Идана каждую свободную минуту старалась провести в лаборатории, и постепенно этих свободных минут становилось всё больше: она начала прогуливать отдельные занятия, порой пропускала обеды у принцессы. И хотя не отказывалась пока от встреч с женихами и исправно продолжала с ними знакомиться, но каждый раз стремилась закончить встречу поскорее и вернуться к чертежам, птице и её хозяину. О том, что она всё ещё числилась частью свиты принцессы и та вообще-то могла рассердиться на свою непутёвую фрейлину, Идана не задумывалась совсем.
Если на стадии расчётов и построения Маран ничем не мог помочь, то при изготовлении макета оказался незаменим. Его красивые ухоженные руки не имели отношения к музыке, но зато оказались ловкими и умелыми в другом. Он весьма сноровисто обращался со всеми инструментами и приспособлениями, начиная от напильника и заканчивая маленькой печкой, пригодной для выплавки металла. Тонкие латунные трубочки скелета, крошечные шарниры — из его рук выходили настолько изящные и аккуратные вещи, что впору было пристраивать его к ювелирному делу, а не алхимии. Или к артефакторике?..
Сегодня на скелет нужно было начать наращивать «мышцы», и без Иды тут было не обойтись: чистая техника закончилась, требовалось вливать магию. Поэтому напоминание о завтрашнем бале и визите Владыки вызвало у неё, в отличие от остальных девушек, не воодушевление, а раздражение: ну какой бал, если начинается самое важное, интересное и ответственное?! Однако негодование Идана благоразумно оставила при себе, в очередной раз заверила принцессу, что готова продемонстрировать свои таланты, и едва дождалась возможности улизнуть.
Откуда во дворце Владыки, пусть и была это летняя резиденция, взялись столь прекрасно оборудованные лаборатории, Иде объяснили быстро. Рассказали и об увлечениях принца, и всё это заставило её проникнуться симпатией к правителю её новой родины и исполниться оптимизма насчёт своих планов. Подобрать бы себе такого мужа, чтобы не мешал с работой, и желательно сделать это поскорее, чтобы не отвлекаться уже на все эти придворные развлечения!..
К радости сообщников, особой популярностью эта лаборатория сейчас не пользовалась, и старый сварливый повелитель лабораторного хозяйства, Шахру Лесной Сумрак, предоставил её паре энтузиастов. Только дотошно расспросил о том, над чем они работают, показательно посомневался в возможностях техномагии и сдался только тогда, когда возмущённая недоверием Ида, забывшись, в пылу спора просто показала собственную ногу. Старик слегка смутился, отступил и больше в их работу не вмешивался.
Общение Иданы с Мараном за пределами вопроса с крылом тоже шло бойко и к общему удовольствию. Ида уже привыкла к тому, что почти ничего не знает о личности своего сообщника, и не обращала внимания, что даже в разговорах на отвлечённые темы рассказывала, в основном, она, а Маран больше слушал и задавал наводящие вопросы, расспрашивая обо всём на свете — об истории, достижениях техномагии, природе, жизни высшего света Транта, любимых книгах…
За это время Маран успел выяснить, что исправить Идане зрение можно, но не за один раз, требовалось лечиться несколько недель, не напрягая при этом глаза. Девушка его выслушала, даже порадовалась, но отложила эту процедуру на неопределённо отдалённое будущее, уверенно заявив, что ей сейчас не до того. Маран понимал, что «не до того» ей наверняка будет всю жизнь, но настаивать не стал — её дело и её выбор.
Пришёл ответ от брата Иды, но он ничего не прояснил. Вспомненная Идой воинская школа существовала в очень далёкой стране, связей с которой у Илаатана тысячу лет назад определённо не было. Да и отличался тамошний путь воина от тех обрывков воспоминаний, которые сумел выудить из небытия Маран. Но он изначально не рассчитывал на эту информацию, поэтому встретил её отсутствие спокойно. Гораздо важнее сейчас была возможность проводить время с Иданой.
Для него общительная живая девушка оказалась отличной альтернативой бесчисленным книгам. Конечно, она больше рассказывала о своей родине, и это мало помогало в знакомстве с современным Илаатаном. Но зато Ида посещала занятия для невест, потом охотно делилась впечатлениями и сравнивала с родными обычаями, а Маран — внимательно слушал.
