишь о сыне.
***
Ниранэ не солгал его величеству, когда рассказал про караулящих его принцев. Стоило целителю только ступить с лестницы на ковер коридора, как его под обе руки подхватили два юных эльфа.
— Ну? Что?
Льдистые и голубые глаза вопросительно уставились на него. Сейчас все их существо было направлено лишь на одно — беспокойство о брате.
— Лорд Ниранэ? — первым нервы сдали у старшего. Лидэль просто-напросто тряханул его.
— Ваше высочество, не трясите меня, я не яблоня. Его величество запретил мне распространяться на интересующую вас тему. Единственное, что я могу вас сказать: ваш брат находится в очень тяжелом состоянии. Если он очнется, то он выживет. Все.
Хватка на руке усилилась, но Лидэль справился с собой и отпустил целителя. Рядом тихо и печально вздохнул Ловэль.
***
Лоренс
Боль… Она стала его частью, его продолжением. Он познал все виды боли, прочувствовал ее до конца. Боль окутывала его, проникала под кожу. Она ломала кости, дробила их на маленькие осколки, перемалывала в пепел. Боль сдирала с него кожу, выворачивала внутренности. Она сжигала его изнутри, она подавляла его, она властвовала над ним. Ей не было конца и края, она была везде. Он шел вперед, не видя перед собой ничего. Он так устал… Он столько боролся, столько терпел, столько жил, что сейчас уже не мог двигаться вперед. Он больше не чувствовал своего измученного тела, которое все же подвело его. Он даже не знал, осталась ли у него душа, или ее тоже растерзали на маленькие лоскуты. Боль — единственное, что у него осталось. Нескончаемая боль, от которой он так устал. Он желал лишь одного, чтобы она исчезла, чтобы перестала существовать. Он больше не может терпеть, он не справится, нет!
А потом он почувствовал, как боль усилилась. Пламя обожгло его. Он дернулся, оборачиваясь, и увидел в непроглядном бесконечном мраке огонь. Тени из огня, они приближались. Он упал на колени, не в силах поверить и признать, что он проиграл. Сдался, не смог. Трус и слабак.
Тени были все ближе, пока не слились в одну. Она, словно огромная гиена, начала кружить около него, готовясь напасть. Он чувствовал жар ее ненависти. Он знал, кто это. Отчаяние и страх охватили его, он попытался собраться, но сил не было. Боль отняла у него все, он стал жалкой тенью самого себя. А сейчас он в последний раз проиграет ему.
Внезапно горячего лба коснулась чья-то прохладная ладонь, и тут же стало легче. Его окутал теплый приятный свет, заставивший отступить и Тень, и боль. Женские ладони обняли его за плечи, по спине скользнули длинные сияющие волосы.
— Не бойся, мой маленький, — ее голос был ему незнаком, однако он сразу же понял, кто она. Ответ ему подсказало сердце, ведь о ней он думал в моменты отчаяния.
— Мама? — неверяще выдохнул он и попытался обернуться, но женщина не позволила.
— Нет, маленький нельзя, иначе ты навсегда уйдешь со мной.
— Но я хочу этого! Я хочу быть с тобой! — выкрикнул он, цепляясь пальцами за ее мягкие ладони.
— Не спеши делать выбор, любимый, — прошептала она ему в самое ухо. — Ты можешь уйти со мной. Ты забудешь про боль и страдания земной жизни. Мы теперь вечно будем вместе.
Сейчас он всей душой стремился к этому, и только желание продолжать слышать ее голос заставило его промолчать и слушать ее дальше.
— Но ты можешь вернуться. К боли и страданиям. И к семье.
— К… семье? — запинаясь повторил он. — У меня… у меня есть… семья?
— Не знаю, маленький, — она ласково погладила его по лбу. — Я не ведаю земной жизни. Отец твой еще жив, его души не было здесь.
Отец… Отец… Он вспомнил его! Вспомнил взгляд, вспомнил слова, вспомнил, как тот учил его… А еще вспомнил Ловэля… Линэль… Лидэля…
Он хочет к ним! Он жил ради них все это время! Он сбежал ради них, чтобы хоть раз еще увидеть их лица, услышать их смех, их голоса, чтобы сказать, что он любит их, что готов… готов жить ради них.
— Если я вернусь?
Она тихо вздохнула, а сияние на мгновение погасло. Тень дернулась. Тень жаждала его пожрать, причинить боль. Тень ждала его решения.
Женщина вновь окутала его своим теплом, заключив в объятия.
— Ты можешь вернуться, но за тобой уйдет и боль, и страдания, и воспоминания. Все то, что ты так желаешь оставить позади… Если ты вернешься, ты будешь до конца своей бессмертной жизни нести это бремя.