И из всех историй, из наблюдений и просмотренных книг вытекала одна простая истина, гревшая душу гостя из прошлого: да, мир изменился, изменились законы и обычаи, но люди остались прежними. Точно так же боролись за власть, за золото, травили неугодных, просто куда чаще травили теперь в метафорическом смысле, а не так, как привык действовать Маран. И это вселяло надежду.
Правда, понять, чем он намерен заниматься позже, когда освоится, всё это пока не помогало, но появились варианты. Например, любимая алхимия. Он уже знал, что ядоваров в привычном виде — как тесного сообщества, почти тайного ордена, — давно не существовало, но зато его познания и опыт даже сейчас были небесполезны.
А тому, чего не знал, он вполне мог научиться, тем более сейчас ученичество не требовало тех запредельных усилий, которые приходилось прилагать в его время. Никаких сложностей с поисками наставника, никакого фактически рабства, когда ученик для учителя был в первую очередь рабочей силой в доме и часто мальчиком для битья.
Просто Магиструм, просто экзамены — щадящие, без необходимости самому для себя изготовить противоядие, на собственной шкуре ощутив действие некоего яда, и повезёт, если он окажется не смертельным. Просто обучение, которое либо успешно оканчивали, либо покидали ученическую скамью на своих ногах и отправлялись домой, а не на Последний суд к богам.
Дивный, невозможно спокойный мир, который, однако, был действительностью. И только собственная навязчивая тревога о потерянных воспоминаниях, которые жизненно важно было восстановить, не позволяла полностью увлечься этим новым миром.
Впрочем, в компании энергичной трантки об этом не думалось. Она легко заряжала своим азартом, пусть и направленным в неожиданное, непривычное русло. Или напротив, хорошо знакомое? Если разобраться, не столь уж сильно всё это отличалось от приготовления зелий или, вернее, подготовки для них сырья...
— Ты сегодня рано, — обернувшись, поприветствовал Маран сообщницу, которая влетела в лабораторию. Он уже пару дней как прочно обосновался за небольшим верстаком в дальнем конце лаборатории, предназначенной для работы с металлами. Будущий пациент тоже сидел здесь, на больших тисках, которые, кажется, никто никогда не использовал с момента их установки.
И вроде двигалась Идана не очень громко, и молчала, и не пыхтела от быстрой ходьбы, и духами почти не пользовалась, но когда она появлялась в лаборатории, у Марана возникало странное ощущение, что Ида заполняет собой всё окружающее пространство, и у него не оставалось шансов её не заметить. На появление мастера Шахру или Алдана он реагировал совсем не так остро.
— Надоело, — страдальчески закатила глаза Ида, отработанными движениями собирая волосы в пучок — к сожалению Марана, потому что ему нравилось смотреть на это кудрявое облако. — Я бы попросила принца, чтобы он отпустил меня спокойно работать в этот ваш Магиструм, вот как ты, вольным художником, — повторила она его собственные мысли. — Но увы. Это ты — родственник Владыки, можешь себе позволить, а я тут пока на птичьих правах. Надо выйти уже наконец замуж как-нибудь особенно удачно и спокойно заняться исследованиями, — она усмехнулась. Это, конечно, была шутка, но… шутки в ней было не так уж и много.
— И что, уже есть какие-то варианты? — ровно спросил Маран, больше прислушиваясь к себе, чем ожидая ответа.
До сих пор они мало обсуждали цель её пребывания здесь, не до того было, да и другие, более интересные темы находились. А сейчас вот Ида сама заговорила, и…
Он знал, что трантки прилетели, чтобы успешно выйти замуж для укрепления отношений между двумя странами, чтобы показать и новой родине, и старой, что по обе стороны границы живут те же самые люди. Но сейчас ощутил неудовольствие от этой мысли, слова Иданы о замужестве неприятно царапнули.
— Нет, — вздохнула Ида и села на соседний стул, плечом к плечу с Мараном.
...Царапнули — и отступили, а недовольство сменилось удовлетворением.
— Я понимаю, что надо выбирать, потому что я здесь за этим. И замуж мне хочется. Но, знаешь, хочется… вот так, чтобы сразу как у родителей, причём — сейчас, а не в молодости. Понятно, что сразу так хорошо не будет, и непременно начнутся сложности… — рассуждая, она аккуратно взяла пинцетом заготовку из тонкой медной фольги, над которыми корпел с утра Маран, и почти бездумно, машинально принялась напитывать магией и менять структуру материала. Фольга на пинцете потекла, меняя форму и очертания, кончик «прилип» к нужному месту на скелете. Прижав тонким щупом, Ида дотянула второй до ответной точки. — Как это ни странно, самая большая проблема в том, что есть выбор. Если бы выбрал кто-то другой, было бы гораздо проще. Ну или если бы мне хоть кто-то из них сразу приглянулся, а не вот так. Они все почему-то кажутся одинаковыми. Глупость, да? — она обернулась к соседу, только теперь заметив, что он отложил инструменты и пристально смотрит на неё. — Ты чего?..
Вопрос остался без ответа. Длинные пальцы мужчины, оказавшиеся неожиданно сильными и твёрдыми, мягко перехватили её кисти, забрали и отложили щуп и пинцет — спокойно, деловито, без спешки.
Идана не сопротивлялась. Она уже не помнила, о чём только что говорила, и не замечала, что именно он делает: безо всякой магии его взгляд зачаровывал и совершенно лишал воли. Пристальный, глубокий, бархатный, обещающий и зовущий…
Колдовство не рассеялось, а только окрепло, когда ладонь мужчины легла ей на талию. За время их знакомства это прикосновение стало привычным и совсем не смущало, потому что обычно не несло никакого чувственного подтекста. Придержать, подвинуть — ему проще было сделать так, чем объяснять
Обычно. А сейчас вторая его рука мягко легла на шею сбоку, скользнула назад и вверх, к затылку, крепко обхватила. Пару мгновений Ида неловко держала выпущенные на свободу руки перед собой, не сообразив вот так с ходу, куда их деть.
Мысли, даже простые, вообще сейчас возникали неохотно и не задерживались. Да какие могут быть мысли, когда его глаза — тёмный, гибельный омут — так близко и глядят так пристально, что сердце в ответ то ли замерло вовсе, то ли колотится где-то в горле мелко-мелко, быстро-быстро.
А потом он поцеловал — настойчиво, уверенно, жарко, — и мыслей не осталось вовсе. Зато сразу нашлось, куда применить руки: ими оказалось очень удобно обнимать твёрдые плечи.
В отличие от Иды, для которой поцелуй оказался неожиданностью, Маран прекрасно сознавал, что делает. Он сразу понял, что его неудовольствие — это ревность. Было неприятно слушать, как эта девушка рассуждает о других мужчинах. Хотелось — и это, пожалуй, было самое сильное желание с момента осознания себя в новом мире, — заставить её не просто замолчать, а перестать думать о ком-то ещё.
Марану вполне хватило времени, чтобы со всех сторон рассмотреть это своё желание, взвесить и оценить. Его можно было волевым усилием отодвинуть, запретить, перестать воспринимать очаровательную трантку как женщину.
Можно было. Если бы он сумел ответить себе на простой вопрос: зачем?
Терпеть боль, смирять ярость и жажду, не испытывать страха. Он всё это умел, а сейчас его вела именно жажда. Вот только цели всего этого больше не существовало, он так и не сумел её вспомнить. А без неё не было никакого смысла лишать себя удовольствия.
Ида ответила на поцелуй охотно и сразу, пусть не очень умело, но пылко, и Маран окончательно отбросил сомнения. Да, нечестно и совсем неблагородно отвлекать девушку от разумных планов на будущее, тем более когда у самого тех планов — на два дня вперёд, и женитьба среди них точно не значится.
Но ему совсем не нравилось слушать эти её здравые рассуждения, и совесть его не мучила. Ни в этот момент, ни тем более чуть позже, когда он потянул Иду себе на колени: так целоваться было удобнее. А ещё можно было вытащить шпильки и аккуратно закопаться пальцами в мягкие кудряшки, пышной волной рассыпавшиеся во плечам.
Ощущения оказались полузабытыми, но — безусловно приятными. Стройное женское тело в объятьях, тонкий цветочный запах кожи, губы — нежные, тёплые, послушные. От её податливости, от терпкого вкуса поцелуя и неуверенных ласкающих прикосновений — по шее, по плечам сквозь одежду, — Марана захлестнуло тёмной, душной волной желания. Много ли надо, чтобы стащить с неё эти штаны? Стол высокий и удобный, и это…
«Это будет ошибкой», — резко осадил он самого себя.