Он чувствовал, как за пеленой тепла его терзает все та же невыносимая боль, что ломала кости и сдирала кожу. Он закрыл глаза, хотя здесь это не могло помочь, и повторил про себя: отец, Ловэль, Линэль, Лидэль. Или боль и Тень.
— Либо все, либо ничего, маленький. Решай, но помни, жизнь твоя земная будет полна страданий.
Отец… Ловэль… Линэль… Лидэль…
Тень приближалась…
Боль сжимала его в кольце…
На мгновение в сознании вспыхнули лица родных…
По щеке скатилась слеза…
Мама отступила назад, утягивая за собой…
Боль уничтожила его…
***
Это произошло в одно мгновение. Вот он летел через бездну, а вот уже лежит. Не чувствует ничего, кроме боли. Веки тяжелые, и ему нужно усилие, чтобы поднять их. Первое, что он видит — это потолок спальни. Его. Как давно это было…
— С возвращением, ваше высочество, — мягко произносит сидящий в кресле целитель Ниранэ.
Лоренс закрывает глаза. Он помнит слишком многое.
Глава 3. Путь обратно
Тяжелые шаги были слышны задолго до того, как появился их обладатель. Он не открывает глаза, но чувствует запах крови, пота и шерсти. Варги — крупные сильные волки — щелкают своими острыми зубами, пугая рабов. Орки смеются. Их смех — это смесь хрюка и гогота. Им весело.
Он не открывает глаза, но знает, что его не оставят в покое. Шаги все ближе, и сердце заходится. Не в страхе — в злости.
— Я знаю, что ты здесь, — говорит орк на ломанном человеческом.
Он открывает глаза и упрямо смотрит в скалящуюся морду.
— Молчишь? Горррдый, — орк хохочет, но его смех похож на скрежет железа о железо. — Молчи. Или кричи.
Орк наклоняется к нему и хватает его ладонь. Руки привязаны за запястья к деревянному шесту, и он не может увернуться. Орк сжимает сломанные вчера пальцы, и боль становится нестерпимой. Он молчит, из последних сил сдерживаясь, чтобы не закричать. Он не доставит такого удовольствия врагу. В маленьких черных глазах разливается досада, и он торжествует. А в следующее мгновение орк резко поворачивает руку и ломает ему запястье. Его крик оглашает округу. Орк доволен. Он тяжело дышит, чувствуя, как кровь стекает по прокушенной губе. Орк наклоняется к нему.
— Вы — слабы. Вы — рабы.
Второе запястье ломается с таким же хрустом и также внезапно, но он сдерживает крик.
— Глупый.
Орк обходит его. Черные маленькие глаза горят злобой. Потом орк поворачивается и что-то кричит своим соплеменникам. Он пока плохо понимает их язык, но от тех крох, что он слышит, холодок пробегает по спине. Словно чуя страх жертвы, орк оборачивается. Его толстые зеленые губы изгибаются в подобии улыбки. Этот дикий оскал не пугает его, его пугает то, что будет дальше. Но он не покажет им свой страх. Другие орки идут к ним, отвязывают его и тащат в центр плато, где среди шатров горит костер. Другие узники, обезумевшие и жалкие, жмутся к своим цепям и со страхом смотрят ему вслед. Его бросают у костра и ставят шест. Переломанные руки привязывают к верхушке, заставляя встать. Ноги не слушаются — на них еще не зажили перекушенные варгами сухожилия, — и орки бьют его и смеются. Наконец он прижимается голой грудью к грубо стесанному шесту. Занозы впиваются в кожу, но это меньшая из всех болей.
Сзади слышится плеск воды, и вновь гогот этих дикарей. Он знает, что сейчас на его спину обрушится удар кнута. Совсем скоро, как только орки вымочат его в соленой воде. Он сжимает зубы, готовясь к удару. Он едва может стоять — орки буквально растянули его на шесте, — и не получается делать грудью полные вздохи. Лишь короткие. Маленькие глотки.
Он давится воздухом, когда кнут опускается на спину. Дикая боль разрывает его напополам. После десятого удара он теряет сознание. В чувство его приводят удары и ледяная соленая вода. Она жжет раны, заставляя биться в путах. Он лежит на земле, и спина горит от боли. По камням течет кровь. Орки вокруг гогочут.
— Понррравилось? — спрашивает главный орк. Он лишь зло смотрит. Орк поигрывает кнутом и без замаха опускает его на грудь. Он рефлекторно сжимается. Иссеченная кожа на спине натягивается. От боли в глазах искрится. Он кое-как поднимается на колени — на большее сил не хватает.
— Проси, — приказывает орк, продолжая поигрывать кнутом.