В той, прошлой жизни с женщинами тоже всё было гораздо проще. Они были вокруг и были доступны по щелчку пальцев. Его боялись, им восхищались, его хотели, и этого хватало, а о чём-то более серьёзном он никогда не задумывался. Он жил другим и ради другого, не влюблялся и не любил, и семья для него была больше средоточием рассудочных интересов, чем близкими и родными людьми. Он вообще никогда не задумывался о том, чтобы обзавестись какими-то близкими людьми. Зачем они нужны? Азарт охоты, уютная тишина лаборатории, вкусная еда, удобная одежда, доступные женщины — больше его ничто и не интересовало.
Сейчас… Те годы и те куски воспоминаний, которые выпали из его жизни, явно были наполнены чем-то другим. Потому что сейчас, оглядываясь назад, Маран вполне сознательно не стремился возвращаться к прежней жизни. Не потому, что теперь законы были строже, не из-за данного Владыке обещания убивать только в порядке самозащиты и не из жалости к незнакомым людям.
Он всем существом ощущал, что та жизнь — она закончилась. Сама и давно, ещё тогда. Перевёрнутая страница, как вороватое полуголодное детство, как продажа в ученичество к старому наёмнику. Как знакомство с тогдашним главой семьи Чёрного Меча и заключение с ним контракта, одним из условий которого было вхождение в семью на правах признанного бастарда этого самого главы. Редкая удача для того, кто от рождения не имел ничего, кроме данного в храме имени: фамилия уличному отребью не полагалась. Уже много позже Маран случайно выяснил, что это не было обманом, в нём действительно почувствовали родную кровь, но к тому моменту это уже не имело значения. Он никогда не стремился к власти, предпочитая ей удовольствие от жизни, и никогда не ждал от Владыки отеческого отношения.
Следующая страница пестрела кляксами и дырами забытых целей, и она тоже закончилась.
Очередную страницу он перевернул вскоре после того, как начал сознавать новую действительность, и что было на ней — пока оставалось неясным. Спокойная жизнь и мирные исследования, никак не связанные с умерщвлением людей? Почему бы и нет! Он любил не убивать, а решать сложные задачи, порой с риском для жизни, но и риск не был самым важным.
Не то чтобы он мгновенно принял решение остепениться и начать жизнь добропорядочного гражданина и учёного, но одно сознавал отчётливо: поступать с Иданой так, как с множеством безымянных любовниц прошлого, было неправильно. Она была другой, и он относился к ней иначе. Пока ещё не понимал, как именно, но — иначе. И перед тем, как брать то, чего требуют сиюминутные желания, стоило для начала определиться, чего он хочет. Не телом, у тела вообще немного желаний и они очевидны, а разумом.
Если на стадии расчётов и построения Маран ничем не мог помочь, то при изготовлении макета оказался незаменим. Его красивые ухоженные руки не имели отношения к музыке, но зато оказались ловкими и умелыми в другом. Он весьма сноровисто обращался со всеми инструментами и приспособлениями, начиная от напильника и заканчивая маленькой печкой, пригодной для выплавки металла. Тонкие латунные трубочки скелета, крошечные шарниры — из его рук выходили настолько изящные и аккуратные вещи, что впору было пристраивать его к ювелирному делу, а не алхимии. Или к артефакторике?..
Сегодня на скелет нужно было начать наращивать «мышцы», и без Иды тут было не обойтись: чистая техника закончилась, требовалось вливать магию. Поэтому напоминание о завтрашнем бале и визите Владыки вызвало у неё, в отличие от остальных девушек, не воодушевление, а раздражение: ну какой бал, если начинается самое важное, интересное и ответственное?! Однако негодование Идана благоразумно оставила при себе, в очередной раз заверила принцессу, что готова продемонстрировать свои таланты, и едва дождалась возможности улизнуть.
Откуда во дворце Владыки, пусть и была это летняя резиденция, взялись столь прекрасно оборудованные лаборатории, Иде объяснили быстро. Рассказали и об увлечениях принца, и всё это заставило её проникнуться симпатией к правителю её новой родины и исполниться оптимизма насчёт своих планов. Подобрать бы себе такого мужа, чтобы не мешал с работой, и желательно сделать это поскорее, чтобы не отвлекаться уже на все эти придворные развлечения!..
К радости сообщников, особой популярностью эта лаборатория сейчас не пользовалась, и старый сварливый повелитель лабораторного хозяйства, Шахру Лесной Сумрак, предоставил её паре энтузиастов. Только дотошно расспросил о том, над чем они работают, показательно посомневался в возможностях техномагии и сдался только тогда, когда возмущённая недоверием Ида, забывшись, в пылу спора просто показала собственную ногу. Старик слегка смутился, отступил и больше в их работу не вмешивался.
Общение Иданы с Мараном за пределами вопроса с крылом тоже шло бойко и к общему удовольствию. Ида уже привыкла к тому, что почти ничего не знает о личности своего сообщника, и не обращала внимания, что даже в разговорах на отвлечённые темы рассказывала, в основном, она, а Маран больше слушал и задавал наводящие вопросы, расспрашивая обо всём на свете — об истории, достижениях техномагии, природе, жизни высшего света Транта, любимых книгах…
За это время Маран успел выяснить, что исправить Идане зрение можно, но не за один раз, требовалось лечиться несколько недель, не напрягая при этом глаза. Девушка его выслушала, даже порадовалась, но отложила эту процедуру на неопределённо отдалённое будущее, уверенно заявив, что ей сейчас не до того. Маран понимал, что «не до того» ей наверняка будет всю жизнь, но настаивать не стал — её дело и её выбор.
Пришёл ответ от брата Иды, но он ничего не прояснил. Вспомненная Идой воинская школа существовала в очень далёкой стране, связей с которой у Илаатана тысячу лет назад определённо не было. Да и отличался тамошний путь воина от тех обрывков воспоминаний, которые сумел выудить из небытия Маран. Но он изначально не рассчитывал на эту информацию, поэтому встретил её отсутствие спокойно. Гораздо важнее сейчас была возможность проводить время с Иданой.
Для него общительная живая девушка оказалась отличной альтернативой бесчисленным книгам. Конечно, она больше рассказывала о своей родине, и это мало помогало в знакомстве с современным Илаатаном. Но зато Ида посещала занятия для невест, потом охотно делилась впечатлениями и сравнивала с родными обычаями, а Маран — внимательно слушал.
И из всех историй, из наблюдений и просмотренных книг вытекала одна простая истина, гревшая душу гостя из прошлого: да, мир изменился, изменились законы и обычаи, но люди остались прежними. Точно так же боролись за власть, за золото, травили неугодных, просто куда чаще травили теперь в метафорическом смысле, а не так, как привык действовать Маран. И это вселяло надежду.
Правда, понять, чем он намерен заниматься позже, когда освоится, всё это пока не помогало, но появились варианты. Например, любимая алхимия. Он уже знал, что ядоваров в привычном виде — как тесного сообщества, почти тайного ордена, — давно не существовало, но зато его познания и опыт даже сейчас были небесполезны.
А тому, чего не знал, он вполне мог научиться, тем более сейчас ученичество не требовало тех запредельных усилий, которые приходилось прилагать в его время. Никаких сложностей с поисками наставника, никакого фактически рабства, когда ученик для учителя был в первую очередь рабочей силой в доме и часто мальчиком для битья.
Просто Магиструм, просто экзамены — щадящие, без необходимости самому для себя изготовить противоядие, на собственной шкуре ощутив действие некоего яда, и повезёт, если он окажется не смертельным. Просто обучение, которое либо успешно оканчивали, либо покидали ученическую скамью на своих ногах и отправлялись домой, а не на Последний суд к богам.
Дивный, невозможно спокойный мир, который, однако, был действительностью. И только собственная навязчивая тревога о потерянных воспоминаниях, которые жизненно важно было восстановить, не позволяла полностью увлечься этим новым миром.
Впрочем, в компании энергичной трантки об этом не думалось. Она легко заряжала своим азартом, пусть и направленным в неожиданное, непривычное русло. Или напротив, хорошо знакомое? Если разобраться, не столь уж сильно всё это отличалось от приготовления зелий или, вернее, подготовки для них сырья...
— Ты сегодня рано, — обернувшись, поприветствовал Маран сообщницу, которая влетела в лабораторию. Он уже пару дней как прочно обосновался за небольшим верстаком в дальнем конце лаборатории, предназначенной для работы с металлами. Будущий пациент тоже сидел здесь, на больших тисках, которые, кажется, никто никогда не использовал с момента их установки.
И вроде двигалась Идана не очень громко, и молчала, и не пыхтела от быстрой ходьбы, и духами почти не пользовалась, но когда она появлялась в лаборатории, у Марана возникало странное ощущение, что Ида заполняет собой всё окружающее пространство, и у него не оставалось шансов её не заметить. На появление мастера Шахру или Алдана он реагировал совсем не так остро.
— Надоело, — страдальчески закатила глаза Ида, отработанными движениями собирая волосы в пучок — к сожалению Марана, потому что ему нравилось смотреть на это кудрявое облако. — Я бы попросила принца, чтобы он отпустил меня спокойно работать в этот ваш Магиструм, вот как ты, вольным художником, — повторила она его собственные мысли. — Но увы. Это ты — родственник Владыки, можешь себе позволить, а я тут пока на птичьих правах. Надо выйти уже наконец замуж как-нибудь особенно удачно и спокойно заняться исследованиями, — она усмехнулась. Это, конечно, была шутка, но… шутки в ней было не так уж и много.
— И что, уже есть какие-то варианты? — ровно спросил Маран, больше прислушиваясь к себе, чем ожидая ответа.
До сих пор они мало обсуждали цель её пребывания здесь, не до того было, да и другие, более интересные темы находились. А сейчас вот Ида сама заговорила, и…
Он знал, что трантки прилетели, чтобы успешно выйти замуж для укрепления отношений между двумя странами, чтобы показать и новой родине, и старой, что по обе стороны границы живут те же самые люди. Но сейчас ощутил неудовольствие от этой мысли, слова Иданы о замужестве неприятно царапнули.
— Нет, — вздохнула Ида и села на соседний стул, плечом к плечу с Мараном.
...Царапнули — и отступили, а недовольство сменилось удовлетворением.
— Я понимаю, что надо выбирать, потому что я здесь за этим. И замуж мне хочется. Но, знаешь, хочется… вот так, чтобы сразу как у родителей, причём — сейчас, а не в молодости. Понятно, что сразу так хорошо не будет, и непременно начнутся сложности… — рассуждая, она аккуратно взяла пинцетом заготовку из тонкой медной фольги, над которыми корпел с утра Маран, и почти бездумно, машинально принялась напитывать магией и менять структуру материала. Фольга на пинцете потекла, меняя форму и очертания, кончик «прилип» к нужному месту на скелете. Прижав тонким щупом, Ида дотянула второй до ответной точки. — Как это ни странно, самая большая проблема в том, что есть выбор. Если бы выбрал кто-то другой, было бы гораздо проще. Ну или если бы мне хоть кто-то из них сразу приглянулся, а не вот так. Они все почему-то кажутся одинаковыми. Глупость, да? — она обернулась к соседу, только теперь заметив, что он отложил инструменты и пристально смотрит на неё. — Ты чего?..
Вопрос остался без ответа. Длинные пальцы мужчины, оказавшиеся неожиданно сильными и твёрдыми, мягко перехватили её кисти, забрали и отложили щуп и пинцет — спокойно, деловито, без спешки.
Идана не сопротивлялась. Она уже не помнила, о чём только что говорила, и не замечала, что именно он делает: безо всякой магии его взгляд зачаровывал и совершенно лишал воли. Пристальный, глубокий, бархатный, обещающий и зовущий…
Колдовство не рассеялось, а только окрепло, когда ладонь мужчины легла ей на талию. За время их знакомства это прикосновение стало привычным и совсем не смущало, потому что обычно не несло никакого чувственного подтекста. Придержать, подвинуть — ему проще было сделать так, чем объяснять
Обычно. А сейчас вторая его рука мягко легла на шею сбоку, скользнула назад и вверх, к затылку, крепко обхватила. Пару мгновений Ида неловко держала выпущенные на свободу руки перед собой, не сообразив вот так с ходу, куда их деть.
Мысли, даже простые, вообще сейчас возникали неохотно и не задерживались. Да какие могут быть мысли, когда его глаза — тёмный, гибельный омут — так близко и глядят так пристально, что сердце в ответ то ли замерло вовсе, то ли колотится где-то в горле мелко-мелко, быстро-быстро.
А потом он поцеловал — настойчиво, уверенно, жарко, — и мыслей не осталось вовсе. Зато сразу нашлось, куда применить руки: ими оказалось очень удобно обнимать твёрдые плечи.
В отличие от Иды, для которой поцелуй оказался неожиданностью, Маран прекрасно сознавал, что делает. Он сразу понял, что его неудовольствие — это ревность. Было неприятно слушать, как эта девушка рассуждает о других мужчинах. Хотелось — и это, пожалуй, было самое сильное желание с момента осознания себя в новом мире, — заставить её не просто замолчать, а перестать думать о ком-то ещё.
Марану вполне хватило времени, чтобы со всех сторон рассмотреть это своё желание, взвесить и оценить. Его можно было волевым усилием отодвинуть, запретить, перестать воспринимать очаровательную трантку как женщину.
Можно было. Если бы он сумел ответить себе на простой вопрос: зачем?
Терпеть боль, смирять ярость и жажду, не испытывать страха. Он всё это умел, а сейчас его вела именно жажда. Вот только цели всего этого больше не существовало, он так и не сумел её вспомнить. А без неё не было никакого смысла лишать себя удовольствия.
Ида ответила на поцелуй охотно и сразу, пусть не очень умело, но пылко, и Маран окончательно отбросил сомнения. Да, нечестно и совсем неблагородно отвлекать девушку от разумных планов на будущее, тем более когда у самого тех планов — на два дня вперёд, и женитьба среди них точно не значится.
Но ему совсем не нравилось слушать эти её здравые рассуждения, и совесть его не мучила. Ни в этот момент, ни тем более чуть позже, когда он потянул Иду себе на колени: так целоваться было удобнее. А ещё можно было вытащить шпильки и аккуратно закопаться пальцами в мягкие кудряшки, пышной волной рассыпавшиеся во плечам.
Ощущения оказались полузабытыми, но — безусловно приятными. Стройное женское тело в объятьях, тонкий цветочный запах кожи, губы — нежные, тёплые, послушные. От её податливости, от терпкого вкуса поцелуя и неуверенных ласкающих прикосновений — по шее, по плечам сквозь одежду, — Марана захлестнуло тёмной, душной волной желания. Много ли надо, чтобы стащить с неё эти штаны? Стол высокий и удобный, и это…
«Это будет ошибкой», — резко осадил он самого себя.
В той, прошлой жизни с женщинами тоже всё было гораздо проще. Они были вокруг и были доступны по щелчку пальцев. Его боялись, им восхищались, его хотели, и этого хватало, а о чём-то более серьёзном он никогда не задумывался. Он жил другим и ради другого, не влюблялся и не любил, и семья для него была больше средоточием рассудочных интересов, чем близкими и родными людьми. Он вообще никогда не задумывался о том, чтобы обзавестись какими-то близкими людьми. Зачем они нужны? Азарт охоты, уютная тишина лаборатории, вкусная еда, удобная одежда, доступные женщины — больше его ничто и не интересовало.
Сейчас… Те годы и те куски воспоминаний, которые выпали из его жизни, явно были наполнены чем-то другим. Потому что сейчас, оглядываясь назад, Маран вполне сознательно не стремился возвращаться к прежней жизни. Не потому, что теперь законы были строже, не из-за данного Владыке обещания убивать только в порядке самозащиты и не из жалости к незнакомым людям.
Он всем существом ощущал, что та жизнь — она закончилась. Сама и давно, ещё тогда. Перевёрнутая страница, как вороватое полуголодное детство, как продажа в ученичество к старому наёмнику. Как знакомство с тогдашним главой семьи Чёрного Меча и заключение с ним контракта, одним из условий которого было вхождение в семью на правах признанного бастарда этого самого главы. Редкая удача для того, кто от рождения не имел ничего, кроме данного в храме имени: фамилия уличному отребью не полагалась. Уже много позже Маран случайно выяснил, что это не было обманом, в нём действительно почувствовали родную кровь, но к тому моменту это уже не имело значения. Он никогда не стремился к власти, предпочитая ей удовольствие от жизни, и никогда не ждал от Владыки отеческого отношения.
Следующая страница пестрела кляксами и дырами забытых целей, и она тоже закончилась.
Очередную страницу он перевернул вскоре после того, как начал сознавать новую действительность, и что было на ней — пока оставалось неясным. Спокойная жизнь и мирные исследования, никак не связанные с умерщвлением людей? Почему бы и нет! Он любил не убивать, а решать сложные задачи, порой с риском для жизни, но и риск не был самым важным.
Не то чтобы он мгновенно принял решение остепениться и начать жизнь добропорядочного гражданина и учёного, но одно сознавал отчётливо: поступать с Иданой так, как с множеством безымянных любовниц прошлого, было неправильно. Она была другой, и он относился к ней иначе. Пока ещё не понимал, как именно, но — иначе. И перед тем, как брать то, чего требуют сиюминутные желания, стоило для начала определиться, чего он хочет. Не телом, у тела вообще немного желаний и они очевидны, а разумом.
